Преподобномученица Дария Зайцева, послушница

Святитель Филарет (Дроздов), митрополит Московский и Коломенский, родился в Коломне, образование получил в Коломенской и Троицкой духовных семинариях. Преподавал в Троицкой духовной семинарии. В 1808 г. пострижен в монахи. С 1812 г. – ректор Санкт-Петербургской духовной академии. В 1817 г. хиротонисан во Епископа Ревельского, а в 1819 г. – Архиепископа Тверского. С 1821 г. и до самой смерти подвизался на Московской кафедре.

Преподобномученица Дария родилась в 1870 году в селе Богослово Рязанской губернии в семье крестьянина Петра Зайцева. С детства возлюбив Господа, она в ранней юности решила удалиться от мира с его соблазнами и лукавством и служить своему Небесному Жениху. Девятнадцати лет ушла она в Борисоглебский женский Аносин монастырь в 30 верстах от Москвы, в 15 верстах от Звенигорода, на реке Истре, где подвизалась до самого закрытия обители советской властью в 1928 году. Неизвестно с достоверностью, что побудило Дарью выбрать для жительства именно этот монастырь, но к тому времени Аносина пустынь была процветающей, образцовой общежительной пустынью как по укладу жизни, так и по духовным своим достижениям. Обитель славилась прежде всего своим подвижничеством. Ее монахини нередко становились настоятельницами других монастырей и общин. Многие известные духовники направляли своих духовных чад в Аносино, зная, что именно там они получат помощь в монашеском подвиге и духовное окормление. Вообще Аносинский монастырь часто называли «женской Оптиной пустынью»: здесь также было развито старчество – традиция духовного окормления монашествующих, особенно новоначальных сестер. Каждая из них вручалась опытной монахине – старице, и отношения между ними строились на взаимном доверии, без чего невозможно стяжать смирение и послушание – начало всех других христианских добродетелей.

Обитель в Аносино, удаленная от человеческого жилья и мирской суеты, была пустынью не только по названию. По территории монастыря никто из посторонних вообще не ходил, даже с родственниками сестры могли встречаться лишь за оградой монастыря – в гостинице. По уставу в обители не допускалось наемного труда. Все работы, вплоть до изготовления обуви, сестры выполняли самостоятельно. При этом запрещалось ходить в мир «за сбором» (то есть за милостыней на нужды монастыря). Труда в монастыре было много, но столько, чтобы он не препятствовал молитве. Уставные, долгие службы начинались глубокой ночью. Келейно же сестры упражнялись в молитве Иисусовой. Дабы ничто не отвлекало сестер от внутреннего делания, в кельях не было даже освещения (кроме лампадки перед иконами). Общежительный устав избавлял насельниц от излишних попечений и вместе с тем приучал к смирению и нестяжательности. По кельям не позволялось иметь ничего лишнего, только самое необходимое, никто ничего не мог получить от мира.

Люди, опытные в духовной жизни давно заметили, что для монаха чрезвычайно важен период новоначалия, ибо направление, полученное при начале пути, накладывает отпечаток на весь дальнейший путь подвижника и его духовное устроение. В те годы, когда Дарья пришла в Аносино, настоятельницей монастыря уже в течение пяти лет была игумения Иоанна, почитаемая за свою строгую подвижническую жизнь, молитвенность, духовную мудрость, ревностную любовь к уставным богослужениям. Как настоятельница игумения Иоанна была строга. Принимая в обитель сестер, она предупреждала о трудности монастырской жизни и о необходимости полного разрыва с миром, даже брала с них подписку до смерти безвыходно пребывать в монастыре, не разрешала никаких поездок и отпусков на родину. «Большая польза, - объясняла она родственникам, приезжавшим просить отпустить к ним инокиню - всем, если сестра останется в монастыре, всем миром помолимся за болящего или умершего, а выйдя из обители сестра порассеется в миру, прежней уже не вернется». Вела матушка старческое окрмление и всемерно заботилась, дабы насельницы обители не проводили времени праздно. В то же время строгость настоятельницы в отношении духовного уклада монастырской жизни не была ни черствостью, ни жестокостью. К сестрам она была милостива, как мать, а они благоговели перед своей игуменией. Сама отличаясь сосредоточенностью и бдительным вниманием к движениям своего сердца, она приучала и сестер всегда ходить пред очами Божиими. «С Богом ли ты идешь, душечка?» - таково было неизменное приветствие сестрам этой опытной подвижницы, стяжавшей дар непрестанной молитвы Иисусовой. По свидетельству епископа Арсения (Жадановского), «святое сродство» объединяло ее душу с душой известного старца Зосимовой пустыни схиигумена Германа (Гомзина), который «время от времени проведывал ее с целью поучиться монашеству и поутешиться беседою». Игумения Иоанна стояла во главе монастыря около сорока лет (1879–1918-1919?) и преставилась в возрасте 90 лет уже после революции. Естественно, что возвышенное духовное устроение Матушки нечувственно передавалось и ее духовным чадам.

