«Монашество – это счастье. Но это и крест»

С иеромонахом Петром (Бородулиным) мы знакомы с далеких студенческих лет, когда он был обычным студентом романо-германского отделения филфака Саратовского университета Павлом Бородулиным. Павел неплохо учился и в перспективе мог стать переводчиком или просто хорошо устроиться на работу по специальности. Но он поступил совсем по-другому: неожиданно для всех принял монашеский постриг. Сейчас он – батюшка, уже 13 лет как живет в саратовском Никольском монастыре, совершает службы, исповедует прихожан. Мы попросили отца Петра рассказать, как сформировалось в нем желание принять монашество и что стало поводом для такого выбора.

Если бы люди знали...

– Для многих светских людей монах – это своего рода неопознанный объект с туманными мотивами и неясными перспективами. Людям бывает совершенно непонятно, ради чего человек отказывается от мира, удовольствий, от возможности иметь детей, наконец.
– В одном патерике я однажды прочитал примерно следующее: «Если бы люди знали, какое это блаженство – быть монахом и какое блаженство ждет монаха, если он будет достоин Царства Небесного, то все пошли бы в монахи. Но если бы люди знали, какая духовная брань, какие искушения и скорби ждут монаха, – не пошел бы никто...» Монашество – это счастье, но это и крест. Да это часто можно сказать и о том, с чем имеешь дело, живя в миру: о работе, детях, семье. В жизни радости и горести всегда идут бок о бок.

– И люди принимают на себя монашеский крест именно потому, что Господь дает им почувствовать эту радость?
– Совершенно верно. Если Господь не откроет человеку, какое это счастье – пребывать с Ним, человек никогда не пойдет на то, чтобы принять монашество.

Помню, еще будучи послушником, накануне Рождества я отлучался по каким-то делам в город, а потом вернулся в монастырь. В храме стояли елки, было очень тихо и очень красиво. Мне стало так тепло и уютно после городского шума и суеты, и я подумал: «Никуда не уйду отсюда. Здесь – мой дом».

Однажды, также будучи еще послушником, увидев монахов, выходящих из алтаря в храм на полиелей, я ощутил в сердце какую-то особую радость, торжество, ликование: «Вот это, – думаю, – монахи! Вот это мощь! Вот это силища!»

Незадолго до пострига я испытал сильную внутреннюю борьбу: меня стали одолевать сомнения по поводу правильности моего выбора. Я взмолился Богу, чтобы Он указал мне верный путь. И вот как-то вскоре после того я шел по территории семинарии (в которой тогда учился), возвращаясь в общежитие. Вокруг было очень тихо, шума транспорта не было слышно, хотя семинария располагалась в центре города. Моросил мелкий дождь. Я тогда почувствовал необычную тишину, покой в душе и какой-то покров, защиту над собой. В голове вдруг возникла мысль: «Всего этого ты лишишься, если предпочтешь жизнь в миру». Я просто в ужасе отшатнулся от такой перспективы.

В жизни монаха бывают моменты, когда он с особой силой ощущает радость своего пребывания с Господом. Один из таких моментов – сам постриг. Мы, братия монастыря, всегда присутствуем на постригах других монахов, проходящих в нашей обители. И когда архиерей, постригая волосы на голове ставленника, называет его монашеское имя, у меня возникает такое чувство, какое, наверное, испытывают родители и родственники новорожденного младенца. Как будто я явился свидетелем чуда! Радость! Ликование! «Ура-а-а-а-а! Новый монах появился на свет! В нашем полку прибыло!..» И я думаю, что не только у меня одного, а и у всех присутствующих монахов бывает такое же чувство радости в сердце. Да и сердце самого новопостриженного переполняется радостью. Я думаю, что иначе, как небесной, эту радость назвать никак нельзя. А еще я знаю – знаю на собственном опыте, – что монаху в этот момент дается почувствовать ту радость и то блаженство, которые чувствуют ангелы в Царстве Небесном. На постригах мы все стоим как будто на небесах. Монашеский постриг – это рождение ангела. Монашество – это на самом деле ангельский чин...

А вот другая сторона медали. Сразу после пострига архиерей всегда говорит напутственное слово новопостриженному монаху. И вот однажды, после пострига одного нашего собрата, он сказал ему следующее: «Ты сейчас не знаешь даже сотой части тех искушений и скорбей, которые тебя ожидают...» Я, помню, подумал тогда: «Вот это обрадовал владыка брата Германа...» Но ведь так оно и бывает на самом деле. Господь не сразу «нагружает» монаха всеми теми скорбями, которые его ожидают, а с течением времени и по мере его духовного возрастания, крепчания. Чтобы монах мог их выдержать. А еще для того Господь так поступает, чтобы монах, почувствовав всю тяжесть монашеского креста, не ужаснулся, не впал в уныние и не пожалел о своем выборе. Потому что поначалу он действительно не готов понести скорби в «полном объеме».

«Свидетель Иеговы»

– Батюшка, а как вы пришли к вере?
– Когда я еще учился в университете в Саратове, у меня в городе Вольске, куда я на выходные приезжал домой, к матери, был друг. Он был иеговистом, а я – атеистом. Я тогда в верах не разбирался. Для меня что православный, что иеговист – всё одно было: попы, все эти разговоры о Боге... А у него была задача, поставленная перед ним руководством секты, – проповедовать определенное количество часов в день. И вот он «нарабатывал» со мной эти часы во время наших встреч и прогулок по лесу. О чем бы я с ним ни начинал говорить, он всё время сводил наш разговор к теме о Боге. Поначалу было интересно. Но однажды мне надоела его навязчивость, и я сказал ему: «Что ты пристал ко мне со своим Богом? Не нужен мне твой Бог. У меня всё есть: я сыт, обут, одет. Крыша над головой у меня есть. И образование тоже неплохое светит. Отстань от меня со своим Богом». А он дал мне почитать книгу, которая называлась «Жизнь – как она возникла: путем эволюции или путем сотворения?» В ней приводились весьма веские аргументы, развенчивающие теорию эволюции и утверждающие теорию сотворения мира Творцом. И это было моим первым шагом к вере: признание существования над нами Бога как Творца всего сущего. Но всё равно это оставалось на уровне идеи, на уровне ума. Эта книга не привела меня в храм.

Я пришел в храм, когда лишился всего того, на что так сильно уповал и чем хвастался тогда перед другом. Я бросил университет, поссорился с матерью и братом, лишился большинства друзей. И в какой-то момент почувствовал себя словно выброшенным из колеи. Университет я бросил, потому что не нашел в нем того, чего бессознательно искал. Меня всегда в жизни, начиная с юношеского возраста, сопровождало неуемное стремление найти что-то необычное, высокое, прекрасное, какой-то высший смысл. Стержень, вокруг которого всё вращается. Я искал в жизни идеал, пример идеального человека. Я искал то, что было над обычной жизнью. (Не буду скрывать, были у меня тогда и гордые устремления: я искал какого-то особенного знания, которое сделало бы меня сильнее и совершеннее.)

И сначала, как ни глупо это звучит, для меня таким идеалом были иностранцы. Тогда, в середине 1990-х, их было мало в Саратове. И я, наивный провинциал, встретив их тогда впервые, воспринимал их как инопланетян. Я думал, что это люди особенные: такие «суперлюди», уж они-то знают что-то особенное, они лучше нас, умнее. Но они, конечно же, оказались людьми самыми обыкновенными. Какое горькое разочарование меня тогда постигло...

После этого крушения ничто в жизни меня уже не привлекало: ни учеба, ни работа, ни возможность создать семью... С друзьями мы иногда говорили о Боге, но это было просто интересной темой, не более. А тут, после отчисления из университета, на меня такое уныние навалилось... Пойду, думаю, в церковь, поставлю свечку. Может быть, Бог поможет. Пошел... Поставил... Ничего особенного тогда не произошло. Но я реально ощутил облегчение, которое мне было так необходимо. Тяжесть проблем отступила. И я потом сходил в храм еще, и еще... Потом впервые исповедовался и причастился...

Жизнь такая – хоть в монастырь!

– Но ведь вы избрали монашество не потому, что получили облегчение от посещения храма?
.– Незадолго до этого я натолкнулся на статью «Беседа преподобного Серафима Саровского с Мотовиловым о цели христианской жизни», которая непонятно каким образом оказалась в книге по оздоровлению организма (!), а оздоровлением я тогда очень увлекался. Когда я дошел до того места, где преподобный Серафим объяснял Мотовилову каждое из проявлений Святого Духа, которые последний ощутил тогда на себе, на меня вдруг как будто озарение снизошло, аж мурашки пошли по коже... В уме возникла отчетливая мысль: вот то, что я ищу...

Со мной в одной комнате в общежитии жил парень, «неформал». Однажды он путешествовал автостопом по Сибири и попросился переночевать в какой-то женский монастырь. Его туда не пустили (конечно же), и он был очень зол на монахинь. И тут вдруг он говорит, что и в Саратове есть монастыри. Я опешил: как это? Мне всегда казалось, что монастыри бывают где-то далеко от городов, в лесах, в глуши.

Я понял, что надо что-то решать. Долго мучился и наконец в один прекрасный день отправился «за советом к батюшке». Пришел в храм иконы Божией Матери «Утоли моя печали», попросил позвать священника. Вышел отец Владислав Фролов, который сейчас служит в Казанском храме «на Улешах». Я пожаловался ему на свою горькую судьбу, сказал: «Жизнь такая, батюшка, что хоть в монастырь иди...» А он мне и говорит: «Ну вот и иди в монастырь! Игумен Мануил сейчас послушников себе набирает. Только в монастыре жить – это тебе не семечки грызть» (перед разговором с батюшкой я грыз семечки, и, видимо, от меня ими пахло). Так я оказался в Никольском монастыре.

Православное «тэквандо»

– Какими были первые впечатления от монастыря?
– Это рай на земле... Все мне представлялись святыми, даже матушки, которые пели на клиросе. Поначалу было очень легко: Господь на руках носил, как маленького ребеночка. Трудно стало потом, когда Господь дал понять, что время авансов прошло и пора учиться ходить самому.

– В чем проявлялось это «носил на руках»?
– Я чувствовал такую любовь Бога к себе, как будто вернулся наконец в родной дом. А потом стал замечать свои страсти, осознал, как глубоко они проросли в сердце. Понял, насколько я немощен без Божией помощи. Меня стали ранить другие люди; да и во мне самом с особой силой стали проявляться недостатки, чего раньше не было. Пришло время борьбы...

– Но ведь в монастыре люди не должны друг друга ранить...
– У каждого человека есть недостатки, страсти. Рано или поздно недостатки других людей начинают задевать тебя, уязвлять твое самолюбие, гордость. А твои недостатки ранят других, причиняют им боль. Этому-то мы здесь и учимся: как не ранить людей, как терпеть их и любить. Если ты решил нести брата как свой крест, примирился с необходимостью принять его и терпеть, ты победил с Божией помощью своего ветхого, страстного человека.

– Расскажите, если можно, подробнее об этой борьбе.
– Какие же именно подробности? Как порой вскипало сердце от обиды и злости? Бывало и такое. Но помогала молитва, учился на своих ошибках. Учился распознавать козни врага, готовиться к ним заранее. У каждого это сугубо индивидуальный опыт. Все зависит, во-первых, от того, какие люди тебя окружают, а во-вторых, от того, какие страсти в тебе живут. Это как в борьбе или в боксе. Только здесь твой соперник – невидимый бес, прекрасно разбирающийся в твоих страстях и слабостях.

– А чем искушения в монастыре отличаются от искушений в обычной жизни?
– Тем, что они более изощренные, более интенсивные и продолжительные. Если искушения в миру по интенсивности можно сравнить с палящим солнцем, то в монастыре это – плавильная печь.
Но не забывайте про охраняющую тебя благодать Божию. Если, конечно, ты радеешь о ее стяжании.

– Когда принимаешь постриг, нет ли страха, что оставляешь то, к чему уже нет возврата?
– Да, враг смущает подобными страхами, но помогает чувство уверенности, что ты приобретаешь несравненно большее, чем всё, что в мире. Ты становишься ближе ко Христу, Который любит тебя и Которого любишь ты. Ближе – в том смысле, что в монашестве ты уподобляешься Ему, становишься более похожим на Него.

– После пострига нет сомнений: а вдруг ты ошибся, и это не твой путь?
– Сомнения возникали гораздо позже, опять-таки – по вражьему действию, в виде помыслов. Когда «трещали кости» под тяжестью искушений. Когда впадал в уныние, оставлял борьбу и жил нерадиво. Тогда начинал малодушничать, а враг тут как тут. Нет, это мой путь, но чтобы на нем удержаться, необходима постоянная борьба с самим собой и с врагом-диаволом.

– Монаху дается новое имя. Почему?
– Потому что он как бы заново рождается. Он отрекается от мира, от своей прежней жизни в нем и от всего, что было связано с этой жизнью. Умирает для мира. Это третье рождение человека после его телесного рождения и крещения. Причем, как и в крещении, это рождение человека в новом качестве – в качестве сугубого почитателя Божия, сугубо прославляющего и восхваляющего Его, сугубо уподобляющегося Ему. И в качестве сугубого молитвенника за всех людей. А новое рождение требует и нового имени.

По поводу нового рождения и нового имени... Я написал прошение о зачислении меня в братию Никольского мужского монастыря 9 октября 1999 года, то есть в день своего рождения. А позже, незадолго до моего пострига, мать рассказала мне, что, когда мне было уже около двух лет, ее невестке (жене ее брата) приснился сон, как будто у моей матери родился сын, и она назвала его Петькой. Моя мать сказала ей тогда: «Что ты! Он ведь у меня Павел!»

И еще один случай. Прощенное воскресенье 2001 года. Я в саратовском Духосошественском соборе, где по традиции совершается вечерня, после которой архиерей просит прощения у духовенства своей епархии и у всех присутствующих в храме. Народу – не протолкнуться: храм набит битком. Протодиакон Михаил Беликов кадит храм во время пения стихир на «Господи, воззвах». Мы, двое иподиаконов, бежим впереди него и отодвигаем людей от стен храма, расчищая для него дорогу. Вдруг в спешке я задеваю за что-то головой. Оборачиваюсь – и вижу сильно раскачивающуюся лампаду, висящую на цепочках перед росписью на стене. Облегченно вздыхаю: слава Богу, не сбил! – и бегу дальше. Прибежал в алтарь, чувствую: что-то течет с волос по шее на ворот подрясника. Щупаю рукой: лампадное масло. Ах ты, досада какая!..
Через полтора или два года после этого случая, будучи уже монахом, ради интереса решил выяснить, перед какой же росписью висела та памятная лампада. Это была икона... апостола Петра!

– Человеку нецерковному порой кажется, что монах – это неудачник, который вместо того чтобы прилагать усилия и строить свою жизнь, уходит от проблем в монастырь...
– Впечатление о монахе как о неудачнике может сложиться, действительно, только у человека нецерковного. Не понимая, почему люди уходят в монастырь, он готов всех монахов – и прошлого, и настоящего – записать в неудачники. Прежде чем «прилагать усилия и строить свою жизнь», я хотел найти свое место в этой жизни, как и любой здравомыслящий человек. И теперь, когда я его нашел, я «прилагаю усилия и строю свою жизнь». Можно ли считать неудачником того, кто, ища свое место в жизни, оставил, как не подходящее ему, одно, другое, третье – и наконец нашел то, что искал? Я мог бы жить в миру, как обычный человек, но не желал, не лежало сердце. Для меня это было бы мучением.

Впрочем, многие в этом моем нежелании видят якобы неспособность. Я их не осуждаю. Просто сознание многих людей не вмещает причину ухода других в монастырь, и они придумывают этому уходу свои объяснения, причем, естественно, выгодные, удобные для себя и невыгодные для ушедших из мира в монастырь, выставляющие их непривлекательными. Да и как я смогу объяснить или описать людям то, ради чего ушел из мира, если они сами еще не почувствовали этого?

Кстати, если кого-то интересуют мои светские «удачи», то я впоследствии все-таки восстановился и закончил университет. Но учился я уже без желания и удовольствия: лишь бы закончить. Тогда я уже жил в монастыре, и учеба в университете была для меня своего рода отбыванием срока перед долгожданным выходом на свободу. Это был мой последний долг миру. Да и отдавал я его не по своей воле, а за послушание: по благословению духовного отца. Да, и еще одна «удача»: недавно я поступил в магистратуру по теологии при философском факультете СГУ.

С родственниками отношения у меня давным-давно наладились. Друзей и единомышленников у меня хватает. Что касается рода моих занятий, профессии, то я не вижу себя никем другим, кроме как священником, и получаю от священнослужения огромное удовлетворение.

Теперь по поводу ухода от проблем. В настоящее время у людей очень много проблем. Многие бегут от них в удовольствия, развлечения; многие начинают курить, выпивать, употреблять наркотики. Но это лишь усугубляет уже имеющиеся проблемы.

К Богу же приходят не для того, чтобы убежать от проблем, а для того, чтобы их решить. Люди часто приходят к Богу, в храм именно тогда, когда их постигает какое-то несчастье, горе, болезнь, смерть близких людей. Они приходят сюда за помощью, за утешением. Но из этого не следует, что все они жалкие неудачники, слабаки. Ведь горе и несчастье могут войти в жизнь любого человека, и лучше, чем с Божией помощью, он их никак не преодолеет. К тому же, проблем хватает и у нас, монахов; и их не меньше, чем у тех, кто живет в миру. Они просто другие.

Желающий именно убежать от проблем в монастырь и не желающий учиться их решать долго в монастыре не задержится. Потому что столкнется здесь с проблемами, куда более серьезными. Я уже говорил, что жизнь в монастыре – это постоянная, непрекращающаяся борьба с диаволом и с самим собой. И эта борьба требует, помимо всецелого упования на Бога, огромных внутренних усилий и огромной силы воли. Слабовольные и слабохарактерные здесь просто не выдержат.

Да, у меня были проблемы. Да, были неудачи. Но Господь помог мне их решить. И мне с Ним оказалось так хорошо, что я не захотел от Него уходить. Мне хватало Его одного. И я не хотел рассеиваться и отвлекаться от Него ни на кого другого и ни на что другое.

В монастыре я оказался не потому, что бежал от проблем. А потому, что Бог захотел, чтобы я стал монахом. И это именно Он устроил мой приход в монастырь, а не какие-то мои внешние удачи или неудачи меня подвигли. Попытка найти причины ухода человека в монастырь в каких-то внешних обстоятельствах его жизни – это заведомая ошибка. У человека могут быть какие-то качества души, какие-то природные способности, какие-то предпосылки к уходу из мира в монастырь; могут быть какие-то внешние обстоятельства, способствующие этому. Но не это всё приводит человека в монастырь. Быть человеку монахом или не быть – решает Бог. Бог, Которому открыто не только прошлое и настоящее, но и будущее человека. Поэтому внешние обстоятельства, в данном случае, не причина, а следствие Божиего решения насчет тебя, следствие Его Промысла о тебе.

– А как наступает тот момент, тот час, когда обычный – как все – человек чувствует, что его место – в монастыре?
– Во-первых, если ты стал верующим человеком и начал вести церковную жизнь, ты уже не такой, как все. А в монастырь ты уходишь тогда, когда становишься готовым, когда созреваешь для этого. Когда мир становится тебе чужим. Когда тебя не привлекает ничто из того, что ты мог бы иметь, живя в миру: учеба, семья, работа, карьера, материальная обеспеченность. Ты чувствуешь, что не удовлетворено твое искание Бога, твоя тоска по Нему, твое «скучание» по Нему. А оно во мне было: я искал Бога, сам того не сознавая. Жаждал встречи с Ним. Видимо, Бог вложил в меня эту тоску по Нему; и я не мог успокоиться, пока не нашел Его. А найдя Его, я захотел оказаться как можно ближе к Нему.

– Так кто же такие монахи, и что такое монашество?
– Монахи – это возлюбленные дети Господни, которые из любви к Нему оставили всё, что могли иметь, живя в миру. Это те, кто, не довольствуясь полумерами, всю свою жизнь безраздельно посвятили служению Богу и молитве за весь мир. Это те, у кого хватило мужества и решимости всё бросить и последовать за Тем, Кого они полюбили всей душой и всем сердцем... Монахи – это люди, отмеченные особой печатью Божией любви. Узнав Его любовь, они потеряли интерес ко всему, что в мире, и устремились к Нему, чтобы никогда не переставать ощущать эту любовь. Смысл всей их жизни – стремление к Нему. Они – избранники Божии. Но для Своих избранников Господь приуготовляет и крест особый. Помните, что сказал Господь апостолу Анании о Савле, будущем первоверховном апостоле Павле: «...он есть Мой избранный сосуд, чтобы возвещать имя Мое... И Я покажу ему, сколько он должен пострадать за имя Мое» (Деян. 9: 15–16)?

А монашество – это искусство из искусств. Искусство любви к Богу и ближнему. Оно же и бескровное мученичество, уподобляющее нас Христу.

беседовала Елена Балаян