Доклад Вигасиной (Воробьевой) Александры Георгиевны, преподавателя Свято-Тихоновского Православного Университета, на секции «Новомученики и исповедники Русские в истории Церкви и государства» в рамках Образовательных чтений Александровской епархии (г. Петушки, 17 октября 2018 года)
Причудливо переплетались судьбы человеческие в условиях вынужденных перемещений – вынужденных, казалось бы, слепой и всесокрушающей силой государственного аппарата. Но от Господа стопы человека исправляются (Пс. 36:23)… И значение неожиданных встреч выявлялось спустя десятилетия.
Среди обширной переписки святителя Афанасия (Сахарова), сохраненной преданными ему людьми, а ныне изданной с благоговением к его памяти, находится одно небольшое письмо Татьяны Харламовой. Написано оно в пасхальные дни 1957 года, когда Владыка жил уже в Петушках.
В этом письме, приветствуя владыку Афанасия и земно кланяясь, она просила благословения приехать повидаться, писала: «Я так рада, что Вы на родной стороне». Вспоминала об их встрече у Белого моря. Сетовала, что ничего не знает о судьбе своего духовного отца, епископа Германа (Ряшенцева). О себе сообщала, что все еще не может уйти на пенсию и работает гардеробщицей на Центральном телеграфе, потому что живет на частной квартире. И подписалась так: «Недостойная многогрешная Татьяна» [1].
Что же известно об авторе этого краткого письма?
Татьяна Егоровна Харламова, из насельниц Свято-Троицкого Александро-Невского монастыря села Акатово, что под Клином, была духовной дочерью и верной помощницей священномученика епископа Германа (Ряшенцева). Она не успела принять в монастыре полный иноческий постриг, возможно, не была пострижена и в рясофор, но так как все монастырские насельницы, сохранявшие и после закрытия монастырей монашеский образ жизни, для репрессивных органов равно были «монашки», то и мы назовем ее монахиней. В монашеский чин возвела ее самоотверженная христианская жизнь, служение гонимым епископам и священникам и собственный исповеднический подвиг.
По благословению настоятельницы, игумении Олимпиады (Ивановой) в 1923 году Татьяна Харламова добровольно отправляется в ссылку за владыкой Германом, в те годы возглавлявшем Волоколамскую кафедру. Надо сказать, что Акатовский монастырь, хотя и находился в Клинском уезде, с 1920 года по благословению патриарха Тихона состоял в ведении и под духовным руководством Волоколамского епископа, которого игумения и сестры глубоко почитали. Это была первая, сибирская, ссылка епископа Германа. В письмах из Сибири своим друзьям Вере Тимофеевне и ее дочери Наталье Александровне Верховцевым Владыка неоднократно с благодарностью пишет о Тане, как он ее называет, или «Тане маленькой». Приведу несколько цитат:
«Спасибо Тане, она понесла столько трудов и так много помогает здесь, что все, кто любит меня, должны молиться и за нее, чтобы не унывала и не скучала. Она привезла целое хозяйство. Без этого здесь было бы трудновато» [2] .
«И если у меня почти ни в чем не чувствуется стеснений, то всем я обязан предусмотрительности Тани» [3].
И шутливая надпись на фотографии, присланной из села Самарова: «Его Преосвященство на прогулке после зело великаго учреждения, уготованного во измождение его плоти и смирения духа ревностной паче роста своего и разума сестрой Татьяной. Запечатлено в день Успения Пресвятой Богородицы 24 года».
«Конечно, Вы поверите мне, что и мне хочется не только услаждаться тем баловством, каким меня окружила не исправимая ничем Марфа-Таня, этим каким-то сплошным дачным житием…» [4].
В июне 1926 года епископ Герман отправляется во вторую, среднеазиатскую ссылку, и предвидя более тяжелые условия жизни там, отказывается от сопровождения своей верной послушницы.
