О том, почему монашество – это опасное поле битвы, куда не всем следует ходить; как относиться к тем, кто монастырь покинул; об актуальных и наболевших проблемах современного монашества и многом другом мы говорим с руководителем информационно-издательского отдела Саратовской епархии, настоятелем Петропавловского храма Саратова игуменом Нектарием (Морозовым).
Варка каши из топора
Отец Нектарий, на ваш взгляд, какие внешние и внутренние проблемы в современных русских монастырях наиболее типичны сегодня, и как их преодолевать?
Ответ на последнюю часть вопроса был бы самонадеянностью с моей стороны. Насчет проблем скажу так: основные из них – отсутствие преемственности и наполнение обителей по не совсем правильному признаку. Монашество – это традиция, оно должно передаваться из рук в руки и, скорее даже, от сердца к сердцу. Сейчас у нас наблюдается разрыв с преемством. В нашей стране, где были сотни монастырей, после гонений на Церковь осталось две-три обители, где монашество развивалось не по тем правилам и законам, по которым существовало исторически, в то время это была попытка сохранить хотя бы что-то.
Монашество должно определенным образом питаться. Огромное значение имеет, откуда и какие люди приходят в монастырь. По выражению святителя Игнатия (Брянчанинова), монашество – это барометр, определяющий состояние жизни церковной, и сама Церковь – тоже барометр, только уже в отношении жизни общественной.
Мы получили в наследство огромное количество руин и убеждение, что на их месте должны быть восстановлены монастыри (от советского времени нам досталось стремление к показателям). Возрождение монашеской жизни, таким образом, идет зачастую искусственным путем: мы идем не через подвижника и общину, образованную вокруг него (как было раньше), а через стены и пытаемся их кем-то наполнить.
Я уверен, что не нужно строить много монастырей: храмы – да, монастыри – нет. В монашестве важнее качество, а не количество. Отец Иоанн (Крестьянкин) говорил, что прежде чем открывать новые монастыри, надо правильно организовать жизнь в тех, какие уже есть. Иногда в монастырь приходят люди, которым больше некуда идти, жизнь их так помотала. Или бывает так, что в мужской обители трудятся в основном женщины, но тогда это больше похоже на приход с монашеским клиром, а не монастырь.
Тем не менее, и в таких монастырях спасаются? Возможно, для кого-то это не такая уж и проблема?
Это проблема, потому что не получается выстроить ту жизнь, которая называется жизнью монашеской. Мы сказали, что монашество – это бескровное мученичество, но человек такое существо, которое в силу своей природы стремится к благобытию, – либо к подлинному (бытию с Богом), либо ложно понимаемому (избегание любого дискомфорта и т. п.). И поскольку у человека не всегда получается построить правильную жизнь, он со временем успокаивается, расслабляется.
Это самообман?
Именно. Такая опасность сегодня присутствует. Происходит некое искажение сути, содержания монашеской жизни. Преподобный Паисий (Величковский) стал тем человеком, благодаря которому возродился целый ряд российских обителей, куда приходили его ученики или ученики его учеников и приносили туда науку старчества, монашества. Его стремление к подлинной сути, подлинному содержанию монашеского жития стало впоследствии образцом монашества для многих людей, он создал целую школу монашеской жизни. И мне кажется, что других путей возрождения монашества не существует, в том числе и применительно к нашим реалиям. Здесь нужны люди не только грамотные в административном плане, но и способные собрать монашеское братство, знающие, для чего это братство собирать, имеющие, чем поделиться с братией. Только тогда есть смысл открывать монастырь.
На войну (а монашество – это духовная битва) следует посылать только тех бойцов, кто воевать готов. Отвечать за готовность должен командир. А отправлять бойцов просто как пушечное мясо на убой, что порой происходит от безысходности, – страшно, это большая ответственность. Лучше безысходности избегать. Прежде чем строить башню, говорит Господь, надо сесть и подумать, сможем ли мы ее построить, надо рассчитать свои силы.
Еще одной важной проблемой современного монашества является тот факт, что первоначально монашество существовало как удаление от мира, сегодня этого удаления не происходит. К тому же монастыри должны предоставлять государству бухгалтерскую, юридическую отчетность, обслуживать коммуникации, к которым подключена обитель, вести строительную, хозяйственную деятельность, и кто-то должен всем этим заниматься. Чаще всего на эти направления приходится ставить кого-то из братии и порой оказывается, что жизнь и рабочий день до монастыря у брата были менее напряженными, чем в обители.
При этом у монастырей нет какого-то раз и навсегда определенного бюджета, он плавает и постоянно меняется, нет иногда штатного расписания, оно приспосабливается к нуждам текущего момента – мы же в монастырь людей не на зарплату берем, поэтому всё постоянно дробится и меняется. Плюс к этому происходит «варка каши из топора», как я это называю: есть у игумена топор, из которого ничего не сваришь, и котел, и ему нужно постоянно искать кого-то, кто бы согласился в этот котел крупу и масло бросить. Процесс этот тоже творческий, но сочетать его с внутренним монашеским творчеством, о чем мы говорили выше, очень и очень сложно.
Не можешь – не делай
Одна из проблем – труд не по разуму. Понятно, что человек приходит в монастырь умирать, быть послушным даже до смерти. А есть ли границы такого послушания? Одна бывшая послушница однажды мне призналась, что готова была умирать, но не душой. Много жалоб на нехватку времени и сил для молитвы. Об этом постоянно говорят, это обсуждают на монашеских конференциях, но почему трудно что-то изменить?
