Свято-Владимирский Херсонесский монастырь в контексте реализации идеи ученого братства

В статье магистра теологии, старшего преподавателя Таврической духовной семинарии, старшего помощника проректора по воспитательной работе Таврической духовной семинарии иеромонаха Иова (Герасимова) и магистра теологии, ассистента кафедры церковной истории Московской духовной академии, помощника проректора по воспитательной работе Московской духовной академии иерея Вячеслава Масина сделана попытка проанализировать процесс созидания ученой иноческой традиции в Свято-Владимирском Херсонесском мужском монастыре, а также влияние этого уникального опыта его насельников на общецерковную дискуссию о создании нового типа ученого монашеского братства.

Введение

Русское академическое монашество как определенная группа иночествующих берет свое начало в западнорусских монастырях Киевской митрополии [1], но в процессе своего становления к ХVIII в. оно оказывается практически оторванным от монастырской традиции [2]. Это в первую очередь было связано с погружением грамотных монахов в преподавательскую деятельность, с их служением делу просвещения в духовных учебных заведениях Российской империи. Такое положение дел на государственном уровне попытался закрепить император Петр I (1672–1725). Составленное им в 1724 г. совместно с архиепископом Феофаном (Прокоповичем;1681–1736) «Объявление о монашестве» задавало тон для институционализации академического иночества. Например, лиц, получивших семинарское образование и пожелавших принять постриг, указ обязывал зачислять в Александро-Невский монастырь, где бы монахи пребывали «в послушании, да таком, которое не весьма бы отлучало их от книг, чтения и прочих учительских экзерциций: ибо тем, которых производят в учители из монахов, невозможно монашеского правила всего исполнить; но довольно настоящего им дела учиться, а ученым исполнять народу учение» [3].

Однако идеи Петра Великого воплотились в жизнь весьма нескоро. Должны были пройти многие годы, чтобы в среде академического монашества проявилось стремление к объединению. В начале ХIХ столетия, сразу после реформы светского образования, началась реорганизация духовных школ [4], а новые постановления закрепили особое положение монашествующих в духовно-учебных заведениях [5]. Н.Ю. Сухова считает, что в то время зародилась тенденция отдавать предпочтение монашествующим при замещении основных административных постов в семинариях и академиях [6]. Такого же мнения придерживаются сейчас многие историки.

Образованные монахи отличались от «обычных» монастырских насельников по ряду признаков: постриг без искуса, свободное распоряжение своим имуществом, проживание и несение послушаний вне стен какой-либо обители, частые переводы с места на место в рамках учебно-административного служения [7]. Все это отрешало грамотных представителей иночества от монастырской жизни.

Другим негативным фактором, уже общецерковного масштаба, стала невозможность полноценно развивать интеллектуальный потенциал монахов, посвятивших себя просвещению. Частые перемещения и потребность в ученых кадрах приводили к рассредоточению грамотных иноков по отдаленным уголкам Российской империи, что препятствовало консолидации образованных людей в нескольких академических центрах для создания сильной монашеской богословской школы [8]. Кроме того, при замещении вакантных архиерейских кафедр именно представители академического монашества становились основными кандидатами в епископы, что порождало критику как со стороны белого духовенства, так и со стороны «монастырского» монашества, представители которого видели в ученых иноках карьеристов [9].

Таким образом, в процессе своего исторического развития русское монашество разделилось на два течения, каждое из которых по-разному понимало монашеский идеал и по-разному «работало Господеви». Жизнь представителей ученого иночества протекала за работой в церковных образовательных учреждениях и была сопряжена с периодическими административными назначениями, а другие монашествующие несли свое служение внутри конкретной обители в течение длительного времени.

Многие представители академического монашества, признавая свою историческую обособленность от монастырей, стремились преодолеть сложившуюся тенденцию и искали пути к консолидации своих сил на благо Церкви. Начиная с 1909 г. появилась позитивная тенденция общецерковного обсуждения монашеской проблематики. Однако теме академического монашества по-прежнему уделялось мало внимания. Февральская революция 1917 г. дала толчок созыву монашеских съездов [10], которые стали своеобразными конференциями для обсуждения неудобных вопросов.

В мае 1917 г. была создана комиссия при Святейшем Синоде по делам монастырей и монашества, которую возглавил архиепископ Сергий (Страгородский;1867–1944) [11]. Эта комиссия занялась подготовкой нового всероссийского съезда монашествующих. В результате в Троице-Сергиевой лавре созвали по очереди два съезда, на которые приехали как простые, так и ученые монахи. Святейший Синод доверил обсуждение монастырских проблем двум лаврским монашеским съездам. Предсоборный Совет, работая над материалами по монастырям и монашеству, учитывал итоговые резолюции этих съездов [12].

Заключительным этапом в деле обсуждения дальнейшего бытия русского монашества стал Священный Собор Православной Российской Церкви 1917–1918 гг. Делегат от съезда представителей монастырей архимандрит Гурий (Степанов) подал в Соборный Совет 21 августа (до 14 февраля 1918 г. действовал юлианский календарь. – Авт.) 1917 г. заявление с предложением образовать Отдел для обсуждения дел, касающихся монастырей и монашества [13]. К заявлению он также прикрепил лист с 32 подписями солидарных с ним соборян [14]. Решение об организации специального Соборного отдела по делам иночества было принято 25 августа 1917 г. на заседании Соборного Совета[15].

Почти все заседания этого Отдела проходили в Епархиальном доме [16] с 31 августа 1917 г. по 30 июля 1918 г. [17]. Председателем отдела был избран архиепископ Серафим (Чичагов;1856–1937), а его заместителями стали епископы Тихон (Оболенский;1856–1926) и Феодор (Поздеевский;1876–1937) [18]. За время работы Отделом был затронут широкий спектр проблем, касающихся монастырей и монашества. Итоговый доклад Отдела рассматривали на заседаниях Собора с 14 по 27 июля и, после редакции положений (2–7 августа), 31 августа Собором были приняты 97 основных статей общего положения «о монастырях и монашествующих» [19], а 2 сентября они были утверждены Совещанием епископов [20]. Можно считать, что в данных резолюциях была сформулирована позиция Церкви о том, как должна была быть осуществлена реформа монашества.

Монастырь ученых иноков по проекту профессора Бориса Александровича Тураева

В рамках состоявшихся форумов особое место в обсуждениях правильной организации академического иночества занял проект ученого монастыря, предложенный профессором Борисом Александровичем Тураевым (1868–1920) в рамках сессий Предсоборного Совета. Так, профессор подготовил доклад об организации научной деятельности монашествующих. В нем он высоко оценил деятельность католических ученых братств и сетовал на то, что Православной Церкви недостает такого ученого иночества [21]. Ввиду этого профессором было сделано предложение создать ученое братство в монастыре на месте древнего Херсонеса [22]. Также докладчик выдвинул на обсуждение ряд положений, в которых говорил о том, как должна быть устроена жизнь этого братства [23].

Профессор не ставил широких задач, а предлагал для начала создать один монастырь ученого типа [24]. По его мнению, «ученая» обитель должна функционировать на киновиальных началах, что предполагало общежительный устав, но с возможностью получения наличных средств на научные нужды (ведение деловой переписки, приобретение книг) [25]. Плюс ко всему он считал возможным разрешить монахам командировки не только в пределах России, но и за границу [26]. В братство было рекомендовано принимать также представителей белого духовенства и мирян на условиях обязательного подчинения монастырской дисциплине [27], что частично совпадало с аналогичной рекомендацией ученого монашеского съезда. В этом монастыре планировалось создать хорошую, постоянно пополняемую библиотеку, музей, типографию, издавать журнал [28].

Борис Александрович Тураев считал, что передача ученого опыта должна была проходить естественным образом, посредством формирования вокруг монахов-специалистов кружка последователей и преемников по научному знанию [29]. Он также определил круг научных интересов монастыря: история Церкви и монашества, библеистика, библейская археология, литургика [30]. Кроме этого, ученый считал нужным участие братства в заботе о развитии церковного искусства [31]. Для внутренних практических нужд монастыря он полагал возможным организацию певческой и иконописной школ [32].

Профессор М.Н. Скабалланович во время обсуждения положений доклада профессора Б.А. Тураева согласился с основными тезисами выдвигаемого проекта, но указал, что братство должно быть расположено в месте, где есть доступ к книгам, т. е. в столице [33]. Наиболее удачным и удобным местом, по его мнению, была киновия Александро-Невской Лавры [34].

В результате обсуждений на собрании 26 июня 1917 г. было принято решение об организации ученого монашеского братства, которое, по замыслу участников обсуждения, должно было подчиняться органу высшего церковного управления и обслуживать общецерковные нужды [35]. Наиболее удачным монастырем для нахождения братства отделом Предсоборного Совета был признан Свято-Владимирский Херсонесский монастырь [36]. В пользу такого решения было несколько причин: 1) удаленность от городской суеты [37]; 2) отсутствие хозяйственных забот наподобие тех, что были у Александро-Невской Лавры (наличие архиерейского дома, забота о кладбищах, примыкающих к ней) [38]; 3) расположение данной обители в месте, где когда-то зародилось русское православие [39]. Однако для скорейшей организации деятельности ученых иноков было рекомендовано временно разместить их при Заиконоспасском монастыре с его припиской к обители Херсонеса либо к киновии Александро-Невской Лавры [40].

Данное решение ставит перед исследователем уместный вопрос: почему именно на Свято-Владимирский Херсонесский мужской монастырь обратили внимание в рамках общецерковной дискуссии по такой важной теме, как ученое иночество? Опираясь на данные локальных исторических источников, ниже попытаемся дать ответ на этот вопрос.

Ученая деятельность Херсонесского Владимирского мужского монастыря

История Херсонесского Владимирского мужского монастыря была неразрывно связана с историей планирования и строительства зданий, обустройства территории, повседневной деятельностью монахов, изучавших ценный памятник истории, которым является древний Херсонес [41]. Он организовывался именно как прообраз ученого монастыря, потому что создавался в Херсонесе Таврическом на остатках древнего греческого города, у истоков русской государственности и купели русского православия [42].

Если посмотреть на состав братии, их биографии, то бросается в глаза факт, что практически все насельники и игумены имели богословское образование [43]. Документы подтверждают, что основу монастырского братства составляли выходцы из дворян, из военного, купеческого, духовного сословий, из интеллигенции, но были здесь также мещане и крестьяне. Пять насельников, служивших в монастыре в разные годы, имели степень кандидата богословия. Обитель выписывала для своей библиотеки книжные новинки и почти все значимые периодические издания.

Главной задачей монастыря было сохранение и изучение археологического наследия Херсонеса Таврического. Благодаря монастырской археологии музеи Москвы и Одессы пополняли свои коллекции [44]. Этот факт особо подчеркивал профессор Борис Александрович Тураев, говоря о Свято-Владимирской обители как об ученом монастыре [45]. Он приводит в пример деятельность Католической Церкви в конце XIX в. на руинах древнего Карфагена. Для новоназначенного в 1866 г. католического архиепископа Алжирского Шарля Лавижери (1825–1892) было необходимо найти преемственность с древней кафедрой, поэтому он выкупил земли карфагенского акрополя и проводил археологические раскопки, пытаясь обнаружить фундаменты древних церквей. К сожалению, католических искателей интересовали только христианские древности и римская эпоха, поэтому артефакты финикийского периода беспощадно уничтожались [46].

Подобные опасения высказывались и по поводу херсонесской обители. История сохранила докладную записку графини П.С. Уваровой (1840–1924) к императору Александру III (1845–1894), написанную в июне 1887 г., в которой она описывала плачевное состояние древней святыни. Графиня, возглавлявшая Московское археологическое общество, сетовала, что администрация монастыря и монашествующие, которые должны были хранить первые христианские святыни русского народа, не имели возможности должным образом их беречь. Появилась острая нужда привлечь специалистов, которые могли изучить и предотвратить дальнейшее разрушение исторического наследия [47].

К сожалению, взаимоотношения православной обители и археологов были непростыми, а порой и натянутыми. Главной причиной являлась разная мировоззренческая позиция. Археологи хотели заниматься раскопками, где и когда им это будет необходимо, а монашествующие старались сохранить дух и преемственность древней святыни. Кроме этого, и местные жители не брезговали заниматься «черной археологией», разрушая и похищая древние памятники [48]. Члены Императорской Археологической комиссии, осознавая значимость для Российского государства и мирового сообщества археологических памятников на святом месте, всячески оказывали помощь и покровительство. Графом С.К. Строгановым (1818–1864) в конце 1860 г. на имя настоятеля обители игумена Евгения (Экштейна) (1822–1904), было написано письмо: «Ваше Высокопреподобие милостивый государь отец Игумен! Господин министр Императорского Двора сообщил мне, что, занимаясь археологическими изысканиями в развалинах древнего Херсонеса, Вы открыли улицу, множество фрагментов и отчасти стен, одну молитвенную храмину при усыпальнице, где на стенах сохранилась живопись, много древних монет, крестов и икон, и просите об отпуске Вам на сей предмет какого-либо пособия. Будучи готов исполнить Ваше желание, тем более что Одесское общество истории и древностей, признавая полезным археологические изыскания на месте древнего Херсонеса, указало на Вас и господина Аракса как могущих принять на себя это дело. Покорнейше прошу Вас сообщить мне, насколько это (продолжение археологических изысканий. – Авт.) Вас не затруднит» [49]. Архимандрит Евгений (Экштейн) продолжал заниматься сохранением археологических ценностей Херсонеса до своего перемещения на должность настоятеля Тихвинского Большого Богородицкого монастыря в Новгородской епархии в 1874 г. До перевода на новую должность он был избран действительным членом Исторического музея имени его императорского высочества государя наследника цесаревича Александра Александровича (ныне ГИМ) [50].

Таким образом, археологические раскопки стали контролироваться администрацией монастыря и археологическими обществами. Плодами совместной деятельности можно считать протокол севастопольской комиссии по изъятию церковных ценностей, в котором описывалась конфискация около 90 особо ценных предметов культа [51]. Коллекции московских и одесских музеев пополнили древние памятники, обнаруженные на месте Херсонеса Таврического благодаря трудам насельников Владимирского монастыря [52].

Связь Херсонесского Владимирского мужского монастыря с развитием образования в Крыму

Монастырская деятельность по распространению духовного образования за пределами монастыря велась в царском имении Ливадия. 21 августа 1866 г. был освящен Ливадийский Крестовоздвиженский храм (заложен в 1862 г.), при этом присутствовал настоятель Херсонесского монастыря архимандрит Евгений (Экштейн) [53]. При дворце действовала школа. По распоряжению императрицы Марии Александровны (1824–1880) настоятель храма обязательно должен был преподавать в школе богословские дисциплины [54]. На тот момент немногие могли выполнить данное распоряжение. Наиболее активно потрудился священник Василий Сулима (1824–?), который окончил Кишиневскую духовную семинарию и в 1861 г. «по вдовству» был определен в число братии Херсонесского мужского монастыря, пострижен с именем Епифаний [55], а в 1867 г. командирован в Крестовоздвиженскую церковь Ливадии и назначен законоучителем Императорской Ливадийской школы.

5 февраля 1887 г. архимандритом Епифанием был освящен Свято-Преображенский храм в Никитском ботаническом саду [56]. Отец архимандрит продолжил числиться настоятелем Ливадийских храмов и насельником Владимирской обители.

Эти события послужили предпосылкой того, что в 1918 г. в Ялте, благодаря Киевскому университету св. Владимира, на базе Ливадийского дворца и школы открылись первые курсы физико-математического и медицинского факультетов, а на базе Никитского ботанического сада открылся аграрный факультет первого в Крыму высшего учебного заведения – Таврического университета [57].

Заключение

Вышесказанное позволяет сделать вывод не только об особом ученом потенциале Херсонесского Свято-Владимирского мужского монастыря в пределах берегов Тавриды, но и об уникальной сложившейся в нем ученой иноческой традиции. Данные обстоятельства, естественно, привлекали внимание внешних наблюдателей к ученому опыту насельников монастыря и заставляли думать о возможности его приумножения. В ходе заседаний монастырских форумов начала ХХ в. делались попытки разработать и утвердить новые принципы деятельности как всего русского монашества в целом, так и его ученой ветви в частности. Цель этих методических наработок заключалась в повышении эффективности действующих и открытии новых монашеских центров, которые могли бы, соответствуя тенденциям времени, твердо держаться освященной древностью монастырской практики, поэтому опыт служения любой сильной иноческой школы был актуален в то время и не теряет своей актуальности в наши дни.

Источник: Иов (Герасимов), иером., Масин В., иер. Свято-Владимирский Херсонесский монастырь в контексте реализации идеи ученого братства // Богослов. 2024. № 1 (1). С. 113–126.