Древнерусское иночество и первые монастыри на Руси

Ю.А. Артамонов

Доклад Ю.А. Артамонова, кандидата исторических наук, доцента, научного сотрудника Института всеобщей истории РАН на Международной богословской научно-практической конференции «Монашество Святой Руси: от истоков к современности» (Москва, Покровский ставропигиальный женский монастырь, 23−24 сентября 2015 года)

Ранняя история русского иночества является той областью наших знаний, где вопросов пока больше, чем ответов. Когда на Руси появились первые монахи и первые обители? Кто выступал инициатором создания монастырей? Кем они были населены? В чьей юрисдикции находились? Дать однозначные и исчерпывающие ответы на все эти вопросы в настоящий момент не представляется возможным. Многое в организации жизни древних обителей для нас по-прежнему остается загадкой. Не случайно А.В. Карташев, автор «Очерков по истории Русской Церкви», подводя итог работы дореволюционной церковно-исторической школы, писал: «Начало русского монашества представляет как бы некоторую загадку»[1]. То же признание делает сегодня один из наиболее авторитетных медиевистов, профессор славистики Кембриджского университета Саймон Франклин: «Начало монашества на Руси покрыто мраком неизвестности»[2].

В чем же причина этой «загадочности» и «неизвестности»? Ответ очевиден: в остром дефиците источников. Именно поэтому исследователи прошлого Русской Церкви порой вынуждены начинать историю нащего монашества с момента возникновения Киево-Печерского монастыря, как это еще в середине позапрошлого столетия делал профессор Московской духовной академии П.С. Казанский[3]. Между тем, рождение Печерской обители относится к середине XI в. А что предшествовало этому событию? Существовало ли монашество при киевских князьях Владимире Святославиче (980–1015) и Ярославе Владимировиче (1019–1054)? Прямых свидетельств источников на этот счет ничтожно мало, но они все-таки есть… 

Хронологически первым является свидетельство киевского митрополита Илариона (1051 г.), который в Похвале князю Владимиру (в составе «Слова о законе и благодати») сообщает, что при нем «манастыреве на горах сташа, черноризьци явишася»[4]. Второе принадлежит Иакову Мниху – автору «Памяти и похвалы князю русскому Владимиру» (вторая половина XI в.[5]). Упоминая об обычае правителя устанавливать три трапезы в Господские праздники, он пишет: «Первую – митрополиту с епископы, и с черноризьце, и с попы, вторую – нищим и убогым, третью собе, и бояром своим, и всем мужем своим»[6]. Скептик, наверное, может возразить, что достоверность этих сведений нельзя признать абсолютной, поскольку и в первом, и во втором случае мы имеем дело с жанром похвалы, который допускает некоторое преувеличение. Но в нашем распоряжении имеется еще один источник  – «Повесть временных лет» –  летописный свод начала XII в. Под 6545 (1037) годом, в рассказе о масштабной строительной деятельности князя Ярослава в Киеве летописец сообщает: «При семь (Ярославе – Ю.А.) нача вера хрестьяньска плодитися и раширяти(ся), и черноризьци почаша множитися и манастыреве починаху быти»[7].

Таким образом, о том, что монашество существовало на Руси уже в первые десятилетия после официального принятия христианства, свидетельствуют сразу три независимых источника. Но и здравый смысл подсказывает, что без иноков была бы невозможна организация первых епископских кафедр, которые на рубеже X–XI вв. уже существовали в Новгороде, Полоцке, Чернигове.

Но странно то, что при обращении к событиям конца X – первой половины XI в. «следы» монашества «теряются». Его нет там, где оно непременно должно быть! За всю первую половину XI  в. нам не известно ни одного случая (документально подтвержденного), когда бы представители древнерусских монастырей приняли участие в каком-либо значимом общественно-политическом мероприятии.