Мы часто забываем о такой простой вещи, как здравый смысл – не в плане житейского или же светского рационализма. Во все существующее Господь этот здравый смысл, некую идею, вложил, и этот смысл должен присутствовать и в нас, наших действиях, поступках. Преподобный Паисий (Величковский) по здравому смыслу ушел из монастыря, где наместник сильно ударил его из-за не понравившейся ему капусты, и потом стал примером подлинной монашеской жизни для многих людей. Здравый смысл тут заключался, как думаете, в чем? Святой Паисий понимал, что ему это не по силам – сносить такие удары...
А вот блаженный Акакий из Лествицы знал, что ему по силам дать своему старцу себя забить, и тот его забил до смерти. Какова участь старца? Можно только догадываться. Здесь так: можешь – делай, не можешь – не делай. Мученики за Христа, которые не убегали от страданий, понимали, что у них есть силы пострадать, претерпеть мучения. Те, кто осознавал, что сил недостаточно, бежали. Господь Сам сказал: «Гонят вас, бегите». Перейти в другое место во время гонений для христианина – не грех и не порок. Грех и порок как раз в том, чтобы дерзновенно поставить себя в такое положение, когда у тебя не хватит сил сделать то, что должен. Поэтому все делать надо по силам и в этом состоит здравый смысл.
Отец Кирилл (Павлов) говорил, что спать монах должен порядка семи часов. На Афоне определенное время выделяется на труд, молитву и сон. Если брат вместо того чтобы отдыхать или молиться, идет трудиться, на него будут смотреть как на опасного человека. Кстати, этим часто на Афоне грешат наши соотечественники. Человек, возлагающий на себя нагрузку бóльшую, чем он может понести, рискует заболеть физически, психически – и в итоге его уже никто не вылечит. Можно уповать на благодать, но в одном человеке упования много, а в другом недостаточно. Это опасный и сложный путь.
Начальствующие должны за это нести ответственность и не забывать, что каждое последующее поколение слабее предыдущего: у пожилых монахов порой больше сил, чем у молодых послушников. Не потому что послушники ленивые – есть объективные причины физической слабости: мы живем в мире, который отравлен всем, чем только можно, у людей расшатана нервная система, сплошь и рядом астеники – игнорировать эти факты невозможно. Святитель Василий Великий говорил, что наша задача – быть страсто-, а не телоубийцами. Наместник должен по возможности создать в обители такие условия жизни для братии, в которых они смогут заниматься тем, ради чего собрались, и не думать, что им есть, где помыться, что надеть. Бывает и так, что братии приходится ходить в старых, рваных подрясниках, у паломников просить деньги на новую обувь, потому что не в чем ходить. Это не часто бывает, но это есть.
Да, я слышала от знакомого священника о рваных подрясниках и отсутствии материальных средств на обувь.
К сожалению, иногда у нас разрыв в жизни наместника и братии колоссальный. Хотя было бы логично, если бы игумен, скажем, ел на трапезе то же самое, что и братия, – так бывает, но далеко не всегда. Игумен должен пользоваться только теми благами, которые ему необходимы. Все должно быть по здравому смыслу.
Начинать надо с молока
Что такое истинное послушание? Что делать, если «за послушание» склоняют пойти на сделку с совестью, оклеветать брата, написать донос, наябедничать, унизить ближнего – другими словами, пойти против евангельских установлений?
Мы должны стремиться к послушанию Христу, Евангелию, но не человеку. Эти ориентиры иногда утрачены у людей, приходящих в монастыри. Человек может ошибаться, ему может казаться, что наместник требует от него нечто, противное Евангелию. Казаться так ему может потому, что он обладает меньшей мерой ответственности в отличие от наместника, который видит ситуацию в целом.
Но бывают ситуации, когда всё очевидно. Господь устраивает нашу жизнь таким образом: исполняй очевидное – и увидишь, как исполнить неочевидное. Как узнать волю Божию? Бывают в жизни такие обстоятельства, когда не понимаешь, как ее понять. Но если в своей повседневной жизни ты стремишься исполнять волю Божию, а не свою, то в трудный момент Господь тебе подскажет, и ты ясно это увидишь. Это как локатор: его настройки можно сделать либо очень сильными, тонкими, либо постоянно их сбивать. Здесь то же самое.
Как учиться послушанию при отсутствии ясности в вопросе о том, всегда ли от тебя требуют послушания Евангелию или же себе? Во-первых, у человека должно быть намерение слушаться. Во-вторых, послушание не должно лишать человека свободы нравственного выбора, оно должно быть результатом этого выбора.
У архимандрита Лазаря (Абашидзе) есть книга «Голос заботливого предостережения», полностью посвященная вопросу послушания. Она родилась как ответ на полемику о послушании игумена Сергия (Рыбко) и иеромонаха Доримедонта (Сухинина).
Как монахи должны «пить воду поруганий»? Бывает ли полезным намеренное, насильственное «смиряние» другого? Приносит ли оно духовную пользу или больше вредит? Как «смиряемый» может понять, когда терпение становится во вред?
«Любящим Бога все содействует ко благу», – говорит апостол Павел. От себя добавлю: не любящим Бога не все содействует ко благу (улыбается). Если человек знает, зачем он пришел в монастырь и какова его цель, если человек зрелый и его выбор монашеского пути сознательный, тогда «вода поруганий» принесет ему пользу. Для человека, не готового к монашеской жизни, не понимающего, чем она является в своем существе, «вода поруганий» показана в минимальных дозах, иначе можно человека погубить.
Как часто у нас происходит: человек приходит в Церковь, в монастырь и вместо любви (которая была среди первых христиан, о которых он читал и которые его вдохновили), находит именно «воду поруганий». А есть ли в людях, предлагающих ее, что-то кроме этой «воды», которую они «пили» в свое время и которой теперь готовы щедро делиться с окружающими? Ты сначала поделись любовью, дай человеку ту науку жизни христианской, которая носит первостепенный характер. «Вода поруганий» – это твердая пища, а надо начинать с молока, когда мы имеем дело с «младенцами» в церковной жизни.
К вопросу «смиряния». Тут все очень просто. Врач подчас, взвесив все «за» и «против», дает пациенту сильнодействующий, токсичный препарат, употребление которого сопряжено с риском, и если это приведет к летальному исходу, его осудят, и он будет отбывать срок. Игумен/игумения не будут отбывать срок в тюрьме, но за каждого, кто к ним пришел и кем они неправильно распорядились, кого они без должной любви «смиряли» и таким образом сломали, они ответят, и эта ответственность гораздо страшнее ответственности врача за пациента. Поэтому когда ты подбираешь лекарственные средства, то должен быть крайне осторожным. Начинать при этом надо всегда с малого, и важно следить за собой: когда ты кого-то смиряешь, ты это делаешь, так как хочешь пользы человеку, или же из-за собственной вредности, гордости, или по принципу дедовщины: меня смиряли, и я теперь смиряю?
Не надо возлагать на людей бремена неудобоносимые. Вспомним принцип первого Апостольского Собора: апостолы опасались возлагать на обращенных из язычников бремя, которое может отвратить их от Церкви. Намеренное «смиряние» уместно лишь в том случае, когда очевидно, что брат или сестра в этом действительно нуждаются. Делать это надо деликатно и тонко: нельзя унижать, «уничтожать» человека. И еще очень важно, чтобы человек понимал, что и почему с ним делают. На исповеди или в беседе надо обязательно объяснить брату, почему вы поступаете с ним определенным образом, сказать, что это не потому, что вы к нему плохо относитесь или не уважаете, а потому, что ограничиваете его страсти в какой-то степени. Следует руководствоваться принципом «полезно» и «вредно», а не «можно» и «нельзя».
Иначе говоря, не должно быть системы запретов и наказаний.
Конечно. Вы наверняка помните обсуждение историй с «исповедями бывших», потом была волна о вопросах многодетности, проблеме сексуальной жизни в Церкви. На одном из сайтов была публикация о девушке, которую, по ее утверждениям, духовник и церковная жизнь как таковая довели до невроза в этом отношении. Очевидно, что проблема в самой этой девушке, но, разглядев в человеке такие проблемы, можно постараться их выправить, а не разглядев, – усугубить.
Поэтому руководители монастырей должны быть здравомыслящими людьми. Они должны поступать даже не как отцы, а как любящие матери, и смотреть на каждого конкретного человека: не приведет ли их «смиряние» к депрессивному психозу у отдельных личностей. Мать может наказать ребенка, в чем-то ему отказать, но она отдаст за него свою жизнь. Готов ли игумен отдать жизнь за брата? Если готов и отдает день за днем, то может много от него требовать. Нужно помнить, что насельники монастыря – это не ресурс для игуменов, это люди, которым они, игумены, служат. Начальники – это верхушка пирамиды, только пирамиду нужно опрокинуть вниз и понять, что ты подо всеми. И что если бы не «эти все», то в тебе не было бы нужды, ты нужен братии и только поэтому находишься на своем месте. Игумен должен жить не для себя, а ради братии и их нужд. Мы все своим местам не соответствуем, мы хуже, чем должны быть, нас Господь ставит на наше служение, поскольку больше некого – ради людей. Мы должны не пользоваться людьми, а им пользу приносить.
Много говорится о том, что в наше время от начальствующих требуется не строгость, а мягкость и доброта. Как говорил преподобный Гавриил (Зырянов), «если бы преподобный Иоанн Лествичник писал свою “Лествицу” сегодня, то написал бы ее по-другому». Вы согласны, что для современного монаха (да и мирянина) ласка полезнее, чем строгость?
Архимандрит Иоанн (Крестьянкин) говорил, что уже за то, что молодые послушники приходят в монастыри, мы должны им в ноги кланяться, а не держать их в ежовых рукавицах. Конечно, умеренная строгость и дисциплина необходимы, но для современного светского человека даже элементарные особенности монастырского устава (в определенные часы подъем, трапеза, богослужения, молитва, правила внутреннего распорядка, поведения и общения с насельниками) становятся некими ограничениями, к которым он еще не готов, и для начала он должен привыкнуть хотя бы к этому. Потому что, к примеру, для человека, которого с детства не учили хорошим манерам, уже это является подвигом. Восхождение надо начинать постепенно, с самых простых вещей. Только на таком фундаменте можно построить что-то еще. Ласка должна сочетаться со строгостью: не должно быть избытка одного и недостатка в другом, они должны идти рука об руку.
Невозможно стать хорошим христианином, да и в принципе христианином, или хорошим монахом, и вообще монахом, не став приличным человеком. У нас же зачастую люди это разделяют, считая, что можно стать хорошим христианином (монахом) и не быть приличным человеком.
Как монашествующие должны реагировать на клевету в свой адрес? Должен ли монах защищаться, выступать в свою защиту в СМИ? Известно, что святые нашей Церкви никогда не защищались.
Во всех случаях образцом для нас должно являться Евангелие и поведение Самого Господа. Мы видим Его действия на суде и в беседе с начальником народа иудейского. Когда Его били, Он говорил: «За что ты меня ударил?» Эти слова все-таки звучат, поскольку они нужны были как свидетельство того, что ни в чем плохом Его обвинить невозможно и беззаконность действий должна была быть очевидна. Однако Христос не отвечал ни Пилату, ни на обвинения тех, кто обрек Его на смерть, так как никто из них не хотел знать правду, правда для них не имела никакого значения. Поэтому не всегда надо молчать. Иногда, когда нас в чем-то обвиняют и мы не объясним, что было на самом деле, то ввергнем многих людей в соблазн.
Но есть ситуации, когда молчать надо и не стоит ничего объяснять. Когда тебе говорят, к примеру, что ты не умный или плохой человек, это не тот случай, когда нужно оправдываться. Если тебя обвиняют не как личность, а как представителя Церкви, в чем-то, что бросает тень на Церковь, наверное, в некоторых случаях опровергать эти обвинения надо – если они, разумеется, ложные. Вопрос в том, как именно должен происходить момент оправдания, ответа.
Не знаешь, что сказать, – молчи
Назначение настоятеля/настоятельницы монастыря «сверху», как у нас часто бывает, нарушает общежительный устав и привносит социальное расслоение. Что вы думаете о проблеме выборности игумена/игумении братством/сестричеством? Планируется ли это прописать в Положении о монастырях и монашестве?
Чтобы появилась возможность выбора игуменов и игумений, нужно для начала образовывать монастыри по тому принципу, по какому они создавались первоначально, а не по принципу: есть стены и надо кого-то туда заселить. В Болгарии, к примеру, многие обители стали приходами, где служит белое духовенство. Возможно, это разумнее и рациональнее в какой-то мере. Вообще, вопрос выборности игумена/игумении – тема для отдельного разговора.
Быстрый постриг среди молодых монахов и, как следствие, рукоположение обусловлены нехваткой священников, особенно в отдаленных епархиях. Вот реальный случай. Пожилая женщина впервые пришла на исповедь в кафедральный собор города, а среди священников были очень молодые, недавно окончившие семинарию, отцы. Во время исповеди молодой батюшка выслушал ее и, ничего не сказав, накрыл епитрахилью. Человек был несколько разочарован и идти к молодым священникам на исповедь больше не хочет. Что бы вы посоветовали молодым иеромонахам, как не навредить? И тем людям, которые смущаются, не доверяют молодым батюшкам?
Правильно поступает тот молодой священник и тем более молодой иеромонах, который, не зная, что сказать человеку на исповеди, молчит. Гораздо хуже было бы сказать что-то ошибочное, что может причинить человеку вред. К сожалению, у нашей Церкви нет возможности допускать к совершению исповеди только тех, кто к этому готов, так как в противном случае огромное количество людей останутся вообще без Таинства. Однако имеет смысл обращать внимание на подготовку молодых священников – не только на уровне семинарии, но и на уровне приходской жизни. Есть ряд книг, которые священники, иеромонахи обязаны прочитать: письма архимандрита Иоанна (Крестьянкина), игумена Никона (Воробьева), Оптинских старцев (в первую очередь, Амвросия и Макария Оптинских, преподобного Анатолия (Зерцалова)).
Священник должен быть предельно осторожным и ответственным. От молодого пастыря требуется работа реставратора, который боится разрушить икону, поэтому действует крайне аккуратно. Когда люди приходят на исповедь и спрашивают совета, надо выслушать человека, понять, как он сам ситуацию понимает, спросить: а что вы сами думаете об этом? Зачастую оказывается, что человек сам говорит верные слова, священнику надо только согласиться и отпустить с миром.
Между совестью и послушанием
Как следовать апостольскому совету «не делайтесь рабами человеков», но в то же время не впасть в самочиние по отношению к начальству?
В любом монастыре есть устав, распорядок монастырской жизни и определенная иерархия, и когда человек приходит, он естественным образом принимает эти порядки и находится в послушании. Но при этом, безусловно, каждый из нас даст ответ за самого себя, свои поступки, мысли, слова, и поэтому во всех своих внутренних и внешних проявлениях руководствоваться надо совестью.
Дело в том, что ни устав, ни распорядок, ни иерархия сами по себе вреда принести человеку не могут. Но если трудник или послушник видит, что в монастыре неправильные отношения между братиями/сестрами, присутствуют жестокость, очевидная несправедливость, то оставаться в такой обители не надо. Потому что, если остаться, не разглядев этого заранее, в дальнейшем можно оказаться в ситуации, когда придется выбирать между совестью и послушанием, а это может стать тяжелым испытанием, возникнет опасность, не поняв правильно ситуацию, допустить самочиние или согрешить против Евангелия и заповедей Христовых (что еще хуже).
Важный критерий правильного устроения жизни в обители – когда насельник может безбоязненно прийти к начальству и признаться, что его что-то смущает, а игумен или игумения свободно, спокойно объясняют свою позицию. А если страшно подойти к начальству... нет, такого в Церкви быть не должно.
Как вы считаете, нужна ли монахам социальная защита: медицинская страховка, трудовая книжка? Большинство монашествующих социально не защищены. Бывает, потерявших здоровье отправляют лечиться в мир за счет родственников или даже выгоняют, обвиняя в симуляции. Как быть в таком случае?
Я считаю, что социальная защита нужна и должна носить обязательный характер – это дело любви и попечения о монашествующих. У всех людей разная физическая крепость, разные обстоятельства, поэтому было бы правильно, если бы эта защита присутствовала. Да, с одной стороны, когда человек принимает монашество, он полностью вверяет себя Богу и вроде бы не должен беспокоиться о такого рода вещах. С другой стороны, мы сталкиваемся иногда с тем, что это превращается в серьезное искушение, которое человек не может преодолеть, и оно его ломает. Поэтому если есть возможность об этом позаботиться, то это было бы закономерно в каждом отдельном случае.
Разобраться, симулирует человек или у него настоящее заболевание, достаточно легко. Всегда можно обратиться к медикам и понять, действительно ли человек болен. Если он жил в монастыре, трудился и был членом монашеской общины, то наша обязанность – заботиться об этом человеке. Если мы в принципе призваны заботиться обо всех, это долг нашей христианской любви, то как мы можем не печься о своих по вере и, более того, – о тех, кто является членом нашего братства (сестричества)?
Допустима ли в женских монастырях практика обязательного откровения помыслов игумении, лишение насельниц Причастия настоятельницей?
Человек должен открывать свои помыслы тому, кому извещается его сердце, кому он доверяет, кто однозначно может принести ему пользу, а не вред. Даже в прежние, чуть более благополучные в духовном отношении времена, откровение помыслов не носило повсеместного и общеобязательного характера.
Откровение помыслов – делание достаточно сложное, оно требует искусства со стороны того, кто его принимает. Неслучайно в прошлом откровение помыслов у братьев/сестер принимали старец/старица. Мы все читали, как принимали откровение помыслов Оптинские старцы, но мы знаем, насколько они были искусны в духовной и монашеской жизни. А тот, кто не искусен, не должен дерзать брать на себя этот подвиг и это делание, которые несоразмерны его силам. Потому что тут главный принцип – не навреди. Чтобы врачевать других от страстей, нужно самому преуспеть в борьбе со страстями. Будучи же человеком страстным и в страстях пребывающим, ни в коем случае нельзя брать на себя такой подвиг. Последствия могут быть самыми плачевными.
Порой мы можем видеть, как происходят искажения, когда откровение помыслов превращается в простую беседу или рассказ о чужих недостатках, а в некоторых случаях становится поводом для обиды – как для того, кто принимает, так и того, кто открывает помыслы. К сожалению, в этом вопросе бывает масса перегибов и результатов, далеких от блага.
Что касается лишения Причастия игуменией – это не правомерно. Если человек не совершает грехов, которые по канонам и правилам церковным должны привести к отлучению от Чаши, то он имеет полное право приступать к принятию Святых Христовых Таин. В случае, когда происходит неоправданное отлучение от Причастия, то фактически получается, что между человеком и Христом кто-то пытается встать. Другое дело, что духовник или игумения могут советовать брату или сестре, с какой периодичностью следует причащаться.
Практика подобного отлучения носит неверный характер. Если мы посмотрим на обители, на которые многие хотят ориентироваться, равняться, то увидим, что там причащаются четыре раза в неделю. И их насельникам, наверное, странно будет услышать, что может быть отлучение от Причастия по причине отсутствия откровения помыслов. Когда насельники причащаются так часто, они исповедуются не четыре раза в неделю, а по необходимости. Они исповедуются часто, но никто не увязывает это с обязательным откровением помыслов.
Архимандрита Кирилла (Павлова) можно назвать высочайшим образцом российского старчества, но к нему на откровение помыслов регулярно, на протяжении длительного времени приходило только два человека из лаврской братии. На этом фоне совершенно непонятно, как можно требовать откровения помыслов поголовно от всех.
В одном монастыре был случай, когда игумения настаивала на собственном присутствии во время исповеди сестер.
Таинство Покаяния предусматривает участие в нем священника и кающегося и не предполагает наличия третьего лица. Нет... Предусматривает, только Лицо это в данной ситуации первое – Сам Христос. В любом другом случае это становится профанацией Таинства и ничего общего с христианством и церковной жизнью не имеет. Происходит страшное насилие над личностью. Все святые отцы говорят: не открывайся тому, кому не извещается твое сердце. Человек может жить в монастыре и не иметь духовного доверия игумену или игумении. Это не грех и не преступление. Игумен/игумения должны доверие завоевать – любовью, вниманием, заботой и высокой христианской жизнью. Если всего этого нет, нельзя доверие из человека выбивать.
Есть замечательная книга, которая, на мой взгляд, должна быть настольной для каждого человека, который готовится к принятию монашества и в принципе об этом задумывается. Это «Письма о монашестве» преподобного Паисия Святогорца, где он очень подробно и обстоятельно рассказывает, как подготовиться к принятию монашества и не совершить ошибку. Старец Паисий говорит, что человек должен поездить по разным монастырям, посмотреть, как протекает жизнь в этих обителях, и если он увидит нечто, с чем его христианская совесть не согласна, или что-то противоречащее элементарному здравому смыслу, то не надо туда ходить.
То есть если ты видишь, что в монастыре игумения настаивает на своем присутствии на исповеди или что в этой обители наличествуют нехристианские отношения, нет любви и доверия, – не ходи туда. Потрать время на поиски монастыря, где есть любовь, понимание и забота, чтобы потом в какой-то момент не преткнуться. И еще один важный момент. Всегда трудно давать совет людям относительно вступления в брак. Важно задать им вопрос: «Ты любишь этого человека? Любит ли он тебя?» Потому что если нет, то о браке речь идти не должна. То же самое в монашестве. Духовник может советовать какой-то монастырь, но он не должен настаивать, чтобы человек шел только в этот монастырь и ни в какой другой. Человек сам должен понять для себя, в какой обители ему будет жить полезно.
Не надо считать, что если ты жил трудником или послушником в одном монастыре, то обязан там и оставаться в будущем. Если ты пожил, потрудился, но понял, что здесь для твоей души находиться неполезно, не принимай там постриг. Это абсолютно нормально и именно поэтому надо пожить в монастыре какое-то время, не спешить. Архимандрит Иоанн (Крестьянкин) молодых людей отправлял в одну обитель, потом в другую, третью, пятую и в конечном итоге благословлял остаться там, где человеку пришлось по душе.
Возможна ли дружба между монашествующими? Какой она должна быть?
Допустима и абсолютно естественна, так как христианин – это человек, который должен любить людей. И совершенно естественно любить тех, кто избрал единый с тобой образ жизни и подвига и имеет единое стремление. Однако монашеская дружба должна предполагать определенную дистанцию: недопустимы дерзость, фамильярность, но лишь духовное единомыслие. Это дружба, которая созидает, возвышает, а не дает повода к духовному расслаблению, когда один жалуется другому, и оба осуждают других.
Сострадать «бывшим», а не осуждать
Преподобные Сергий Радонежский и Паисий (Величковский) не единожды уходили из обителей, если что-то противоречило их внутренним убеждениям. При каких условиях допустим уход из монастыря в наши дни?
На этот вопрос сложно ответить. Да, есть пример упомянутых вами святых, вклад которых в развитие русского монашества трудно переоценить, это уникальные люди. Преподобный Паисий (Величковский) неоднократно переходил из монастыря в монастырь, а святитель Игнатий (Брянчанинов) даже из Оптиной пустыни ушел, хотя это была замечательная обитель. Наверное, критерий здесь один – душевная польза для человека; то, что происходит или не происходит с его душой в конкретной обители.
Разобраться бывает не всегда просто. Человек может поддаться действию страстей, обиды, уныния, отчаяния и ошибиться. Очень важно, чтобы у человека, когда он идет в монастырь, был духовник, тот, с кем можно посоветоваться. Часто бывает так, что приходят люди, у которых не то что духовника нет – они только начали жить церковной жизнью и еще ничего в ней толком не успели понять.
Невозможно дать единого правила, но можно сказать, что в некоторых случаях уход из монастыря возможен: если человек терпит духовный вред и переход в другую обитель может стать разрешением подобной ситуации. Но это должно быть редким исключением из правил, ни в коем случае не правилом. Потому что человеку свойственна такая слабость: когда плохо, он предпочитает не разбираться, почему ему плохо здесь, а перейти в другое место с расчетом, что там будет хорошо. В Отечнике рассказывается, как один брат постоянно менял монастыри и видел, что везде все его проблемы повторяются, тогда он написал себе записку, что не уйдет больше из обители, все будет терпеть ради Христа.
Согласно канонам, послушник, в том числе рясофорный, может вернуться в мир и создать семью. Но если уходит человек в постриге (особенно мантийном), это становится трагедией. Как вовремя понять, что ты не сможешь остаться на монашеском пути? Какие есть тревожные признаки, на которые следует обратить внимание?
Опять проведу аналогии между браком и монашеством. Мы часто видим, как люди убеждены, что они друг друга любят, вступают в брак, а спустя время оказывается, что они чужие. Люди отдаляются друг от друга с течением времени и утрачивают любовь. В монашестве все еще сложнее, еще трагичнее. Основой выбора монашеской жизни должна быть безусловная любовь к Богу. И если эта любовь есть, если она наполняет жизнь человека, и он понимает, что ничто этой любви в нем победить не может, тогда решение принять монашество оправданное, естественное. Время послушнического искуса должно выявить, насколько это желание, стремление носит основательный характер.
Безусловно, человек не всегда может правильно себя оценить. Поэтому и даются как минимум три года послушничества, чтобы человек пожил в монастыре, и за это время его намерение должно либо укрепиться, либо ослабеть и показать свою несостоятельность. И за ним необходимо присматривать: в обители обязательно должен быть «садовник», чтобы в его «огороде» росли фрукты и овощи, а не сорняки.
Если человек сомневается относительно выбранного пути, ему ни в коем случае нельзя принимать монашество. Преподобный Паисий Святогорец говорил, что, если ты уверен на 99 процентов, монашества не принимай. Со временем 1 процент легко может превратиться в 99, а 99 – в 1. Даже если на сто процентов уверен, позднее человек может столкнуться с периодом охлаждения, духовного упадка. Случаются страшные крушения монашеской жизни, но, к сожалению, их невозможно прогнозировать заранее. Надо постараться исключить это изначально – насколько возможно.
Как понять, проблема в тебе или же община деструктивна? Каковы признаки деструктивного монастыря?
Монашество – это способ более полно и совершенно исполнить Евангелие в своей жизни. Поэтому когда монастырь и его внутренняя жизнь основаны не на стремлении исполнить Евангелие, а на чем-то другом, когда это просто особая организация жизни людей – жизнь не ради более совершенной жизни христианской, а для чего-то иного, то можно говорить о деструктивности. Конечно, какая бы ни была ситуация, основная проблема заключается в нас, в нашем несовершенстве. Но, тем не менее, есть внешние обстоятельства, которые либо помогают нам справиться с нашими несовершенствами, либо делают для нас это невозможным.
Когда человек идет в монастырь, он должен убедиться, что там есть добрые примеры. Научиться чему-то можно не у того, кто учит, а у того, кто это хорошо делает сам. Поэтому следует учиться у тех, кто показал правильные результаты в жизни монашеской. И еще – выбирать надо не тот монастырь, где живут по строгому уставу, где строго постятся и строго подвизаются, а такой, в котором умеют друг друга и окружающих любить. Потому что сердцевина христианской жизни – любовь. Поэтому надо пытаться найти монастырь, где эта любовь в людях проявляется. Таких обителей немного, увы, но они есть.
От некоторых монашествующих приходилось слышать, что все «бывшие» – это чуть ли не антихристы, которые привносят в Церковь расколы, их обвиняют в заговорах и атаках на монашество. Но разве монах – это не милующее сердце? Как говорил недавно почивший архимандрит Кирилл (Павлов), «если не слышишь чужих стонов, не помогут ни посты, ни поклоны». Даже просто по-христиански не должны ли мы проявлять сострадание и боль об ушедших и заблудших? И можно ли всех без разбору обвинять в заговорах и клевете? Как мы должны относиться к тем, кто покинул стены монастыря?
Мы должны не просто сострадание проявлять, более того – относиться с жалостью, так как это люди, в жизни которых произошла страшная беда. Трудно сказать, как они будут нести ответственность перед Богом за то, что они эту жизнь оставили и от своих обетов отверглись. С другой стороны, мы должны понимать: то, что люди ушли из монастыря, это отчасти их вина, а отчасти – наша. Это закон христианской жизни: начни с себя, сначала посмотри, в чем ты не прав.
Но следует отметить, что есть и такие люди, которые неизвестно зачем в обитель пришли, и, уйдя оттуда, стали врагами Церкви и против нее ожесточенно борются. Бывает, люди шли в монастырь с хорошими намерениями, но сломались, так как монашеская жизнь оказалась им не по силам, они не были для этой жизни созданы. Большая проблема, я считаю, в том, что мы таких людей в принципе принимаем в монастыри. Мне кажется, у нас недостаточно строгая система отбора. Дело в том, что каждый человек создан для того, чтобы быть с Богом, но не каждый создан для того, чтобы быть монахом. Господь говорил, что «те, кто могут вместить, пусть вмещают», вспомните Его слова о трех видах скопцов. Мы, игумены, настоятели, должны разглядеть в пришедшем в монастырь человеке эту способность или – неспособность.
Почитав комментарии некоторых «бывших», понимаешь, что человек изначально пришел в обитель не принципиально иным, нежели он есть сегодня, и при поступлении в монастырь в нем можно было увидеть многое из того, что проявилось впоследствии. Мы должны честно говорить людям: хорошо, что у вас есть желание монашеской жизни, хорошо, что вы к ней стремитесь, но это жизнь не ваша, вы ее не понесете. Остановить такого человека, развернуть и сказать: иди, трудись на приходе, занимайся делом по душе и спасайся в миру – вот это будет благом.
Монашество – зона особого риска, и зачастую наша ответственность и вина перед «бывшими» не в том, что они увидели какое-то зло в Церкви (которое на самом деле является нашими среднестатистическими немощами), а в том, что мы в принципе их приняли в монастыри, впустили в эту опасную зону. Есть виды светской деятельности, требующие определенных качеств и здоровья. К примеру, если допустить человека с дрожащими руками к работе сапера, то все взлетят на воздух. Так и в монашестве: нет у человека монашеского склада, значит, не надо ему быть монахом.
Но человек ведь мог искренне желать монашеского жития.
Мог желать, но не понимать при этом ни самого себя, ни того, что есть монашество и чего оно от человека требует. Вы знаете, бывает, человек становится священником, приносит присягу, а потом хочет что-то в своей жизни изменить и говорит, что не воспринимал клятву всерьез. То есть он не понимает, что дал клятву Богу. Так иногда происходит и с людьми, принимающими монашество.
Мы живем в такое время, когда у людей расколотое, нецельное сознание. Жизнь подобные люди воспринимают как фильм, сериал, как игру, человеку кажется, что сейчас он что-то сделает, а потом можно будет переделать, он что-то испортил, но можно ведь исправить и так далее. У людей отсутствует понимание, что жизнь на земле одна, и мы за все в своей жизни несем ответственность.
Всегда ли монах уходит из обители из-за того, что не было призвания или не хватило терпения и смирения? И ещё: считается, что, уходя из обители, монах нарушает обеты. Это действительно так? Что бы вы могли посоветовать тем «бывшим», которые с искренней болью переживают уход из монастыря как личную трагедию?
Преподобный Паисий (Величковский) несколько раз менял обители не потому, что разочаровался в монашестве и уходил от этой жизни в мир, а именно по причине того, что эту жизнь любил всем сердцем и хотел найти то место, где мог бы максимально реализовать свое стремление к монашеской жизни. А когда человек уходит из монастыря в мир, то в каком-то смысле он предает и обеты, и сделанный выбор, и в значительной степени – Бога.
Но бывают разные ситуации. Одно дело, когда человек уходит из монастыря, уже приняв монашество, и потом всю жизнь кается, оплакивает и исповедуется в этом как в своей немощи. Совсем другая ситуация, когда он уходит и начинает доказывать, что поступил так, потому что в обители плохие люди, что Церковь – это не та Церковь и вообще христианство – неправильная религия. Он пытается опровергнуть все то, что на самом деле является истинным, с целью оправдать себя, и вот это уже страшное состояние, это гибельный путь.
Если же человек ушел, не выдержав, надломился, но у него есть желание жить христианской жизнью и не отпадать от Церкви, то с такими людьми нужно работать, поскольку мы за них несем ответственность. Как бы то ни было, мы должны им помогать, если, конечно, они готовы прибегать к нашей помощи и ищут ее. Сколько добрых примеров, когда люди изменяли своему выбору, а потом каялись и возвращались в монастырь с еще большей ревностью.
Я бы посоветовал «бывшим» прочитать замечательную книгу «Подвиг богопознания». Это переписка архимандрита Софрония (Сахарова) с английским священником Димитрием (Бальфуром), принявшим монашество на Святой Горе, подвизавшимся в разных монастырях, а потом ушедшим в мир, где он женился, забыл о монашеском призвании, но в итоге вернулся в Церковь с покаянием. Книга очень пронзительная, глубокая, она может дать человеку некий толчок, чтобы, невзирая на совершенные ошибки, обратиться к Богу с покаянием и вернуться в Церковь. Хотя бы для начала, а потом уже разбираться, как жить дальше.
Когда молчание – не золото
В монашеской среде не принято выносить проблемы на всеобщее обсуждение. Правомерно ли это, когда все же вскрываются острые, серьезные вопросы? Не для того чтобы выносить сор из избы, но действительно решать проблемы, а не только говорить о них. Всегда ли молчание – золото?
Нас часто обвиняют в том, что мы не хотим выносить сор из избы, всё скрываем, но, мне кажется, это обвинение лишено смысла. То, что происходит в Церкви, в монашеской среде, не имеет смысла выносить на обсуждение общества, которое о жизни Церкви и тем более монашества ничего в принципе не знает, так как это совершенно особая область. То, что могут об этом сказать люди нецерковные, христианства не знающие, далеко не всегда будет здравым, мягко говоря.
Другое дело, что внутри Церкви, внутри монашества проблемы не должны замалчиваться, это недопустимо. Вынесение на внешнее обсуждение не оправдано, но внутри нашей церковной жизни проблемы должны не только обсуждаться, но и решаться. Все, что мы замалчиваем, о чем не говорим и пытаемся делать вид, что этого нет, потом прорвется со страшной силой, подобно тому, как бывает, когда газ накапливается в помещении, концентрация повышается и следует взрыв. Те проблемы, которые мы откладываем на завтра, усугубляются.
Мы много говорим о том, какой должна быть монашеская жизнь, как она должна складываться, что правильно, а что нет, все наши разговоры и обсуждения имеют право на существование, но надо не забывать о том, что монашество – это тайна, монашеская жизнь временами очень и очень сложная, и во многом эта жизнь зависит от конкретных личностей. Есть правило, есть устав, но есть и монашеская среда, которая формируется за счет личностей. Главная системная проблема современной церковной и монашеской жизни – это мы сами. Слабые, немощные, по большому счету ни на что не годные. Удастся нам измениться, стать лучше – улучшится и церковная и монашеская жизнь, не удастся – значит, будет у нас масса недостатков, за которые мы будем друг друга ругать, и нас все будут ругать. Но говорить об этом и обсуждать друг с другом наболевшее обязательно надо, причем максимально неформально.
Отец Нектарий, ваш главный совет вступающим на монашеский путь.
Помнить слова преподобного Иоанна Лествичника о том, какой главный мотив должен присутствовать в выборе человеком монашеского пути – любовь к Богу. Если человек выбирает монашескую жизнь по какой-то другой причине, он рискует сильно ошибиться и обжечься. Только любовь к Богу, стремление научиться любить Бога по-настоящему должно быть основой выбора монашеской стези. Если этого стремления нет, не надо на этот путь становиться. Любовь может быть начальной, несовершенной, но она должна быть и должна раскрываться, развиваться и умножаться впоследствии.
С игуменом Нектарием (Морозовым)
беседовала Кристина Полякова
Монастырский вестник. №4 (41), 2017.
17 мая 2017 г.
Новости
Публикации
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ
