На пострижение свое в схиму отец Никита всегда смотрел, как на знак особой милости и благоволения Божия к нему и непрестанно говорил: «Велика ко мне милость Божия, удостоившая меня окаянного принятия великого ангельского образа, но как оправдаю эту милость, какой отчет должен дать за это Богу?»
Отец Никита всегда самую грязную и неприятную работу (напр. чистка отхожих мест) делал сам. «Если, говорил он, такой великий угодник Божий, как Иоанн Дамаскин, не гнушался этим делом за послушание, то не грешно ли мне, худшему из рабов Божиих, гнушаться им и заставлять других работать за себя. Если мне неприятно это дело, то разве другим приятно? Нет, доколе силы есть, сам буду для себя трудиться, ибо недостоин я пользоваться и тем готовым, что дает святая обитель».
Всем всегда он был доволен и непрестанно благодарил Бога: пища ли не удалась повару, дождь ли идет, солнце ли сияет, мороз ли трещит - другие ропщут, хмурятся, а отец Никита все твердит: «Слава Богу! Он, Премудрый знает, что нужно для нас, то и посылает, а наше дело только благодарить Его за все!»
Однажды на вопрос одного Преосвященного посетившего Предтеченский скит, не бывает ли с ним каких либо наваждений, отец Никита отвечал: «Да святый Владыка, бывали и бывают, - без этого нельзя; но я, когда только почувствую приближение таких наваждений или соблазнов, не медля прибегаю к Богу и, большею частью, благодарение Всевышнему, они минуют меня».
Имея нужду, по болезни ног, довольно часто присаживался во время службы в церкви, он часто обращался, особенно к людям первый раз его видящим, с объяснением, почему он это делает. «Я для того предупреждаю иных, чтобы избавить их от греха осуждения, в который они могли бы впасть, видя меня сидящим во время службы в непоказанное время».
Замечательно то, что о, чем бы отец Никита ни беседовал, всегда его речь кончалась благодарением господу Богу. «Слава Богу!» «Благодарение Создателю!» - вот обычное окончание всех его разговоров.
Отец Никита непрестанно держал в памяти час смертный и, хотя всю жизнь делал добро, но по глубокому смирению, всегда признавал себя худшим из людей и все повторял: «Как знать человеку, угодил ли он Богу? У людей один суд, у Бога другой, нелицеприятный. Хотя и кажется человеку, что хорошо он поступает и живет, но нельзя быть уверенным никогда, что все делаемое нами, по нашему мнению, хорошее - непременно угодно Богу. Одно верно и непреложно - это величайшее Божие милосердие, на это и надо только надеяться с молитвою и смирением».
