Первое - безмолвие, то есть, жизнь провождаемая без развлечений, в удалении от всякого житейского попечения, чтобы монаху, став выше человеческого ублажения, можно было прилепиться к Богу.
Второе - соразмерный пост, то есть, единократное в день вкушение пищи малоценной, и то не до сытости.
Третье - соразмерное бдение, то есть, употребление одной половины ночи на псалмопение, воздыхания и слезы.
Четвертое - псалмопение, то есть, телесная молитва, состоящая во псалмах и коленопреклонениях.
Пятое - молитва духовная, совершаемая умом, удаляющая от себя всякую постороннюю мысль.
Шестое - чтение житий святых Отцев и их словес; совершенное удаление слуха от учений странных и от всякого иного, чтобы словесами Отцев препобеждать страсти.
Седьмое - вопрошение опытных о всяком слове и предприятии, чтобы, по неопытности и самоуверенности вздумав и сделав одно вместо другого, не погибнуть, когда вознеистовствует плоть, по бесовскому навету и от вина; потому что возбешение плоти, то есть похотливость, бывает не только по бесовскому навету, но и от пиянства. Посему должно в меру все страстворять, чтобы совершенною неумеренностью не поколебать ревности. В плотском воспламенении не всякое движение происходит от злокозненности демона, но бывает иногда, что при крайнем воздержании происходит движение, когда сухие и горячие дыхания возбуждают естество; так признано искуснейшими испытателями естества. Посему должно в меру срастворять тело принятием пищи, чтобы при совершенной неумеренности подвижнику не терпеть насилий от движений плоти.
Всего лучше непреоборимость. А если колеблешься в жизни, то назнаменуй на себе животворный образ, и преодолеется неприязнь. Всего лучше не даваться в плен страстям, то есть, не поддаваться приражению лукавых помышлений. Если же кто приведен ими как бы в потрясение, то да запечатлеет себя немедленно животворящим образом креста, и враг будет низложен. Говорится же сие переносно и взято с тех, которые иногда во время войны бывают приводимы в замешательство врагами, но тотчас приводят себя в безопасность, придав себе вид многолюдства, то есть, построившись четвероугольником, и хранят себя недоступными ухищрению неприятелей.
Толкование
До крайности простертый пост и пресыщение пищею предосудительны, потому что и далеко простертое воздержание и наполнение себя пищею одинаково худы. Одно делает подвижника бессильным и совершенно неспособным к деятельности; а другое чрез меру возбуждает плотские страсти и воздвигает сильную брань на душу.
В самой крайней степени страсти всего лучше совершенное и строгое воздержание. А под крайнею степенью страсти разумеется не самый грех, но греховное движение, расположение ко греху и усилие, и как бы пожелание сделать грех. Итак, когда пожелание, по-видимому, совершенно берет верх, тогда спасительно строгое и во всем точное воздержание.
Когда страсть высится, тогда да будет усилен божественный глад, но да соразмеряется оный с силами объемлемого страстью, потому что такую страсть исцелит только продолжительный труд. С усилением греха да увеличивается божественный глад, то есть, пост; впрочем, да наблюдается в оном соразмерность с крепостью согрешившего, потому что сильнейшие грехи требуют для исцеления более долговременных трудов.
Леность без всякого предлога есть предвестник уклонения в худое, ибо нерадивость воли без какой-либо предшествующей причины, например, иногда телесного недуга или какого неудобства, обнаруживает, что душа стремится к худшему. Не имеющую предлога и настоятельной какой-либо причины леность к деланию добродетелей называю унынием и беспечностью.
Если кто убегает греха и прилежен в чтении Писаний, но нет в нем приращения добродетелей, то последует с ним нечто страшное. Если кто, по Божию человеколюбию освободившись от греха, прилежно изучает словеса Божии, но при таковом занятии не преуспевает в добродетели, то надобно бояться, что этот человек снова будет пленен грехом.
Новопоставленный, если он чревоугодник, кончит худо. Кто в начале тесной жизни порабощен чреву и объядению, тот заключит худым концом.
Живущего в монастыре неудержимые выходы могут довести до поползновения на все, потому что монаху не должно делать частых выходов: от них скорее всего происходят падения.
Избираемый в начальники сам в себе да почерпает ведение. Кто желает настоятельствовать, тот наперед сам на себе пусть учится обязанностям настоятеля; то есть, кто управлял прежде собою, тот способен править и другими.
Кто обуздал играния плоти и удерживает неприличное душевное движение, того да не удаляют от пастырского звания. Кто подавил в себе неприличные телесные и душевные пожелания, то есть, в теле блуд, чревоугодие и подобное тому, а в душе гнев, раздражительность, тщеславие и близкое к сему, - тот невозбранно должен быть пастырем.
Прежде образования в словесности монах да образует нрав, потому что благоговейному должно прежде, нежели подвигнет язык к обучению приходящих, учить нравами. Ибо можно видеть, что многие иногда пренебрегают словом, но имеют уважение к нравам.
Опрометчивость языка оскорбляет безмолвие, потому что продерзость языка бывает нарушением безмолвия, Многоглаголание предосудительно и неприступно. Многоречивые не только достойны порицания, но даже производят отвращение в желающих провести с ними время и сблизиться. У вопрошающего ни один вопрос да не сходит с языка не взвешенным, потому что на вопрос должно и отвечать сообразно оному, и ответ делать не без рассуждения.
Кто языком выставляет на показ собственную свою черноту, тот узрел Божественный свет; под чернотою разумеется грех. Посему кто ее высказал и опорочил языком, тот, как бы очистившись и озарившись, сподобился Божественного осияния. А кто в чужом месте разглашает тайны грехопадений другого, тот, как святотатец, делается виновным в хищении. Кто открывает объявляемое кем-либо другому, тот подвергается ответственности во зле, как предвосхитивший Божие в будущем времени определение, ибо тогда Бог определяет объявить грехи каждого. Кто исповеданный ему грех не сохранил в себе и не скрыл, но отдал на позор другому, тот не достоин Божественных Таинств.
Если какой человек сделает что-либо недозволенное и держит в себе это скрытно, то скрытностью своею более радует внушившего сие беса нежели самым делом.
Монаху не должно огорчаться укоризненным словом и приходить от сего в гнев.
Рукояти добрых дел, пожатые в юности, питают старость,
потому что запас добрых дел, сделанный в юности, сохраняет старость.
