Доклад иеромонаха Иринея (Пиковского), насельника Сретенского ставропигиального мужского монастыря, и.о. проректора по учебной работе Московской Сретенской духовной академии, на конференции «Священномученик Иларион (Троицкий): богословие, подвиг, почитание» (15–16 июня 2023 года, Санкт-Петербургская духовная академия)
Архиепископ Иларион (Троицкий) получил основательное духовное образование, в Московской духовной академии защитил кандидатскую (1910), а затем и магистерскую диссертацию (1913) на тему «Очерки из истории догмата о Церкви». Профессорский стипендиат, Владимир Троицкий, с некоторым колебанием пошел на монашеский постриг в 1913 году, опасаясь, как бы иночество не лишило его возможности посвятить себя всецело богословской науке. В его лице мы встречаем не только яркого проповедника, сподвижника Святейшего Патриарха Тихона в непростые годы гонения на Церковь, но и ученого монаха, который ратовал за то, чтобы рассматривать академическое монашество как особое призвание для служения Церкви Христовой.
Как отмечают биографы, уже в студенческие годы у молодого Владимира Троицкого наблюдалась симпатия к монашеской жизни [1]. Это прослеживается со страниц первых путевых дневников. В 1908 году вместе с группой студентов и преподавателей Московской духовной академии он посетил Константинополь и Святую Гору Афон. В очерках «От академии до Афона» Троицкий восхищается монастырским укладом греческой церковной школы на острове Халки, в которой нет ни женщин, ни мирских развлечений, но ранний подъем к утренней службе, ношение подрясника, а не военного кителя, подвиги, духовные чтения, и, главное, общий дух братолюбия. Учащиеся на Халки стремятся к священству несмотря на свое происхождение из светских семей. Духовная школа там не сословна, а церковна. Там нет «приюта на время для людей чуждых или даже враждебных Церкви» [2]. А если кто по окончании школы не принимает священный сан, его поручитель, как правило правящий архиерей, должен заплатить солидный штраф.
Будучи студентом 4 курса Академии у Троицы 23-летний Владимир Троицкий произнeс «Слово в день празднования 95-й годовщины от основания МДА» (1909). В нем поднял вопрос: что такое в наши дни жизнь во Христе? Светская интеллигенция его времени язвительно замечала, что христианская вера – не более чем «удовлетворение религиозных потребностей» [3]. В противовес им Троицкий отстаивал мысль, что христианскую основу жизни составляет причастность Церкви, и эта причастность церковной Христовой жизни доступна только сердцу, которому дорог Бог любви и противны холодные идолы себялюбия. «Наше общество, – пишет будущий исповедник веры, – готово всю церковную жизнь предоставить только монахам и священникам, как будто заветы Христовы обязательны и нужны только одним монахам» [4]. При этом либеральная церковная общественность называет монашеский постриг «живым погребением», лишающим человека «радостей жизни» [5]
Показывая образ истинного христианина, Владимир Троицкий не акцентирует внимание на монашестве как чем-то особенном, поскольку «принятие монашества не ставит человека сразу в нравственном отношении выше всех мирян» [6]. Ему важна не форма, а содержание христианской жизни, которая ведет к радости и веселию, происходящим от чистоты сердца. Поэтому на первое место выходят слова «боголюбивая душа», образ смиренного человека, который любит единого Господа Бога, прилепляется к Нему и внимает Его голосу [7].
Позднее, в письме к другу под заголовком «Единство идеала Христова» Троицкий будет защищать «единство по существу» монашеского и христианского призвания. Превозношение монашества над мирским образом жизни, как чем-то менее аскетичным, он называет предрассудком. Ведь это, на его взгляд, ведет к тому, что ложно формируется два идеала христианства: один для монахов, другой для мирян. В результате сначала монахов не искренно превозносят как призванных быть святыми при жизни, а затем за малейшие недостатки их нещадно бранят [8]. Сначала требуют, чтобы монахи подвизались в удаленных пустынях, а затем называют их бездельниками за то, что те не помогают в решении социальных проблем государства.
Христос учил всех людей одному правилу: Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный (Мф. 5:48). Поскольку идеал – бесконечность, а бесконечность всегда себе равна, поэтому в идеале нет высшей и низшей степени – отмечает Троицкий [9]. При этом он ссылается на такие слова профессора Зарина С.М.: «православие, признавая “совершенство” общехристианским требованием, считает и аскетизм общехристианской обязанностью, осуществляемою в различных формах – в монашестве и общественно-деятельной жизни» [10]. Следовательно, стремление к святости и совершенству не должно быть уделом лишь монахов. Прямое нарушение заповедей Евангелия, равно как срамные и глупые шутки, должны быть чужды как инокам, так и мирянам [11].
Совершая экскурс по истории монастырей Египта и Палестины, профессор духовной академии не делает различия между практическим (деятельным) и созерцательным монашеством. История монашества в каждой стране, в каждом народе, имеет свои особенные черты, присущие каждой эпохе. При единстве обетов, люди разных темпераментов и способностей избирают свои условия жизни, благоприятствующие спасению. Поэтому многообразие монашеской жизни не стоит, на его взгляд, уравнивать, устанавливая одинаковый для всех тип иноческого устава [12].
Побуждаемый ректором Московской духовной академии, епископом Феодором (Поздеевским), 28 марта 1913 года Владимир Троицкий принимает постриг с именем Иларион. Сначала колеблется, но потом волнение сменяется радостью, которая продолжается два месяца по совершении обряда [13]. Через три дня после пострига он получает назначение на должность инспектора академии. В течение трех месяцев его рукополагают в диакона, священника и возводят в сан архимандрита (5 июля).
Нельзя сказать, что отношение к монашеству до и после пострига у будущего священномученика поменялось. Акцент на служении академического монаха Церкви мы встречаем в речи архимандрита Илариона на пострижение им в монашество студента Руднева (1915). «Не пройдет много времени и ты, – обращался отец Иларион к новопостриженному иноку Петру, – возвратишься к своим прежним занятиям студента духовной Академии… Мы, академические монахи, лишь мимолетные гости в обителях иноческих. В чем же наша инаковость, сравнительно с другими людьми? В чем наше иночество?.. Ты отрекался от мира страстей, но ты остался в Церкви, потому что только в этом едином и нераздельном теле Христовом возможно приходить в меру возраста полноты совершенства Христова. Без Церкви и монах – ничто… всякое наше дарование должно обнаруживаться в церковном служении… Служение монаха должно быть инаково, сравнительно с мудрованием и настроением греховного мира» [14]. Чтобы достигнуть спасения, молодой монах должен вооружиться смиренномудрием и самоукорением. «Может быть тебе, как и большинству из нас, – отмечал отец Иларион, – не придется алкати и жаждати, но придется – и это уже несомненно! – досаду подъяти и укоризну, поношение и гонение» [15].
Как видно, уже за два года до революции для Илариона (Троицкого) идеал монаха связывался не с отшельничеством и добровольной бедностью, а с исповедничеством веры, со свидетельством о Христе перед лицом неверующего мира. И это служение Церкви Христовой было для него чем-то возвышенным и радостным.
Так, в речи на пострижение в монашество студента Гладкова (1916) архимандрит Иларион неоднократно говорил о вечной радости, которая достигается благодаря борьбе со грехом. Ни слова об академическом монашестве, как чем-то особенном по своей форме. Новопостриженный инок в его речи – воин Христов, ополчающийся «против демонского мира страстей» [16]. Отречение от мира страстей и борьба со грехом – необходимое условие всякой вообще христианской жизни. Ссылаясь на святого Исаака Сирина, архимандрит Иларион ставит знак равенства между страстями и миром. Для него монашеский путь – это путь очищения мира, освобождения от рабства суете, путь христианина, ведущий к радости.
В таком случае научная деятельность в духовной школе оправдывается только при условии ее неотделимости от благодатной церковной жизни. «Вне жизни церковной не имеет смысла богословская наука» – отмечал святитель [17]. Богословие – это опытное богопознание, а не чисто рациональное манипулирование богословскими категориями. В свете Нового Завета всю свою деятельность святитель Иларион рассматривал не иначе как церковное послушание. Этот богословский принцип роднит его с архиепископами Феодором (Поздеевским) и Антонием (Храповицким).
На Всероссийском съезде учeного монашества, который проходил в 1917 году в стенах Свято-Троицкой Сергиевой лавры (в МДА) под председательством архиепископа Московского Тихона (Белавина), архимандрит Иларион (Троицкий) пожаловался, что церковная власть мало заботится о воспитании ученого монашества и, перегоняя ученых иноков с места на место, с назначением их на административные должности делает почти невозможной серьезную научную работу. В результате монашество из числа выпускников духовных школ оказывается отделенным от богословской науки, а сами монахи начинают относиться к науке как таковой «без должного уважения» [18].
Парируя отцу Илариону, иеромонах Варнава (Беляев, в будущем епископ Печерский) выразил протест против особого статуса академических монахов. По его словам, монахи должны не общество заставлять «уважать их и считаться с ними как с известной интеллигентной силой», а себя понуждать «жить так, чтобы с ними считались, как с интеллектуальной и аскетической силой» [19].
Возражал отцу Илариону и архиепископ Феодор (Поздеевский). Ранее в статье «Об ученом монашестве» он писал о том, что ученое монашество «по своему происхождению академическое», «оно служит делу воспитания юношества в духовно-учебных заведениях, в менее значимой части своей служит делу миссионерства, в минимальном числе настоятельствует в монастырях» [20]. На съезде монашествующих в МДА он согласился с тем, что серьезная научная работа невозможна, когда ученых монахов перемещают с места на место. Но в то же время поставил в корне вопрос о том, можно ли труды современных ему академических монахов называть научными и нет ли в их размышлениях подмены «богословской науки» неким «богословствованием» на полемические темы.
В результате дебатов, в Постановлениях Всероссийского съезда ученого монашества 1917 года было учтено мнение иеромонаха Варнавы о первичности исполнения монашествующим своих обетов: «Ученое монашество едино со всем монашеством в силу единства цели иноческой жизни». Следовательно, организация быта и условий деятельности ученого монашества должны соответствовать монашеским обетам. Разница не в иноческом призвании, а в характере церковных послушаний: ученые монахи могут быть разъездными проповедниками и преподавателями Закона Божия в светских мужских учебных заведениях.
В результате Съезда было принято решение о создании «Иноческого Церковно-Просветительного Братства», в рамках деятельности которого предполагалось: «учреждение и содержание … школ специально пастырского и миссионерскаго характера», «благовестничество», «издательство», «переводы святоотеческих творений», ведение «благотворительной деятельности… в тех же просветительных целях» [21]. Таким образом, получило поддержку мнение Феодора (Поздеевского), что Академия должна быть прежде всего церковной институцией, а на втором месте – научной. Отсюда и расстановка акцентов – вместо погруженности в научную проблематику участники Cобора сосредотачиваются на миссионерстве, стоя на позиции незыблемости литургического устава. А это значит, что они воспевают идеалы образованного монашества, а не призвание к науке как таковой.
Идеалам священномученика Илариона, что ученых монахов следовало бы держать на кафедрах духовных академий по 30 лет [22], а не перемещать по административным послушаниям, не было суждено сбыться. Союз ученой братии академий, у которых был бы свой устав и съезды для решения общих вопросов, до революции не был создан. Допускаем, что и сейчас далеко не всегда признается разница между ученым и образованным монашеством и потому церковные власти по временам позволяют себе ставить перед академическими монахами задачи по созданию пособий для сельских пастырей или проведению катехизаторских курсов для широкой аудитории вместо того, чтобы оставить ученых в покое и помочь им в совершении командировок по университетским библиотекам и архивам.
Если какие-то идеалы священномученика Илариона и были воплощены через сто лет после его блаженной кончины, так это общее осознание того, что академические монахи не должны представлять из себя привилегированный класс «культурной интеллигенции», но наравне с малограмотными иноками они призваны отрекаться от страстей мира сего [23]. Вслед за святым Иларионом (Троицким) и мы можем сказать, что без аскетизма невозможно духовное преуспеяние ни для монахов, ни для мирян. А это значит, что роль священномученика Илариона для русского монашества можно обозначить как проповедь об акривии в исполнении духовных правил жизни, одинаковых для всех видов христианских призваний в силу единства идеала Христова. Задача всякого христианина, как в I, так и в XXI веке остается все той же: отложить прежний образ жизни ветхого человека, истлевающего в обольстительных похотях, а обновиться духом ума вашего и облечься в нового человека, созданного по Богу, в праведности и святости истины (Ефес. 4:22–24).
____________________________
[1] Иларион (Троицкий), сщмч. Творения. В 3 т. Т. 1. – М.: Сретенский монастырь, 2004. С. 10.
[2] Иларион (Троицкий), сщмч. Творения. Т. 3. С. 123.
[3] Троицкий В.А. Слово в день празднования 95-й годовщины от основания МДА. // Богословский вестник. 1909. Т. 3. № 10. С. 341.
[4] Троицкий В.А. Слово в день празднования 95-й годовщины от основания МДА. С. 343.
[5] Иларион (Троицкий), сщмч. Творения. Т. 3. С. 386.
[6] Иларион (Троицкий), сщмч. Творения. Т. 3. С. 372.
[7] Там же. С. 354.
[8] Иларион (Троицкий), сщмч. Творения. Т. 3. С. 357.
[9] Там же. С. 358.
[10] Зарин С.М. Аскетизм по православно-христианскому учению. Т. 1. Кн. 2. – СПб.: Типография В.Ф. Киршбаума. 1907. С. XV.
[11] Там же. С. 361.
[12] Иларион (Троицкий), сщмч. Творения. Т. 3. С. 378–379.
[13] Иларион (Троицкий), сщмч. Творения. Т. 1. С. 29.
[14] Иларион (Троицкий), архим. Пострижение в монашество студента МДА Руднева. // Богословский вестник. 1915. Т. 2. № 7–8. С. 645.
[15] Там же. С. 647.
[16] Иларион (Троицкий), архим. Пострижение в монашество студента Московской Духовной Академии Гладкова и речь новому иноку Панкратию // Богословский вестник. 1916. Т. 2. № 7/8. С. 589.
[17] Иларион (Троицкий), сщмч. Творения. Т. 1. С. 24.
[18] Смулов А.М. Всероссийские монашеские съезды 1917 г.: миссионерское значение // Гуманитарное пространство. 2020. № 6. С. 802.
[19] Там же.
[20] Цит. по: Смулов А.М. Всероссийские монашеские съезды 1917 г.: миссионерское значение // Гуманитарное пространство. 2020. № 6. С. 800.
[21] Там же. С. 808.
[22] Иларион (Троицкий), сщмч. Творения. Т. 3. С. 358.
[23] Там же. С. 366.