«Жалко мне было смотреть на вокзале на убитую горем Таню… Моя просьба ко всем, кто любит меня, всячески поддержать Таню, эту самоотверженную душу, так много сделавшую и теперь делающую для меня и других» [5].
Но, конечно, Татьяна начинает помогать Владыке посылками, и от своих трудов – она в артели монахинь стегает одеяла, и, очевидно, посылает помощь от других его духовных чад. Она малограмотна, часто путает адрес с трудными азиатскими названиями, но все же посылки доходят до епископа Германа – в город Ходжеили, «на Амуре-Дарии реке».
Теперь Владыка уже иначе оценивает ее «Марфино рачение».
«Но мы с Валей (в те годы епископом Смоленским Валерианом (Рудичем). – А. В.) с грустью часто говорим друг другу, что вместо накопления духовных сил мы вынуждаемся, благодаря тому, что некому помочь нам в житейских попечениях, растрачивать и то, что имеем. Ни о каком накоплении не приходится думать, когда почти все время заполнено необходимой суетой. Если бы действительно умели беречь у нас верующие то, без чего им скучно будет жить, то, конечно, к каждому надо бы приспособить какого-либо Филадельфа. Но они умеют только соблазняться (это действительно соблазнительно!), когда нас сопровождают Тани, и восторгаться, когда мы одни, не понимая, что мы размениваемся на мелочи и будем негодны там, где наша стихия и наша жизнь. Это не ропот, но это нечто от опыта. В этом отношении Чучели и вообще Сибирь были для меня баловством» [6].
В 1928 году, освободившись из ссылки, епископ Герман получает назначение в Вязники, и туда приезжает к нему и поселяется как его келейница монахиня Татьяна. Об этом узнаем из материалов ее следственного дела. В декабре 1928 года епископа Германа вновь арестовывают. Отмечу, что на момент ареста он был временно управляющим Владимирской епархией. На этот раз приговор более суровый: три года концлагеря. А Татьяна Харламова остается в Вязниках и оттуда посылает Владыке посильную помощь верующих.
Перейдем теперь к материалам ее следственного дела [7].
Татьяна Егоровна Харламова родилась в 1895 году в деревне Поповкино Волоколамского уезда Московской губернии. Арестована 9 сентября 1929 года в г. Вязники, содержалась во Владимирской тюрьме.
Доносчиком и обвинителем против нее выступает сосед-квартирант – как ни прискорбно, архимандрит Димитрий (Архангельский), в прошлом настоятель (?) Богородицкого монастыря села Оранки Нижегородской области. Он был арестован в феврале 1928 года и освобожден в апреле того же года, с лишением в течение трех лет права проживания в семи главных городах (минус 7). Так он оказался в Вязниках. Ему 65 лет, он священник Введенской церкви. Он занял это место после ареста отца Пимена Сеноедова, осужденного вместе с епископом Германом в 1928 году.
Из его показаний:
«Проживая в одном доме с монашкой Харламовой, двоюродной сестрой находящегося в Соловках епископа Германа, я действительно замечал, что она после ареста Германа и других вязниковских церковников организовала в свою квартиру паломничество с приношениями и дарами. Редкий день к ней не приходили с тремя-пятью рублями женщины, причем все эти приходы в ее квартиру заканчивались воплями и истерическими выкриками о невинно страдающих попах – это было в репертуаре тех страшных и жалобных рассказов о “страданиях” высланных, какими Харламова награждала всех фанатичек». Далее он сообщает, что Харламова якобы выпросила у такой-то отрез черного сукна, у другой – отрез черного трико на подрясник. «Подрясник, кажется, уже сшила и послала Герману».
«О количестве и обилии сбора можно судить по тому, что Герман ей уже писал, чтоб она такие большие посылки не слала, а то над ним смеются. Письма Харламова сжигает, как ее этому учил Герман».
