Доклад кандидата исторических наук, вице-президента Аналитического центра «Катехон», вице-президента Фонда Святителя Василия Великого М.И. Якушева на международной научной конференции «Русь – Святая гора Афон: тысяча лет духовного и культурного единства» в рамках юбилейных торжеств, приуроченных к празднованию 1000-летия присутствия русских монахов на Святой горе Афон (выездное заседание: Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 22 сентября 2016 года).
До 70-х годов ХVІІІ века Свято-Пантелеимонов монастырь располагался в нагорной местности в нынешнем Старом Руссике и назывался «Русским», или «Руссиком» [1]. Петровские реформы и русско-османские войны в ХVІІІ веке существенно сократили приток русских богомольцев на Афон, что отрицательно сказалось на количестве русских насельников Пантелеимонова монастыря. В 1735 году Руссик был провозглашен греческим монастырем по причине отсутствия там русских иноков. Из-за утраты связей с Россией монастырь пришел в экономический упадок. В этих условиях греческая братия монастыря решила оставить нагорную обитель и переселиться ближе к морю, к пристани обители, где было намного легче организовать проживание. Тем не менее, даже на новом месте упадок обители продолжался. В 1803 году Константинопольскому Патриарху Каллинику, в чьей юрисдикции канонически находилась Святая гора Афон, святогорский Протат (монашеский местный синод, состоящий из представителей двадцати афонских монастырей) направил доклад о плачевном положении дел в Русском монастыре. В документе Патриарху предлагалось на выбор или упразднить монастырь, или преобразовать его в общежительный (киновиальный). В случае согласия Вселенского Патриарха со вторым вариантом возобновления Русского монастыря, Протат выдвигал кандидатуру насельника Ксенофонтского скита, маститого старца, иеромонаха Савву, известного святостью своей жизни не только на Афоне, но и в константинопольском Фанаре и даже самому Патриарху. Выбор оказался промыслительным: за небольшой промежуток времени заботами игумена Саввы, ктитора и строителя Пантелеимонова монастыря, у самого берега моря были возведены два величественных собора в византийском стиле: кафоликон во имя святого великомученика и целителя Пантелеимона (освящен в 1815 году) и храм Успения Пресвятой Богородицы (освящен в 1818 году), возведены также трапезная и жилые корпуса для монахов. Игумен Савва почил в Бозе 14 апреля 1821 года в разгар греческого восстания в Османской империи.
В начале антиосманского восстания монахи-афониты из-за вторжения османского военного контингента на территорию Афона были вынуждены переселиться в Морею, где оставались до победы русской армии над османами и заключения Адрианопольского мирного договора с Портой в 1829 году. В 1830-м монахи вернулись на Афон. В том же году греки-афониты избрали себе в Руссике игуменом отца Герасима, который еще при жизни игумена Саввы был назван его преемником, под духовным руководством старейшего и ученого иеросхидиакона Венедикта. Игумен Герасим, как и отец Венедикт (оба грека), были одними из самых деятельных сторонников возвращения русских в свою обитель, которая оказалась в полнейшем упадке после девятилетнего отсутствия монахов на Афоне. Россия, победившая османов в войне 1828–1829 годов и спасшая в 1833 году падишаха Махмуда II от угрозы свержения его османской династии египетским вассалом Мухаммедом Али, в 1830-е годы имела значительное влияние на Высокую Порту в Стамбуле.
После разорения Афона турками-османами и разбойниками русская обитель святителя Пантелеимона оказалась в тяжелом финансовом и экономическом положении. Игумену Герасиму и иеросхидиакону Венедикту стало очевидно, что без помощи единоверной России поднять из руин Русский монастырь будет невозможно. Единственно верный путь его возрождения, по их мнению, – пригласить в обитель русских монахов, которые были разбросаны по Андреевскому и Ильинскому русским скитам и другим местам. Их духовным отцом был в то время непререкаемый авторитет − русский старец Арсений Афонский, без благословения которого не разрешались никакие серьезные вопросы. Как раз в это время, в 1835 году, на Афон прибыл с паломнической миссией иеромонах Аникита (в миру князь Сергей Александрович Ширинский-Шихматов). Именно с его непродолжительного пребывания на Святой Горе начинается возрождение русского монашества на Афоне. Аникита выбрал себе в духовники старца Арсения, по благословению которого он и посетил Русский Пантелеимонов монастырь.
Вот как описывал эту обитель иеромонах Аникита: «Русским называется он токмо по имени (ибо некогда действительно жили в нем русские, но были все вдруг перерезаны греками: и с того времени, лет сто пятьдесят назад, живут в нем одни греки, принимающие в собратство свое и русских), но принадлежит грекам есть один из лучших общежительных монастырей афонских по строгости жития монашеского. Игумен оного старец Герасим, и дидаскал старец (Венедикт. – М. Я.) – благочестивейший, и духовные воистину люди приняли меня, многогрешнаго, с великой любовью» [2]. Отец Аникита упросил игумена Герасима и братию принять на постоянное проживание группу из тридцати приведенных им русских иноков, а также устроить и освятить церковь во имя новопрославленного воронежского святителя и чудотворца Митрофана, для чего и вручил им денежное вспомоществование из порученной ему в России на сей предмет милостыни[3]. Приняв это за знамение Божие, старцы благословили и строительство храма, и проживание русских иноков в монастыре. Князь, поручив новую русскую братию русскому духовнику Прокопию, отправился со старцем Арсением Афонским в паломничество в Иерусалим. Однако с отъездом отца Аникиты на Святую Землю в Руссике начались неурядицы между русскими и греческими иноками. Русские, которых собрал отец Аникита, не были привычны к жизни под строгим началом старцев. Они перестали слушать греков, пытаясь противоречить им во всем. Кроме того, они стали их стращать тем, что монастырь, мол, их, русский, а начальник у них – князь (Аникита. – М. Я.), поэтому, если они захотят, то всех греков выгонят. Эти угрозы серьезно насторожили греков, ополчив их против русской братии. Греческие иноки стали жаловаться игумену Герасиму и старцу Венедикту, что не могут жить с русскими, равно как не желают их богатств. Они в сердцах заявляли, что лучше будут есть сухари с водой, но без русских, которые не только нарушили мир и покой в обители, но и расстроили всю их монашескую жизнь. Игумен Герасим уговаривал их набраться терпения, однако отец Венедикт начал колебаться. Когда же отец Аникита вернулся из Иерусалима летом 1836 года, то старец Венедикт со старшей братией пали перед ним на колени, заплакали и просили прощения, что не остались верными своему слову. Говорили ему: «Прости нас, отче святой, не можем и не хотим такого братства, расстроили мы свою жизнь с русскими». Отец Аникита, услышав это, горько заплакал и, попросив у всех прощения, взяв с собой привезенную им из России икону святителя Митрофана Воронежского, отправился из Пантелеимонова монастыря в Ильинский скит, где был встречен так же радушно, как первоначально и в Руссике.
Во исполнение обета, данного у Гроба Господня, отец Аникита отслужил в скиту сорок Литургий, после чего с соизволения игумена там была заложена церковь во имя святителя Митрофана. Аникита, поручив схимонаху Феодору постройку церкви и передав ему значительную сумму средств, собранных в России, оставил скит и направился исполнять волю своего церковного начальства – служить настоятелем посольской церкви в Афинах.
Находившийся на Афоне в 1839 году другой ученик старца Арсения Афонского − инок Парфений заметил в своих путевых записях, что совесть греков Пантелеимонова монастыря была отягощена тем, что они «изгнали русских, князя со святым Митрофаном» из обители, за что навлекли на себя гнев Божией Матери и святителя Пантелеимона[4].
Игумен Герасим понимал, что изгнание русских из обители поставило его монастырь на грань разорения. Это стало очевидно и старцу Венедикту, который явился инициатором повторного приглашения русских в Свято-Пантелеимонов монастырь. Ему было видение, что он до тех пор не умрет, пока не будут отпевать его русские, поэтому старец озаботился принятием их в Руссике. По его инициативе в ноябре 1839 года в Руссике собрали собор и решили пригласить иеромонаха Павла (уроженца Калуги) со всей его русской братией. Дело в том, что отец Павел, собравший русскую братию из великороссов и малороссов, был избран ими игуменом Ильинского скита. В результате восстания малороссов против великороссов и введенного игуменом Павлом порядка и общежительного устава великороссы были изгнаны из скита вместе с иеросхимонахом Павлом, прожившим в скиту 35 лет. Тут-то и поступило приглашение геронды Венедикта, и отец Павел, по благословению старца Арсения, дал согласие на поселение в Пантелеимонове монастыре.
Когда 21 ноября 1839 года русские монахи-великороссы во главе с бывшим игуменом Ильинского скита иеросхимонахом Павлом пришли в обитель для постоянного проживания, старец Венедикт направился в гостиницу, где угощали пришедших гостей, и, положив три земных поклона, со слезами прочитал молитву: «Ныне отпущаеши раба твоего, Владыко, по глаголу Твоему с миром...» Обратившись ко всей греческой братии, он добавил: «Вот теперь послушайте, братья мои: я изгнал русских, но я опять их обратно пригласил и ввел в эту обитель, я ваш старец и наставник Венедикт. Я принял русских и отхожу от вас в вечность. Я оставляю русских после себя здесь наследниками на вечные времена. И вы всегда живите с русскими в любви и единомыслии и друг друга тяготы носите. Я всех вас оставляю и поручаю этому блаженному старцу, вашему игумену и моему ученику, отцу Герасиму. И воистину он блажен и триблажен! Все мы поколебались, встали против русских, только он один стоял за русских. Но я не послушал его! А он, единственный, смог предвидеть для нас в том душевный и телесный вред. И теперь, слава Богу, я сам принял русских. Теперь я не гонитель им, а покровитель и защитник»[5]. Затем старец удалился в свою келью, из которой более не выходил, прожив в ней сорок дней после прихода русских в монастырь. Старец Венедикт скончался в декабре 1839 года в возрасте 106 лет.
Войдя по благословению духовника Арсения в ноябре 1839 года в Свято-Пантелеимонов монастырь, отец Павел освятил храм во имя святителя Митрофана Воронежского, чудотворца, обещанный еще иеромонаху Аниките. Правда, руководитель русского братства иеросхимонах Павел прожил в Руссике всего восемь месяцев и десять дней, удивляя всех греков своим смирением, терпением и послушанием. Скончался он в августе 1840 года, не оставив после себя преемника. На погребение игумен Герасим пригласил всех насельников. Неожиданно для всех туда пришел и великий духовник иеросхимонах Арсений, который вскоре благословил им преемника отцу Павлу − своего послушника монаха-пустынножителя Иоанникия (Иоанна Павловича Сенцова †1802–1885). 20 октября 1840 года отец Иоанникий пришел с учениками в Руссик, поселившись в старом северном корпусе, возле параклиса великомученика Димитрия, где старец прожил до конца дней своих. В ноябре того же года отец Иоанникий был посвящен в иеродиакона, а через три дня − в иеромонаха и получил благословение архиерея на духовническое служение. В следующем, 1841 году, отец Иоанникий был пострижен в великий ангельский образ с именем Иероним, что означает по-русски «священноименный».
Свое служение духовника и руководителя русского братства он видел, прежде всего, в том, чтобы сохранить и по возможности даже преумножить добрые традиции монастыря, сохранить незыблемым общежительный устав, приносящий здесь такие добрые плоды, и помочь своей русской братии приобщиться к нему. Он хорошо помнил, что нежелание прежде пришедшей братии повиноваться этому уставу свело на нет труды отца Аникиты. На смертном одре в 1846 году старец Арсений велел всем подходить к себе для последнего целования и на благословение к преемнику своему, новому общему духовнику русской братии иеросхимонаху Иерониму.
Во время вступления отца Иеронима в должность духовника в 1840 году в Свято-Пантелеимоновом монастыре русских было только 11 человек. В 1846 году их было уже более двадцати. К 1850 году численность русских монахов достигла восьмидесяти человек. Греков же было около двухсот человек. В 70-х годах XIX века в обители проживало около шестисот монахов по общежительному уставу, сто пятьдесят из которых были греки.
На первом этапе своего пребывания в монастыре русские иноки ощущали себя в неравном положении, что обуславливалось их немногочисленностью. Посещение Афона великим князем Константином Николаевичем в 1845 году возвысило авторитет Русского монастыря в глазах греков всего Афона, а также обратило внимание на обитель со стороны православных в России. Императорский Дом проявил самое живое участие к судьбе русской братии на Афоне. Высочайшее внимание способствовало возобновлению регулярного паломничества и милостыни из России. Обитель приобрела благотворителей от представителей различных сословий Российской империи.
После Крымской (Восточной) войны число русской братии превысило сто человек, что позволило им обратиться к игумену монастыря Герасиму с просьбой разрешить чтение по-русски или по-славянски, хотя бы два раза в неделю, и чтобы благословлял трапезу в эти дни русский иеромонах. В 1857 году согласие было получено, что привело к бойкоту трапезы частью греческих монахов в те дни, когда звучало чтение на славянском.
Антирусские настроения усилились еще больше, когда с 1858 года русские пароходы с поклонниками стали приходить на Афон и вставать на рейде перед Пантелеимоновским монастырем. Напряженность вновь возросла, когда перед монастырем был построен причал, а османский карантинный чиновник по просьбе русского капитана корабля построил себе близ монастыря у пристани домик для прописки паспортов русских поклонников. Попытки русских иноков убедить греческую братию в экономической выгоде наличия причала и османского чиновника для всех насельников монастыря не возымели успеха: греки грозились взорвать сторожку османского эфенди и потребовали снять османский флаг с его конторы, что и было исполнено.
Греки требовали от игумена Герасима и его помощника иеросхимонаха Илариона перестать поддерживать русских. В противном случае этим двум греческим старцам их соплеменники угрожали физической расправой. Внезапный уход из монастыря в 1863 году двадцати шести недовольных греческих монахов во главе с братом Нифонтом на время разрядил напряженность. Но только на время… Архимандриту Герасиму становилось все труднее управлять греческой братией, насчитывавшей половину насельников монастыря, и поддерживать нормальное финансово-экономической состояние обители[6]. В 1866 году игумен Герасим написал письмо русскому посланнику в Константинополе при Блистательной Порте графу Н.П. Игнатьеву (с 1867 года – послу), в котором недвусмысленно напомнил ему о том покровительстве, которое оказывала Россия со времен царя Иоанна Васильевича Грозного «Русской духовной обители» [7]. Архимандрит Герасим выразил «всепокорнейшую просьбу – исходатайствовать… и внешнее официально-торжественное политическое покровительство благословенной России» Русскому Свято-Пантелеимонову монастырю, которое желает не только русская половина монастыря, но и «другая половина насельников» («и греки, и болгары, и немногие из других племен»[8].
В ответ на это обращение граф Игнатьев посетил Афон и познакомился на месте с нездоровой обстановкой в Пантелеимоновом в монастыре, вскоре став посредником в отношениях между Протатом, Фанаром и Петербургом.
В том же 1866 году в монастыре был установлен порядок чтения на трапезе, при котором один день читали по-гречески, другой – по-славянски или по-русски. Тогда же греки предложили русским составить общий регламент (канонисм) совместного жития, в котором они требовали: 1) сократить число русской братии до одной четверти или хотя бы до одной трети; 2) игуменом монастыря должен был быть всегда грек; 3) чтобы монашествующие греки постоянно занимали первенствующее положение в монастыре. В ответ на отказ русских иноков в рядах греческих монахов произошли волнения.
Приезд на Афон в 1867 году великого князя Алексея Александровича стал еще одним зримым свидетельством внимания Дома Романовых к судьбе русского духовного и физического присутствия на Афоне и недвусмысленным сигналом Константинопольскому Патриарху, всем фанариотам и Порте.
Относительно мирное совместное проживание русской монашествующей братии с греческой продлилось недолго. В 1870 году в монастыре произошло еще одно важное событие, сыгравшее существенную роль в судьбе русского монашеского присутствия на Афоне. Игумен Герасим при жизни избрал себе (15 октября 1870 года) из Свято-Пантелеимоновой братии «нареченного преемника» – иеромонаха Макария (бывшего купца Михаила Ивановича Сушкина, прибывшего на Афон в 1851 году), по примеру знаменитого старца игумена Саввы, избравшего себе в преемники отца Герасима. Афонские греки, а за ними и внеафонские – константинопольские фанариоты – остались недовольны этим выбором, обвинив русских иноков в «панславистских махинациях» и коварных замыслах поработить весь греческий элемент на Афоне. Так разгорелся громкий «Греко-русский Пантелеимоновский процесс», в обсуждении которого живое участие принимала русская, греческая и иностранная печать.
Напряженность с новой силой резко возросла после обострившегося в 1872 году «Болгарского дела», ставшего результатом идейного противостояния между панэллинистами и панславистами, расколовшего православных греков и славян на два противоборствующих лагеря. В результате этого Болгарская церковь, добившаяся от османских властей при поддержке русского посла Игнатьева практически независимого от Константинопольского Патриарха статуса экзархата, была объявлена на Православном соборе греческих кириархов и глав Восточно-православных патриархатов Османской империи «схизматической», то есть «раскольнической». Соборное уложение об этом было подписано всеми греческими патриархами, за исключением Иерусалимского первоиерарха-грека Кирилла, за что он вскоре (в декабре 1872 года) был низложен под нажимом Вселенского Патриарха и фанариотов Константинополя своими же собратьями монахами-святогробцами в Иерусалиме и этапирован под вооруженным османским конвоем в Стамбул. Для вящей легитимизации своего решения Константинопольский Патриарх решил обратиться к Святейшему Синоду Греко-Российской церкви, которая никак не решалась встать на сторону ни греческой, ни болгарской стороны.
Греки, оскорбленные игнорированием со стороны русского Святейшего Синода послания Вселенского Патриарха и его Синода по «Болгарской схизме» и молчаливым отказом разделить точку зрения Фанара на этот вопрос, а также в связи с решением российского правительства удалить греческих иноков из монастырских имений в Бессарабии, намеревались объявить «схизматиками» теперь уже и Греко-Российскую церковь. Потерпев в этом неудачу, греки-фанариоты решили переориентировать свой гнев на русскую братию Пантелеимоновского монастыря.
В 1874 году на Афоне вновь вспыхнул громкий судебный «Греко-русский Пантелеимоновский процесс» за право пребывать греческим и русским монахам в Свято-Пантелеимоновской обители. Процесс поделил весь Афон на два враждующих лагеря – монахов-греков и монахов-русских. Было решено направить схимонаха Макария (Сушкина) в Константинополь, чтобы он проинформировал русского посла графа Н.П. Игнатьева о деталях дела и заручился его поддержкой и защитой интересов русских подданных не только в Свято-Пантелеимоновском монастыре, но и на всем Афоне. Прознавшая об этом греческая братия вознамерилась не допустить отъезд иеросхимонаха Макария. Тем не менее, в марте 1874 года отцу Макарию тайно удалось отправиться с Афона на пароходе в Константинополь. В декабре 1874 года, по свидетельству духовника иеросхимонаха Иеронима (Соломенцева), положение было столь запутанным и неясным, что даже посол Игнатьев не надеялся «на добрый исход … дела» [9].
Афонский Протат в Карее призвал братию монастыря помириться и сформировал специальную комиссию из шести, а затем из девяти членов. Оба эти органа были настроены антирусски. Предложенный комиссией (из девяти членов) канонисм (свод правил) для обители окончательно убедил русскую братию в том, что поддержки Протата им не добиться. Это обстоятельство вынудило их перенести дело из Кареи на рассмотрение церковного суда Константинопольского Патриархата, к которому канонически и юридически относился Афон. Таким образом, арена греко-русского противостояния была перенесена в османскую столицу, Константинополь. Дело рассматривали лично Патриарх Иоаким II, Синод, смешанный совет Вселенского Патриархата и даже Высокая Порта.
Смерть игумена Герасима (10 мая 1875 года) на сто третьем году жизни ускорила развязку затянувшегося процесса. Депутация греков из Пантелеимоновского монастыря попросила Патриарха незамедлительно направить к ним в обитель одного из своих синодальных архиереев в качестве наместника. Но тут на имя Патриарха пришла по телеграфу депеша, в которой его уведомляли о том, что в монастыре впредь до избрания нового игумена будет управлять всеми делами сформированная насельниками смешанная греко-русская эпитропия. От греков в нее вошел иеродиакон Иларион, а со стороны русских – отец-духовник Иероним и эконом отец Павел. На 9-й день после кончины игумена Герасима эпитропия предложила братии приступить, по афонскому обычаю, к избранию нового настоятеля на основании решения братии от 15 октября 1870 года и воли покойного игумена. Кандидатом на пост настоятеля был выдвинут архимандрит Макарий (Сушкин), который большинством в 406 голосов против 4-х был избран игуменом Свято-Пантелеимоновского монастыря. Монастырь известил Вселенского Патриарха Иоакима II об избрании, однако «первый среди равных» не утвердил его, а направил двух своих экзархов, чтобы они в присутствии двух уполномоченных советом Святой Горы (Кинотом) провели в монастыре переголосование. В результате голосования под актом в пользу избрания отца Макария из почти 600 насельников подписалось 424 человека, что позволило архимандриту Макарию успешно пройти перебаллотировку-переизбрание и быть признанным Константинопольской Церковью игуменом и киновиархом (начальником общежития) Русской обители. В результате участия графа Игнатьева получилось не только утверждение 27 июля 1875 года отца Макария игуменом Пантелеимоновского монастыря на Афоне, но и окончательный переход Руссика под полное управление русских иноков.
24 сентября 1875 года архимандрит Макарий, избранный братией игуменом и утвержденный Вселенским Патриархом, вернулся из Царьграда на Афон. Ликующая братия устроила ему триумфальную встречу. Четыре дня спустя патриаршие экзархи прочитали разрешительную молитву, которой прощались все иноки, виновные тем или иным образом в монастырской смуте. А в ноябре месяце Константинопольский Патриарх издал особую разрешительную грамоту за подписью всех синодальных архиереев, в которой отпускались все грехи и прегрешения братии Свято-Пантелеимонова монастыря, совершенные за весь период греко-русской распри.
В процессе активную роль сыграл императорский посол граф Игнатьев, благодаря энергичности которого дело приняло более объективный характер. После процесса Протат направил графу Игнатьеву извинительную грамоту, и все монастыри выразили императорскому послу свою признательность, в том числе за возобновление поступления материального вспомоществования из России.
Желая навсегда избавить своих соотечественников – афонских иноков – от возможности когда-нибудь после подвергнуться новой опасности быть удаленными с Афона и таким образом очутиться безо всякого приюта, граф Игнатьев, откликнувшись на просьбу почитаемых им старцев Русской обители, архимандрита Макария и духовника Иеронима, исходатайствовал у бывшего кавказского наместника великого князя Михаила Николаевича право поселиться им на Кавказе в Сухумском округе. Делегаты, направленные на Кавказ с целью выбрать наиболее удобное место для устроения монастыря, получили особую инструкцию, которая надписывалась так: «О Кавказе. Взгляд на избираемое место, дарованное, по ходатайству его высокопревосходительства г-на посла Н.П. Игнатьева, Государем Императором Всероссийским для водворения афонского монашества. 1875 г.» [10]. Так был учрежден Ново-Афонский Симоно-Канонитский монастырь, который составлял, хоть и филиальное, но независимое от Русского Пантелеимоновского монастыря на Афоне отделение.
Так завершился наделавший много шуму на Афоне и далеко за его пределами пресловутый «Греко-русский Пантелеимоновский процесс», обостривший неприязнь между русскими и греческими монахами, которая затянулась на многие и многие десятилетия (отголоски ее можно ощутить порой и поныне). Его успешному для русских монахов разрешению способствовали, несомненно, вера, авторитет и непоколебимая уверенность архимандрита Макария в правоте отстаиваемого со своими собратьями дела, а также активное участие в процессе российского посла Н.П. Игнатьева, опиравшегося на особые отношения с османским падишахом Абдул Азизом (1861–1876 гг.)[11].
[1] Монастырь св. вмч. и целителя Пантелеимона именовался по-разному: Русик или Руссик (Антонин Капустин), Руский монастырь (еп. Порфирий Успенский, проф. А.А. Соловьев), Афонский Русский Пантелеимонов монастырь (в изданиях нач. XX в.), «№ 19 – Священный Русский монастырь» (Устав Святой Афонской горы, 1926 г.). По-гречески монастырь назывался Россикон. История Русского Свято-Пантелеимонова монастыря на Афоне с древнейших времен до 1735 года. Серия: Русский Афон – XX веков. Т.4. Издание Русского Свято-Пантелеимонова монастыря на Афоне, 2015. С. 5.
[2] Путешествие иеромонаха Аникиты по святым местам Востока в 1834−1836 годах. – М.: Индрик, 2009. С. 65.
[3] Там же. С. 199−200.
[4] Инок Парфений (Агеев). Сказание о странствии и путешествии по России, Молдавии, Турции и Святой Земле. В 2-х т. М.: Новоспасский монастырь, 2008. Т. 1. С. 336−337.
[5] Жизнеописания выдающихся старцев и подвижников русского Свято-Пантелеимонова монастыря на Афоне (<http://azbyka.ru/otechnik/Zhitija_svjatykh/russkij-afonskij-otechnik-ili-izbrannye-zhizneopisanija-r....
[6] Серия: Русский Афон XIX−XX веков. Граф Игнатьев и Русский Свято-Пантелеимонов монастырь на Афоне. Изд-во Русского Свято-Пантелеимонова монастыря. Т. 12, 2016. С. 15.
[7] Там же. Т. 12. С. 16.
[8] Там же. Т. 12. С. 15.
[9] Духовное наследие иеросхимонаха Иеронима, старца-духовника Русского на Афоне Свято-Пантелеимонова монастыря. М.: Сибирская Благозвонница, 2012. С. 509.
[10] См. подробно об этой инструкции в книге Константинова (К. Леонтьева) «Русские на Афоне». С. 276−282.
[11] Падишах был низложен, а затем насильно умерщвлён в 1876 году в результате военного заговора, к которому были причастны министры Порты и даже посольство Великобритании в Стамбуле (В. Теплов. Смутное время и дворцовый переворот в Константинополе. СПб., 1897. С. 3).
Публикации
Доклады
