Мученик Алексий Ворошин, Елнатский, Христа ради юродивый

Алек­сей Ива­но­вич Во­ро­шин ро­дил­ся в 1886 го­ду в се­мье бла­го­че­сти­вых кре­стьян Ива­на и Ев­до­кии Во­ро­ши­ных в де­ревне Ка­ур­чи­ха Юрье­вец­ко­го уез­да Ко­стром­ской гу­бер­нии[1]. Ме­ста эти из­вест­ны тем, что здесь в XVI ве­ке под­ви­зал­ся бла­жен­ный Си­мон Юрье­вец­кий[2]. Усерд­ная ли мо­лит­ва Алек­сея к бла­жен­но­му Си­мо­ну, бли­зость ли к ме­сту по­дви­гов его, но ока­за­лись сход­ны пу­ти бла­жен­но­го Си­мо­на и Алек­сея Ива­но­ви­ча, ко­то­ро­го в ме­стах его жиз­ни по­чи­та­ют за пра­вед­ность. Де­рев­ня Ка­ур­чи­ха рас­по­ло­же­на меж­ду клю­чи­ком бла­жен­но­го Си­мо­на Юрье­вец­ко­го и се­лом Ёл­нать: здесь, в Ни­коль­ском хра­ме, отец Алек­сея был ста­ро­стой. Ко­гда при­шло вре­мя Алек­сею же­нить­ся, он подыс­кал неве­сту и хо­тел бы­ло об­ру­чить­ся с ней, но неожи­дан­ное об­сто­я­тель­ство из­ме­ни­ло его на­ме­ре­ние. В те вре­ме­на мо­ло­дежь со­би­ра­лась по де­рев­ням на бе­се­ды. Бла­го­че­сти­вые лю­ди смот­ре­ли на эти бе­се­ды неодоб­ри­тель­но. Бы­ли там и рас­ска­зы неце­ло­муд­рен­ные, и воль­ное об­ра­ще­ние, и ве­се­лье за­ча­стую пе­ре­хо­ди­ло гра­ни­цы хри­сти­ан­ско­го бла­го­че­стия. И по­про­сил Алек­сей свою неве­сту не по­се­щать эти бе­се­ды, но де­вуш­ка не по­слу­ша­лась бла­го­ра­зум­но­го юно­ши. За­ду­мал­ся он: ес­ли, бу­дучи неве­стой, она не по­слу­ша­лась, то что же бу­дет, ко­гда она станет же­ной. И глуб­же за­ду­мал­ся – над вре­ме­нем, над про­ис­хо­дя­щим во­круг. Чут­кая ду­ша ощу­ща­ла, что ру­ши­лось устро­е­ние всей рус­ской жиз­ни, как бы кто мо­гу­чей ру­кой рас­ша­ты­вал все ее зда­ние. На­ча­лась Пер­вая ми­ро­вая вой­на и она уда­ри­ла по все­му со­кру­ши­тель­но. На вой­ну на­род ухо­дил од­ним – воз­вра­щал­ся дру­гим. И хо­тя вой­на шла да­ле­ко и недо­кат­чи­во бы­ло по­на­ча­лу ее эхо до глу­хих ко­стром­ских де­ре­вень, но серд­це твер­ди­ло, что быть бе­де! И бе­де боль­шой! От­ло­жил Алек­сей Ива­но­вич сва­тов­ство и по­шел в Кри­во­е­зер­скую пу­стынь. На ле­вом бе­ре­гу Вол­ги, на­про­тив древ­не­го Юрьев­ца, рас­по­ло­жи­лась ста­рин­ная пу­стынь, ос­но­ван­ная в XVII ве­ке в па­мять бла­жен­но­го Си­мо­на Юрье­вец­ко­го. С трех сто­рон окру­же­на она озе­ра­ми, с чет­вер­той – пес­ча­ны­ми воз­вы­шен­но­стя­ми. Два чу­до­твор­ных об­ра­за в пу­сты­ни – Иеру­са­лим­ской Бо­жи­ей Ма­те­ри, с ко­то­рым каж­дый год хо­ди­ли с крест­ны­ми хо­да­ми, и свя­щен­но­му­че­ни­ка Ан­ти­пы[3]. На­сто­я­тель мо­на­сты­ря при­нял юно­шу по­слуш­ни­ком. В те­че­ние го­да Алек­сей Ива­но­вич при­смат­ри­вал­ся к по­ряд­кам в мо­на­сты­ре и его уста­ву. Вер­нув­шись до­мой, он не стал жить в ро­ди­тель­ском до­ме, а по­ме­стил­ся в бань­ке. Вско­ре они с от­цом по­ста­ви­ли на ого­ро­де ке­лью. Все сво­бод­ное вре­мя Алек­сей от­да­вал мо­лит­ве, уеди­ня­ясь для это­го или в сво­ей ке­лье, или на клю­чи­ке бла­жен­но­го Си­мо­на. Во­да здесь сте­ка­ет по скло­ну глу­бо­ко­го овра­га, по­рос­ше­го со всех сто­рон гу­стым ле­сом, на­деж­но укры­вав­шим от по­сто­рон­них глаз. На­сту­пил март 1917 го­да, рух­ну­ли ве­ко­вые устои го­судар­ствен­ной жиз­ни Рос­сии, и эхо от это­го па­де­ния по­ка­ти­лось по всей зем­ле рус­ской. Не бы­ло в до­ре­во­лю­ци­он­ной Рос­сии на каж­дую де­рев­ню ис­прав­ни­ка, не сто­я­ла по­ли­ция по се­лам, да и вла­сти го­судар­ствен­ной в се­лах и де­рев­нях не бы­ло, а со­би­ра­лись кре­стьяне на мир­ские сход­ки и во­про­сы ми­ра ре­ша­ли са­ми. Но по­яви­лась в Пет­ро­гра­де но­вая власть и сла­ла ука­зы, чтобы и в се­лах об­ра­зо­вы­ва­ли та­кую же власть, сель­со­ве­ты. А власть, ес­ли уж и долж­на быть ка­кая, то не ина­че, как спра­вед­ли­вая, свя­тая. И ко­му и быть то­гда пред­се­да­те­лем сель­со­ве­та, как не Алек­сею Ива­но­ви­чу. Став пред­се­да­те­лем, он не пе­ре­ме­нил сво­их обы­ча­ев – по-преж­не­му мно­го мо­лил­ся, по­се­щал цер­ков­ные служ­бы, и ес­ли при­хо­ди­лось ре­шать ка­кие сель­ские во­про­сы, то он ре­шал их не вы­хо­дя из хра­ма. Через год в се­ло при­е­хал пред­се­да­тель сель­со­ве­та, на­зна­чен­ный из го­ро­да, и Алек­сей Ива­но­вич, оста­вив эту долж­ность и по­чти вся­кое со­при­кос­но­ве­ние с ми­ром, уеди­нил­ся в сво­ей ке­лье, це­ли­ком от­дав­шись по­дви­гу по­ста и мо­лит­вы. Так про­шло де­вять лет. В 1928 го­ду он при­нял по­двиг юрод­ства. Те­перь бла­жен­ный жил, где при­дет­ся, оде­вал­ся в лох­мо­тья, ни­кто не знал, где он но­чу­ет, и все­гда его по­яв­ле­ние бы­ло для кре­стьян неожи­дан­но­стью. То вдруг возь­мет и в са­мый раз­гар кре­стьян­ских ра­бот начнет хо­дить по по­лям, ме­ряя их пал­кой и ме­шая ра­бо­те. Ви­дя его неле­пое по­ве­де­ние, кре­стьяне сме­я­лись на ним, но он не об­ра­щал на это вни­ма­ния. Рас­сер­жен­ные, они ста­ли гнать его, бла­жен­ный ухо­дил, а за­тем воз­вра­щал­ся и все по­вто­ря­лось сна­ча­ла. Про­шел год, и на этих по­лях по­явил­ся со­вет­ский чи­нов­ник, и все то­гда вспом­ни­ли Алек­сея Ива­но­ви­ча. Еще ни­кто из кре­стьян не знал, что бу­дут вы­сы­лать, да и по­нять это бы­ло труд­но, – как это те­бя из тво­е­го соб­ствен­но­го до­ма без ка­кой бы то ни бы­ло ви­ны вы­го­нят, – а бла­жен­ный уже хо­дил по се­лам и пре­ду­пре­ждал тех, кто бу­дет вы­слан. Ко мно­гим его стран­но­стям при­вык­ли за год кре­стьяне, но та­ко­го еще не бы­ло. Го­лый идет Алек­сей Ива­но­вич по Пар­фе­но­ву, на­прав­ля­ясь в го­сти к тор­гов­цам-са­пож­ни­кам Алек­сан­дру Сте­па­но­ви­чу Та­ла­ма­но­ву и Дмит­рию Ива­но­ви­чу Со­ло­до­ву. Ди­ви­лись та­ко­му со­бы­тию кре­стьяне, ди­ви­лись тор­гов­цы. Немно­го про­шло вре­ме­ни, и в се­ло при­е­ха­ли пред­ста­ви­те­ли вла­стей и вы­вез­ли иму­ще­ство тор­гов­цев до по­след­ней лож­ки и ис­под­не­го бе­лья. Раз­де­тые сто­я­ли хо­зя­е­ва у сво­их до­мов, ко­то­рые им те­перь не при­над­ле­жа­ли, не имея пра­ва ни­че­го из них взять. Бы­ва­ло, при­дет бла­жен­ный в ка­кое-ни­будь се­ло, вы­бе­рет дом и на­чи­на­ет его ме­рить. Су­е­тит­ся, счи­та­ет. И так на­ме­ря­ет, та­кую на­зо­вет несу­раз­ную циф­ру, что ни под ка­кой раз­мер не под­хо­дит. Окру­жа­ю­щие смот­рят, сме­ют­ся. Но про­хо­дит вре­мя, и хо­зя­и­на до­ма аре­сто­вы­ва­ют и да­ют ему срок – столь­ко лет, сколь­ко на­зва­но бы­ло бла­жен­ным. Зи­ма. Небо свер­ка­ет прон­зи­тель­ной го­лу­биз­ной, осле­пи­тель­но си­я­ет солн­це, плы­вут по небу чуть ро­зо­ва­тые об­ла­ка. И толь­ко до­ро­га тем­не­ет по­сре­ди бе­ло­снеж­ных по­лей. Пу­сты­нен в этот час путь. Лишь нуж­да по­го­нит ко­го из до­му. Оди­но­ко вы­де­ля­ет­ся фигу­ра бла­жен­но­го, ко­то­рый по­спеш­но идет по до­ро­ге в де­рев­ню Се­ред­ки­но. Без еди­ной тря­пи­цы на те­ле, на­прав­ля­ясь к до­му, где жи­вет Ана­ста­сия с му­жем Ген­на­ди­ем. Взо­шел на крыль­цо, ле­гонь­ко по­сту­чал. Ана­ста­сия от­кры­ла и ед­ва с ку­ла­ка­ми не бро­си­лась: – У, бес­стыд­ник! Да ко­гда же ты пре­кра­тишь нас по­зо­рить! – Мол­чи, ба­ба, – оста­но­вил ее Ген­на­дий и при­гла­сил Алек­сея Ива­но­ви­ча в дом, а за­тем, по­вер­нув­шись к жене, стро­го, се­рьез­но ска­зал: – Дай ему са­мую луч­шую одеж­ду, ка­кая у нас есть. Одеж­да бы­ла при­не­се­на, Алек­сей Ива­но­вич одел­ся, рас­про­щал­ся с хо­зя­е­ва­ми и вы­шел на ули­цу. Здесь, непо­да­ле­ку от крыль­ца, он раз­дел­ся, ак­ку­рат­но сло­жил на сне­гу одеж­ду и по­шел из де­рев­ни; дол­го недо­уме­ва­ли хо­зя­е­ва, об­на­ру­жив ее. А в кон­це зи­мы при­шли пред­ста­ви­те­ли вла­сти вы­го­нять их из до­ма. Вы­гна­ли в ниж­нем бе­лье, не раз­ре­шив взять да­же лег­кой одеж­ды. Вспом­ни­ла те­перь Ана­ста­сия бла­жен­но­го: – Да что же он пря­мо то­гда не ска­зал! – со­кру­ша­лась она. В дру­гой раз Алек­сей Ива­но­вич при­шел к сест­ре Анне. И не го­во­ря ни сло­ва, стал со­би­рать ве­щи. Хо­дил по ком­на­там, что-то разыс­ки­вал, а что на­хо­дил, скла­ды­вал на стол. И как на­брал­ся пол­ный стол, он схва­тил шап­ку и убе­жал. По­ня­ла Ан­на, что это ка­кой-то знак, пред­ве­стие, что эти ве­щи на­до от­дель­но хра­нить, и спря­та­ла их по­даль­ше; ко­гда при­шла ко­мис­сия и ото­бра­ла иму­ще­ство, толь­ко эти ве­щи и со­хра­ни­лись. Лю­бил бла­жен­ный за­хо­дить в лес­ное се­ло Се­ле­зе­не­во, лю­бил бы­вать в Пар­фе­но­ве, боч­ком спус­ка­ю­щем­ся к ре­ке Ёл­нать. Здесь в од­ном до­ме он хра­нил ме­шок с кни­га­ми. За­хо­дил бла­жен­ный к Боб­ко­вым – по­си­деть, чаю по­пить, от­дох­нуть. Но од­на­жды, вой­дя в дом, Алек­сей Ива­но­вич не сел за стол и чай пить не стал, а за­брал­ся на печ­ку. Ле­жит он на пе­чи и мол­чит. Мол­чат и хо­зя­е­ва – при­вык­ли уже здесь к его стран­но­стям. По­ле­жав неко­то­рое вре­мя, он со­шел вниз, вы­шел на крыль­цо, сел на верх­нюю сту­пень­ку и си­дя спу­стил­ся по лест­ни­це. За­тем взо­брал­ся на сто­я­щую во дво­ре те­ле­гу и лег. Ле­жал и чуть слыш­но сто­нал. Дол­го ли он так ле­жал – неиз­вест­но, но ко­гда вы­шли по­смот­реть, его уже не бы­ло. Через две неде­ли хо­зяй­ка до­ма, вы­ни­мая из пе­чи боль­шой чу­гун с ки­пят­ком, опро­ки­ну­ла его весь на се­бя и об­ва­ри­лась так, что не мог­ла ид­ти. С крыль­ца ей при­шлось си­дя спус­кать­ся, а уже вни­зу ее под­ня­ли и по­ло­жи­ли на те­ле­гу, и ча­са два еще она про­ле­жа­ла, преж­де чем от­вез­ли в боль­ни­цу. При­няв по­двиг юрод­ства, бла­жен­ный те­перь мо­лил­ся стоя на па­пер­ти. В это труд­ное вре­мя ста­ро­стой хра­ма, по еди­но­душ­но­му ре­ше­нию при­хо­жан, был из­бран Па­вел Ива­но­вич Бай­дин. Он ро­дил­ся в се­ле Ёл­нать в бла­го­че­сти­вой кре­стьян­ской се­мье. Ко­гда вы­рос, кре­стьян­ство­вал в сво­ем хо­зяй­стве, а ко­гда его ото­бра­ли, стал ра­бо­тать в кол­хо­зе. И стран­но ему бы­ло ви­деть, как мно­гие из ни­че­го не зна­ю­щей, не име­ю­щей опы­та жиз­ни мо­ло­де­жи, на­зна­чен­ные на­чаль­ни­ка­ми, не жа­ле­ют ни лю­дей, ни ско­ти­ну, ни зем­лю. Од­на­жды во вре­мя служ­бы во­шел в храм бла­жен­ный Алек­сей – на го­ло­ве шап­ка, в зу­бах па­пи­рос­ка. Он по­шел по хра­му, за­ло­жив ру­ки за спи­ну, не об­ра­щая ни на ко­го вни­ма­ния. При­хо­жане рас­те­ря­лись. Про­шло вре­мя... и вла­сти рас­по­ря­ди­лись за­крыть храм. При­зва­ли Пав­ла Ива­но­ви­ча и по­тре­бо­ва­ли от хра­ма клю­чи. И не то чтобы нуж­ны бы­ли эти клю­чи сель­со­ве­ту, но храм на­до бы­ло за­крыть как бы по же­ла­нию ве­ру­ю­щих, а для это­го по­лу­чить клю­чи доб­ро­воль­но. Па­вел Ива­но­вич от­ка­зал­ся от­дать без­бож­ни­кам клю­чи от свя­ты­ни, за что был аре­сто­ван и за­клю­чен в Ки­не­шем­скую тюрь­му. Бу­дучи уже в пре­клон­ном воз­расте, он не пе­ре­нес тя­гот след­ствия и скон­чал­ся. Те­ло ис­по­вед­ни­ка бы­ло от­да­но род­ствен­ни­кам и по­гре­бе­но на клад­би­ще се­ла Ёл­нать. По­сле аре­ста ста­ро­сты храм за­кры­ли, и по нему дерз­ко рас­ха­жи­ва­ли ра­бо­чие в шап­ках, с па­пи­ро­са­ми в зу­бах. Дым и чад сто­я­ли в осквер­нен­ном хра­ме – вла­сти пе­ре­стра­и­ва­ли его под клуб. Ви­дя стран­ное по­ве­де­ние Алек­сея Ива­но­ви­ча, мно­гие гна­ли его и сме­я­лись над ним. По де­ревне он шел, бы­ва­ло, со­про­вож­да­е­мый маль­чиш­ка­ми, вся­че­ски ста­рав­ши­ми­ся ему до­са­дить. Хо­дил бла­жен­ный все­гда в од­ном и том же длин­ном каф­тане до ко­лен, а ес­ли ему да­ри­ли ка­кую одеж­ду, он тут же ее от­да­вал. Несколь­ко раз вла­сти аре­сто­вы­ва­ли Алек­сея Ива­но­ви­ча и на­прав­ля­ли в ко­стром­скую пси­хи­ат­ри­че­скую боль­ни­цу, но вся­кий раз вра­чи при­зна­ва­ли его здо­ро­вым и от­пус­ка­ли. Од­на­жды шел Алек­сей Ива­но­вич вскрай по­ля. По­го­да сто­я­ла ти­хая, небо без­об­лач­ное. Му­жи­ки с ба­ба­ми жа­ли на по­ле лен. Оста­но­вил­ся бла­жен­ный непо­да­ле­ку от му­жи­ков и вдруг, по­ка­зав на небо и со­кру­шен­но по­ка­чав го­ло­вой, се­рьез­но, гром­ко ска­зал: – Ой, мо­ли­тесь Бо­гу! Ой, как за­гре­мит! Как за­гре­мит! Мо­ли­тесь Бо­гу! И ни­че­го не по­яс­няя – даль­ше по­шел. А му­жи­ки это вспом­ни­ли, ко­гда на­ча­лась Фин­ская вой­на и их взя­ли на фронт. За­дол­го до мас­со­во­го за­кры­тия и раз­ру­ше­ния церк­вей бла­жен­ный Алек­сей мно­гим го­во­рил, что на­сту­пит вре­мя, ко­гда в Рос­сии по­чти все хра­мы бу­дут за­кры­ты, но Гос­подь по­шлет лю­тую ка­ру, вой­ну, и лю­ди оч­нут­ся, и часть хра­мов сно­ва бу­дет от­кры­та. Но то­же нена­дол­го: в 60-м го­ду на­сту­пит но­вое го­не­ние, сно­ва бу­дут за­кры­вать хра­мы, и все ис­тин­но ве­ру­ю­щие по­не­сут то­гда мно­го скор­бей. Не скры­ты бы­ли от бла­жен­но­го и об­сто­я­тель­ства его кон­чи­ны. За пят­на­дцать лет до сво­ей смер­ти по­до­шел он как-то к сест­ре Анне и ска­зал: – А ты мне ла­пот­ки при­го­товь. – Так возь­ми, – от­ве­ти­ла она, не по­няв, что не о на­сто­я­щем ча­се он го­во­рит. Через пят­на­дцать лет имен­но ей при­шлось по­ку­пать лап­ти, в ко­то­рых бла­жен­ный был по­ло­жен в гроб. Анне Бе­зе­ми­ро­вой из Ка­ур­чи­хи, ко­гда та бы­ла еще ре­бен­ком, бла­жен­ный го­во­рил: – Дай чет­верть, дай чет­верть... – Что та­кое Алек­сей Ива­но­вич го­во­рит?.. – сму­ща­лась де­воч­ка. Объ­яс­ни­лось это через мно­го лет, ко­гда она вы­шла за­муж за пья­ни­цу, ко­то­рый ча­стень­ко по­вто­рял те сло­ва. В 1931 го­ду вы­сла­ли Ни­ко­лая Ва­си­лье­ви­ча, те­стя Дмит­рия Ми­хай­ло­ви­ча (пле­мян­ни­ка Алек­сея Ива­но­ви­ча). Был он уже в пре­клон­ных ле­тах, и се­мья не ча­я­ла его уви­деть жи­вым. Как-то при­шел Алек­сей Ива­но­вич к пле­мян­ни­ку. До­ма бы­ла толь­ко же­на его Ан­на Ни­ко­ла­ев­на. Бла­жен­ный не лю­бил быть без де­ла и здесь быст­ро на­шел се­бе за­ня­тие и, ка­за­лось, весь в него по­гру­зил­ся, не го­во­ря ни сло­ва; Ан­на Ни­ко­ла­ев­на уже и за­бы­ла, что он здесь. А бла­жен­ный вдруг под­нял го­ло­ву и как бы невзна­чай, меж­ду де­лом, спро­сил: – Ко­ля не со­би­ра­ет­ся до­мой? – Ка­кой Ко­ля? – не по­ня­ла она. – Да па­па, – про­сто от­ве­тил бла­жен­ный. Та от неожи­дан­но­сти ру­ка­ми всплес­ну­ла. – Да что ты, дя­дя Ле­ша, раз­ве он мо­жет те­перь с Ура­ла при­е­хать? – А мо­жет быть... мо­жет быть... – за­дум­чи­во по­ка­чал го­ло­вой бла­жен­ный. Через день Ни­ко­лай вер­нул­ся до­мой. Ко­гда у Ан­ны Ни­ко­ла­ев­ны ро­дил­ся сын, то по­сколь­ку де­ло бы­ло пе­ред зим­ним Ни­ко­лой, мла­ден­ца ре­ши­ли на­звать Ни­ко­ла­ем. Алек­сея Ива­но­ви­ча при­гла­си­ли быть крест­ным, он со­гла­сил­ся. За­пряг­ли ло­шадь и от­пра­ви­лись в цер­ковь – кре­стить. Бла­жен­ный не по­ехал, по­шел по сво­е­му обык­но­ве­нию пеш­ком. Мла­ден­ца кре­сти­ли; через два дня со­би­ра­лись празд­но­вать день его Ан­ге­ла. Не за­ме­ти­ли, как по­явил­ся в этот день в до­ме сво­е­го крест­ни­ка Алек­сей Ива­но­вич. Мол­ча во­шел, по­сто­ял и, ни сло­ва не го­во­ря, лег на пол, ру­ки сло­жил на гру­ди и ле­жал ти­хо, буд­то и впрямь нежи­вой. С недо­уме­ни­ем и рас­те­рян­но­стью гля­де­ли род­ные на Алек­сея Ива­но­ви­ча. Но он так же ти­хо ушел, ни­че­го не ска­зав. И за­бы­ли про это Ан­на Ни­ко­ла­ев­на с му­жем. Вспом­ни­ли толь­ко через со­рок два го­да, ко­гда Ни­ко­лай был най­ден мерт­вым в го­род­ском са­ду Ки­неш­мы, и они уви­де­ли его ле­жа­щим в той са­мой по­зе, в ка­кой ле­жал ко­гда-то бла­жен­ный. Идет бла­жен­ный Алек­сей по до­ро­ге и мо­лит­ву по­ет. Впе­ре­ди пу­стая до­ро­га, и по­за­ди – ни­ко­го. Но зна­ет уже бла­жен­ный, что ска­чет на ло­ша­ди вслед за ним пле­мян­ник его, Ни­ко­лай. Из род­ных он был ему бли­же всех. С ма­ло­лет­ства был ря­дом – и ко­гда бла­жен­ный в от­дель­ной ке­лье под­ви­зал­ся, и ко­гда был пред­се­да­те­лем сель­со­ве­та... А те­перь и сам Ни­ко­лай пред­се­да­тель сель­со­ве­та в Жу­ков­ке. И при­нуж­да­ют его вла­сти, чтобы он за­крыл храм, буд­то по же­ла­нию ве­ру­ю­щих. Но зна­ет бла­жен­ный, что не за­кро­ет пле­мян­ник хра­ма, устра­нит­ся от это­го де­ла и да­же на крат­кое вре­мя в тюрь­му по­па­дет. По­том бу­дет вой­на, вой­на страш­ная – и в ка­ких толь­ко смер­тель­ных об­сто­я­тель­ствах не при­дет­ся ему по­бы­вать, и вез­де мо­лит­ва дя­ди его огра­дит. Пе­ред са­мой от­прав­кой на фронт бла­жен­ный Алек­сей явит­ся ему – уже по­сле кон­чи­ны сво­ей – и ска­жет: – Не бой­ся, Ко­ля, я все­гда бу­ду с то­бой. Вер­нув­шись по­сле вой­ны до­мой, Ни­ко­лай за­ду­ма­ет раз­ве­стись с же­ной, и ему сно­ва то­гда явит­ся бла­жен­ный. Возь­мет его за ру­ку, под­ве­дет его к две­ри ком­на­ты, от­кро­ет ее, и за нею он уви­дит свою же­ну. По­ка­зы­вая на нее, бла­жен­ный ска­жет: – Вот, это я те­бе же­ну при­вел. И вслед за этим ис­чезнет. Ис­чез­нут и у Ни­ко­лая мыс­ли оста­вить же­ну. Впро­чем, до все­го это­го бы­ло еще дол­го, шел толь­ко 1936 год. Ска­чет Ни­ко­лай по пу­стой до­ро­ге. Смот­рит, кто-то зна­ко­мый впе­ре­ди. Уж, не дя­дя ли? Дав­но он, за­ня­тый сель­со­вет­ски­ми де­ла­ми, его не ви­дел. Вид­но, неспро­ста эта встре­ча. При­бли­зил­ся, ход за­мед­лил. Мол­ча по­шли. Ни­ко­лай мол­чит – что он бла­жен­но­му мо­жет ска­зать? И бла­жен­ный мол­чит. И вдруг, как бы пе­ре­би­вая ход соб­ствен­ных мыс­лей, Алек­сей Ива­но­вич спро­сил: – А ты, Ко­ля, при­дешь ме­ня хо­ро­нить? – А ты раз­ве со­би­ра­ешь­ся уми­рать? – уди­вил­ся тот. И бы­ло че­му – Алек­сею Ива­но­ви­чу ед­ва ми­ну­ло пять­де­сят, был он кре­пок и ни­чем не бо­лел. Гля­нул на него бла­жен­ный взгля­дом та­ким, точ­но же­лал, чтобы Ни­ко­лай на­все­гда эту встре­чу за­пом­нил. А за­тем мах­нул ру­кой и ска­зал: – Да нет, ка­кой уми­рать! – и быст­рей за­ша­гал. Через год Ни­ко­лай нес гроб с те­лом Алек­сея Ива­но­ви­ча на клад­би­ще. При­бли­жа­лось два­дца­ти­ле­тие со­кру­ше­ния рос­сий­ской го­судар­ствен­но­сти. Шли аре­сты. Алек­сей Ива­но­вич знал, что аре­ста ему на этот раз не ми­но­вать и из тюрь­мы не вый­ти. И хо­тел он в по­след­ний раз пой­ти по­про­щать­ся с до­мом, с род­ны­ми. Со­брав скуд­ное свое иму­ще­ство в ме­шок, он на­пра­вил­ся в Ка­ур­чи­ху. Кру­гом по­ля, лес да­ле­кий, не вид­ный с до­ро­ги глу­бо­кий овраг, ис­точ­ник бла­жен­но­го Си­мо­на Юрье­вец­ко­го, Ёл­нать пе­ре­ли­ва­ет­ся се­реб­ря­ны­ми блест­ка­ми. Пе­рей­дя неглу­бо­кий овра­жек, Алек­сей Ива­но­вич по­до­шел к до­му. На ого­ро­де сто­я­ла его ке­лей­ка – пу­стая те­перь, нежи­лая, в ро­ди­тель­ском до­ме Дмит­рий Ми­хай­ло­вич и Ан­на Ни­ко­ла­ев­на с детьми. Это был май 1937 го­да. Бла­го­уха­ни­ем и пе­ни­ем птиц раз­ли­ва­лась над зем­лею вес­на. Уви­дев на пле­че Алек­сея Ива­но­ви­ча ме­шок, Ан­на Ни­ко­ла­ев­на спро­си­ла: – Ну, Алек­сей Ива­но­вич, со­всем при­хо­дишь к нам жить? Тот ни­че­го не от­ве­тил, вы­ло­жил из меш­ка ве­щи, рас­по­ря­дил­ся, ко­му что от­дать. По­чув­ство­вав необык­но­вен­ное, при­тих­ли до­маш­ние. А бла­жен­ный вплот­ную сел к печ­ке, го­ло­ву к ней при­сло­нил и ти­хонь­ко за­пел:

В вос­кре­се­нье мать-ста­руш­ка к во­ро­там тюрь­мы при­шла.Сво­е­му род­но­му сы­ну пе­ре­да­чу при­нес­ла..

Ан­на Ни­ко­ла­ев­на ру­ка­ми всплес­ну­ла: – Ой, Алек­сей Ива­но­вич, опять ты эту пес­ню за­пел, опять, на­вер­ное, бу­дут гнать?.. По­обе­да­ли вме­сте, за­тем бла­жен­ный, по­мо­лил­ся, низ­ко-низ­ко по­кло­нил­ся до­маш­ним и ска­зал: – За все я вам упла­чу, Дмит­рий Ми­хай­ло­вич, за все я вам упла­чу! – И при­ба­вил: «Чай при­дешь ме­ня хо­ро­нить-то?» – Да что ты, дя­дя Ле­ша, про по­хо­ро­ны; я еще рань­ше те­бя умру. – Нет, при­дешь! – уве­рен­но от­ве­тил бла­жен­ный. И еще до утра они раз­го­ва­ри­ва­ли, а утром Алек­сей Ива­но­вич по­про­щал­ся и от­пра­вил­ся в Пар­фе­но­ве, где его уже под­жи­да­ли, чтобы аре­сто­вать. Ка­ме­ры Ки­не­шем­ской тюрь­мы в те го­ды бы­ли пе­ре­пол­не­ны из­бы­точ­но – свя­щен­ни­ки и мо­на­хи, ста­ро­сты хра­мов и по­движ­ни­ки бла­го­че­стия, ве­ру­ю­щие жен­щи­ны, не по­же­лав­шие от­дать в без­бож­ную кол­хоз­ную упряж­ку ни се­бя, ни де­тей, и де­ти, по го­лод­ной кол­хоз­ной жиз­ни пы­тав­ши­е­ся про­кор­мить­ся ко­лос­ка­ми с кол­хоз­но­го по­ля. И разо­ряв­шие стра­ну ком­му­ни­сты, и кос­не­ю­щие в пре­ступ­ле­ни­ях во­ры, и за­ко­ре­не­лые убий­цы. Все они бы­ли пе­ре­ме­ша­ны и втис­ну­ты в ка­ме­ры. Алек­сея Ива­но­ви­ча по­ме­сти­ли к пре­ступ­ни­кам. Эти ка­ме­ры бы­ли по­доб­ны ва­ви­лон­ско­му пле­ну, ки­то­ву чре­ву, и бла­жен­ный мо­лил­ся те­перь днем и но­чью. Ни­кто не знал, ко­гда он спал и ко­гда ел, скуд­ный свой па­ек он по­чти весь раз­да­вал. – Де­душ­ка, да ты, на­вер­ное, ку­шать хо­чешь? – спра­ши­ва­ли его со­ка­мер­ни­ки. – Ку­шай­те, ку­шай­те, это все для вас, – от­ве­чал Алек­сей Ива­но­вич. Об­ви­нить бла­жен­но­го бы­ло не в чем, и сле­до­ва­те­ли, чтобы он ого­во­рил се­бя, при­бе­га­ли к пыт­кам – ста­ви­ли его бо­сы­ми но­га­ми на рас­ка­лен­ную пли­ту. Вско­ре мол­ва о стран­ном уз­ни­ке об­ле­те­ла тюрь­му, и ее на­чаль­ник при­шел во вре­мя до­про­са по­гля­деть на бла­жен­но­го. – Все го­во­рят, что ты свя­той, – ска­зал он, – ты что ска­жешь? – Ну, ка­кой я свя­той. Я греш­ный, убо­гий че­ло­век. – Это пра­виль­но. У нас свя­тых не са­жа­ют. Свя­тые пре­ступ­ле­ний не со­вер­ша­ют, а ес­ли по­са­ди­ли, так зна­чит есть за что. Те­бя за что по­са­ди­ли? – Так Бо­гу угод­но, — крот­ко от­ве­тил бла­жен­ный. На­сту­пи­ло мол­ча­ние, ко­то­рое сам же Алек­сей Ива­но­вич пре­рвал: – Что ты со мной го­во­ришь, ко­гда у те­бя до­ма несча­стье! На­чаль­ник тюрь­мы уди­вил­ся, но до­мой не по­спе­шил, а ко­гда при­шел, то уви­дел, что же­на его по­ве­си­лась. С это­го вре­ме­ни он стал ис­кать слу­чая от­пу­стить бла­жен­но­го на сво­бо­ду. Но Гос­по­ду бы­ло угод­но, иное. Из­му­чен­ный пыт­ка­ми, про­быв чуть бо­лее ме­ся­ца в след­ствен­ной ка­ме­ре, бла­жен­ный Алек­сей по­пал в тю­рем­ную боль­ни­цу и здесь скон­чал­ся. Те­ло его на три­на­дца­тый день бы­ло от­да­но род­ствен­ни­кам и по­гре­бе­но на од­ном из клад­бищ го­ро­да Ки­неш­мы. 12 (25) сен­тяб­ря 1985 го­да чест­ные остан­ки бла­жен­но­го бы­ли пе­ре­не­се­ны в храм се­ла Жар­ки. В на­сто­я­щее вре­мя мо­щи бла­жен­но­го на­хо­дят­ся в Свя­то-Вве­ден­ском жен­ском мо­на­сты­ре го­ро­да Ива­но­ва.

Игу­мен Да­мас­кин (Ор­лов­ский)

«Му­че­ни­ки, ис­по­вед­ни­ки и по­движ­ни­ки бла­го­че­стия Рус­ской Пра­во­слав­ной Церк­ви ХХ сто­ле­тия. Жиз­не­опи­са­ния и ма­те­ри­а­лы к ним. Кни­га 2». Тверь. 2001. С. 329–340

При­ме­ча­ния

[1] Ныне Юрье­вец­кий рай­он Ива­нов­ской об­ла­сти. [2] Бла­жен­ный Си­мон скон­чал­ся в 1584 го­ду и был по­хо­ро­нен в Юрье­вец­ком Бо­го­яв­лен­ском мо­на­сты­ре, с 1741 го­да став­шем при­ход­ской цер­ко­вью. Бла­жен­ный при жиз­ни и по кон­чине про­сла­вил­ся мно­же­ством чу­дес. В 1635 го­ду пат­ри­ар­ху Иоси­фу бы­ло по­сла­но жи­тие бла­жен­но­го Си­мо­на, на­пи­сан­ное по рас­ска­зам лю­дей, знав­ших бла­жен­но­го. Пат­ри­арх бла­го­сло­вил "ра­ди тер­пе­ли­во­го жи­тия и чу­дес бла­жен­но­го Си­мо­на... на­пи­сать лик его икон­ным пи­са­ни­ем на дос­ке, с си­я­ни­ем во­круг го­ло­вы... и по­чи­тать его с про­чи­ми свя­ты­ми". Служ­бы бла­жен­но­му Си­мо­ну сна­ча­ла пра­ви­ли по об­щей Ми­нее, а с 1666 го­да по осо­бо со­став­лен­ной. В 1722 го­ду го­род Юрье­вец по­се­тил ар­хи­епи­скоп Ни­же­го­род­ский Пи­ти­рим, к епар­хии ко­то­ро­го то­гда от­но­сил­ся го­род. Он об­ра­тил вни­ма­ние на гроб­ни­цу бла­жен­но­го Си­мо­на и за­пре­тил от­прав­лять ему служ­бы как свя­то­му, а при­ка­зал петь по нему па­ни­хи­ды, за­брав с со­бой и жи­тие. В 1741 го­ду сно­ва ста­ло об­суж­дать­ся в Свя­тей­шем Си­но­де де­ло о бла­жен­ном Си­моне, вви­ду об­на­ру­жен­ных ико­но­пис­ных изо­бра­же­ний пра­вед­ни­ка. Чем кон­чи­лось де­ло, оста­лось неиз­вест­ным, по­то­му что все до­ку­мен­ты, к нему от­но­ся­щи­е­ся, хра­ни­лись в кон­сис­тор­ском ар­хи­ве в Ко­стро­ме и бы­ли уни­что­же­ны по­жа­ром 1887 го­да. В се­ре­дине XIX ве­ка са­мо со­бой воз­ро­ди­лось по­чи­та­ние бла­жен­но­го, на­шли спи­сок его жи­тия и со­став­лен­ную ему служ­бу. Был от­крыт до­ступ и к са­мой гроб­ни­це. Во вре­мя го­не­ний от без­бож­ни­ков храм был за­крыт, а зда­ние от­да­но под му­зей. В на­сто­я­щее вре­мя храм воз­вра­щен Рус­ской Пра­во­слав­ной Церк­ви. [3] В трид­ца­тых го­дах на этом ме­сте бы­ла сеть конц­ла­ге­рей, за­клю­чен­ные ко­то­рых стро­и­ли пло­ти­ны и ка­на­лы на Вол­ге. Ныне Кри­во­е­зер­ская пу­стынь и часть го­ро­да Юрьев­ца за­топ­ле­ны.

Ис­точ­ник: http://www.fond.ru