Из показаний Харламовой (12 сентября 1929 г.):
«Посылки Герману я посылала раза три или четыре за все время… две посылки с сухарями, одну посылку с чесноком, одну с бумагой и одну с брезентом (дождевиком) и калошами…
Вообще пожертвований было мало, точно я не помню, потому что я человек больной. Во всяком случае все пожертвования верующие приносили сами, без моих требований… Всего я послала Герману 20 рублей, а из четырех метров бумажного трико, полученного у Трошиной Е.В., я сшила и послала Герману подрясник».
Второй допрос был 2 октября 1929 года.
На вопрос следователя: «Что вы можете добавить к своему прежнему показанию?» она ответила: «Могу добавить только то, что виновной в предъявленном мне обвинении себя не признаю и считаю, что я, так же как и все духовенство, изолирована напрасно, по воле Сов. власти».
Из обвинительного заключения:
«Харламова Татьяна Егоровна … обвиняется в использовании авторитета других лиц и доверия к ней в личных целях (ст. 169 УК)… а также в использовании религиозности граждан в личных целях (ст. 174 УК)».
Это статьи бытовые, но Особое Совещание при Коллегии ОГПУ переквалифицировало дело по статье 58/10 и решением от 4 ноября 1929 года приговорило Татьяну к заключению в концлагерь сроком на три года, считая срок с 9 сентября 1929 года. (Справка о реабилитации дана в 1991 году.)
А что же архимандрит Димитрий? Введенская церковь вскоре была закрыта. Он оставался в Вязниках. Арестован 5 сентября 1937 года. Осужден к расстрелу [8].
Свой лагерный срок монахиня Татьяна отбывает преимущественно в Кеми. Там и произошла ее встреча и общение с владыкой Афанасием.
«Помните, – пишет она Владыке, – видались на морсплаве, это был 30-й год». Но это, вероятно, ошибка памяти. В январе – феврале 1930 года владыка Афанасий был болен сыпным тифом, а 23 февраля этапирован в Туруханский край. Татьяна Харламова прибыла в Кемь не ранее конца ноября 1929 года. Скорее всего, встреча их и общение было в декабре 1929 года и, возможно, в самом начале 1930-го. Немного раньше, в июне, в Кемь прибыл и находился там несколько месяцев епископ Герман, перед отправкой на Соловки. Встречу с ним владыка Афанасий отметил в своей памятной записке «Этапы и даты моей жизни».
Владыка Герман, попав на Соловки в начале 1930 года, в Татьянин день тяжело заболел тифом, болезнь резко ослабила его, и в начале 1931-го он был отправлен на материк как инвалид, неспособный трудиться. Повидался, как он пишет, «на берегу моря с Таней», а дальше в крайне тяжелых условиях свободной высылки, постоянно переселяясь по приказанию властей, гонявших ссыльных с места на место, проводит оставшееся время своего срока и еще год сверх того. В его письмах друзьям по-прежнему упоминается Таня, которая остается в Кеми. «Она шьет и довольна работой, и ей довольны», – пишет он в марте 1932 года. В мае она получает досрочное освобождение и в ноябре того же года приезжает навестить ссыльного Владыку в село Вочь.
Он сообщает Верховцевым: «Таня приехала от Зосимы (из Соловецкого лагеря. – А. В.) навестить меня, очень хотела остаться и обиделась, когда я не разрешил, а теперь поселилась на Клязьме… и стегает одеяла. Она очень измучена, и, конечно, с ней я бы еще более развинтился. Она горячо любит Масю (так Владыка иногда называет себя в письмах Верховцевым. – А. В.), но тою требовательною, командною любовью, от которой подчас так тяжело и мучительно» [9].
Получив 15 января 1933 года, в день памяти преподобного Серафима Саровского разрешение уехать, епископ Герман выбрал для проживания город Арзамас. И через месяц, на Сретение, он покидает наконец последнее место ссылки, село Усть-Кулом. Будучи проездом в Москве, он посетил митрополита Сергия, но, имея ограничения в выборе места проживания, не получил нового назначения, и потом гостил «у Тани на Клязьме, где она в качестве сторожа проживала на одной даче и работала одеяла на одну артель. Она очень болезненно переживает раздельное житие с Масей. Она никак не может понять, что не по неблагодарности это делается, а потому, что лучше нести тысячи великих неудобств и лишений, чем кого-либо соблазнить, умалить свет высокого звания или причинить неприятности близкому человеку (разумею ее), какой и так уж из-за тебя повидал Белое море и там еще более расстроил свое здоровье и нервы… При всем золотом своем сердце она стала такая нервная, что больные нервы Маси долго не выдержали бы этого невозможного сочетания пороха и огня» [10].
Последняя встреча Татьяны Харламовой с ее духовным отцом состоялась летом 1936 года, в Сыктывкаре, месте его последней ссылки.
В июле 1936 года Владыка пишет Верховцевым: «Жду на днях Таню. Она позавчера должна была быть у Владыки Варлаама и теперь, вероятно, уже в дороге сюда» [11]. «Она работает на главном телеграфе, что на Тверской, и получила месячный отпуск» [12].
Вот как сама монахиня Татьяна вспоминала об этой встрече спустя много лет: «[Ехала] пароходом… сидели двое суток на мели. А [отец] с больной ногой два дня ходил встречал, и на третий заявилась маленькая. Он был рад так, как никогда… Плакал последний раз больше, и маленькая у него была целый месяц отпуска своего, и он сам ее провожал, пять верст ходил. Как идти, это был Ольгин день, 11 июня. Служил молебен со мной вдвоем… А у реки ждали пароходы. Простились навсегда» [13].
1 сентября 1936 года Владыка пишет Верховцевым: «У Маси была Таня. Она очень извелась на работе и в суете и немало, как показалось мне, порастеряла из своей богатой жизнерадостности и внутреннего мира. Положим, эта печать тревоги, озабоченности, раздражения и подозрительности лежит теперь почти на всех нас. По возвращении ее ждали неприятности с квартирой. Ее почти выгнали хозяева, и пока она не нашла удобной комнаты» [14].
Здесь мне хотелось бы привести пример, как епископ Герман руководил своей духовной дочерью. Больной вопрос о квартире вставал не раз. Вот что писал об этом Владыка [сент. 1936 г.]:
«Милая Таня! Получил твое грустное письмо о скорбях с хозяевами. Как лучше? У каждого в жизни бывает свой крест, и у всякого есть свой «пакостник плоти» (2 Кор. 12:7). «Пакостник плоти» — это постоянное искушение, то, от чего Господь часто не освобождает целые годы, а иногда и всю жизнь. Мне кажется, что и твой «пакостник плоти» — это вражонок, который всегда восстанавливает против тебя твоих хозяев и тем портит твое настроение, вызывает на гнев, раздражение, осуждение и нетерпение. Пакостник всегда действует на нас извне. В нас самих часто нет для него места, и не у тебя начинается нелюбовь или досада на живущих с тобой, а они под влиянием вражонка начинают так или иначе наседать на тебя и тем отравлять твое настроение, что и надо врагу. Куда ни уйдешь, туда за тобой и твой пакостник. Как же быть в таких случаях? Ясно, трудно ждать, чтобы он отстал через перемену квартиры. Если там будет более сносно, то что-нибудь в этом роде будет по службе. Апостол три раза горячо просил Господа, чтобы Он избавил его от вражонка, но Господь не внял его молитве, так как это искушение было полезно для самого апостола, и ему оставалось только смириться и терпеть. Врага ничем не победишь, как только смирением и терпением. Мирских не особенно слушай. Они почти все недугуют самолюбием и не знают, что если против самолюбия будешь ставить свое самолюбие, на чужую гордость вооружаться досадой, ненавистью, раздражением, то из этого, кроме постоянных огорчений и домашнего ада, ничего не получится. Мы с тобой иначе должны мудрствовать. В подобных неприятностях и искушениях надо так рассуждать: всё в нашей жизни от воли Божией. Всех Он нас любит и, как мудрый врач, лечит. Наши мудрые отцы и наставники учат, что самому не надо напрашиваться на скорби, уничижения и страдания, но если по воле Божией они нас постигают, то их надо встречать не только спокойно, но и с радостью. «Всякий человек, о котором особенно печется Господь, познается, — как говорит Исаак Сирин, — по непрестанно посылаемым ему скорбям»... (Далее страница цитат из святых отцов.) Но если терпеть нет сил, то поищи что-либо другое. Быть может, что-либо можно достать в деревне. Только редко бывает так, что все будет хорошо. Везде будут свои шипы и искушения, и Господь потому попускает их на нас, чтобы мы не забывали своего настоящего отечества и того действительного и радостного покоя, куда приходят через скорби и лишения» [15].
К концу года Татьяна все же находит подходящее жилье, а может быть, хозяева помирились с ней. Владыка пишет Верховцевым: «Таня работает курьером в Москве на телеграфе и живет в большой, хорошей комнате, в 27-ми верстах по Савеловской жел. дороге. Дом в саду, и рядом лес. Пишет, что очень удобно комнату приспособить для отца, и зовет его к себе. Но я боюсь, что она измучает его своей крайней нервозностью и резкостью, да и чрезмерным и неудержимым Марфиным рачением. Лучшей няньки для него не найти, но не для всех полезно жить с няньками, и очень часто они входят в роль опекунов и отпугивают тех, кто хочет их отца назвать и своим» [16].
Переписка епископа Германа обрывается в декабре 1936 года. 24 февраля 1937 года, перед самым освобождением, он был вновь арестован. В своем письме владыке Афанасию Татьяна Егоровна писала: «А отца своего я последний раз видела в 36 году в Сыктывкаре (в Сусольске). В 37-м он написал 22 февраля: еду, кончил, и вечером отправился в другое место, и не знаю, жив или нет».
Из другого дошедшего до нас единственного письма Татьяны Харламовой, адресованного Наталье Александровне Верховцевой, духовному другу владыки Германа, написанного спустя много лет, в 1971 году, в немощной старости, мы узнаём, что встреча с владыкой Афанасием состоялась, и по ее просьбе он совершил отпевание братьев-владык – епископа Германа и архиепископа Варлаама [17].
В конце письма с грустью она приписала о себе: «Теперь и поделиться не с кем, а я все больше одна… Ходит убираться [одна женщина] за меня и берет стирать. Но она мирская. С ней чего говорить будем? Все одна».
[1] Письма разных лиц к святителю Афанасию (Сахарову). В двух книгах. Кн. 2. О—Ю. М., 2014. С. 636.
[2] Письмо от 26.09.1923(письма датированы по старому стилю). В книге: Письма Владыки Германа. М., 2004. С. 101–102.
[3] Письмо от 11.10.1923. Там же. С. 104.
[4] Письмо от 9.06.1925. Там же. С. 148.
[5] Письмо от 8.06.1926. Там же. C. 158.
[6] Письмо от 27.01.1927. Там же. С. 177–178.
[7] Архив ФСБ Владимирской области. Д. П-4723.
[8] http://www.vladkan.ru/personal/0105090500.html
[9] Письмо от 1.12.1932, из Усть-Кулома. Там же. С. 227.
[10] Письмо от 9.05.1933, из Арзамаса. Там же. С. 231.
[11] Письмо от 5.07.1936. Там же. С. 265.
[12] Там же. С. 263.
[13] Письмо Н. А. Верховцевой, частный архив.
[14] Письма Владыки Германа. С. 267.
[15] Там же. С. 323–325.
[16] Письмо от 2.12.1936. Там же. С. 269.
[17] Архиепископ Пермский Варлаам (в миру Виктор Степанович Ряшенцев;
1878–1942). Приговорен в 1942 году к расстрелу, замененному десятью годами лагерей. Скончался в тюремной больнице Вологды.
Публикации
Доклады