Важнейшими событиями церковной и общественно-политической жизни Руси первой половины XI в. были перенесения мощей святых страстотерпцев Бориса и Глеба в Вышгороде. Первый раз мощи братьев переносились из сгоревшей церкви св. Василия в небольшую деревянную часовню («клетъкоу малоу»), а второй – в специально построенный большой пятиглавый деревянный храм. И первое, и второе перенесение были инициированы князем Ярославом Мудрым. При этом обращает на себя внимание тот факт, что памятники Борисоглебского цикла («Сказание чудес святою страстотерпцу Христову Романа и Давида» (XI–XII вв.) и «Чтение о житии и погублении блаженную страстотерпцу Бориса и Глеба» (начало XII в.)) не называют монахов в числе участников этих торжеств. Упоминаются только князь, боярство, митрополит, клирики Софийского собора, а также приходское священство Киева и Вышгорода. Это тем более показательно, что последующие перенесения (1072  и 1115 гг.) проходили при участии пострижеников сразу нескольких монастырей.

За всю первую половину XI в. мы не находим ни одного летописного упоминания об участии монашества в погребении кого-либо из представителей правящей княжеской династии. Так, например, согласно Повести временных лет, в последний путь киевского князя Ярослава (1054 г.) провожали «попове», а плакали «по немь Всеволодъ и людье вси»[8].

Эти умолчания нельзя признать случайными. Отсутствие упоминаний об участии монашества в значимых публичных мероприятиях первой половины – середины XI в. говорит о том, что в этот период оно было еще малочисленно, разрозненно и не играло самостоятельной роли в жизни общества и государства. Этот вывод находит свое объяснение в самой природе первых русских монастырей.

Что же представляли собой древнерусские обители периода княжения Владимира и Ярослава? За истекшие двести лет высказывались различные суждения на этот счет. В современной исторической науке утвердилось мнение, согласно которому инициатива создания первых монастырей исходила от светской власти, поэтому в Древней Руси преобладали княжеские ктиторские обители (Я.Н. Щапов, Б.Н. Флоря, Н.В. Синицына, А. Поппэ и др.).

Это мнение не лишено оснований. Действительно, первое достоверное известие о возведении монастырей читается в летописном сообщении о градостроительной деятельности князя Ярослава в Киеве. Летописец пишет, что наряду с Золотыми воротами, храмом св. Софии и церковью Благовещения князь заложил обители св. Георгия и св. Ирины. Эти монастыри были посвящены святым покровителям Ярослава и его второй супруги  Ингигерды (в крещении Ирины),  дочери шведского короля Олафа. Примеру Ярослава последовали его сыновья, создавшие в Киеве собственные обители: князь Изяслав (1054 – 1078, с перерывами) отстроил монастырь св. Димитрия, Святослав (1073–1076) – св. Симеона в Копыреве конце, Всеволод (1078 – 1093) – св. Андрея. Очевидно, что Рюриковичи ориентировались на византийский опыт. Там практика создания монастырей императорами и вообще людьми состоятельными (чиновниками, военными, купцами и т. п.) была чрезвычайно широко распространена[9].

Этот опыт частного строительства получил распространение и в Древней Руси. Достаточно сказать, что уже к началу XI в. только в Киеве насчитывалось около 400 церквей, а к началу XII в. их число превысило уже 600. Столь значительное число храмов в одном городе трудно объяснить, если не принять во внимание тот факт, что средневековые авторы учитывали не только приходские, но и частные церкви знати,  которые располагались на территории городских усадеб. Строительство храмов в усадьбах знати хорошо известно на примере западнославянских государств: Великой Моравии, Чехии, Польши. Здесь, как и в Древней Руси, в период после официального крещения наблюдалось слабое развитие приходской церковной организации, преобладало же частное церковное строительство[10].

Первое время в частных церквях служило греческое или болгарское духовенство, в основном представленное монашествующими. Поэтому древнерусские монастыри первых десятилетий после принятия христианства по преимуществу представляли собой сравнительно небольшие группы иноков, которые проживали на территории городских усадеб знати, отправляя службу в их домовых церквях-обителях. Их функции в основном ограничивались удовлетворением религиозных потребностей семьи ктитора[11]. Таким образом, возникновение первых монастырей было обусловлено, так сказать, «движением сверху». Малочисленность и зависимость от воли ктиторов препятствовали становлению монашества в качестве самостоятельной и социально значимой силы древнерусского общества.

