Христологические особенности и проблема авторства 11-го трактата из Второго собрания преподобного Исаака Сирина

В конце октября 2024 года состоялось присуждение премий XIX открытого конкурса изданий «Просвещение через книгу». В номинации «Лучшая духовно-просветительская книга» первой премии было удостоено издание Введенского ставропигиального мужского монастыря Оптина пустынь «Преподобный Исаак Сирин. Аскетические слова, изложенные в порядке возрастания добродетелей», вышедшее в марте этого года под редакцией насельника Оптинской обители иеромонаха Никона (Скарги). Ранее в интервью порталу «Монастырский вестник» отец Никон рассказал, что для издания этой книги потребовалась тщательная разработка ее научной части. Научный подход, в том числе, позволил дать ответ на важный вопрос, возникший в конце ХIХ столетия в западной патрологии и отчасти ставший проникать в современную православную патрологию, – о принадлежности святого Исаака к Церкви Востока (несторианской). В ходе работы над оптинским изданием был применен метод сравнительного анализа текстов, исследованы все доступные сирийские рукописи, содержащие творения преподобного Исаака Сирина, в том числе наиболее древние. Это дало убедительную аргументацию для прояснения вопроса. Однако, как отметил иеромонах Никон, в издании, призванном решать прежде всего аскетические задачи, дух полемики был бы неуместен, и данная проблематика в основном отразилась в научных статьях, сопутствовавших работе над книгой (см. Справку в конце публикации) Одну из этих статей мы предлагаем сегодня вниманию наших читателей. В ней приводится критика и ставится под сомнение авторство 11-го трактата из Второго Собрания, приписываемого преподобному Исааку; выдвигается тезис о принадлежности трактата перу видного восточно-сирийского богослова мар Нарсая († ок. 502 г.). Примененные методы детального комплексного исследования могут в дальнейшем способствовать выявлению иных сомнительных и подложных текстов, присутствие которых до сих пор оставалось незамеченным в новооткрытых текстах творений аввы Исаака, – святого, на протяжении более тысячелетия признаваемого одним из столпов Православной Церкви и учителем православного монашества.

Впервые трактат был издан Полем Беджаном в конце 1-го Собрания (1909 г.), в приложении, где издателем были помещены фрагменты 2-го Собрания преподобного Исаака Сирина, находящиеся в теперь уже утраченной Урмийской рукописи. Впоследствии трактат был переведен на латинский язык [Isaacus Ninivita, 1943].

Ярко выраженная восточно-сирийская (несторианская) двухсубъектная христология трактата позволила закрепиться в научной среде мнению о приверженности прп. Исаака Сирина несторианской доктрине.

Тем не менее, знакомство с другими содержащими христологические фрагменты трактатами как 1-го, так и 2-го критически изданного Собрания позволяет утверждать скорее обратное: «…мар Исхак использует конкретные понятия, например, hultana (“смешение”, “соединение”), которые обычно в христологии Восточно-Сирийской Церкви не могли употребляться для выражения единства двух природ во Христе» [Каввадас, 2016, 141]. Большинством ученых столь явное противоречие было проигнорировано или, более мягко, осталось незамеченным. Есть пример, когда у другого исследователя – в том же цитированном выше сборнике (!) – встречается противоположное мнение: Исаак «провозглашает свою веру в две природы, не смешанные (курсив наш. – и. Н.), но соединенные в одном лице» [Кьяла, 2016, 161].

Некоторыми исследователями была предпринята попытка «примирения» столь несовместимых крайностей [Иларион Алфеев, 2017, 106–121; Конференция: Преподобный Исаак Сирин о Кресте Христовом, 2014, 125–136]. При знакомстве с этими работами обнаруживается искусственный характер аргументации и отсутствие методологии, позволяющей точно определить природу данного феномена. Пренебрежение такими методами патрологии (или вовсе опущение их), как сопоставление терминологии и стилистики, а также экзегезы и богословских мнений, выводят эти работы за рамки патрологических исследований, так как они содержат частные мнения авторов, обоснованные скорее их мировоззрением, нежели фактами.

