Подвиг терпения скорбей выше вериг и власяниц

Беседы архимандрита Нила (Кастальского), записанные монахиней Антониной (Яковлевой)

17 марта насельницы московского Зачатьевского ставропигиального монастыря молитвенно поминают монахиню Антонину (Яковлеву) (1869–1969), старицу высокого духовного устроения, прожившую долгую подвижническую жизнь, полную испытаний и скорбей. Монахиня Антонина была одной из последних Зачатьевских сестер, после закрытия обители нашедших приют в Обыденском храме на Остоженке, где их окормлял протоиерей Александр Егоров. Сильная духом старица стала духовной наставницей и оказывала поддержку не только небольшой общинке сестер-монахинь, но и многим мирянам, прихожанам Обыденского храма. В монастыре она продолжительное время несла ответственное послушание заведующей просфорней, это же послушание она продолжила и в годы безбожного лихолетья, в своем домике испекая просфоры для Обыденского храма. Немало сил матушка Антонина посвятила уходу за осиротевшими сыновьями протоиерея Михаила Ивановского, монастырского духовника, служившего в обители с 1903 года и арестованного в 1930 году. Матушка была для детей «нянечкой» и доброй утешительницей, и они относились к ней с благодарностью и любовью. За свою самоотверженную жизнь и духовный опыт матушка Антонина почиталась и духовенством, и монашествующими, и прихожанами Обыденского храма.

Зачатьевский монастырь, почитая память монахини Антонины, в 2012 и в 2014 годах издал книгу «Учись побеждать страсти…» Жизнеописание монахини Зачатьевского монастыря Антонины (Яковлевой).

На протяжении многих лет монахиня Антонина была духовным чадом известного калужского старца архимандрита Нила (Кастальского)[1], пользовалась его духовными советами и обращалась к нему за разрешением своих недоумений. Беседы с благодатным батюшкой она прилежно записывала, и эти записи сохранились.  

В память о замечательной подвижнице мы публикуем некоторые из  бесед архимандрита Нила с монахиней Антониной. Монашествующие, особенно новоначальные, а также все, кто внимательно относится к духовной стороне своей жизни, почерпнут из этих бесед немало полезного.

 

Келейная беседа с дорогим батюшкой 8 июля 1905 года[2]

– Батюшка, плохо живу, страха Божьего нет во мне.

– Оплошали вы немного, страх Божий отошел, а за ним отошло и внимание, и попалась в осуждение. Правду ты говоришь, что уже согрешила внутренно, опять укорила, назвала не по-монашески, сразу не исправишься, поскорее кайтесь и вымолите себе прощение у Господа.

– Да Вы-то меня простите.

– Бог простит. Внутреннее же осуждение не словом только совершается, но и внутренним движением сердца. Оно уже есть, коль скоро неблаговолительно о ком помыслит душа, совесть заговорит, что согрешила, что же делать, прорвалось, впредь остерегайтеся. Всегда себя так проверяй. Называешь себя худшею всех – слава Богу, если это не один язык говорит. Но если какая сестра придет и разбранит тебя, да еще понапрасну, что с вами будет? Если в душе почувствуете, что этого мало, удесятерить следует, это будет значить, что вы и в чувстве грешница; а если не будет сего в сердце, – значит полно чувства праведности: тщеславие, думаешь, прошло – нет, оно не прошло, а только спряталось на время. Не думайте так скоро отделаться от этой госпожи – всюду за вами по пятам будет идти и жужжать в уши, что хорошо все, исправно, а на деле не так. <…>

Келейная беседа 15 июля 1906 года

– <…> Остерегайтесь учить или замечания делать [той], которая в два раза старше вас, на что это похоже? Вот плод самомнения, а вы того не замечаете. Надобно поправить это дело. Когда увидитесь – непременно извинитесь, попроси прощения. Мне думается, что у вас поминутно происходит в душе суд и решение над другими. Так присмотритесь хорошенько; если это изредко, и то отсюда немалая беда, трубление пред собою и осуждение других. Вот злая тройка, которая мчит в пагубу; надо распрячь и сбыть этих ярых коней, тогда-то выйдет: тише едешь – дальше будешь. Смотрите, пожалуйста, за собой. Пиши чаще, каждый малый проступок, чтобы он был мне известен, – скорее наладишь. Хорошо было бы, если бы кто-нибудь бранил тебя: радуйтесь, когда сие будет. Дурно, когда кругом похваляют, а правды никто не скажет. Долго ли запутаться? Поневоле станешь считать себя святой и начнешь читать наставления всем. Вот м[ать] к[азначея] хорошо делает, что нет-нет да и пристукнет, а тебе на пользу. Матушку игумению любите и почитайте, и казначею, и всякую власть монастырскую – они от Бога поставлены, хоть чрез людей. Всех надо слушать и всех сестер ставить куда выше себя. Вы так на них смотрите, что они ходят по горе, а ты внизу, низко-низко и, если душа станет какую сестру видеть ниже себя, крепко укори себя и поспеши у Господа испросить прощения. Злей всех возношение, тщеславие, осуждение – это адский дым и смрад. Приучай себя к тому, чтобы больше радоваться, когда с вами презрительно обходятся, укоряют или даже обижают, нежели когда ласкают и приветствуют. В этом самый надежный путь к смирению. Мне бы хотелось, чтобы мое чадо любимое усвоило все добродетели, чтобы не напрасна была наша беседа.

Беседа келейная 1907 года

– Ну, чадо, как наша духовная жизнь, улучшается или нет?

– Что сказать мне о себе, увы, ленивой, нерадивой, как ни посмотрю на все свои дела и мысли, истинно не нахожу ничего порядочного, одно воззвание: Боже, милостив буди мне грешнице! Нет у меня совершенного спокойствия, все чего-то желаю и сама не разберусь в себе.

– Знаешь, чадо, справедливое замечание св[ятых] отцов: совершенное спокойствие для человека лишь тогда, когда в сердце нет никого, кроме Единого Бога.

– Дорогой батюшка, не могу я приложить к себе этого правила: быть равнодушной к тем лицам, которым я много обязана их возрождением меня к духовной жизни. Я душевно их люблю, и как [можно] не чувствовать благодарности к таковым людям? Эти два существа, слившись воедино, живут в душе моей, хотя я паче всего стремлюсь к Богу. Думаю, что это непогрешительно.

– Оно непогрешительно с тем, [у кого] все по Богу, а не по страсти, даже похвально, но у вас есть излишнее беспокойство. Я советую более всего устремлять мысли к вечности, но это не препятствует стремиться и желать поскорее переселиться в нее в надежде на помилование. <…> Да, чадо, справедливо, что мы сами собой не можем оправдаться никакими подвигами без Господа, чрез страдания Иисуса Христа и Его Пречистою Плотию и Кровию мы спасены.

Беседа у старца в келье, без даты

Вхожу в келью в третий раз моего приезда в Калугу. Это наступил уже третий год моего знакомства с дорогим батюшкой. Очень был рад, едва ли родной отец меня встретил [бы] так, как батюшка. Он знал из моих писем, сколько у меня разных скорбей и приключений, и в каждом письме повторялось: «Когда-то я дождусь того времени, что приеду к Вам и сложу к Вашим св[ятым] стопам свое тяжкое бремя, которое давит мою душу…» Встала я на колени перед старцем, он ласково и полный любви оте­ческой взглянул на меня и с улыбочкой сказал:

– Ну, чадо, Господь привел опять тебя видеть. С нетерпением я ожидал твоего приезда. Расскажи все твое житие-бытие, как ты там поживаешь со своими сотрудницами по послушанию? Налаживается ли жизнь духовная?

– Простите, дорогой батюшка, очень трудно себя приучить, столько у меня внутри самолюбия, гордости, обиды. Я до сих пор считала себя настоящим человеком, у меня все шло своим чередом. Я чувствовала себя свободной и совесть меня не мучила, и никогда я себя ни в чем не замечала несправедливой, взыскивала, приказывала и наказывала, бранила, укоряла, осмеивала, и совесть меня не мучила, но теперь у меня идет [все] наоборот: за каждое обидное слово, или [когда] кого побраню, я страдаю и мучусь душой, пока они со мной не смирятся. Некоторые упорные долго не просят прощения, а я страдаю. Не знаю, батюшка, справедливо я поступаю или нет. Вот однажды я сильно отбранила двух сестер, [которые] небрежно исполняли послушание, много попортили дела, я взыскала и накричала на них, [а] они хотя и виноваты, но мне тоже наговорили разных колкостей. Была суббота, я собираюсь идти в церковь, но на душе очень тяжело, что они не просили прощения. Вспомнила я Ваши слова, что идти навстречу с примирением надо самой, я в церковь не могу так пойти – поднялась у меня буря внутри: «Не ходи, ты права. Иначе ты дашь им повод, они осмеют тебя и в дальнейшем они не будут повиноваться». Хотя трудно мне было, но все же пошла к ним в келью, отворила дверь и говорю: «Сестры, простите меня, Бога ради, я вас оскорбила». Они в ту же минуту бросились мне обе в ноги и начали извиняться. Но я еще не имею смирения (у меня от самолюбия подступили к горлу слезы), я не могла им слова сказать, но когда вернулась в свою келью, я первый раз в жизни испытала мир душевный и на деле я познала благодатное достоинство примирения.

– Хорошо ты, чадо, так поступила, осилила ты врага своим примирением, всегда ты старайся так поступать. Каждое доброе дело – оно делается с большими трудностями, а потом и самой приятно. Пускай и посмеются над тобой, кто не понимает духовной жизни.

– Дорогой отец! Я сама до сих пор, пока Вас не знала, я думала, что я живу так, как следует, но когда Вы мне все объяснили – и как нужно над собой работать, и проверять каждое дело и слово, движение сердца, ничего не скрывать, все описывать Вам или духовному отцу… Как мне трудно было привыкать к такой перемене! Вы меня снова возродили!

Без даты

– <…> Так, чадо, люби Бога паче всего земного.

– Я люблю Бога, но не такой крепкой любовью, как Вы говорите: я чувствую, что у меня разделяется любовь, я ни одной минуты не пропускаю, чтобы не думать о Вас, как Вы здоровы, трудно Вам, мало отдыху, народ беспокоит, пища не такая, какой Вы должны бы себя подкрепить, или давно не вижу. Душа рвется к Вам потолковать про жизненные неурядицы, или боязнь за самую драгоценную Вашу жизнь. Неужели это вред души или уменьшается любовь к Богу?

– Если ты утвердишь свое сердце в едином Боге, тогда и обо мне не будешь чрезмерно печалиться, а все предашь воле Божией, тогда за твою преданность и мне Господь окажет милость. Молитвы друг за друга – они так полезны! Иногда сам удивляюсь, что в моих немощах совершается сила Божия, значит, молитвы искренно преданных чад духовных мне помогают. Так, чадо, думы и заботы о мне растворяй молитвенным признанием преданности воле Божией, и они не будут во вред, а более утвердимся в святой любви, и в молитве друг [за] друга, как апостол пишет: молитеся друг за друга, яко да исцелеете [Иак. 5:16].

– Да, я верю, родной отец, что Ваши св[ятые] молитвы мне так в моей жизни помогают! Когда у меня случаются скорби или недоумения и разные испытания, я беру перо в руки, начинаю Вам все описывать, и в ту же минуту я чувствую облегчение. А уже когда от Вас ответ получу, то все скорби и испытания исчезают и жизнь снова оживляется, и я готова все терпеть, и люди те, которые мне столько представили неприятного, становятся дорогими благодетелями, и с удовольствием сделаешь добро и пойдешь им навстречу с примирением.

– Да, дорогое мое чадо, по вере и тебе дает Сам Бог облегчения и мир душевный; кто стремится исполнять волю старца своего, тот всегда будет беспечален. Держись сего послушания и будешь иметь мир в душе. <…>

Без даты. До осени 1909 года

Когда был батюшка о[тец] Нил в Москве и был у меня. Сидим за чаем, вдруг батюшка меня спрашивает: «Что же ты, чадо мое, ничего мне не говоришь, что тебе в мантию постригаться?». Я испугалась, не знаю, что и ответить, что я никогда не собиралась принять большой постриг, ужасно боялась, да и говорю: «Что Вы, дорогой батюшка, я никогда не намерена принять пострижение, [поскольку], по нерадению своему не могу быть хорошей, смиренной  монахиней, и слышала от монахинь, что нерадивый монах не узрит славы Божией. Эта мысль меня не допускает быть монахиней, лучше буду последней послушницей».

– А я тебе скажу вот что, чадо мое: сама не домогайся какими-нибудь происками получить мантию – она тогда будет тяжела, а если мать игумения назначит, то нет тебе моего благословения отказаться. Мантия есть образ смирения. Если ты в мантии, то не нужно гордиться, гордость всем вредит. А смирение во всем нужно. Так, чадо мое милое, если будет на то воля Божия, желаю тебе быть монахиней, но не гордиться ей [мантией], а паче смиряться: когда пойдешь в мантии – посмотри на нее, сколько она тащится по земле, и вспоминай свои грехи – такая же вереница грехов у меня, какой длинный хвост у мантии. Будь самой последней монахиней, монах есть исполнитель всех заповедей, а кому же они предписаны не исполнять? Так, чадо, желаю тебе принять мантию, как залог вечного спасения. Имей смирение, и в руках спасение будет.

Без даты. Конец 1910 года

– Вот, чадо, год прошел, как ты приняла мантию. Как ты, не раскаиваешься? Я потому спросил тебя, что ты особенно боялась.

– Нет, родной мой отец, раскаиваться я не раскаиваюсь, но перемену чувствую. Целый год я так себя чувствовала легко, в сердце какая-то особенная теплота. И радость, наивность детская и любовь ко всем особенная, но теперь я такого чувства и теплоты не ощущаю и нередко задумываюсь, что, наверное, я стала жить не по-монашески. Иногда начинаю малодушничать и унывать.

– Нет, чадо, я тебе и писал и опять скажу, что [не] надейся на сердечную теплоту и на духовную радость – все непрочно, а всегда будь готова следовать воле Божией. Нравится ли то нам, или нет, ты только не покидай Господа, а Он никогда не покинет тебя. Аще и мать забудет дитя свое, – говорит Он, – Аз не забуду тебя [ср.: Ис. 49:15]. А чем больше кто скорбей здесь несет, тем легче тому войти в то вечное Царствование. Малодушие и уныние неизбежно для тебя. Потому что никаких вольных скорбей не несешь, а ведь в Царство Небесное ничто скверное не внидет. Вот и очищает тебя Милосердный Господь унынием и поношением. Монах должен поношение пить как воду. Господь привлекает малодушных, посылая им утешение. Затем Он отнимает его и смотрит на тебя: кто ты – верная раба Его или лукавая, которая любит Господина только тогда, когда Он ее утешает? Вот ты тогда-то покажи искреннюю любовь неподкупной невесты Его. Но и это пройдет, и опять блеснет луч утешения. Но горе тебе, если ты вознесешься – враг видит, откуда ты получаешь, и старается отбить тебя от пастыря… Держись, а главное – смиряйся. Лишь потеряешь смирение и самоукорение, тогда прощай. Об том нечего скорбеть, что приходится и побранить и наказать – послушание твое такое. Только гнева не держи в сердце, а чем можешь – утешай, а кто будет упорничать, не уступать, оставь этого человека, уйди, если можно, пока гнев пройдет. И сказано: смятохся и не глаголах [Пс. 76:5]. Лучше пускай называют святошей и ханжой.

– А самолюбие-то кипит внутри…

– Внутри-то пускай кипит, да наружу-то [чтоб] не выходило. Много труда нужно, чтобы и внутри не кипело. Я когда был в Оптине, вот меня отбранил один брат ни за что, мне так стало обидно, я и пошел к старцу о[тцу] Амвросию и говорю ему: «Вот, батюшка, как меня оскорбил такой-то брат», – и жду, что старец его обвинит. А вышло дело не так. «А ты просил у него прощение?» – говорит старец. – «Нет, батюшка». – «Так поди и проси у него прощение». – «Да я же ни в чем не виноват…» – «Иди». А самолюбие-то, как у тебя, кипит во все поры. Отворил келью – бух ему в ноги, а он – мне, и сразу у него вид изменился, вместо гнева появилась братская любовь, – и старец в ладоши похлопал. – Наше взяло, врага победили! Так-то, милое чадо, хорошее и полезное – все трудом достается. Живи проще, имей смирение, считай себя хуже всех, нигде не выделяйся, а скорей назад пяться. <…>

Беседа духовная [1913 года 27 августа]

– <…> Батюшка, я желаю спастись, да живу плохо.

– Да ты и не погибла, благодари милосердие Божие, как ты сейчас живешь, задняя забывши, впредь простираяйся.

– До чего, батюшка, я прямо на себя удивляюсь, что так живу: нерадива, нисколько не успеваю в духовной жизни.

– Да так и нужно, чтобы не замечать. Плохое дело, когда будешь видеть, что живешь хорошо. Старайся по силе возможности поститься, молиться, никого не осуждать. Храни уста от празднословия, ни с кем не спорь, не настаивай на своем, старайся всем уступать, не делать зла ближним, прощай всех, кто будет просить прощение, не мучай их медлением, каждому очень тяжело, когда просят прощение, [а] их не прощают. Имей смирение, без оного нет спасения. Всегда нужно себя считать хуже всех, никогда не возносись в мыслях, [если] когда-либо сделаешь и доброе дело. А всегда говори: не нам Господи, не нам, но имени Твоему даждь славу [Пс. 113:9], а мне стыдение. И потом исполняй заповеди. <…> В Евангелии – Нагорная проповедь о блаженствах. Все будешь исполнять и с Божией помощию спасешь свою душу. Принуждай себя, чтобы всех любить, и тех, кто о нас с тобою и плохо говорит, возьми, да в чем-нибудь их поблагодари, эти люди нам дороги.

– В нашем спасении, батюшка, очень обидно, когда слышишь, [как] неправду говорят.

– А почему обидно? Потому, что в нас самолюбия еще много. Не будь его, мы бы радовались, когда [бы] нас поносили. И сказано: блажени есте, егда поносят вас, яко тех есть Царствие Небесное [ср.: Мф. 5:10–11].

Без даты

– Е., она, как видится, большая тебе помога в духовной жизни, только то не похвалю, что в церкви она тебя бранит: в храме не место празднословию, а [место] молитвы. Хорошо ты поступила, что с ней не стала говорить, и на следующий раз так поступай. Хотя и трудно, и стыдно против других выслушивать укоризны, зато для души спасительно и полезно, что нашу внутренность чистят. И потом до кельи провожала – все бранила, даже ты из терпения вышла, хотела отомстить горячей водичкой. Благодарение Господу, что ты удержалась от такого поступка. Совсем не по-монашески. Монашеский путь все терпит. Уступать, молиться за таких людей, они сами не сознают, что с ними вражьи искушения. А случается с нами за невнимание. Она, наверное, уверена, что поступает справедливо.

– Да когда же все кончится?! Ей будешь уступать – она никогда не оставит, все будет беспокоить.

– Нет, чадо, отстанет, как приучит тебя к терпению, к смирению, будешь принимать и укоризну, и похвалу одинаково. Сама же говоришь, как прочитала у Симеона Нового Богослова, что один [инок] на три года нанял [брата], чтобы его бранил, и сознала сама, что к тебе милость Божия, [что] задаром тебя бранят. Всегда и прибегай в таких случаях к святым книгам, они научат, как поступать. Да, милое чадо, не легко усовершенствоваться в монашеской жизни. Во внешней поскорее можно наладить, но что касается внутри себя наладить, сделаться настоящим монахом,– [требуются] многие годы и всегдашнее к себе внимание. Ежедневное испытание и непременная поверка духовному отцу – как хорошего, так и плохого. Ему виднее, что усвоить и от чего уклониться. <…>

– Чадо, как с тебя строго взыскать? У тебя послушание трудное и народное [многолюдное] и вижу, что у тебя есть стремление на лучшее, только почаще приступай к исповеди, да как можно люби своих подчиненных, старайся чем-нибудь утешить и за обидой не гоняйся, если и случится и нагрубят, поскорее их прости. Я, когда был в Оптиной пустыни, поначалу проходил послушания на кухне, а потом в просфорне, и вот меня невзлюбил старшой просфорник. Я все смирялся и молчал; бывало, всем даст по просфорке, а мне нет, так мне обидно, а после я узнал, что он меня боялся, чтобы я его место не занял, так он старался, чтобы меня поскорее выпроводить. Вот ни за что, с моей стороны [повода] не было, а терпеть мне много пришлось. Как-то ты мне тоже рассказывала, что терпела от своей старшой, а после – подумай сама: как тебе, так и мне все на пользу. Когда случается в жизни скорбное, в то время только видишь нападки, [оттого] и обида. Только по времени усмотришь, что на великую пользу. <…>

Без даты

– <…> скажи мне, чадочка, как ты тут поживаешь, все у тебя благополучно? Из писем вижу, что все идет чередом. Будешь смиряться, уступать всем – и все будет хорошо.

– Не похвалюсь, дорогой батюшка. Вот недавно меня очень оскорбила одна монахиня, так мне было обидно, я хотя и смолчала, но ужасно гневалась в душе. Простите меня, Бога ради.

– Чадо, при гневе ты даешь место диаволу, как серчание признаешь справедливым, в тот же момент враг входит в душу и начинает влагать мысль за мыслью, одна другой раздражительнее, и начинаешь гореть в гневе, как в пламени. Это адский пламень, а ты думаешь, что горишь от ревности по правде, тогда как во гневе никогда правды не бывает. Это своего рода прелесть в гневе, а кто подавляет тотчас гнев, тот рассеивает сию прелесть, а врага отражает, так же как в сердцах сильно ударяет кого в грудь.

– На днях мне пришлось много говорить в храме, не могу себя приучить, чтобы никогда не говорить, а после скорблю.

– В церкви стой, как Ангел – ни с кем не разговаривай и не оглядывайся, потому что церковь есть земное небо. Идя из церкви, читай «Богородице Дево, радуйся…» и ни с кем не говори, а то будешь подобна сосуду, который был полон, да дорогой расплескался. А когда говеешь, тогда особенно прилежно читай молитву Иисусову. Когда идешь приобщаться, то в эту обедню особенно смотри за собой, ни с кем не говори и никуда не обращай своих помыслов. Иди к Чаше с спокойной душой, призывая молитвы своего духовного отца. Бойся в храме смутить чью-нибудь душу. Ты идешь просить милости у Бога и в Его же храме оскорбляешь своего ближнего. Если, придя к человеку что-нибудь просить, станешь вертеться и смеяться, то он не поймет тебя и оскорбится, тем более нужно приходить с благоговением к Господу. Так-то, чадочка, запомни, что тебе советую усвоить. Я более желаю тебе спасения, чем себе. <…>

Беседа 8 января 1914 года

– Как ты поживаешь, мое чадо? Никто не обижает тебя?

– Нет, дорогой батюшка, мне больше приходится обижать, и тут же сама страдаешь.

– Это хорошо, что себя наказываешь, тогда Господь не накажет. Всегда смотри за движением сердца и приветы и огорчения принимай, как от руки Божией. Когда приходит из-за отказов или презрения недоброе движение в сердце, тут же исповедуйтесь Господу внутренне и браните себя и укоряйте до тех пор, пока из сердца выгоните чувство недовольства и поместите противоположное чувство: что так надо, что не того еще стою, и возблагодарите Господа за сей случай, посланный к вашему очищению. Занозы в сердце никогда не оставляй, она отгонит молитву и покой и много мрака поселит в душе. На первых порах осуди себя и прогони недоброе расположение. Учись побеждать страсти, а не быть ими побежденной. Как Господь сказал: побеждающему дам венец живота [см.: Откр. 2:10].

– Как мне хочется, дорогой батюшка, чтобы у меня в сердце не было презрения ни к кому, всем желать добра, сострадать в горе [и] скорбях.

– Для этого нужно очищение сердца, чтобы там не было мусора, гордости, тщеславия, презрения, злобы на тех, кто нам причинит неприятности. А что нужно для очищения сердца? Нужны труды, скорби, частые слезы, непрестанные молитвы, внутреннее во всем воздержание, чтение Слова Божия, но главное – частое покаяние и причащение Св[ятых] Христовых Таин. И ежедневное самоиспытание, и не делать ничего по своей воле без благословения. <…>

Без даты

– <…> Как ты поживаешь?

– Да плохо. Я смущаюсь, когда страсти во мне восстают и чувство против моего желания. Нелюбовь к сестрам, гордость в мыслях, досада на всех, вокруг видишь – все одна несправедливость, лесть, злоба, лукавое отношение – так сделается тяжело, а враг все более вооружает на всех.

– Не надо смущаться, когда в нас страсти восстают – нужно себя укорять, что много в нас неисправности, и старайся с Божией помощью в себе все подавлять, не давать ходу им наружу, не приходить в гнев, стараться в тот момент не оскорбить даже видом кого, и тогда страсти послужат нам не на вред, а на пользу и научат нас смирению и терпению.

– Случается, придет какая сестра, я ее приму сухо.

– Как один старец жил 50 лет в пустыне, и то не мог равно всех принимать. И пришли два брата и спросили: «Отче, если к тебе придут два – один тебя любит и расположен, а другой иногда злословил и укорял; равно ли их примешь?» – «Нет, одного по любви, а другого по заповеди, сказано: любите враги ваша [Мф. 5:44]». И ты принимай по заповеди, когда не достает любви. Не смущайся, и во святых есть страсти, только они боролись с ними. Только два были, которые совсем победили страсти: Ефрем Сирин и Симеон Х[риста] р[ади] юродивый.

9 января 1914 года, за полтора месяца до его кончины

Я смущалась холодности в молитве. Спросила я, почему иногда леность, нечувствие, рассеянность в труде. На молитве никак не можешь сосредоточиться, вникнуть в слова, усвоить умом и сердцем. Точно кто их вырывает.

– Это находит «столбняк», [как] называют св[ятые] отцы.

Спросила я, как его преодолеть.

– Нужно смириться, нужно, как мытарь смирился, несмотря [на то], что вошел в храм с грузом грехов. Как же смириться? Так сказать: «Поделом вору мука!» и за нерадение просить у Бога помощи: «Господи, Ты видишь мою немощь, я стою пред Тобою, как чурка, мне и хочется плакать за свои грехи, молиться, но своими силами я не могу ничего сделать. Помоги мне, немощной, согрей мое холодное сердце!» И Господь, видя твой труд и смирение, понуждение себя к молитве, воспламенит, согреет и твое сердце и [все] пойдет опять своим чередом. А смущаться этим не надо, а трудиться и понуждать себя к молитве нужно. Господь подаст молитву молящемуся. У Господа чего будешь просить, Он милостив и подаст. Проси молитву – молитву даст, проси смирения – смирение даст, терпения – терпение даст. А главное – Господь очистил бы наше сердце, на это да будет Его святая воля, когда Ему угодно. Опять повторю то, что нам нужно трудиться.

Без даты

Спросила я о келейных правилах. <…> когда за упущением время правила остаются неисполнены, я смущаюсь.

– Не надо смущаться, укори себя, а на другой день постарайся исполнить не то, что опустила, а что надлежит дню,– дорогой батюшка обеими ручками погладил меня по головке.– Да, чадо мое, не упирайся на внешние правила, как на твердый жезл, они мало дают пользы без смирения. Держись обеими руками за смирение, при смирении пойдет как по маслу монашеская жизнь, и [когда] опущение будет – не будешь смущаться. С нас Господь не взыщет за опущение внешних правил, а взыщет за оставление совсем правил. Иногда так бывает: сегодня не исполнил, и завтра, и третий день, да и скажешь: что ж делать, время нет – совсем и оставишь. Вот за это Господь и взыщет.

– Батюшка, а Вы с меня построже взыскивайте за нерадение.

– Чадочка, с тебя нельзя взыскивать, у тебя трудное послушание. Когда будет опущение, смирись, укори себя и Господь вменит тебе в правило, а главное – берегись осуждения, не говори ни про кого плохо, хотя и верно знаешь.

– Дорогой батюшка, теперь как кто пришел, то начинается беседа, что люди не так живут, все хуже нас. Уклониться неудобно и говорить нежелательно, как поступить не знаешь.

– Лучше молчи, а спросят, что молчишь, тогда скажи: «Да не знаю что сказать, сама во всем неисправна, совесть воспрещает разбирать чужие дела». В каждой беседе с людьми надо ограждать себя страхом Божиим и памятью о смерти, за каждое праздное слово дадим ответ в день судный. Так, Антониночка, чадо мое, бойся сего. <…>

Последние минуты у батюшки в келье

<…>

– Желаю тебе, милое чадо, здоровья, трудиться для своей святой обители во славу Божию, старайся иметь смирение, незлобие, всех любить и прощать, кто тебя обидит, никого не осуждать, всем уступать, более безмолвствовать. Внимай себе, чадо мое, старайся быть всегда в Боге, всегда считай себя виноватой, хотя и не виновата,– таких Господь любит и пошлет Свою благодать. Старайся очищать свое сердце, проверять каждый день, старайся чаще очищать свою совесть исповедью духовному отцу. Я тобой утешаюсь, желаю тебе так жить, как сейчас живешь. Держись, милое чадо, обеими руками за смирение, я сам всю жизнь держусь сего правила.

– Помолись за меня, дорогой отец, все усвоить Ваши слова.

– Молюсь, молюсь всегда за тебя. <…>

О посте

– Батюшка, мне бы хотелось бы в среду и пяток не кушать.

– Бог благословит.

– А прочие дни как?

– Понедельник – постное, остальные – что положено уставом, большего поста не надо, умеренность всегда держи. Бог нигде не сказал: аще постницы, то Мои ученицы, но: аще любовь имате между собою [ср.: Ин. 13:35]. И диавол никогда не ест и не спит, но все он, диавол, без любви и смирения. От одного поста и бдения из человека сделаешься, пожалуй, бесом.

– Батюшка, я пострижение приняла, а власяницы не ношу. Грешно.

– Вместо власяницы терпи скорби с любовью, не ропщи. Как один монах в Оптине часто приходил к кузнецу – монастырскому послушнику, и, не сказав старцу, неотступно убеждал его сковать ему втайне вериги, чтобы этим удручать тело для спасения души. Кузнец скрытно от брата сказал настоятелю. Настоятель сказал: «Когда придет опять просить вериг, то ударь его в щеку, если он со смирением перенесет – скуй ему вериги, а если осердится, то обличи его, говоря: научись прежде переносить обиды, тогда носи и вериги». Так и сделал кузнец, [а брат тот] не только осердился, но даже отомстил за себя. Подвиг терпения скорбей, обид и поношений выше всяких вериг и власяниц. Ибо Иисус Христос не дал нам заповеди о веригах и власяницах, но переносить обиды и любить обидящих, и молиться о них, и почитать их своими благодетелями. Вот, милое чадо, не скорби, что у нас нет на теле власяницы, только не унывай духом от внутренних скорбей – они нас доведут до вечного блаженства.

Без даты

– Батюшка, а что нужно, чтобы сердце было чистое? А то я чувствую, что у меня много в нем мусору.

– Для очищения сердца нужны великие труды и скорби, частые слезы, непрестанная молитва внутренняя, частое покаяние и Причащение Пречистых Таин и ежедневное самоиспытание: размышление о том, сколь чистым человек сотворен вначале.

– Нет, батюшка, это для меня не применимо.

– Почему?

– Послушание многолюдное, а что Вы сказали – для этого нужно самоуглубление.

– Да, оно отчасти так, но на народе скорее можно замечать неправильное движение сердца. Например, раздражилась на какую сестру, что не так она сделала, сейчас укори себя и проси у Бога внутренне прощение. Или станешь заставлять сделать какое дело, а она не станет делать, у тебя сейчас вспыхнет гнев на нее, ты готова кричать, наказать. Правда, чадо?

– Правда, дорогой батюшка. В день сколько раз случается.

– А когда будешь стремиться очищать свое сердце, то меньше будешь взыскивать с подчиненных за их проступки, и когда взыщешь, и то не будешь извинять себя, а будешь в них каяться, а со временем и замечания будешь делать с любовию, а не с гневом. Никакое нам с тобой послушание не помешает идти путем спасения. Сестрицы скорее помогут вычистить мусор, чем одна. На народе всякая соринка выплывает наружу. У одной, пожалуй, начнутся обольстительные привидения, только не от Бога, а вражье. Может каждый поверить, что [они] от благодати, а потом кто и скажет оскорбительное слово, уж ты не перенесешь его со смирением, потому что в тебе останутся в сердце самомнение и гордость, только она притаится до времени.

Вечером у батюшки в келье

– Дорогой отец, после Вас ни одному старцу не буду так предана, буду жить одна и ни с кем ни слова.

– Что же, ты себя совершенной видишь? – улыбнулся и говорит: – Думаю, что у тебя это сорвалось с языка, потому что ты не испытываешь: все получаешь, что тебе нужно в твоих недоумениях. Но когда останешься одна – придут смутительные помыслы по разным обстоятельствам жизни монастырской. Ведь они душу твою изгложат, пока не переговорите о них с кем-нибудь. А страстные помыслы придут: самовозношения, презорства, осуждения, недовольства, серчания, подозрения и другие. Что вы будете с ними делать? Их надо сказать кому-нибудь, либо иначе они засядут внутри и будут там расти и стареть. Нет, нет, я тебя не благословляю, тогда все дело духовное попортишь. Отдай себя тогда в ближайшее руководство отцу духовному – у тебя есть – и пересматривай всякий шаг свой и всякое дело свое келейное. <…>

В минуты малодушия

– Боже, заступник мой еси, Бог мой, милость моя. Помоги, помоги в час уныния моего. Что же принесу Тебе, Боже мой? Приношу Тебе, Господи, что имею: все грехи настоящие и прошедшие и будущие: окропи мя иссопом Крови Твоей. Многомилосердный и Человеколюбивый, Творче, Отче и Спасителю мой. Если же, как Ты Сам лучше знаешь, я слабо верую, утверди мя в вере. Помози моему неверию, я Твоя, а Ты мой, делай что хочешь со мною.