Этот вывод многое объясняет. Так, например, он объясняет то, почему на первых порах древнерусские авторы не различали понятий «церковь» и «монастырь», а воспринимали их как синонимы. Это хорошо видно на примере построенного Ярославом монастыря св. Георгия, который в сообщении летописной статьи 6571 (1063) г. о смерти и погребении князя Судислава назван просто «церковью святого Георгия»[12]. Он также объясняет, почему преподобный Антоний Печерский, вернувшись с Афона, не захотел поселиться ни в одном из киевских монастырей. По всей видимости, ктиторские обители столицы были далеки от того идеала монашеского служения, который Антоний усвоил на Святой Горе. И, наконец, он объясняет, почему ни в одной из столичных обителей не был принят юный Феодосий Печерский. Частные монастыри не были заинтересованы в увеличении числа пострижеников, поскольку это грозило увеличением расходов. Нестор прямо пишет: «Они же (насельники киевских монастырей.  – Ю.А.), видевше отрока простость и ризами худыми облечена, не хотеша того прияти»[13].

Ситуация начинает меняться во второй половине XI в.: черное духовенство все чаще попадает в поле зрения древнерусских книжников. Первый случай участия иноков в значимом общественном мероприятии относится к 20 мая 1072 г., когда сыновья Ярослава – Изяслав, Святослав и Всеволод – организовали третье перенесение мощей Бориса и Глеба. Среди присутствующих источники называют по имени трех настоятелей киевских монастырей, отмечая при этом, что были «и прочии вьси игоумени»[14].

К 1078 г. относится первое известие об участии монашества в похоронах Рюриковича. В рассказе о погребении киевского князя Изяслава Ярославича (1054–1078, с перерывами) читаем: «И вземше тело его, привезоша и в лодьи, и поставиша противу Городьцю, изиде противу ему весь городъ Кыевъ, и възложивше тело его на сани, повезоша и, съ песнями попове и черноризци понесоша и в град»[15]. Здесь к уже привычным «попове» автор добавляет «и черноризци». Участием черного духовенства были отмечены похороны князей: Ярополка Изяславича (1086 г.), Всеволода Ярославича (1093 г.) и Ростислава Всеволодовича (1093 г.)[16].

О существенном возрастании роли монашества в общественной жизни страны в конце XI – начале XII в. говорят сообщения Повести временных лет под 6604 (1096) г. и 6609 (1101) г. В первом случае летопись приводит слова киевского князя Святополка Изяславича (1093–1113) и переяславского князя Владимира Мономаха (1094–1113), обращенные к черниговскому князю Олегу Святославичу (1094–1097): «Поиди Кыеву, да порядъ положимъ о Русьстеи земли пред епископы, и пред игумены, и пред мужи отець нашихъ, и пре(д) людми градьскыми, да дыбох оборонили Русьскую землю от поганых»[17]. Как видно из текста, игумены упомянуты в числе тех, кто должен был засвидетельствовать княжеский договор («поряд») о прекращении распрей и организации совместных действий против внешнего врага – половцев. Другое сообщение является первым документально зафиксированным фактом выступления собрания игуменов в качестве миротворцев и поручителей за опального Рюриковича: «В то же лето заратися Ярославъ Ярополчичь Берестьи и иде на нь Святополкъ, и заста и в граде, и емъ и, и окова, и приведе и Кыеву. И молися о нем митрополитъ и игумени, и оумолиша Святополка»[18]. Заступничество митрополита и настоятелей возымело действие: после клятвы у мощей святых Бориса и Глеба с Ярослава сняли оковы, а затем отпустили.

Таким образом, начиная с 70-х годов XI в. древнерусское иночество становится участником значимых публичных мероприятий и политических акций. Этому предшествовал всплеск интереса к монашеству в древнерусском обществе, который пришелся на 50–60-е годы XI в. Данный период стал судьбоносным в истории русского иночества.

