Монах и друг: дружба и монашеский идеал у Иоанна Кассиана и в Православии

Верный друг – крепкая защита:
кто нашел его, нашел сокровище.
Верному другу нет цены, и нет меры доброте его.
Верный друг – врачевство для жизни,
и боящиеся Господа найдут его.
Боящийся Господа направляет дружбу свою так,
что, каков он сам, таким делается и друг его.
(Сир. 6:14–17)

В подобных возвышенных словах говорит Священное Писание об особой теме в жизни и отношениях человека.  Дружба (φιλία) описывается как «защита», «сокровище», награда, которой «нет цены», «врачевство», плод жизни, проведенной в поиске Бога. Она даже названа «спасением жизни» –  наименование, уравнивающее дружбу с божественным, с «Жизни Подателем», то есть с Самим Богом.

При этом тема дружбы странным образом обойдена в корпусе духовных трудов православного Востока. Хотя Писание наше превозносит дружбу и находит ей самые прекрасные эпитеты, в рамках православной аскетической литературы, наставлений и традиций место ей уделено не столь высокое, как можно было бы предположить. Даже само понятие дружбы на протяжении истории занимает двойственное положение в православной монашеской и духовной культуре.

С одной стороны, это отличает нас от прочих, ибо дружба – одна из важнейших тем других культур на протяжении тысячелетий как со времен Христа, так и до Него. К ней вновь и вновь обращаются классические философы и ораторы [1],  и эти классические размышления достигают своей кульминации у Марка Туллия Цицерона (106–43 гг. до Р.Х.), в его знаменитом Лелии («О дружбе»), написанном в 44 г. до Р.Х., за год до его смерти. Целый трактат (одна из наиболее важных и влиятельных работ Цицерона) посвящен теме, которую философы считают присущей тварной природе человека, соединяющей его с его идеей божественного (хотя у Цицерона, божественном в его языческом понимании). 

Цицерон пишет:
«Ведь я, мне кажется, ясно вижу, что мы рождены с тем, чтобы все мы были как-то связаны друг с другом, и тем теснее, чем ближе к каждому из нас стоит тот или иной человек... дружбу... породила сама природа [...] дружба... сильнее родственных связей. [...] Ведь дружба не что иное, как согласие во всех делах божеских и человеческих (еst еnim аmicitiа nihil аliud nisi оmnium divinarum humanarumque rerum), в сочетании с благожелательностью и привязанностью. Бессмертные боги, пожалуй, за исключением мудрости, ничего лучшего людям и не дали (nihil melius homini sit a dis inmortalibus datum)» [2]. 

Цицерон посвящает этот текст из 27 глав исследованию дружбы, завершая таким наставлением: «А вам я советую ценить доблесть [в некоторых переводах – добродетель], без которой дружбы быть не может, столь высоко, чтобы, кроме нее, не ставить ничего выше дружбы» [3]. В этих строках, как и в остальном трактате, дружба связывается с мудростью и добродетелью, которые воспринимаются как высшие качества в человеке, качества, наиболее приближающие его к божественному, к совершенству.

Поскольку Цицерон писал в свое время, он, разумеется, был далеко не первым, кто обсуждал дружбу – ей уже были посвящены пространные рассуждения в различных контекстах, помимо классической философии. Для нас с вами наиболее интересно будет пространное описание дружбы в Книге премудрости Иисуса, сына Сирахова (написанной, как принято считать, между 200 и 175 годами до Р. Х.), которая вошла в канон Писаний древних евреев в рассеянии [4] и цитируется в Новом Завете, а также, довольно часто – в ранних святоотеческих и соборных текстах [5], и для православных остается в корпусе канонических книг Библии. 

Таким образом, Писание довольно обширно высказалось на тему дружбы более чем за 130 лет до Цицерона, и в Книге Иисуса, сына Сирахова, есть отрывки, особо посвященные дружбе – ее определению, формулировке и прославлению дружбы как добродетели, которая способствует порядку в мире и святым отношениям с Богом [6]. Дружба подробно описана, даны наставления о том, как подбирать себе правильных друзей, как надлежащим образом проявлять дружеские чувства, как не извратить дружбу – и все это в контексте совета, который призывает друзей к тому, чтобы, словами Иисуса, сына Сирахова, их «слава да будет в страхе Господнем» (9:21). Довольно интересно отметить, что, предвосхищая Цицерона, сын Сирахов отмечает, что для истинной дружбы требуется, а, следовательно, в ней и созидается, мудрость и божественная добродетель – здесь именуемая более конкретно как добродетель «Бога отцов наших» и жизнь, которой Он удостаивает Свое творение. Это тема, которая влияет на всю нашу жизнь – то, как истинно набожный человек должен жить.

Дружба как конкретная и важная тема не обойдена и в христианской традиции, где ей уделяется довольно большое место. Особенно это верно в отношении западного христианства, во времена до и сразу после Великого Раскола – мы видим, что дружба тесно увязывается с духовностью, даже более конкретно, с монашеской подвижнической жизнью. Это можно проследить во многих источниках, но вероятно, наиболее явно и полно эта тема отражена в XII веке, в жизни и трудах Элреда Ривоского (1110–1167), настоятеля известного монастыря в Англии, в Северном Йоркшире. Элред стал аббатом крупного монастыря в 1147 году, примерно через сто лет после того, как раскол между Римом и Константинополем окончательно оформился. Однако, на северных окраинах Англии, вдали от церковных центров, последствия раскола не так уж быстро сказывались на повседневной христианской жизни.

Процесс этот, разумеется, ускорился после нормандского завоевания в 1066 году; таким образом, ко времени Элреда монастыри уже в основном присоединились к монашеским орденам латинского толка (монастырь Риво был цистерцианского ордена); но хочу отметить, что когда Элред Ривоский писал свои труды, его контекст имел больше общего с Востоком, чем разного. И вот этот Элред в конце своей жизни пишет потрясающее произведение, во многом (и вполне сознательно [7]) повторяющее работу Цицерона – трактат под названием «О духовной дружбе» [8]. В этом удивительном тексте двое монахов беседуют о сущности дружбы не просто как хорошего человеческого качества, а о духовной дружбе, о даре божественного единства и – что особенно интересно – дружбе как основе устроения и духовном средоточии монашеской жизни. Элред как аббат полагает, что содействие возникновению истинной дружбы – одна из первейших обязанностей настоятеля, ибо дружба связывает монахов друг с другом и приближает их к Богу [9 ]. Как он отмечает в первых словах, обращенных к брату-монаху: «Мы вдвоем с тобой здесь, и надеюсь, что Христос третий посреди нас» [10] и это ведет его к следующей мысли: «Какое слово о дружбе может быть возвышеннее, истиннее и ценнее этого: доказано, что дружба должна начаться во Христе, продолжаться со Христом, и Христом усовершаться» [11]. О подвижническом характере дружбы Элред говорит: «Друг назван стражем любви, или, как некоторые предпочитают говорить, стражем самой души» [12] или, более емко: «Дружба есть та добродетель, посредством которой в завете сладчайшей любви соединяется наш дух, и многие становятся одно» [13].

Тема, удивительным образом отсутствующая на Востоке

Однако, если мы обратимся к «нашему дому», к духовному наследию православного христианства (часто именуемого восточным, хотя, мне кажется, это наименование вводит в заблуждение), мы видим отход от общей тенденции. Дружба как таковая редко упоминается в корпусе православных трудов по аскетике, а если и упоминается (особенно в последние несколько веков), то обычно в предостерегающем тоне, если не в бранных или уничижительных словах. Складывается ощущение некой негласной установки, что дружба связана с мирскими отношениями и мирскими связями, а значит, ее значение принижается в богословской и аскетической литературе, нацеленной на выход из области мирского в область Царства. Возможно, здесь есть отзвук призыва, обращенного Христом ко множеству пришедших к Нему, описанного в Евангелии от Луки: «Если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником» (Лк.14:26) –  и в данном случае в этот список включается и дружба, как нечто, что надо «оставить» и «возненавидеть», дабы последовать за Христом (и я бы хотел к этому вопросу вернуться чуть позже) [14]. 

Эти замечания не подразумевают, что дружба вообще обходится стороной в православной духовной литературе, как нечто противоречащее духовному росту (мы зачастую слышим о важности дружбы в мирских отношениях, в контексте повседневных отношений между людьми и т. п. [15]), но стоит отметить, что в нашей православной духовной традиции дружба почти никогда не упоминается именно как средство аскезы, как непосредственный путь к преодолению страстей и освящению, как одно из тех средств, которыми изобилуют наставления в подвижничестве, преподаваемые монахам.

Св. Иоанн Кассиан как пример противоположного

Однако это не всегда было так, и тот, кому посвящена наша нынешняя конференция, св. Иоанн Кассиан, являет нам прекрасный образец роли дружбы в «восточном» контексте православной аскетической духовности, а именно в контексте подвижничества в Египте и наследия монашеской жизни, которое св. Иоанн засвидетельствовал и принес с собой (пусть и в несколько видоизмененной форме) на свою западную родину.

Все шестнадцатое собеседование в основном труде св. Иоанна Кассиана посвящено именно теме дружбы. Паломники здесь приходят к некоему авве Иосифу, о котором мы ничего не знаем, кроме того, что открывается нам в первой главе шестнадцатого Собеседования: что был он «из фамилии очень знатной и из числа первых в своем городе, называемом Тмуис, прилежно изучил не только египетское, но и греческое красноречие» [16]. Авва Иосиф, принимая посетителей, вначале почитает их за братьев по плоти, но когда ему говорят, что это не так, он интересуется, кем они друг другу приходятся. Кассиан так описывает их отношения: «Мы связаны не плотским, а духовным братством и… с начала нашего отречения от мира всегда соединены нераздельным союзом» [17], и эти слова побудили авву Иосифа на пространное рассуждение именно на эту обойденную тему, о сущности дружбы.

Сразу же стоит отметить, еще прежде, чем я вкратце расскажу об основных составляющих духовной дружбы, перечисленных аввой Иосифом, – какое особое место уделяет этот отец-пустынник дружбе как важной, и даже необходимой, части подвижнической жизни монахов. Разумеется, его слова применимы и к тем, кто не подвизается в монашестве; но поскольку в позднейшей традиции роль дружбы в аскетической жизни сводится к минимуму, и в общем дружба воспринимается как нечто «мирское», интересно отметить, что здесь, в египетской пустыне (сердце самого что ни на есть восточного православного подвижничества) Иоанн Кассиан узнает о важности дружбы как неотъемлемой части живой монашеской традиции.

И действительно: авва Иосиф в своих рассуждениях связывает дружбу с добродетельной жизнью. Хотя для монашеской жизни и аскетических подвигов важно одиночество, монашество по сути своей общинно, даже в самых отшельнических своих формах [18]. Это жизнь в общении с другими и с Богом. И для этого египетского аввы наилучшим выражением сути и формы этих общинных отношений выступает дружба, и нет большей похвалы монаху, чем назвать его настоящим и добрым другом.

Определение дружбы в понятиях аскетики

Суть поучений аввы Иосифа о дружбе в 16-м Собеседовании не является чем- то новым, это скорее тема, унаследованная от прошлого. Он повторяет основную мысль на разные лады, но суть остается неизменной: истинная любовь может быть лишь между теми друзьями, «в которых есть одно намерение и воля» [19], и «постоянная и неразрывная любовь может пребывать только между мужами одинаковой добродетели и намерения» [20]. Иными словами, дружба требует единства души, духа и жизни. Цицерон говорил о том же на пять веков раньше, сказав «дружба возможна только между честными людьми» [21] (и под «честными людьми» он подразумевает тех, кто живет добродетелью и достигает истинной мудрости); это же подразумевается и в Книге премудрости Иисуса, сына Сирахова, который наставляет мудрого рассуждать «с разумными» и советует звать к себе на трапезу «муж[ей] праведны[х], и слава твоя да будет в страхе Господнем» [22]. Иными словами, свидетельство мирское, духовное, и свидетельство Писания созвучны: настоящая дружба – это не просто теплая привязанность между двумя людьми. В своей высшей форме она – общая на двоих жизнь, и те, кто разделяют эту жизнь друг с другом, должны, по определению, жить ради одной цели, одними добродетелями [23] , ради одной участи.

Устами аввы Иосифа (в пересказе Кассиана) дружба недвусмысленно описывается как аскетическая реальность. Если «полное и совершенное дружество может пребывать только между совершенными мужами, и одинаковой добродетели» [24], значит, дружба становится тем контекстом и той средой, в которой люди возрастают в добродетели и благочестии. Таким образом, быть другом в этом истинном, духовном смысле, значит проводить жизнь чистую и святую: «Истинное согласие и неразрывное дружество может состояться только между людьми благонравными, имеющими одинаковые добродетели и намерения» [25].

После этого авва Иосиф более пространно говорит о разных видах или уровнях дружбы и указывает, какие виды дружбы могут привести к общей жизни в чистоте и святости. Он указывает, что некоторые типы человеческих отношений, обычно называемые дружбой, на самом деле представляют собой более низкие формы человеческих привязанностей. Сюда он относит обычные знакомства, деловые или социальные связи, естественные привязанности внутри одной расы или группы людей и т. п. [26]. Подобные отношения нормальны, хотя иногда они могут быть дурны («даже занимающиеся разбоем ... соучастников в своих злодеяниях любят и ласкают» [27]); и хотя они и связывают людей «узами дружбы», это не самые возвышенные человеческие отношения, ибо «все эти сказанные роды любви общи злым и добрым, и зверям, и змеям, так же известно и то, что они не могут пребывать до конца» [28].

Но выше всего этого есть «один род любви нерасторжимый, который основывается не на знатности знакомства, не на важности должности или чина, не на договоре каком-либо или на нуждах естественных, но на одном сходстве добродетелей»[29]. Именно здесь, утверждает Кассиан, человек находит истинную дружбу, такую дружбу, которая сама по себе является подвигом добродетели и выражением добродетели. Это реальность, требующая святости, а значит, стремление к ней по сути своей является актом подвижничества.

Авва Иосиф говорит еще более конкретно, указывая на различные основания дружбы. Он описывает эти «кирпичики», из которых складывается истинная дружба, и читатель Кассиана без труда видит в каждом из них аскетический принцип, необходимый для монашеской жизни. По словам аввы, первое «основание истинного дружества находится в пренебрежении богатства мирского и в презрении всех вещей, какие имеем» [30], то есть, отсутствие желания мирских вещей и отречение от имущества. 

Второе основание – оставить напускную мудрость и обрести смирение «отсекая свою волю», предпочитая мудрость другого своей собственной (добровольное подчинение воле другого). Третье основание состоит в том, чтобы признать, что любовь выше духовного роста: «всему, что считает даже полезным и необходимым, надобно предпочитать любовь и мир». Четвертое основание лежит в победе над гневом, который нельзя допускать «ни по справедливым, ни по несправедливым причинам». Пятое основание в том, чтобы созидать любовь и уврачевать гнев брата «как свой, зная, что и для него равно гибельна печаль другого». И главнейшее основание истинной дружбы в том, чтобы: «... всякий думал, что он в этот же день переселится из этого мира. Это убеждение не только не допустит никакой скорби оставаться в сердце, но и подавит все движения вожделений и всех грехов. Итак, кто это сохранит, тот не может ни потерпеть горечи гнева и раздора, ни причинить другим» [31]. 

Иными словами: первое основание дружбы – памятование о смерти, которое позволяет нам «приобрести сердце мудрое» (см. Пс. 89:12) [32] и строить отношения, устремленные к вечному, а не преходящему.

Необычайно в этом тексте то, что дружба показывается не как нечто совместимое с христианской аскезой, или плод аскезы. По словам аввы Иосифа, истинная дружба служит воплощением всей подвижнической жизни. Настоящий друг оставляет мир, смиряет себя, послушен, побеждает злобу, памятует о смерти, уничтожает гнев, и учится уповать на неизменное благословение Божие. Таким образом – явно можно провести экстраполяцию слов аввы в 16-м Собеседовании – быть истинным другом значит быть истинным христианином, или можно сказать, что если кто-то желает стать истинным христианином, он должен стремиться к устроению истинной дружбы.

Дружба и идеал монашеской жизни

Именно поэтому свидетельство св. Иоанна Кассиана в 16-м Собеседовании столь действенно для понимания дружбы в православной монашеской традиции. Вступление к «Постановлениям» явно указывает на общее желание св. Иоанна: «чтобы общежительные монастыри в... области устроены были по правилам восточных, а особенно египетских монастырей» [33], то есть его сознательным желанием было перенести живую традицию культуры египетского монашества туда, где она пока была чужда и неизвестна. 

В Марселе (где Кассиан устроил позже одну из своих общин) на ту пору уже были монастыри, хотя их не было в Апте (где он устроил другую) [34], но традиции его родины не были схожи с «наставлениями отцов» [35], а именно тех египетских отцов, чьи правила произвели на него столь сильное впечатление во время его путешествия. Таким образом, описывая свои встречи с аввами в «Собеседованиях», Кассиан сознательно стремится разделить с бурно разрастающейся монашеской культурой своей родины основные учения живой традиции египетского монашества; он стремится передать саму душу, саму суть той подвижнической традиции, чтобы она исправила, вдохновила и побудила подвижническую жизнь на Западе.

Насколько же интересно, в таком случае, что он решает уделить столько внимания и места теме дружбы. Будет естественным предположить, читая 16-е Собеседование в общем контексте миссии и задач св. Иоанна, что у пустынников значение дружбы подчеркивается гораздо сильнее, чем мы традиционно полагали (иначе Кассиан вряд ли бы так выделил эту тему в своих трудах); и что дружба не относится к области мирских отношений, что потребовало бы дистанцировать ее от духовных вопросов; наоборот, дружба понимается как реальность по сути своей богословская, духовная и аскетическая, а значит, связанная с самым существом монашеского подвига.

Чуть раньше я упоминал одно потенциальное объяснение этому дистанцированию от дружбы, которое можно проследить во многих аскетических трудах, а именно, подразумеваемое расширение списка тех, кого надо оставить (или «возненавидеть»), чтобы оставить мир и пойти за Христом (ср. Лк. 14:26) [36]. Если мы призваны оставить отношения с отцом и матерью, с братом и сестрой, разве не надо оставить и друзей? Сразу же можно ответить, что даже Сам Христос не включает друзей в этот список, хотя и мог бы. Это можно объяснить тем, что семейные/кровные узы играли ключевую роль в семитском обществе того времени, а «дружба» была более поздней концепцией, которая на тот момент не имела большой важности для той культуры – однако мы уже увидели, что тема дружбы была явно не нова (и Книга премурости Иисуса, сына Сирахова, развивает эту тему именно в семитском контексте). Можно также добавить, что о дружбе говорится и в Евангелиях, включая и слова о тех, кого Сам Христос называет друзьями [37]. 

Но у Кассиана авва Иосиф идет еще дальше. Именно потому что дружба не является кровными узами, социальными или культурными связями или другими привязанностями, но выступает как выражение духовного общения и общих борений на пути ко спасению, – от такой дружбы христианин или монах отказываться не должен. Говоря о разнице между аgapе и diathesis, авва Иосиф отмечает, что привязанность дружбы (связываемая с первой в более широком смысле и со второй в более узком) «оказывается очень немногим, и тем, которые связаны (между собою) одинаковостию нравов или общностию добродетелей» [38]. Таким образом, она связана с близостью, основанной на общей чистоте и добродетели. Пример подобных отношений можно найти и в жизни Самого Христа, как говорит авва Иосиф:

«То же ясно видно и на евангелисте Иоанне, о котором говорится: ученик, егоже любляше Иисус (ср.: Ин.13:23). Хотя Он особенною любовию любил и прочих одиннадцать избранных учеников, так что это засвидетельствовано и в Eвангелии, где говорится: да любите друг друга: якоже возлюбил вы (Ин. 13:34); еще: возлюбль Своя сущия в мире, до конца возлюби их (Ин. 13:1); но эта любовь к одному не означает холодности любви к прочим ученикам, но больший преизбыток любви к нему, на которую предоставляло ему право преимущество девства и нерастленность плоти. Посему эта любовь, как высшая, обозначается с некоторым исключением, и возвышает ее не сравнение с ненавистию, а большая благодать преизобилующей любви» [39] .

Таким образом, Христос, любя всех, имел дружескую привязанность к некоторым – хотя Он желает, чтобы отношения каждого из нас с Ним строились на близости и добродетели (cр. Ин. 15:15: Я уже не называю вас рабами ... но Я назвал вас друзьями). И если, как пишет об Иоанне Кассиане Чедвик, для него «жизнь монаха по сути была апостольской жизнью» [40]  (эта идея явно присутствует у Кассиана [41]), как можно проводить жизнь иначе чем в поиске дружбы со Христом и ближним?

Своим «духовным рассуждением о дружестве» авва Иосиф, по словам Кассиана, «возбудил в нас ревность к сохранению постоянной любви к дружеству [42], и я в конце хотел бы указать, сколь это важно. Пришедшие к авве паломники описали свои отношения не как плотских братьев, а как духовных соработников, спутников и подвижников. К концу их собеседования авва Иосиф показал им, кто они на самом деле – или, если выражаться точнее, кем они призваны стать – друзья. Если связующие их узы это нечто меньшее, они разорвутся, могут привести их к падению или нанести им духовный врeд. Но если они стремятся стать настоящими друзьями, то они будут иметь общение не только друг с другом, но и с Богом.

Стало быть, эти образы принадлежат не только страницам Писания, классической философии или средневековым западным монахам. Наследие св. Иоанна Кассиана свидетельствует о том месте, которое уделено дружбе в аскетической, духовной и монашеской традиции православия с самых ранних веков – месте, которое дружба должна занять ныне.

____________________

[1] См., например, Аристотель. Никомахова этика. Гл. 8–9. Хорошее исследование данного вопроса дано в D. Кinston, Friendship in Classical World. Campidge: University Press, 1997.

[2] Марк Туллий Цицерон. О старости. О дружбе. Об обязанностях. –  М., «Наука», 1993 (репринт текста издания 1974 г.). Пер. с лат. В.О. Горенштейна под ред. М.Е. Грабарь-Пассек.

[3] Заключительные слова «О дружбе», конец XXVII главы.

[4] Например, она входит в издание Септуагинты, переведенное в Александрии (III–II  вв. до Р. Х.), хотя позднее, при составлении иудейского канона (после возникновения христианства), эта книга не была включена в канон.

[5] Книга Иисуса, сына Сирахова цитируется и перифразируется в Новом Завете (напр., Иак.1:13, 19; 3:1–12), а также в Учении двенадцати апостолов (Дидахе) (4:5) и Послании Варнавы (19:9). Разные отцы Церкви и Соборы цитируют эту книгу как канонический текст.

[6] Например, см. Сир. 6:5–17; 9:10–16; 13; 22:19–26; 27:16–21; 37:1–9. 

[7] Он упоминает чтение «О дружбе» Цицерона в Прологе «О духовной дружбе», ст. 2–5. 

[8] Латинское название De spirituali amicitia, написано примерно в 1164–1167 гг.

[9] См. Aelred, The Mirror of Charity (tr. Е. Соnnоr; Сistercian Fathers Series, no. 17; 1990), 1.1.2. См. также Life of Aelred by Walter Daniel (еd. F.W. Powicke;  Сistercian Publications, 1994), 22, 29. Сf. А. Squire, Аеlrед оf Rievaulx: А Study (London: SPCK, 1981), р. 33.

[10]   De spirituali amicitia 1:1; ср. Мт. 18:20.

[11] Там же, 1:10.

[12] Там же, 1:20; ср. Исидор Севильский. Этимологии, или начала. Книга X, гл. 4.

[13] Там же. 1:21. См. Цицерон. О дружбе. 21:81, 25:92; а также св. Амвросий, О должностях священнослужителей Церкви Христовой (??), 3.134. Более подробно об зтом написапо в Аеlrед оf Rievaulx: On Spiritual Friendship, tr. L.C. Вrасеlаnd, еd. М.L. Dutton (Кеntucky: Сistercian Publications, 2010), р. 59.

[14] Мы можем отметить на данном этапе только небольшую перекличку такого толкования со словами Дэниела Опперуолла, недавно написавшего: «Зачастую слово общество служит для обобщения всего того, с чем не монашествующие христиане сталкиваются изо дня в день, но чего монах- пустынник стремится, как правило, избегать» . Орреrwall, D.G. A Layman in the Desert: Monastic Wisdom for a Life in the World (New York: SVS Press, 2014), р. 53.

[15] Св. Иоанн Златоуст, к примеру, иногда говорит о дружбе как условии мирских отношений, которое содействует взаимной духовной помощи и небесному собеседованию, в отличие от отношений, ведущих в преисподнюю. Cм. Гомилия 30 на 6-ю главу Послания Евреям.

[16] Преподобный Иоанн Кассиан Римлянин. Собеседования египетских отцов. Печ. по изд.: Писания преподобного отца Иоанна Кассиана Римлянина. 2-е изд. – М. 1892. Собеседование 16, глава 1. – М.: Молодая гвардия, 2007. С. 520. Кассиан отмечает, что это обстоятельство позволило им общаться с аввой Иосифом напрямую, не прибегая к услугам переводчика, как часто было при беседах с прочими.

[17] Там же, с. 521.

[18] См. у Опперуолла: «Как бы глубоко в пустыню мы ни уходили, ни один авва не питал иллюзии, что человек может жить, будучи полностью свободен от отношений с другими. Более того, отцы не считали жизнь в полном одиночестве, совершенно и навсегда отрезанную от остальных, чем-то сильно привлекательным» (Опперуолл, c. 56; ср. с его комментариями на c. 54).

[19] Собеседования. 16:3. С. 524.

[20] Собеседования. 16:24. С. 548.

[21] O дружбе. Глава V, стих 18.

[22] Сир. 9:20, 21.

[23] В заключительной главе трактата «О дружбе» Цицерон связывает дружбу с общей добродетельной жизнью.

[24] Собеседования. 16:5. С. 525.

[25] Собеседования. 16:28. С. 552.

[26] Все они рассмотрены в: Собеседования. 16:2. С. 521.

[27] Там же.

[28] Собеседования. 16:2. С. 522.

[29] Там же, 16:3.

[30] Это и прочие «основания», приведенные в данном абзаце, приводятся в: Собеседования. 16:6. С. 526–527.

[31] Там же.

[32] В других переводах – Пс .90.

[33] О постановлениях киновитян. Введение. – цит. по: Преподобный Иоанн Кассиан Римлянин. Писания. Пер. с лат. Репринтное издание. Свято-Троицкая Сергиева Лавра. РФМ. 1993. С.7.

[34] См. С. Stewart, Cassian the Monk (Oxford University Press, 1998), р. 15; а также см. О. Сhadwick, John Cassian (2nd edn.; Саmridge: University Press Рress, 1968), р. 37.

[35] «Наставления», там же.

[36] Ср. Мф. 10:37–38.

[37] См. Мф. 11:19 (мытари и грешники рассматриваются здесь как друзья); Лк. 7:34; Ин. 3:29. Христос Сам называет учеников друзьями –  см. Лк. 12:4; Ин. 15:13 (Христос жизнь Свою отдает «за други своя»), 15:14; и т. п. Есть также много мест в притчах Христа, где Он обращается к слушателям как к друзьям.

[38] Собеседования. 16:14. С. 534.

[39] Там же. С. 535.

[40] См. О. Сhadwick, op. cit., р. 51.

[41] См. Наставления. Предисловие, 8.

[42] Собеседования. 16:28. С. 552.