В нашем исследовании мы не станем пренебрегать методологией, выработанной патрологической наукой в течение долгого времени (см. об этом: [Сагарда, Сагарда, 2004, 58–82; Епифанович, 2010, 55–70]). Задача данного исследования будет состоять в выявлении причин отличия христологических воззрений прп. Исаака Сирина и обнаружении источника влияния этого феномена. Начнем с обзора терминологии авторов.

В левой колонке таблицы 1 («Таблица терминов») будут помещены христологические термины прп. Исаака Сирина, в правой – автора 11-го трактата, авторство которого приписывают прп. Исааку. 11-й трактат насквозь пронизан христологическими размышлениями и предоставляет богатый материал для того, чтобы увидеть тождество или различие в этой области между двумя авторами.

Таблица терминов

Из представленного сопоставления можно видеть, что терминология авторов отличается и даже в схожих терминах присутствуют отличительные нюансы.

Термин «вочеловечение», который прп. Исаак неоднократно употребляет в своих трактатах и который ёмко передает тайну Боговоплощения – соединения двух природ, полностью отсутствует у автора 11-го трактата. Аналогом этому термину у него выступает «вселение» или «обитание» – термин, восходящий к Федору Мопсуестийскому (см.: [Селезнев, 2002, 47]), тогда как термин «вочеловечение» у прп. Исаака, по нашим наблюдениям, восходит к свт. Афанасию Александрийскому (AthanasiusAlexandrinus. De incarnatione, §1, 1; Афанасий Александрийский, 2015, 103), да и в целом христологическая терминология, о которой мы скажем ниже и которую можно видеть в примечаниях в данной статье, у прп. Исаака будет зависима от терминологии свт. Афанасия или заимствована у него.

Расширенным толкованием термина «вочеловечение» у автора 11-го трактата выступают такие формулировки, как «Человек, в Котором живет Божество», «Человек, ставший полностью храмом Его по причине благоволения» (Исаак Сирин, 2013, 141), что снова отсылает нас к двухсубъектной терминологии Феодора Мопсуестийского (см.: [Конференция: Преподобный Исаак Сирин о Кресте Христовом, 2014, 133]).

Следующий термин, который используют оба автора, – «восприятие». Этот термин широко использовался во всех конфессиях, в данном случае отличие заключается в том, что у прп. Исаака Вочеловечившееся Слово воспринимает «плоть», тогда как у автора 11-го трактата Божество воспринимает «Человека» в жилище Себе (Исаак Сирин, 2013, 141).

Тут прослеживаются две богословские системы, которые были выработаны во время христологических споров. Преподобный Исаак Сирин практически во всех христологических фрагментах 1-го Собрания и критически изданного 2-го Собрания следует позиции «Слово – плоть», которую разрабатывала православная партия и, главным образом, свт. Афанасий Александрийский (см.: [Заболотный, 2010, 178, прим. 8]). Автор 11-го трактата движется в русле двухсубъектной христологии «Слово – Человек», которое развивали Диодор Тарсийский и Феодор Мопсуестийский (см.: [Заболотный, 2020, 324–325]). Важно отметить, что эти две богословские позиции у наших авторов не пересекаются: как говорится, каждый мыслит по-своему.

Следующий термин – «облачение», или «одеяние», – восходит к Афраату и св. Ефрему (см.: [Селезнев, 2002, 58]). Перед тем как начать разбор этого термина, хочется обратить внимание на пример 3 в таблице 1. В этом примере зафиксированы предложения практически одинакового построения, с тождественным смыслом – явление Творца в человеческой среде. Однако вышеуказанные богословские парадигмы понуждают авторов выражать одну и ту же мысль по-разному.

Рассмотрим последний пример, в котором оба автора употребляют термин «облачение», или «одежда». Как можно заметить, при одинаковости терминов тождество смысла отсутствует, несмотря на схожесть выражений. Если для автора 11-го трактата одеждою для Божества служит человечество Христа, то для прп. Исаака одеждою Божества является смиренномудрие – и именно здесь термины отличаются по сути. Автор 11-го трактата употребляет общий термин «Божество», так как в доктрине несторианского вероучения Вторая Ипостась существенно не может воплотиться, Она пребывает в единении с рожденным от Девы Марии человеком посредством «Лица единения» и обитает в нем через «благоволение» (см.: [Заболотный, 2020, 245, 307]). Напротив того, у прп. Исаака вочеловечивается именно Вторая Ипостась – «Слово» – и тем самым облекается в смирение и входит в общение с нами посредством тела нашего. Выражение «Вочеловечившееся Слово» является православным и напрямую отсылает нас к христологическому богословию свт. Афанасия Александрийского, который неоднократно употребляет его (Athanasius Alexandrinus. De incarnatione, § 1, 1; § 4, 5; Афанасий Александрийский, 2015, 103, 112, 152, 230). Как мы видим, при одинаковой терминологии («облачение») богословские позиции очень сильно отличаются у наших авторов.

Приведем сравнительно еще один богословский топос, обнаруживающийся в писаниях обоих указанных авторов (см. таблицу 2). Выражение «тело мира» (ܕܓܘܫܡܗ ܕܥܠܡܐ) снова отсылает нас напрямую к богословию свт. Афанасия Александрийского (AthanasiusAlexandrinus. De incarnatione, § 41, 52; Афанасий Александрийский, 2015, 140–141, 247, 297) и к выводимому из него учению о том, что человеческий род есть часть этого мира и что благодаря Вочеловечению Слова мир соединился с Творцом.

Таблица 2

Термин «смешение» (ܚܠܛܐ) мы также встречаем у свт. Афанасия, в контексте христологических рассуждений [4]. Этот факт обнаруживает тождество богословских идей прп. Исаака Сирина и Александрийского святителя. Можно заметить и то, что мысль прп. Исаака движется в русле богословия свт. Афанасия, что прп. Исаак буквально перефразирует идеи святителя в своих поучениях.

Для полноты картины остается представить стилистические отличия языка прп. Исаака и автора 11-го трактата. Впрочем, издатели 2-го Собрания сами признаются, что христологический язык 11-го трактата «соответствует восточно-сирийской терминологии» (см.: (Исаак Сирин, 2013, 147, прим. 25)). Стилистика 11-го трактата во многом отличается от стилистики прп. Исаака, но мы ограничимся теми фрагментами, в которых присутствуют одновременно тема Крестных страданий и Боговоплощения. Каждый автор следует своей указанной выше богословской позиции (см. таблицу 3).

3. Таблица стилистических отличий

Стилистику прп. Исаака можно охарактеризовать как поэтическое богословие, язык преподобного легок и лиричен, описывает богословские категории непринужденно и не схематично. Напротив того, учение автора 11-го трактата строго следует двухсубъектной феодорианской христологической схеме «Слово – Человек». Автор все время подчеркивает, что есть «Человек» и есть Тот, Кто «вселился» в него, или «обитает» в нем путем благоволения, либо «принимает» на Себя всё, что относится к этому Человеку. Такая схематичность и обусловленность языка чужда писательскому гению прп. Исаака и обнаруживает не только разность стилей, но и разность мышления.

Разногласий между этими авторами достаточно много, и мы не преминем указать еще на одно (см. таблицу 4).

4. Аскетический аспект

Как можно заметить, у исследуемых нами авторов различный подход к молитвенной практике, причем важно отметить, что контекст поучения одинаковый: образ и пример моления перед Ковчегом. Учение о сознательном восхождении своим умом на небо отсутствует у прп. Исаака. Более того, сознательное движение ума в молитве прп. Исаак относит к душевной деятельности, которая в духовную область проникнуть не может:«когда ум в движении, тогда он в душевной области» (Isaacus Ninivita, 1909, 169–170; Исаак Сирин, 1911, 64).

Также и второй пример показывает контраст в мышлении двух писателей. Автор 11-го трактата благоговеет пред Крестом и считает, что Шехина, жившая в ветхозаветном Ковчеге, поселилась теперь в Кресте Господнем. Для этого автора странно было бы сказать, что местом вселения Шехины стали «человеческие могилы». Напротив того, молитвенный опыт прп. Исаака позволяет сказать обратное, что Шехина Божия может являться повсюду, если молитвенная практика совершается правильно.

Напоследок мы укажем еще на один дополнительный факт, который, с одной стороны, подтверждает подложность этого трактата как принадлежащего перу прп. Исаака Сирина, а с другой стороны, дает указание на то, кому все-таки может принадлежать данный текст.

11-й трактат содержит элементы антииудейской полемики, которая имела место в восточно-сирийской литературе VI–VII вв. (см.: (Исаак Сирин, 2013, 146, прим. 22)), подобная тематика чужда текстам преподобного Исаака. Интересно отметить, что антииудейские трактаты писал несторианский богослов Нарсай, его христологические взгляды практически совпадают с двухсубъектной христологией автора 11-го трактата. Как отмечают некоторые исследователи, «Нарсай не переступил грань, за которой должно было следовать признание двух субъектов во Христе, хотя вплотную подошел к ней» [Заболотный, 2020, 244]. Тем не менее, Нарсай, «следуя строгому дифизитству Феодора Мопсуестийского, различал две конкретные, индивидуализированные природы – второй Ипостаси (см.: [Заболотный, 2017, 410]). Отсюда вытекает сложная богословская артикуляция (чуждая поэтическому языку прп. Исаака), которую можно наблюдать у автора 11-го трактата, его мысль стоит на грани между «феодорианством» и «несторианством» [7]. Сопоставив учение Нарсая с учением автора 11-го трактата, мы обнаружили, как минимум, 8 точек пересечения. Представим их в таблице, курсивом выделим параллели, подчеркиванием – наши пояснительные ремарки (см. таблицу 5).

5. Таблица параллельных мест

Представленные в таблице 5 параллели дают ясное понимание о единомыслии авторов. Общие христологические, экзегетические и антииудейские полемические топосы вместе с устойчивыми словосочетаниями позволяют нам выдвинуть тезис о принадлежности 11-го трактата перу мар Нарсая.

Итак, выявленный комплекс противоречий, включающий терминологические и стилистические отличия, а также разность христологических и аскетических воззрений между двумя авторами, позволяет с большей уверенностью отнести 11-й трактат, находящийся во 2-м Собрании прп. Исаака Сирина, к подложным текстам, приписываемым перу преподобного отца.

Цель, которую преследовали несторианские переписчики, внося 11-й трактат в состав 2-го Собрания, как мы полагаем, заключалась в том, чтобы максимально сбалансировать и затушевать ярко выраженную «александрийскую» христологию, которая у прп. Исаака, как мы показали, непосредственно восходит к свт. Афанасию, патриарху Александрийскому. Более того, терминологическая и богословская позиция смешения «Творца и твари», «Слова и тела» чужда не только автору 11-го трактата, но и в целом всей восточно-сирийской традиции. Подобные высказывания уже напрямую подводили к богословию свт. Кирилла Александрийского, что могло вызвать отторжение и неприятие у несторианского читателя. Внесение 11-го трактата обеспечивало успешное распространение 2-го Cобрания в восточно-сирийской среде, в которой на то время еще преобладали антиаскетические тенденции, связанные с деятельностью Бар Саумы (см.: [Заболотный, 2020, 241–242]), что делало аскетическую письменность крайне востребованной.

В настоящем исследовании впервые выявлена причина отличия христологических воззрений прп. Исаака Сирина и указан источник влияния – «Слово о Вочеловечении Слова» свт. Афанасия Алескандрийского. Знакомство прп. Исаака Сирина с этим трактатом [9] подтверждается использованием терминов и специфических цитат с одинаковым контекстом. Христологические воззрения прп. Исаака Сирина полностью соответствуют александрийской богословской позиции «Слово – плоть», разработанной свт. Афанасием Александрийским. Учение о «едином теле» (ܚܕ ܦܓܪܐ) после вочеловечения Бога Слова (Athanasius Alexandrinus. De incarnatione, § 9, 12; Афанасий Александрийский, 2015, 110–111) и термин «смешение» (ܚܠܛܐ) нашли отражение в учении прп. Исаака Сирина о соединении (смешении) «Творца и твари», что, в свою очередь, ярко отразилось в учении об обожении и пневматологии в писаниях преподобного. Все вышеперечисленные богословские позиции чужды «феодорианской» и вообще всей восточно-сирийской традиции. По сути дела, перед нами уникальный случай в истории Церкви Востока – явление и передача александрийской богословской традиции в писаниях самого известного преподобного богослова сирийского Востока.

И наконец, вопрос об авторстве 11-го трактата, содержание которого вступает в острое противоречие с христологическим учением прп. Исаака Сирина, необходимо пересмотреть и перевести данный трактат в разряд подложных текстов. В то же время сопоставление содержания 11-го трактата с учением видного богослова Церкви Востока мар Нарсая показало их полное взаимное согласие. Учитывая широкий спектр найденных совпадений в содержании всего лишь одного небольшого трактата, можно с большой долей вероятности говорить о принадлежности трактата перу мар Нарсая.

Необходимо добавить, что во 2-м Собрании прп. Исаака Сирина, помимо 11-го трактата, находится еще несколько трактатов и текстовых фрагментов, которые при кропотливом исследовании обнаруживают искусственное их внесение, совершенное переписчиком. В следующей статье мы сделаем детальный обзор композиции 2-го Собрания и укажем обнаруженные нами места, имеющие признаки интерполяций.

-----------------------------

[1] Ср.: «приемлет (ܢܣܒ) на Себя тело (ܦܓܪܐ)», «воспринятое Им на Себя тело (ܦܓܪܐ ܗܘ ܕܗܘ ܠܗ ܢܣܒ)» (Athanasius Alexandrinus. De incarnatione, § 9, 11; Афанасий Александрийский, 2015, 110). 
[2] «Божие Слово восприняло на Себя тело (ܡܠܬܗ ܕܐܠܗܐ ܢܣܒ ܦܓܪܐ)» (Athanasius Alexandrinus. De incarnatione, § 45, 57; Афанасий Александрийский, 2015, 145). 
[3] См.: так же в 1-м Собрании (Исаак Сирин, 2024, 234, 371, прим. 314). 
[4] Ср.: «Спаситель справедливо облекся в тело (ܠܒܫ ܦܓܪܐ), чтобы по привитии тела (ܡܬܚܠܛ ܦܓܪܐ) к жизни не оставалось оно долее в смерти, как смертное, но как облекшееся (ܕܠܒܫ ܠܐ ܡܝܘܬܘܬܐ) в бессмертие» (Athanasius Alexandrinus. De incarnatione, § 44, 57; Афанасий Александрийский, 2015, 144). 
[5] В своем исследовании митр. Иларион (Алфеев) к этому месту дает такое примечание: «Сир. “и среди нас беседовал с нами в одежде, которую Промысел сотворил в чреве Девы”. Греческий перевод данной фразы является примером того, как тщательно избегалась терминология “одежды” в среде халкидонитов» [Иларион Алфеев, 2017, 108, прим. 5]. Однако если, например, обратиться к самой древней восточно-сирийской (несторианской) рукописи Vat. syr. 367 (VIII в.), fol. 50r, то термина «одежды» в этом месте не обнаружится. Термин «одежды» появляется спустя несколько веков в Британской рукописи Brit. Add. 1432 (X в.), fol. 148r, текст которой содержит западно-сирийскую редакцию (см.: [Кессель, 2016, 78]). И только после западно-сирийской редакции этот термин перекочевал в восточно-сирийские рукописи. Тезис, что «халкидониты» тщательно избегали терминологии «одежды», оказывается несостоятельным, так как не учитывает текстологию рукописей и основан на некритически изданной П. Беджаном рукописи XIII в. Стоит добавить, что в своем исследовании митр. Иларион часто ссылается на некритически изданные тексты, авторство которых может быть сомнительным, что, в свою очередь, может давать необъективные результаты исследования. 
[6] Шехина (евр.) — присутствие Божие. 
[7] Об отличии этих понятий см.: [Заболотный, 2020, 324–326]. 
[8] Важно отметить, что прп. Исаак в 1-м Собрании упоминает о крышке Ковчега, но никакой христологической интерпретации при этом не дает. Напротив того, контекст поучения посвящен пневматологии – сошествию Духа Святого на молящегося (IsaacusNinivita, 1909, 173–174; Исаак Сирин, 1911, 66). 
[9] Перевод трактата «О Воплощении Слова» относится к ранним переводам, которые были сделаны «в общеправославную эпоху» [Ортис де Урбина, 2011, 238].