Для того чтобы понять смысл произошедших перемен, обратимся к перечню участников перенесения мощей святых Бориса и Глеба 20 мая 1072 г. (в изложении «Сказания чудес святою страстотерпцу Христову Романа и Давида»):  «И съвъкоупивъшеся вься братия: Изяслав, Святославъ, Всеволодъ; митрополитъ Георгии Кыевьскыи, дроугыи Неофитъ Чьрниговьскыи; и епископии: Петръ Переяславьскыи, Никита Бѣлогородьскыи и Михаилъ Гургевьскыи; и игоумени: Феодосии Печерьскыи и Софронии святааго Михаила, и Германъ святааго Спаса, и прочии вьси игоумени» [19].

Как можно заметить, при перечислении участников церемонии автор Сказания использует иерархический принцип от высших к низшим. Среди князей первым назван старший Изяслав, вторым – средний Святослав, третьим – младший Всеволод. В ряду архиереев сначала выступает митрополит Киевский, затем – титулярный митрополит Черниговский и только потом – епископы Переяславский, Белгородский и Юрьевский. Список игуменов открывает Феодосий Печерский, за ним следуют Софроний «святааго Михаила» и Герман «святааго Спаса», а затем – «прочии вьси».

Первым в перечне игуменов назван настоятель Киево-Печерского монастыря, который был основан афонским пострижеником Антонием. Согласно «Сказанию о начале Печерского монастыря» (в летописи под 6559 (1051) г.), по возвращении со Святой Горы «отец русского иночества» рассчитывал поселиться в одном из уже существовавших киевских монастырей, но вскоре отказался от этого замысла. Местом своих подвигов он избрал покрытый лесом высокий правый берег Днепра. Здесь, неподалеку от великокняжеского села Берестово, Антоний копал пещеру, постился, пребывал в бдении и молитвах. Вскоре у него появились последователи. Монастырь быстро рос: уже к началу 60-х годов XI в. общая численность братии достигла 100 человек, что по меркам того времени было невероятно большой цифрой[20]. Достаточно сказать, что в среднестатистическом византийском монастыре того времени проживало приблизительно 8–10 монахов.

Вторым в перечне упоминается игумен «святааго Михаила». Речь идет о настоятеле Михайловского Выдубицкого монастыря, основание которого иногда приписывают князю Всеволоду Ярославичу. Однако это не так. Археологические исследования территории Выдубицкого монастыря, проводившиеся М.К. Каргером (1945 г.) и Т.А. Бобровским (2003 г.), показали, что строительству каменного Михайловского собора, которое началось при финансовой помощи князя Всеволода в 1070 г., предшествовало пещерное поселение анахоретов, возникшее в середине XI в. Оно представляло собой группу изолированных друг от друга подземных камер-келий, каждая из которых имела отдельный выход на поверхность склона в сторону Днепра. Впоследствии поселение пещерников эволюционировало в наземный общежительный монастырь. Часть пещер была разрушена при строительстве собора, но некоторые продолжали использоваться вплоть до середины XIII в.[21] Таким образом, возведение каменного собора не было собственно началом монастыря. Следовательно, Всеволод был не основателем Выдубицкой обители, а ее покровителем. Следует отметить и тот факт, что в письменных источниках монастырь ни разу не называется «отчим» по отношению к потомкам Всеволода. Более того, ни один из них не был похоронен в его стенах. Фамильный некрополь располагался в монастыре святого Андрея, который Всеволод основал в честь своего небесного покровителя.

Последним среди участников церемонии перенесения мощей Бориса и Глеба назван Герман, игумен «святааго Спаса». «Святым Спасом» агиограф именует Спасо-Преображенский монастырь. Уже Макарий (Булгаков) обратил внимание, что еще в конце XI в. он носил второе название – Германеч[22]. Оно свидетельствует о том, что основателем обители был Герман – участник третьего перенесения мощей Бориса и Глеба. Время ее возникновения следует относить к 50–60-м годам XI в.

Сказанное позволяет заключить, что, во-первых, в перечне участников торжеств 20 мая 1072 г. упомянуты игумены монастырей, которые своим возникновением не были обязаны почину княжеской власти, но именно они занимали первенствующее положение среди древнерусских обителей того времени. Во-вторых, в нем не названы настоятели княжеских обителей, существование которых надежно засвидетельствовано источниками. Так, в нем не упомянуты игумены следующих монастырей: св. Георгия и св. Ирины, отстроенных князем Ярославом Мудрым (не позднее 1054 г.), св. Дмитрия, основанного князем Изяславом (не позднее 1062 г.), и св. Николая, созданного его супругой Гертрудой (не позднее 1062 г.).

И, наконец, последнее наблюдение, которое представляется мне весьма значимым, состоит в том, что три названных монастыря были ближайшими соседями. А значит, можно говорить о возникновении в третьей четверти XI века на южной окраине Киева, неподалеку от великокняжеского села Берестово, крупного монашеского центра, который получил широкое общественное признание. Причем этот центр продолжал активно развиваться. Около 1078 г. здесь началось строительство Кловского монастыря, посвященного чуду Богородицы во Влахерне. Вероятно, на рубеже XI–XII в. к юго-западу от Киево-Печерской обители возник Зверинецкий монастырь. Как и соседние обители, он начинался с пещерного поселения монахов-отшельников, а затем получил развитие на поверхности[23]. О самостоятельности монастыря свидетельствует пещерное граффито с упоминанием «игуменов зверинецких»: Леонтия, Маркияна, Михаила, Ионы, Мины, Климентия и Мануила[24]. В письменных источниках обитель не упоминается и известна лишь благодаря археологическим исследованиям ее  подземных сооружений. Следовательно, можно предполагать, что комплекс монастырей на южной окраине Киева не ограничивался пятью названными обителями. Очевидно, что здесь более или менее продолжительное время существовали и другие монашеские общины, названия которых источники не сохранили.

Монашеский комплекс в районе Берестово оставался средоточием иноческой жизни Руси вплоть до трагических событий середины XIII в. Это был крупнейший центр развития письменности. Здесь осуществлялись переводы и составлялись оригинальные произведения древнерусской литературы. Здесь собирались первые библиотеки, процветали ремесла и искусства. Здесь располагалась «школа» подготовки православных иерархов. Только из Киево-Печерского монастыря в домонгольский период вышло более 50 глав русских епархий.

Близость расположения и общность интересов иноческих общин в районе Берестово способствовали внутренней консолидации и вызреванию среди насельников корпоративного сознания. Эти процессы протекали в разных формах. Житие Феодосия Печерского, например, содержит любопытное свидетельство, согласно которому братия Киево-Печерского монастыря во главе со своим игуменом в день памяти святого Димитрия Солунского (небесного покровителя князя Изяслава) посещала одноименный монастырь в городе. Очевидно, что традиция взаимных посещений с общими богослужениями и совместными трапезами практиковалась и среди расположенных по соседству обителей. Черноризцы разных монастырей могли собираться вместе по случаю поставления игуменов, освящения соборов и церквей, похорон настоятелей и выдающихся пострижеников. Это сближение монашеских общин в районе Берестово, в конечном счете, привело к возникновению здесь в 70-е годы XII в. первой на Руси архимандритии.

Предлагаемые наблюдения позволяют поставить под сомнение утвердившийся в науке тезис о преобладающей роли княжеско-боярских («отчих») монастырей в Древней Руси. О таком преобладании, в действительности, можно говорить только применительно к первой половине XI в., когда христианство в основном было «верой аристократического общества». В 50-е – 60-е годы XI в. на первый план выходят обители, основанные самими монахами, и, прежде всего, комплекс иноческих общин в районе Берестово во главе с Киево-Печерским монастырем. Это и есть наша «русская Фиваида»! Ее возникновение было связано не с деньгами и властью, а с «движением снизу», в основе которого лежали глубокая вера, подлинное благочестие и аскетизм. Это новое явление в жизни древнерусского иночества тонко подметил летописец, который, рассказывая о возникновении Киево-Печерского монастыря, записал: «Мнози бо манастыри от цесарь и от бояръ и от богатьства поставлени, но не суть таци, каци суть поставлени слезами, пощеньемь, молитвою, бденьемь»[25].


[1] Карташев А.В. Очерки по истории Русской Церкви. – СПб., 2004. Т. 1. С. 237.

[2] Франклин С., Шепард Д. Начало Руси. 750–1200. – СПб., 2009. С. 479.

[3] Казанский П.С. История православного русского монашества от основания Печерской обители преподобным Антонием до основания лавры св. Троицы преподобным Сергием. – М.,1855.

[4] Молдован А.М. «Слово о законе и благодати» Илариона. – Киев, 1984. С. 93.

[5] Подскальски Г. Христианство и богословская литература в Киевской Руси (988–1237 гг.). – СПб., 1996. С. 198.

[6] Зимин А.А. Память и похвала Иакова Мниха и Житие князя Владимира по древнейшему списку // Кр. сообщ. Ин-та славяноведения АН СССР. 1963. № 37. С. 70.

[7] ПСРЛ. Т. I. Лаврентьевская летопись. Стб. 151.

[8] ПСРЛ. Т. I. Стб. 162.

[9] Соколов И.И. Состояние монашества в Византийской Церкви с середины IX до начала XIII века (842–1204): Опыт церковно-исторического исследования. – СПб., 2003. С. 118–119.

[10] Христианство в Древнепольском и Древнечешском государстве во 2-й половине X – 1-й половине XI в. // Христианство в странах Восточной, Юго-Восточной и Центральной Европы на пороге второго тысячелетия / Отв. ред. Б.Н. Флоря. – М., 2002. С. 190‒266.

[11] Подробнее об этом см.: Артамонов Ю.А. Монастырское строительство на Руси в эпоху Ярослава Владимировича // Ярослав Мудрый и его эпоха. – М., 2008. С. 187–201.

[12] ПСРЛ. Т. I. Стб. 163.

[13] Успенский сборник XII–XIII вв. / Подгот. к печ. О.А. Князевская и др. – М.,1971. С. 80.

[14] Бугославський С.А. Памʼятки XI–XVIII вв. про князiв Бориса та Глiба: Розвiдка та тексти // Текстология Древней Руси. Т. 2: Древнерусские литературные произведения о Борисе и Глебе / Сост. Ю.А. Артамонов. – М., 2007. С. 533.

[15] ПСРЛ. Т. I. Стб. 202.

[16] Там же. Стб. 206, 217, 221.

[17] Там же. Стб. 229–230.

[18] Там же. Стб. 274–275.

[19] Бугославський С.А. Указ. соч. С. 553.

[20] ПСРЛ. Т. I. Стб. 155–160.

[21] Бобровський Т.А. Підземні споруди Києва від найдавніших часів до середини ХІ ст. (спелео-археологічний нарис). – Киев, 2007. С. 59. Кроме того, см.: Он же. Печери Видубицького монастиря у Києві (за матерiалами дослiджень вiддiлу «Київ-пiдземний») // Київ i кияни (матерiали щорiчної науково-практичної конференцїi). – Киев, 2005. С. 6–9.

[22] Макарий (Булгаков). История Русской церкви. – М., 1995. Кн. 2. С. 171. То же см.: Голубинский Е.Е. История Русской церкви. – М.,1904. Т.1. Ч.II. С. 585–586.

[23]Воронцова Е.А. Киевские пещеры. – Киев, 2005. С. 67–127.

[24] Высказывалось мнение, что Зверинецкие пещеры являлись некрополем Киево-Печерского или Выдубицкого монастырей (Эртель А.Д. Древние пещеры в Киеве на Зверинце. – Киев, 1913. С. 34–36).

[25] ПСРЛ. Т. I. Стб. 159.

Материалы по теме

Доклады: