Доклад на конференции с участием игуменов и игумений монастырей Московской епархии «Преемство святоотеческих традиций в русском монашестве: со времен святого князя Владимира до наших дней, опыт возрождения и передачи наследия в современную жизнь», в рамках епархиальных Рождественских чтений, приуроченных к празднованию 1000-летия преставления св. равноап. князя Владимира (12 ноября 2015 года).
Монашество широко распространилось в Русской Церкви вследствие того, что с самого начала аскетическое учение христианства нашло живой отклик в душах новообращенных русских людей.
Профессор Е.Е. Голубинский в своем многотомном труде «История Русской Церкви» повествует, что впервые упоминание о монахах появляется в летописях ко времени равноапостольного великого князя Владимира. Об этом же свидетельствует и митрополит Киевский Иларион в похвальном «Слове о законе и благодати», сказанном в честь великого князя Владимира, где повествуется: «Монастыреве на горах сташа, черноризцы явишася». Как поясняет И.К. Смолич, монастыри, о которых говорится в «Слове», не были монастырями в собственном смысле, как мы теперь представляем. Те ранние монастыри были просто маленькими поселениями вблизи церквей, или хижинами, в которых жили некоторые христиане, а жили они в строгой аскезе. Эти монахи, о которых говорят летописи, еще не имели организации, так как самих монастырей еще не было. Они собирались вместе на богослужение, но не имели еще монашеского устава, не давали иноческих обетов и не получали правильного пострижения. В зависимости от типов организации Е.Е. Голубинский делит монастыри на «собственные» – те, которые получили правильное и законное учреждение, и монастыри «несобственные», возникшие стихийно при каких-либо храмах. «Итак, в период домонгольский (как и в последующее старое время) у нас были два класса монастырей: во-первых, монастыри собственные и настоящие; во-вторых, монастыри несобственные, “монастырьки”, или “монашеские слободки”, при приходских церквах».
Первый «собственный» монастырь с правильной регламентацией внутренней жизни появляется при великом князе Ярославе, который построил обитель на свои деньги и сделал ее родовой усыпальницей киевских великих князей. Он посвящает этот монастырь святому Георгию Победоносцу, своему небесному покровителю.
Из жития преподобного Антония Киево-Печерского видно, что когда он пришел в Киев, то, обходя многие «монастырьки», ни в одном из них не захотел остановиться, потому что его не удовлетворяла расслабленная жизнь обитателей этих своеобразных монашеских слободок. Эти монастырьки назывались слободками потому, что монахи там жили как придется, без уставов и без иерархии.
Е.Е. Голубинский полагает небезосновательно, что приглашенные на Русь князем Владимиром священники были по большей части из черного духовенства, как более легкие на подъем, не связанные хозяйством люди. Профессор считает, что большинство монашествующих проживало при «несобственных» монастырьках, потому что «собственных», строгих уставных, монастырей было крайне мало и вместить всех желающих они не могли. Надо упомянуть еще о так называемом мнимом монашестве, потому что, «кроме людей, действительно желавших монашествовать, шло в монахи еще множество людей, которые вовсе не помышляли о монашестве и которые имели в виду только кормиться на его счет или при помощи его удовлетворять своему честолюбию». Мнимых монахов всегда было значительно больше, чем истинных подвижников-аскетов, верных идеалам иночества, и именно они составляли основную часть насельников монашеских слободок.
Почему же, спрашивает профессор, у нашего отечественного русского монашества в начальный его период не было очевидной ревности создавать монастыри строго общежительные, с настоящим укладом монашеской жизни? И делает такой вывод: поскольку мы восприняли монашество от греков, то, следовательно, сами греки в этот период истории страдали оскудением ревности к уставному монашескому житию. Однако это мнение противоречит выводам профессора И.И. Соколова, который доказывал обратное: монашество греческое в IХ–ХI веках достигло максимума своего развития и по количеству монашествующих, и по качеству их подвига.
Возможно, что такое предпочтение независимости есть болезнь нашего русского монашества и составляет его менталитет и существенную особенность. Стремление к аскетическим идеалам соединяется у нас одновременно со стремлением к неконтролируемой свободе действий. Проявлялось это в необузданности нравов, недисциплинированности, в желании быть ни от кого не зависящими. «Монахи наши отличались величайшим рвением к строению монастырей, и, однако, эта ревность означала не процветание монашества, а его совершенную распущенность».
Большинство монашества в период домонгольский проводило жизнь в вольных монашеских слободках, возле приходских церквей; по меткому выражению профессора Н.С. Суворова, «уже в самом начале существования на Руси христианства и монашества монастырская жизнь оригинальным образом комбинировалась с приходскою в тех монастырях и монашеских слободках, которые представляли собой одновременно и монастырь, и приходскую церковь». Надо сказать, что такая комбинация (монастырь-приход) и до сих пор оказывается очень живучей и максимально распространенной на территории России.
Общежитие и особенное житие монахов
Монашество восточное, как и российское, по сути своей началось по одному образцу. Первыми монахами были подвизающиеся самостоятельно люди, у которых не было никаких уставов, а подвизались они, сколько хватало ревности. Они сами себе устанавливали правила благочестивой жизни, которых и старались придерживаться. На Востоке первым написал общежительный устав для монахов преподобный Пахомий Великий, а у нас в России первым, кто дал настоящий строгий общежительный устав, был преподобный Феодосий Печерский. Он ввел в Киево-Печерской лавре устав Студийского общежительного монастыря. И, как пишет профессор Голубинский, монашество должно было придти к нам из Греции с каким-нибудь уставом. На самом деле случилось так, что оно пришло к нам без всякого устава. Первым строгим монашеским уставом для русских монахов стал устав Студийский.
Но, как показывает история, строгое общинножитие у нас долго не продержалось, и уже при ближайших учениках преподобного Феодосия оно почти исчезло. Монахи опять стали разделяться на богатых и бедных, имущих и неимущих, знатных и незнатных, причем последние были у первых в полном презрении. Голубинский делает неутешительный вывод, что «если такова была судьба общинножития в самом Печерском монастыре, то, конечно, необходимо думать, что она была не лучшая во всех других монастырях русских домонгольского периода».
В последующие эпохи российской жизни многие из вопиющих недостатков домонгольского монашества удалось преодолеть и изжить, но не до конца. Во всяком случае, перестали существовать такие уродливые формы монашества, как свободные монастырские слободки, двойные монастыри, исчезли странствующие безмонастырские монахи и монахини, но строгого общежительного монашества у нас так и не было. В большинстве своем присутствовал уклад монашеской жизни с сохранением частной собственности.
Трагедия русского монашества заключалась в том, что оно не смогло удержаться на высоте истинного общинножития и избрало для своего существования облегченное общинножитие с сохранением права частной собственности, а также третий, совсем уже слабый вариант – келиотство, когда частная собственность имела верховенство.
В истории русского монашества было несколько ярких всплесков, связанных с появлением на духовном горизонте таких сильных личностей, как преподобные Сергий Радонежский, Паисий Величковский и Нил Сорский, которые явили собой высокие идеалы иночества, но с их уходом строгое монашеское житие ослабевало и возвращалось особножитие. К сожалению, большинство монашествующих тянулось к частной собственности, к свободе, к независимому существованию.
Вывод Е.Е. Голубинского о русском монашестве строг и малоутешителен: «Мы (то есть русские монахи) слегка попробовали первый устав (то есть истинное общинножитие) и избрали исключительно два последних. Этот выбор нами уставов составляет уже факт нашей жизни, и он свидетельствует о том, что мы заявили немного наклонности к истинной и строгой форме монашеской жизни и что мы желали монашествовать исключительно по облегченным способам, так сказать – соединяя полезное с приятным». Эта особенность русского монашества продолжает действовать и поныне, формируя образ жизни и образ мыслей современного русского иночества.
Стоглавый Собор
До XV века Русь была митрополией, то есть частью Константинопольской Патриархии, и на нее распространялись все законы, действующие на территории последней. С XV по XVII век – с образованием патриаршества на Руси и до синодального периода – существенных изменений в канонических нормах не было. Так, в постановлениях Стоглавого Московского Собора мы читаем лишь о подтверждении старых правил. В главе 50 «О священническом и иноческом чине» Собор повелевает принимать всех желающих монашества свободно и никого не отгонять от себя, а хулиганов и бесчинников повелевает исправлять на местах, налагая на них необходимые наказания и епитимии. Изгонять позволялось только таких, которые сеют соблазн для окружающих. Довольно свободно разрешалось принимать в монастыри и причислять к братству всех желающих, «ничтоже от них истязующе», без всяких допросов и проверок, лишь бы они обязывались выполнять монастырский устав. Выгоняли тех, которые не каялись и не желали слушаться начальства, но вели себя так, что своим поведением соблазняли простых мирян.
Стоглавый Собор узаконил «вклады», или «выкупы», для некоторых лиц, поступающих в монастыри. Так, многие князья и бояре желали остаток дней провести в монашестве, но монашеских подвигов нести уже не могли, однако у них были большие имения и деньги, которые они могли и желали бы пожертвовать на монастыри. Тогда в монастырскую казну вносился большой вклад, и с игуменом заключался договор, по которому вкладчик получал право ради этого вклада провести остаток жизни в монастыре. Были и так называемые вклады на пострижение. Для богатых, но немощных христолюбцев Собор сделал поблажку в том, что если они, приходя в монастырь, давали за себя богатый выкуп, то могли жить в монастыре, соразмеряясь со своими силами, а не как прочие иноки. Они могли не ходить вместе со всеми на трапезу, а иметь ее у себя в покоях, они также могли жить с прислугой, принимать у себя гостей и родственников и вообще жить так, как пожелают, но, естественно, в рамках дозволенного. Можно сказать, что Стоглавый Собор узаконивал имущественное и социальное неравенство в российских монастырях, которое и без того всегда там существовало.
Постановления Стоглавого Собора дополняют общую картину монастырского быта XVII века, которая характеризуется упадком монашеских идеалов жизни – нестяжания, молитвы и послушания. А распространение в среде монашеского духовенства и мирян духа религиозного формализма вызвало справедливую критику со стороны ревнителей святоотеческого благочестия, каковыми были преподобные Максим Грек, Нил Сорский и Иосиф Волоцкий со своими учениками.
Синодальной период
С приходом Петра I, после принятия «Духовного регламента» начался новый период в отношениях между Церковью и государством, который не мог не отразиться на монашестве. Симфония церковной и государственной власти подверглась деформации. На место византийского принципа симфонии властей встает протестантский принцип главенства светского государства над всеми видами религиозных организаций внутри. В эту эпоху государство начинает жестко контролировать Церковь.
Патриаршество было упразднено в 1721 году. Всеми церковными делами стал заниматься сначала некий Духовный коллегиум, а затем Святейший Синод. Это был новый коллегиальный орган, который заменил собой и патриарха, и Поместные Соборы. С этого момента Соборы перестают созываться. Святейший Синод становится высшим органом церковной власти, но, кроме того, он же является и одним из правительственных (государственных) учреждений, где со стороны государства председательствовал мирской чиновник – обер-прокурор Синода. Как и прочие государственные учреждения, Синод имел полномочия настолько, насколько он ими наделялся от высшей мирской власти – от императора.
В данный период источниками законов для Русской Церкви служат царские указы или постановления Святейшего Синода, подписанные императором.
Можно сказать, что с приходом Петра I монашество оказалось не в самом лучшем положении. Сам Петр считал монахов «государственными дармоедами» и относился к ним как к бесполезному сословию. Во всяком случае, почти все указы правительства были направлены на то, чтобы извлечь из монашества и монастырей хоть какую-нибудь государственную пользу. Результаты секулярной политики государства по отношению к монастырям не замедлили сказаться. «Число монашествующих сократилось почти вдвое. Только царствование императрицы Елизаветы Петровны принесло монастырям некоторое послабление, но сильнейшим ударом по монашеству стал правительственный Указ о секуляризации монастырских земель (1764), когда безвозвратно отбирались в государственную казну монастырские земельные владения – главные источники доходов многих обителей, что повлекло за собой закрытие около 500 монастырей. Тогда лишились всякого пособия, но продолжали нищенское существование 150 обителей, а в штат попало 225 монастырей – это те, которые стали получать деньги от государства. В это страшное время русское монашество почти повсеместно пришло в упадок.
И только в XIX веке произошли позитивные изменения в отношении государства к монастырям и монахам. Стали открывать новые и восстанавливать старые обители.
Законы Российской империи о монастырях и монахах
За синодальный период в царской России накопилось достаточно много законов, регламентирующих отношение государства к монашествующему духовенству. Этими законами руководствовался Синод РПЦ до принятия Временным правительством декрета «О свободе совести» в 1917 году. Некоторые указы продолжали и продолжают действовать и поныне, а некоторые утратили свою силу с момента отречения императора Николая II от престола.
К сожалению, многие из постановлений дореволюционного Синода мало кто знал, поэтому если подходить к существующему каноническому праву с полной ответственностью, то необходимо провести ревизию всех прошлых законов и предписаний Святейшего Синода (1721–1918 гг.) в соответствии с современными нормами канонического права.
Современный период
Современный период развития монашества в России очень хорошо был представлен в выступлениях почившего Патриарха Алексия II на ежегодном епархиальном собрании Москвы. Святейший в своих выступлениях не раз высказывался о проблемах современного монашества. Так, в 2003 году Его Святейшество в ярких красках показал истинное лицо ложного монашества: «С горечью приходится констатировать, что не все насельники, особенно центральных монастырей, пришли в монастырь по призванию. Некоторые из постригаемых принимают монашество, имея совершенно искренние намерения, но, не имея крепкого духовного стержня, потом духовно опускаются; другие же, особенно в мужских обителях, увы, сразу в своем воображении видят себя кандидатами в архиереи. Время в ожидании этого идет томительно медленно. Человек уже прожил в монастыре лет десять, примерно столько же простоял у престола, и архиерейское облачение уже сшито, и речь на наречение, возможно, уже составлена, но каждое очередное заседание Священного Синода не приносит ему желанного решения. И эта жизненная драма чаще всего находит свое разрешение сначала в непослушании, самочинии, самоволии, потом в пьянстве, иногда даже в уходе из монастыря, в религиозной и нравственной деградации.
Сегодня, когда трудности внешнего плана уже во многом преодолены и материальная сторона жизни, связанная с восстановлением монастырских строений и храмов, налаживанием хозяйства и быта, уже не является самой актуальной и большой проблемой, наместникам, настоятельницам и духовникам следует все свои усилия приложить к оздоровлению внутренней, духовной ситуации в своих обителях, а также к развитию позитивных тенденций, появившихся в процессе становления монашеской жизни».
Давно уже отмечалась тенденция в современных монастырях: почти все силы монахов тратятся на внешнее строительство и хозяйственную деятельность, и очень мало времени уделяется духовному деланию, которое пущено на самотек. Некоторые монахи уходят в мир, не желая возвращаться в монастыри. Получается парадокс: архиереи рапортуют в Священный Синод об открытии все новых и новых обителей, а монахи уходят из этих монастырей, не желая там жить.
В докладе «Некоторые вопросы возрождения монашества в России» ныне почившего архиепископа Орехово-Зуевского Алексия (Фролова), бывшего председателя Синодальной комиссии по делам монастырей, прочитанном на конференции «Наследие преподобного Серафима Саровского и судьбы России» (Сергиев Посад – Саров – Дивеево, 28 июня – 1июля 2006 г.), говорилось: «Если мы не разберемся, что и почему происходило в прошлом и происходит сейчас, то даже в ближайшем будущем не сможем исправить ошибки и преодолеть нежелательные тенденции в наших обителях».
Владыка Алексий (Фролов) отмечал, что на сегодня самая большая проблема для монашества – вхождение в нашу жизнь «мирского духа». Строить стены значительно легче, чем воспитывать человеческие души, а тем более взращивать настоящих монахов. «Соблазн отложить “на потом” решение внутренних духовных вопросов, занявшись строительством, настолько ныне возымел место, что само понятие “возрождение монастырей” стало прочно ассоциироваться со строительным подвигом наместников монастырей и иноков». К сожалению, в отчетах Преосвященных отмечаются только успехи и достижения в строительстве и т. д. Эти успехи отмечаются наградами и стимулируются похвалами. О проблемах никто не говорит.
Владыка Алексий (Фролов) предупреждает, что если отдавать все силы на внешнее строительство, то можно быстро к этому привыкнуть и потерять духовные ориентиры. В этой погоне за внешним благоукрашением забывается главный завет монашества – «сначала быть, а потом делать», то есть сначала необходимо стяжать твердое внутреннее монашеское устроение, что равносильно непрестанному монашескому деланию, а потом только выходить на стезю внешнего делания, чтобы за суетой не потерять окончательно благодати Святого Духа. К сожалению, этим заветом мало кто руководствуется. Чаще всего поступающему в монастырь говорят: «Ты работай, а мы за тебя помолимся». В этой связи очень правильное мнение высказал владыка Иларион (Алфеев): «Постриг должен быть не началом монашеского пути, а неким итогом долголетнего искуса: постриг подтверждает, что человек призван к монашеству, что его желание стать монахом не скороспелое и поспешное, но что это его собственное твердое и непоколебимое желание».
Нельзя торопиться с постригами, рекомендует архиепископ Алексий (Фролов), потому что не все приходящие в монастыри способны отречься от мира с его похотями и страстями и искренне посвятить свою жизнь Христу. Можно дать временный кров и стол и помочь человеку сориентироваться и оценить трезво свои возможности; а торопить с постригом – крайне нежелательно. «Ни в коем случае нельзя принимать сразу в братство (сестричество) и, тем более, поспешно постригать». Владыка Алексий (Фролов) делает, пожалуй, самый трезвый и правильный вывод, подтвержденный многими и многими трагедиями из личной жизни бывших иноков и монахов: «Если монашество не его путь, то рано или поздно мир предъявит на него свои права». И гораздо лучше, если человек останется добрым мирянином, нежели он будет нерадивым иноком, служащим соблазном для окружающих.
Еще одной важнейшей проблемой современного монашества является ложное представление о монастырях как месте пребывания монахов и только. Многие из настоятелей так и думают, заботясь о монастыре как о комплексе зданий, который надо сохранять в порядке, ремонтировать, красить, строить и т. д., но совершенно не заботятся о стяжании монастыря как духовного организма, соединенного в духе любви и взаимопомощи. Такие настоятели пользуются монастырем для достижения своих целей, для собственного самоутверждения и для продвижения по службе, а насельников монастыря используют как обслугу и рабочую силу. Владыка Алексий (Фролов) напоминает: «Монастырь – это братство или сестричество, а не стены, как принято считать в наше время». Монастырь – это духовный организм, и главное в нем – то, каким духом он живет. Дух этот должен быть подлинно Христов, дух взаимной любви, милосердия, сострадания, терпения, нестяжания и других добродетелей, а дух мира сего заставляет жить монахов по другим законам. «Любое разделение в обители влечет за собой утрату духа монашеского».
Архиепископ Алексий говорит, что в современном монашестве, к сожалению, прослеживается тенденция, когда внешнее делание предпочитается внутреннему. Этот порок унаследован из синодальной эпохи. Желание более интенсивно, чем диктовалось необходимостью, участвовать в жизни государства возобладало в синодальном иночестве. И эта тенденция прослеживается ныне, что не может не сказаться пагубно на монашестве.
Единство братства внутри монастыря возможно только при едином устремлении и едином действии настоятеля и братии. Но когда настоятель управляет как начальник – властительски, а не служит братьям примером во Христе, достигнуть единства трудно. Возрождение монашества есть дело не законов и мер, а лиц, живущих высоким идеалом иночества. Сложно представить, как нам удастся воссоздать в наших монастырях образ единства и духовно здоровую среду при настоящем плачевном состоянии мира, его безудержном отпадении от Божественной любви. Монашество призвано стать солью для мира, и ему следует ярко сиять, чтобы принести пользу не только себе, но и миру. Для этого ему следует изгнать мирское мудрование из стен монастырей и стать по настоящему духовным.
Его Святейшество Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл, 8 октября 2014 года в актовом зале Московской духовной академии сказал об основных задачах современных монастырей: «Для дальнейшего возрождения подлинной монашеской жизни и созидания ее внутренней силы важно глубокое усвоение монастырями общежительных принципов (основные из них: послушание всех братий одному духовному отцу, общность имущества, нестяжательность, ежедневное богослужение, в котором участвуют все насельники).
Для лучшего понимания духовной жизни монахов необходимо изучить опыт святых отцов, оставивших для нас Патерики с рассказами о жизни монахов, начиная с XIII века и заканчивая XIX веком (Афонский, Киево-Печерский, Троицкий, Соловецкий, Валаамский, Оптинский, Псково-Печерский, Волоколамский, Можайский, Ярославский, Тверской, Олонецкий, Московский, Глинский).
Этот опыт и является преемственностью святоотеческих традиций.
Публикации
Доклады
