Матушка Георгия, в день нашей с вами беседы Игуменией Горненской обители является Сама Пресвятая Богородица, а вы считаетесь наместницей и сидите на обыкновенном стуле рядом с чудотворной иконой «Благовещение Пресвятой Богородицы». С каким событием и традицией это связано?
В нашем монастыре мы ежегодно отмечаем великий и радостный праздник Целование, или Встреча Божией Матери и праведной Елисаветы. Он приносит всем нашим сестрам бесконечную радость, потому что с этим праздником к нам приходит Сама Матерь Божия. Наша обитель расположена на той самой земле, где жили праведные Захария и Елисавета – родители Иоанна Крестителя. Вот и основал в 1871 году нашу обитель архимандрит Антонин (Капустин) на месте посещения Пресвятой Богородицы Ее родственницы – праведной Елисаветы. Сюда, «во град Иудин», или Горний, пришла после архангельского благовестия из Назарета Сама Пречистая. Она поделилась со Своей близкой родственницей возвещенной Ей небесной тайной о грядущем рождении Богомладенца. Матерь Божия прожила у нас, в Горней стране, три месяца.
В день праздника все мы с букетиками встречаем Пресвятую Богородицу у святого источника, куда Она ходила с праведной Елисаветой за водичкой. Устилаем дорожку от источника к нашему Казанскому храму травкой и цветами.
Празднество совершается у нас обычно в шестой день по Благовещении. А в этом году Благовещение выпало на Светлую седмицу, поэтому праздник Целования мы перенесли на субботу 10 апреля. Из Троицкого собора Русской духовной миссии в Иерусалиме к нам принесли чудотворную икону «Благовещение Пресвятой Богородицы». С крестным ходом и под звон колоколов мы все пошли в наш монастырь. Этот крестный ход символизирует путешествие Божией Матери из Назарета в Горний град. Накануне сестры украсили живыми цветами иконы и собрали цветочные ковры вокруг храма в честь Казанской иконы Божией Матери.
Мое игуменское место из храма вынесли, а для меня приготовили самый обыкновенный стульчик. И вот Матерь Божия стоит у нас в храме все три месяца в очень красивом розовом одеянии, до пола. В Светлую седмицу мы покрыли икону розовым одеянием, а не голубым, как обычно. Сестры искусно сшили его наподобие монашеской мантии. Икона будет пребывать у нас в продолжение трех месяцев – до праздника Рождества Иоанна Предтечи.
Все это время Божия Матерь – Игумения нашего монастыря. У Нее все сначала берут благословение, а потом уже ко мне, грешной, подходят. Мы все ощущаем такое чувство, будто Сама Пречистая стоит здесь среди нас. Я нахожусь рядом и все время прошу:
– Матерь Божия, помоги! И сестрам на послушании, и тем, у кого слабое здоровье. А кого и вразуми...
И многочисленных паломников надо утешить. И Матерь Божия нам всем очень помогает.
Матушка, еще в школьном возрасте в послевоенном Ленинграде вы любили читать и петь акафисты Божией Матери. А недавно паломникам из Санкт-Петербурга вы рассказывали о том, как, будучи девочкой-подростком, вы пережили в годы Великой Отечественной войны блокаду в городе на Неве. Что это за история о том, как ваша мама посчитала вас умершей, а врачи отправили вас, всю обмороженную и без сознания, в мертвецкую города Орехово-Зуево?
В моей памяти сохранилось все пережитое в блокадном Ленинграде. В военные годы всем людям было там голодно и холодно. Мне шел всего 11-й год, когда в 1942 году эвакуировали нашу семью. Мой родной папа пропал без вести. После моего рождения мама долго и безуспешно его разыскивала, а в 1936 году вторично вышла замуж. Отчим работал в Эрмитаже и во время блокады скончался от болезни. Мама тоже была очень ослабленной, и все окружающие считали ее безнадежной. Однажды к нам домой пришла ее близкая знакомая и незаметно забрала с собой лежавшие на комоде наши продуктовые карточки. Все четыре продовольственные карточки исчезли, и осталась на всех одна «детская», по которой мы получали на день 125 граммов хлеба.
В семье я была старшей дочерью. Младшая сестра Лидочка сейчас живет в Санкт-Петербурге, а Ниночка умерла. Нам с Божией помощью удалось перейти Ладожское озеро, а потом всех нас, очень ослабленных, посадили в старые вагоны, и мы отправились в путь. На каждой железнодорожной станции вагоны посещали врачи или санитары, чтобы отнести на носилках в медпункты очень слабых или почти безнадежных людей для оказания им хоть какой-то помощи. Забирали и тела скончавшихся в дороге блокадников. В числе их оказались и я с сестричкой Ниночкой. Это случилось в Орехово-Зуеве, под Москвой. По рассказам мамы, мы, девочки, лежали без движения, а наши тела были сильно обморожены. Я была без сознания и, конечно, ничего не помнила. Нас, двух сестричек, медики положили на одни носилки. Мама сдала им нас как покойниц, потому что не могла нас дальше везти. Так я оказалась в мертвецкой, а вот как меня оттуда вызволили, ничего этого не помню. Как я пришла в сознание и как врачи определили, что я жива, – не могу знать. Может, я зашевелилась или что...
Сестричка Ниночка не выжила, и ее похоронили в братской могиле в Орехове-Зуеве. Я же очнулась в больнице, где провела около трех месяцев. У меня были отморожены руки и ноги, но Господь устроил так, что руки отошли, а вот на правой ноге хирурги пальчики ампутировали. Сначала ездила в коляске, а потом стала понемножку ходить. Все мои мысли в больнице были только о маме: жива ли и где она? Я так хотела к ней.
И что-то вам удалось узнать о ее дальнейшей судьбе? Если да, то когда это произошло?
В больнице я не имела представления, где в 1942–1943 годах находилась мама. А уже после встречи с ней узнала, что она с сестричкой Лидочкой эвакуировалась в Краснодарский край, на Кубань, где их тоже поместили в больницу, потому что они были очень ослабленными.
Везде – воля и промысл Божий, и это над собой я всегда чувствовала. Вспоминаю, как однажды приходит в наше отделение главврач и говорит, что завтра выписывают сорок человек из числа блокадников. Я тут же начала плакать. Вся в тревоге: куда же меня отправят? Я ведь к маме хочу, а где она – никому неизвестно. И вдруг тем же вечером на имя главврача приходит мамино письмо, где она спрашивает, жива ли девочка Валя Щукина. Я от крещения звалась Валей. В случае положительного ответа мама просила отправить дочку по указанному на конверте адресу. А в нем что-то было напутано. Повезли меня сначала в Тихорецк, а потом – в Краснодар. Ночевать в Тихорецке мне пришлось в детской комнате, а в Краснодаре не знали, как поступить со мной и даже хотели отправить в детский дом.
Меня, блокадного ребенка, по дороге все везде жалели, а некоторые даже плакали, когда видели, что я хромаю. Ведь нога была в бинтах и еще болела. Незнакомые люди вручали мне краюху хлеба. На дворе уже летнее солнце, а на моей головке – зимняя шапка, а на левой ножке – валенок. Господь послал одну женщину, которая согласилась помочь мне, худой и тоненькой как тростинка девочке, найти ту станицу, где остановилась мама. Можно долго рассказывать, как я ее две недели искала и, наконец, все-таки нашла. Это была очень трогательная и радостная встреча.
Однако радость вскоре сменилась у нас печалью и горем. В те места, где мы с мамой жили, вторглись фашистские войска, и мы на Кубани в одночасье оказались в оккупации и прятались с мамой в подвале. Когда вражья сила отступила, началась эпидемия сыпного тифа. Эта страшная болезнь сразила и нашу маму, а ей-то было всего 35 лет. На Кубани она и похоронена, а мы, оставшись вдвоем с сестричкой Лидочкой, осиротели. Нам удалось найти одну нашу тетушку, которая эвакуировалась из Валдая в Кировскую область. Некоторое время мы пожили с тетушкой на маминой родине – на Валдае. А жить-то на самом деле там негде было. Пришлось нашей тетушке сдать нас с Лидочкой в детский дом. Здесь нам помогли найти других наших родственников – трех тетушек, живших в Ленинграде. В то время мне уже шел 14-й год. Вот мы и прибыли с сестричкой в Ленинград к маминой родной сестре – Матрене Степановне или «тете Моте», как мы тогда называли с Лидочкой эту нашу тетушку. Она нас приютила, и мы у нее жили.
После этих событий прошел примерно год и вы уже определили свой путь – решили посвятить себя монашеству. Кто тогда повлиял на вас в выборе этого пути?
Монашеский путь спасения я избрала еще в подростковом возрасте. Господь привел меня к этому выбору, когда мне шел 15-й год. Все наши родственники, особенно все мои семь тетушек, были верующими людьми. Помимо сестер у мамы были еще и два брата. Конечно, все мы жили в непростое время: за веру в Бога власти преследовали. Наша большая семья вся была верующей. Некоторые из моих тетушек тоже имели желание стать монахинями, но в монастырь им мешали уйти то революция, то война, то какие-то другие непредвиденные события. Моя тетушка Матрена имела дома Библию, Евангелие, Псалтирь и другие книги. К ней по воскресным дням после литургии приходили ее подружки. А в послевоенные годы люди жили скромно, пили чаек с хлебушком и икоркой, правда, кабачковой. Взрослые собирались и просили меня:
Валя, почитай, почитай нам. Сегодня, такой-то праздник...
Тетушка помимо Библии имела и несколько книг «Жития святых» святителя Димитрия Ростовского. Вот я потихонечку и читала вслух жития и другие духовные книги. Тетушка была очень осторожной, поэтому старалась все делать так, чтобы никто из соседей и посторонних не видел и не знал, что у нее имеются церковные книги. В те сложные времена нельзя было дома не только иметь что-то святое, но и даже в храмы ходить. Все преследовалось.
Я же посещала городские храмы и сейчас с благодарностью вспоминаю всех священников, которые в те годы нас духовно окормляли. Любила ходить в Никольский, Казанский, Владимирский храмы, особенно – к Владимирской иконе Божией Матери. В какой церкви читали акафисты, я туда и старалась ходить. Батюшки как-то меня все знали, хотя я была еще совсем молоденькой. Имела какие-то голосенок и слух, поэтому они меня звали петь акафист в том или ином храме. Вот я и пела акафисты.
В 1948 году в городе открылась духовная семинария, там оказалась чтимая икона Божией Матери «Знамение». По средам здесь всегда читался акафист, поэтому я туда тоже любила ходить. В семинарии замечательные проповеди произносил отец Александр Осипов. Да и во всех других храмах мне было очень хорошо. Вот и папа нынешнего нашего Святейшего Патриарха Кирилла – отец Михаил Гундяев – был прекрасным проповедником. Такие он говорил проповеди, что заслушаешься. Помню еще и отца Александра Медведского, отца Василия Ермакова и некоторых других. Их проповеди сильно действовали не только на мою душу.
Вспоминаю, как пришла я в семинарию на праздник Рождества Христова. После Божественной литургии отец Александр Осипов произнес запоминающуюся мне проповедь:
– Братья и сестры, какой сегодня у нас великий и радостный праздник! Господь Сам воплотился и пришел на землю. Он родился в Вифлееме и лежал в убогих яслях. А кто его согревал своим дыханием? Животные, овечечки. Для Матери Божией не нашлось даже места в гостинице. А волхвы принесли Богомладенцу свои дары. А что мы с вами принесем нашему Господу?..
Вот стою я в храме думаю: «Господи, а что же я Тебе принесу? Я – такой грешный человек. У меня ничего нет доброго. Боженька, я саму себя Тебе принесу. Это и будет мой подарок. Господи, возьми меня в жертву».
Многие мои подружки нашли себе спутников жизни из числа ребят, обучавшихся в семинарии, вышли замуж. А я стояла у икон и молилась:
– Боженька, мне ничего не надо. Я очень хочу в монастырь...
Мой выбор я сделала после проникновенных проповедей наших батюшек, которых я слышала в храмах. Конечно, надо иметь призвание к монашеской жизни и знать цель, зачем и ради чего человек идет в монастырь. А идет он ради спасения своей души и ради спасения будущей жизни. Здесь, на этой земле, все пройдет – и радости, и скорби, и горе. А там, на небесах, будешь жить вечно. Что заработаешь, то там и получишь. Поэтому у меня тогда и возгорелась душа:
– Господи, возлюбила я Тебя! Хочу к Тебе, Боженька, возьми меня в монастырь!
А монастырей-то в послевоенные годы в нашей стране никаких и не было. И только потом я узнала об одном из них – Пюхтицком, что в Эстонии. Произошло это после приезда в наш город игумении Рафаилы из Пюхтиц. В Казанском и Владимирском соборах меня знали многие матушки. Им было ведомо и мое сокровенное желание. И вот однажды алтарницы мне с радостью сообщили:
– Валя, приехала игуменья Рафаила из Пюхтиц. Вот ты поклонись ей в ножки, поговори с ней со смирением и попросись к ней в монастырь.
Несколько позже я узнала, что матушки-алтарницы уже до меня встречались с игуменией и даже хлопотали за меня. Матушка Рафаила задала мне несколько вопросов, расспросила о жизни, и я ей все о себе рассказала. Она, конечно, стала мне говорить, что Пюхтицкий монастырь – святое место, вырос он по благословению Иоанна Кронштадтского, но в нем очень тяжелые послушания, сестер мало, поэтому мне придется выполнять любую, даже непосильную работу: косить, бороновать, колоть и пилить дрова, трудиться на скотном дворе...
Меня это не пугало, и я говорю в ответ:
– Матушка, все буду делать за святое послушание. Возьмите меня в монастырь.
Разговор наш закончился тем, что матушка Рафаила посоветовала мне взять на работе расчет и приехать в монастырь. Окрыленная, я пришла домой и все сразу же выложила в беседе тетушке Моте, которая не одобрила мой уход в монастырь:
– Ты же еще совсем слабенькая и почти ребенок. Кто ж будет за мной на старости лет присматривать, кто будет помогать Лидочке на ноги становиться? Вот станешь взрослее, окрепнешь, тогда и поговорим. В монастыре же, ты знаешь, надо трудиться и выполнять всякие, даже нелюбимые работы.
А до поступления в монастырь у вас уже был какой-то опыт работы или вы еще учились где-то?
В то трудное время школу я не успела окончить. Конечно, не было у меня и высшего образования. Но у меня тогда уже было любимое дело. До монастыря я недолго потрудилась в Центральном историческом архиве, куда меня устроили реставратором. Эта профессия мне, конечно, нравилась, потому что она была по моим силам, и у меня на рабочем месте все получалось. А до архива я некоторое время работала помощницей в одной столовой. Правда, я там недолго трудилась и даже не была официально оформлена, потому что не достигла совершеннолетнего возраста. Выполняла всякие поручения на кухне и на раздаче стояла. А приготовленной пищи всем тогда не хватало. Но мне разрешали не только самой поесть, но и даже кое-что из еды домой принести. Признаюсь, старшая на раздаче заставляла меня на каждой порции недовешивать – до тридцати граммов. А мне это было в тягость. Я сознавала, что это совершалось в столовой неправильно, и быстро ее покинула.
Значит, ваша верующая тетушка Матрена, которая просила вас читать ей духовные книги, и слушать не хотела о вашем поступлении в монастырь?
Да, сначала она протестовала, а потом все-таки благословила на монашеский путь. Помню, как после акафиста перед иконой Божией Матери «Скоропослушница» я слезно просила, чтобы все устроилось в моей дальнейшей судьбе. Молитвенно просила Божию Матерь исполнить мое желание и смягчить сердце тетушки Матрены. В слезах тогда рассказала обо всем настоятелю храма на Охте отцу Николаю Фомичеву, который тоже меня благословил идти в монастырь. Зная о моем желании, батюшки отец Борис, отец Михаил, отец Филофей посоветовали мне поехать в Вырицу к старцу Серафиму, чтобы через него узнать волю Божию.
И какие сохранились у вас воспоминания от встречи с преподобным Серафимом Вырицким?
– К нему Господь сподобил меня попасть два раза – в 1948-м и в начале 1949 года, незадолго до его кончины. В первый мой приезд около его домика, помню, собралось свыше двадцати человек, желавших попасть к батюшке. В ожидании все мирно сидели на травке, кто читал, а кто писал. А он уже был тогда очень слабенький и никого не принимал. Поэтому все писали ему записочки, и его келейница – матушка Серафима относила все эти послания с разными просьбами в его келью.
Я молилась и терпеливо ожидала своей очереди. Думала, о чем бы таком написать батюшке. Неожиданно и ко мне подошла матушка Серафима и спросила, почему я приехала к батюшке. Про монастырь я побоялась ей сказать и только промолвила, что имею к нему один серьезный вопрос. Матушка напомнила и мне, о чем говорила всем людям: батюшка никого не принимает – и ушла. Но она доложила обо мне, и батюшка сразу решил меня принять.
Ведет меня к нему матушка-келейница, а люди вдруг стали роптать, почему же это их не принимают? Мол, некоторые даже раньше меня приехали и еще с вечера ждут, а другие во второй раз добиваются с ним встречи. Ожидавшие люди стали роптать, а одна женщина напомнила матушке, что она даже ночевала здесь.
Когда я перекрестилась и робко вошла в келью, то увидела батюшку, лежащего в кроватке – такого всего беленького и светленького. Опустилась перед ним на колени, расплакалась, даже никаких слов не могла выговорить. Попросила его помолиться. Батюшка меня погладил по головке, успокоил, а потом попросил о себе рассказать. Я выполнила его просьбу. О монастыре – даже слова не упомянула. А когда замолкла, батюшка Серафим обратился ко мне:
– А что еще скажешь, деточка?
Тогда я уже вымолвила со слезами, что имею сильное желание поступить в монастырь. Мне тогда показалось, что батюшка как-то сразу оживился и поддержал мое решение:
– Твой путь, деточка, – сюда. Вот он – твой монастырь! – и показал рукой на висящую на стене фотографию. – Матерь Божия тебя избрала. С Богом гряди!
Даже место моего послушания предсказал – Пюхтицу. На черно-белой фотографии был запечатлен собор. Я взглянула на фото и тут же на глазах выступили слезы радости. Успела ему сказать, что моя тетушка и слышать не желает о моем поступлении в монастырь. Батюшка посоветовал, чтобы тетя Мотя приехала к нему, и он с ней поговорит по душам.
Тетушка отреагировала на это предложение отказом. А меня категорически обещала никуда не отпускать и даже милицией пригрозила.
– Нет и нет! – возражала она. – Я тебя из детдома вызволила, а ты... Сначала вот меня похорони, а потом и пойдешь в монастырь. Иначе я тебя никуда не пущу.
Меня сначала не хотели отпускать и с работы. Ведь в те времена надо было причину увольнения указывать и даже сообщать, куда уезжаешь из города или на какую новую работу переходишь или начинаешь где учиться.
Во второй раз я коротко посетила батюшку Серафима. Попросила его благословения на уход в монастырь и моей двоюродной сестры Нины. Ее мама Евдокия в конце 1948 года трагически погибла в Ленинграде, когда возвращалась после всенощной из Преображенского собора. Трамвай, в котором она добиралась домой, неожиданно загорелся и все пассажиры в панике выпрыгивали из него на ходу. Нинина мама разбилась об асфальт и врачи не смогли спасти ее.
Батюшка благословил нас обеих уйти в монастырь. А я опять напомнила ему о своей ситуации и о том, что тетушка Матрена никак не хочет меня отпускать.
Батюшка Серафим опять сказал мне заплаканной, чтобы моя тетушка обязательно приехала к нему на беседу.
Возвращаюсь домой к тете Моте и плачу, а она, глядя на меня, все поняла. Тоже расплакалась, но все-таки в тот раз уже решила поехать к старцу.
И вот свершилась милость Божия: приехала моя тетя от отца Серафима совсем другой – смягчилась. Конечно, плакала, но уже смирилась с моим решением и тоже благословила меня в монастырь:
– Что ж, воле Божьей не стану противиться. Если батюшка Серафим тебя благословил, то собирайся, Валя...
Вы упомянули, что вам трудно было уволиться с работы в архиве. Однако вы оставили все-таки это учреждение?
Из архива мне было трудно и сложно уйти, однако потом я все-таки покинула свое рабочее место. Когда я подала заявление об уходе с работы и сообщила о выезде из Ленинграда, меня ни в какую не хотели отпускать. Основной причиной было несогласие моей тетушки. Она успела доложить моему начальству, что я собираюсь в монастырь и просила не давать мне расчет. Потом мне пришлось даже немножко поюродствовать. Но Господь так устроил, что директор архива куда-то уехал на три дня в командировку и остался его заместитель. И вот в это время, считаю, свершилось чудо. Я стала просить другую свою тетушку Ирину, которая не противилась моему уходу в монастырь:
– Дорогая тетя Ира, помоги. Надо поехать со мной в архив и доказать руководству и всем сотрудникам, что я не ухожу ни в какой монастырь, а еду ухаживать за престарелой и очень больной бабушкой, которая просила за собой смотреть.
Да, пришлось даже идти обманным путем. Ну вот, приехали мы утром в архив, а там собрались все сотрудники и стали меня спрашивать:
– Куда ты, Валя, собираешься ехать? В монастырь? Тетушка твоя побывала у нас и рассказала об этом.
А я напустила на себя даже такое юродство:
– Я не знаю и не понимаю, что это даже означает это слово «монастырь». Что это – учреждение или институт? Школа какая-то или завод? Сколько там надо учиться, какую профессию там можно получить? Я не понимаю, что это такое «монастырь». Я уезжаю бабушке помочь, а тетушка моя из жалости ко мне не разрешает к ней ехать.
Причем, спрашиваю сотрудников о монастыре и рассказываю им о причинах выезда из города почти серьезно. И вот все поверили, что я покидаю Ленинград с той целью, чтобы ухаживать за тяжко больной бабушкой. Тетя Ирина, не моргнув глазом, подтвердила все мои слова. Она даже поставила свою подпись на моем заявлении об уходе, заверив ею, что я ухожу не в монастырь, а уезжаю к тяжело больному человеку.
Вот так я и получила расчет в архиве. Конечно, когда я уже поступила в Пюхтицкий монастырь, все в архиве узнали, где я нахожусь. Однако уже было поздно что-то изменить.
Так Господь сподобил, что весной 1949 года я приехала в Успенский Пюхтицкий монастырь. Приехала не одна, а с двоюродной сестричкой Ниночкой, которая стала там монахиней Арсенией.
В этот монастырь вы поехали по благословению и молитвам преподобного Серафима Вырицкого, а вот Святой град Иерусалим как место вашего дальнейшего служения вам пророчил священник Николай Гурьянов?
Я очень любила Пюхтицкий монастырь. Место, где он стоит, избрано Самой Царицей Небесной, а построен он был по благословению праведного Иоанна Кронштадтского. Наш монастырь даже в советское время никогда не закрывался. В монастыре я помогала игумении Варваре, келейничала, руководила хором, была казначеем...
Из нашего Пюхтицкого монастыря еще в 1980-е годы собирали пополнение из числа монахинь для Горненской обители. Первые десять сестер прибыли на Святую Землю в 1983 году.
Однажды к нам в Пюхтицу приехал батюшка Николай Гурьянов, с которым я познакомилась еще в 1955 году в Литве. Матушка настоятельница благословила показать батюшке наши мастерские. Вот иду я впереди и показываю их дорогому гостю. А одна из сестричек призналась батюшке, что чувствует себя очень счастливой перед отъездом в Иерусалим. Тут же она и спросила его, кто же будет там, на Святой Земле, игуменией? Ведь в Горнем уже пять лет не было игумении. А он, якобы, показал за моей спиной на меня и тихо промолвил, что там будет «пюхтицкая игумения Георгия». Я ничего этого не видела и не слышала, и только позже мне об этом рассказали сестры.
Батюшка задолго до 1991 года пророчил мне Святой град Иерусалим. Вспоминаю, что он не раз в моем присутствии вдруг начинал потихоньку петь «Иерусалим, Иерусалим...». Он же меня особым образом благословил и на игуменский крест.
Приехала я как-то к нему в 1990 году. Из своего домика он пригласил меня в храм помолиться Божией Матери. Приложились мы к иконе Богородицы «Одигитрия», а потом он взял за руку и повел меня, робкую, в алтарь. Я удивилась: зачем это он меня в алтарь ведет? И службы в храме нет, и, потом, я – монахиня, а не монах... Но все же сняла туфли, вошла в алтарь, стала креститься, а когда третий поклон делала, он сзади, незаметно для меня, достал из-за печки большой крест и на спину мне его положил. А мне с ним, чувствую, и не встать в полный рост. Вот так в поклоне я и застыла с металлическим крестом на спине. Потом он снял этот крест и меня поднял:
– Георгиюшка, это твой крест. Иерусалимский крест. Неси его. И Господь поможет тебе.
Только позже я поняла, что он имел в виду игуменский крест.
А когда и при каких обстоятельствах последовало вам послушание быть старшей сестрой на Карповке?
До приезда в Иерусалим я пребывала монахиней в Пюхтицах, и меня направили восстанавливать санкт-петербургский Иоанновский монастырь на Карповке.
Дело было так. В 1989 году ныне покойный Святейший Патриарх Алексий, будучи тогда еще митрополитом, пригласил нас с матушкой Варварой в свою московскую квартиру на обед. Здесь он предложил организовать для нашего Пюхтицкого монастыря подворье в городе на Неве и вручил ключи от храма на Карповке, который сейчас относится к Иоанновскому монастырю. В нем покоятся мощи праведного Иоанна Кронштадтского.
Мы с матушкой Варварой тут же отправились ночным поездом из Москвы в Питер. Нашли в Карповке храм, а когда вошли внутрь, то увидели запустение и разруху. Это был просто сарай, и мы даже не представляли, как начинать его очищать. Узнали от людей, что в храме одно время работали курсы гражданской обороны. Потом он долгое время был заброшен. А храм-то должны были освящать через две недели!
Сразу же из Пюхтиц приехали трудиться на Карповку пятнадцать сестер. Помогали все мои родственники, давние питерские знакомые, а также учащиеся духовной семинарии, которых посменно направлял к нам ее ректор, отец Владимир Сорокин.
Мы отчистили колонны, вывезли несколько машин различного мусора, в том числе и несколько сотен противогазов, много старых парт и даже телефонные будки. А когда очистили от мусора пол, то увидели такую красивую мозаику, что все удивились. Обнаружили и разбитую хрустальную люстру, но восстановить ее так и не удалось. А на этот мозаичный пол не надо было даже стелить ковры, так он хорошо сохранился. Все мы денно и нощно трудились, поэтому за две недели успели подготовиться к освящению храма. Сам храм снаружи и внутри украсили подаренными нам цветами.
В этом храме вы позже нашли и могилу праведного Иоанна Кронштадтского?
Его могила была обретена в нижнем храме. Долгое время мы прикладывались там к одному месту, обозначенному маленьким крестиком. Мы думали, что там и лежит наш дорогой батюшка. И вот как-то расчистили мы пол, вынесли находившуюся там старую мебель, отодрали доски и сняли линолеум. Вдруг в одном месте обнаружили бетонированную часть пола. Вспомнили рассказ одной прихожанки о том, что в советские времена здесь пытались вскрыть могилу батюшки Иоанна. Однако один из тех, кого послали это сделать, говорят, тронулся умом, а его напарник неожиданно умер. После этих случаев распорядились это захоронение залить бетоном. Вот на том месте мы и поставили гробницу нашего дорогого батюшки.
А когда вы получили послушание трудиться на Святой Земле?
– В Иерусалим мне пришлось уехать 27 марта 1991 года по распоряжению Святейшего Патриарха Алексия. Как-то в тот год он звонит мне на Рождество и интересуется, как у нас идут дела с ремонтом и реставрацией в монастырском подворье, что на Карповке. Я подробно рассказала, как крышу отремонтировали, как купола и кресты установили, как верхний храм начали восстанавливать. Мы тогда спешили отреставрировать покои праведного Иоанна Кронштадтского. Сказала по телефону, что будем с радостью встречать Его Святейшество во время предстоящего Великого поста. И вдруг слышу в телефонной трубке:
– Спаси Господи, мать Георгия. Хорошо. А теперь вам надо потрудиться на Святой Земле, в Иерусалиме. Там надо будет вам поднимать Горненский женский монастырь. Ваша миссия будет заключаться в том, чтобы принимать паломников. Поэтому все надо будет там ремонтировать и восстанавливать обитель.
Я сразу в ответ:
– Святейшенький, я ведь не смогу. У меня характер не тот.
Тут же стала предлагать в качестве возможных кандидатур имена других матушек.
– Мать Георгия, на сегодняшний день у меня только одна кандидатура – ваша. Пробудете в Горнем столько, сколько сможете. Подготовите там себе замену. Ваше посвящение состоится в Елоховском соборе в Москве 24 марта, а через три дня мы вылетаем на Святую Землю.
Как монахиня я не могла отказываться от послушания, которое меня возлагал Святейший Патриарх.
Значит, сбылось предсказание батюшки Николая Гурьянова относительно Иерусалима?
Да, получается, что так. Я еще не знала об этом послушании, которое мне даст Святейший, а батюшка за несколько месяцев до этого через людей передал мне на Карповку два конвертика. На первом было написано: «Игумении Георгии», а в нем лежал только маленький старенький крестик. И все – никакого послания. Через некоторое время получила от него другой конверт. В нем находилось несколько тысяч рублей. Потом я поняла, что это были деньги для дороги на Святую Землю. Ровно такая сумма и требовалась – три тысячи. Я ведь была тогда старшей сестрой на Карповке, а не игуменией. А на этих двух конвертах рукою батюшки Николая Гурьянова было написано не «матушке Георгии», а «игумении Георгии», что тогда меня удивило.
Расскажу, как я простилась с батюшкой Николаем Гурьяновым и какое утешение у него получила.
За несколько недель до отъезда на Святую Землю я по поручению Святейшего Патриарха побывала в Псково-Печерском монастыре. Тогда зимой мне удалось чудесным образом попасть на остров Залит и попрощаться с батюшкой. А случилось это так. В морозные дни на озере были льдины, и на лодке к острову не проехать. Узнав о моем желании, отец Варнава, исполнявший тогда послушание эконома, попросил благословения отлучиться на несколько минут. В это время он, оказывается, звонил в летную воинскую часть. А потом возвратился с радостным известием: на остров Залит нас, семерых человек, доставят военным вертолетом. В те годы у монастыря были хорошие связи с военными. Взлетели мы, в воздухе были недолго, а во время приземления вижу в окошко, как батюшка стоит на паперти и уже рукою приветливо нам машет. При встрече с ним у меня на глазах выступили слезы, и я стала ему все рассказывать, что на Святой Земле надо будет не только монастырь восстанавливать, но еще и быть там... «дипломатом». Боюсь, говорю, для этого дела ума моего не хватит. А в ответ слышу такие утешительные слова:
– Не бойся, Георгиюшка, и ума, и здоровья – всего у тебя хватит.
Я батюшке – об одном, а он мне – о другом:
– Какая же ты счастливица, Георгиюшка, ко Гробу Господню и к своему святому – Георгию едешь! Он имел в виду Лидду или Лот – родину Георгия Победоносца.
Рассказываю далее батюшке, что Святейший обещал мне, что я пробуду на Святой Земле всего несколько лет, пока не подготовлю себе замену.
А он меня так утешил:
– Хорошо бы, Георгиюшка, на Святой Земле всегда пребывать. А я вот хочу, чтобы ты на ней и... померла!
Вот так он меня утешил. А на прощанье я просила батюшку молиться. По молитвам дорогого батюшки Николая Гурьянова я всегда получала много помощи, и все как-то устраивалось у нас в Горненской обители и тогда и сейчас.
Каким же вы застали Горний монастырь по приезде на Святую Землю и какие дела ожидали вас там как игумению?
Когда я прибыла в Горний монастырь, в нем уже пять лет не было игумении. Монастырь со времени его основания не ремонтировался. Все домики, где жили сестры, были старыми, и во многих из них почти не было никаких удобств. Некоторые строения обветшали. Ни ограды вокруг территории монастыря, ни водопровода, ни телефонов. Да много чего не было. Например, хороших гостиниц для паломников.
Застала я, конечно, и недостроенные стены величественного собора. Его начали строить еще в 1910 году, а возводился он на деньги императорской семьи и пожертвования простых русских людей. Первые его строители решили расположить собор на высокой точке, чтобы он был виден издалека. К нему трудно было добраться – все дороги заросли. И не проедешь и не пройдешь. Внутри самого храма уже выросли деревья, на стенах тоже пустили корни разные кусты. Вот все это тогда нам и пришлось вырубать.
В 1997 году нас посетил с архипастырским визитом Святейший Патриарх Алексий. Он и благословил возобновление строительства собора. Завершили все строительные работы только в октябре 2007 года и посвятили собор Всем святым, в земле Российской просиявшим. Первую Божественную литургию в этом соборе совершил нынешний Патриарх Московский и всея Руси Кирилл. В празднике открытия собора участвовало много-много гостей. Всех их с любовью принимали наши сестры.
Вероятно, из числа паломниц и трудниц к вам приходят те, кто собирается остаться в вашей обители навсегда? Что вы говорите им в ответ на зов их сердца?
В первую очередь я говорю, что без особого на то призвания в монастыре жить очень тяжело. А многие ведь так и поступают: одни приходит в монастырь жить, а другие – спасаться. Это разные вещи. Те, кто идут, чтобы только в нем жить, поступают в монастырь без призвания. В этом случае и келья им не нравится, и послушание они не могут нести. Во всем они привередливы, даже трапеза – и та для них не такая. Выдвигают и другие причины. А те, кто идут в монастырь по призванию – ради Господа и ради спасения своей души, – они всё будут терпеть в монастыре. Им всегда и везде хорошо. Независимо от того, куда бы их ни послали и где бы их ни поставили. В какую бы келью их ни определили и с кем бы они там ни жили. Получая любое послушание, они говорят одно только слово: «Благословите!» – и всё. Они знают цель своей жизни, знают, ради чего пришли, знают, почему хотят жить в монастыре.
В начале нашей беседы вы отметили, что три месяца будете сидеть в храме не на игуменском месте, а на обыкновенном стуле рядом с чудотворной иконой «Благовещение Пресвятой Богородицы». По правую сторону от этой иконы находится другой чудотворный образ – Казанская икона Божией Матери. Можно услышать от вас предание, которое связано в обители с этой чудотворной иконой?
Матушка Георгия с игуменским посохом– Да, она у нас сейчас находится в деревянном резном киоте перед правым клиросом.История иконы связана с великим чудом, произошедшем в нашем Горнем монастыре в 1916 году. Сестры в том году стали неожиданно болеть. Началась эпидемия холеры. Одна заболела и умерла, вторая, третья, четвертая... Несколько сестер умерли в один день. У нас имеется отдельное «холерное» кладбище, где покоятся умершие от этой страшной болезни сестры.
Все в обители стали скорбеть, плакать и просить Матерь Божию о помощи. Так как храм освящен в честь Казанской иконы Божией Матери, то сестры стали читать акафист Казанской иконе. Один, второй, третий – всего прочитали подряд 12 акафистов. И вдруг на 12-м акафисте произошло чудо: висевшая на стене икона сошла со стены и сама обошла храм. Сестры услышали голос, говоривший, что все беды в обители прекратятся и она будет защищена от эпидемии. И с того времени страшная болезнь действительно отошла.
Теперь во все праздники, посвященные Казанской иконе Божией Матери, мы во время всенощной после первого часа начинаем читать 12 акафистов. В знак благодарности Божией Матери за то, что Она избавила сестер обители от смертельной болезни. В нашем монастыре с большой торжественностью отмечаются праздники в честь Казанской иконы. Сестры несут большой молитвенный подвиг. Они на себе ощущают благодатную помощь и присутствие благодати Божией, исходящей от этой иконы. Она же помогает и мне нести игуменский крест.
А как тяжел на Святой Земле ваш игуменский крест?
Конечно, он тяжелее здесь, на Святой Земле, чем, скажем, в России, на Украине или в Белоруссии, где игумен или игумения – полные хозяева в своих монастырях. А здесь мы подчинены начальнику Русской духовной миссии в Иерусалиме. Без его благословения я ничего сама не имею права делать: никуда не поехать, никого не принять – трудников и даже паломников. Получаем из миссии распоряжения, которые следует выполнять. И надо все это принимать и трудиться.
Крест свой иерусалимский несу с Божией помощью. Выполняю и послушание покойного Святейшего Патриарха Алексия: принимать с любовью паломников. Слава Богу, их сейчас много, очень много. Конечно, в наших нескольких старых гостиницах, где раньше были богадельни, нет таких номеров, как в городе. В Горнем монастыре никогда раньше паломники не останавливались, в нем жили только одни сестры. Приходится выслушивать и от сестер и от паломников всякое. Игумении ведь приходится отвечать за все, что происходит в монастыре, – за каждую сестру, за трудниц и за паломников. Ну иногда бывает, что поволнуюсь или устану от трудов. Однако Господь и Божия Матерь мне всегда помогают. Слава Богу за все!
Беседовал Анатолий Холодюк
Новости