До революции 1917 года Борисоглебская Аносинская обитель была процветающей. В ней подвизалось около 180 монахинь и послушниц, хозяйство было хорошо налажено, здесь производили почти все виды сельскохозяйственных работ, занимались вышивкой и другими рукоделиями. Как уже упоминалось, молитвенный и трудовой день в Аносино начинался глубокой ночью. Чередная сестра с билом обходит монастырь, будя сестер к полунощнице. Сестры тихо, одна за другой, молча идут к храму. Входят, делают три поясных поклона Господу, а потом глубокие поклоны сестрам – направо и налево, и сразу идут на свои места. Мантийные монахини стояли на возвышенном с деревянным полом месте, находившемся вдоль стен – от одного придела до другого. Против алтаря у западной стены – место матушки игумении. Рядом с ней по обе стороны стояли казначея и благочинная. Послушницы стояли в передних рядах, за ними – инокини. Схимницы находились у западной стены в углу в левом приделе. Во время служб никто не сходил с места, не разговаривал, не поворачивался по сторонам. Не было такого, чтобы кто-то без причины не пришел или опоздал на службу. Это было невозможно и всем сразу заметно, ибо пустовало бы место. Во время службы не полагалось прикладываться к иконам, ставить свечи, раскланиваться или подходить к матушке под благословение в неурочное время – вообще, не допускалось никаких лишних движений в храме, которые бы могли создавать суету, мешали бы сосредоточиться. В церковь сестры ходили в полном облачении. В отношении монашеского одеяния были заведены очень строгие порядки. С самого основания монастыря по замыслу его первоначальницы игумении Евгении (Мещерской) не полагалось шелковой или шерстяной одежды, не было ни одной пары галош, которые в начале XX века служили скорее признаком состоятельности, нежели служили по своему прямому назначению – круглый год сестры носили кожаные полусапожки, шитые в монастыре, только зимой на выезд в лес выдавали валенки. Ни у кого, даже у матушки игумении, не было шерстяных вязаных кофт или пуховых платков, носили ватные безрукавки и простые теплые черные шали. Во время трапезы сестры сидели не только молча, но даже не поворачивали головы. Слышно было лишь чтение поучения. На послушаниях тянули четки, перебирали картошку, яблоки – все молча, каждый молился про себя. Никто не видал сестер праздно стоящих или о чем-то разговаривающих. По чужим кельям ходить не полагалось. Не было слышно в обители недовольного, раздражительного или повелительного тона, вообще громкого голоса, смеха.

В таком благоустроенном монастыре и проходила свой подвижнический путь послушница Дария. Трудилась она на общих послушаниях, особенно часто приходилось ей носить для монастырских нужд воду с реки Истры, протекающей под высоким монастырским холмом по живописной лощине, или из источников, которых множество в окружающем лесу. Многие годы терпеливо и безропотно трудясь на монастырских послушаниях, послушница Дария вела жизнь смиренную, ничем внешне не выделяясь из среды единонравных сестер. Она не домогалась высших должностей и званий, памятуя о том, что не место и не одежда красят человека. Послушница Дария, почти сорок лет работая Господу, служа Ему верой и правдой, не унывала и не роптала на то, что старшие, испытывая терпение и кротость этой искренней рабы Божией, медлили постригать ее в иноческий чин. Она твердо помнила сказания древних патериков о том, как, случалось, добросовестные послушники по смерти являлись облаченными в великую схиму, в то время как нерадивые схимники оказывались лишенными ее. Поэтому все внимание усердная послушница старалась уделять внутреннему устроению, чтобы явиться – не перед пристрастным и близоруким взором человеческим, но лишь пред очами Отца Небесного – истинным, внутренним монахом, неоскверненно нося свои пустыннические ризы, «в неистлении кроткого и молчаливого духа».

После революции Аносин Борисоглебский монастырь существовал еще десять лет. В 1923 году, уже при большевиках, он отметил свое столетие. Его последняя перед закрытием игумения Алипия (1875–1942; в миру Мелания Петровна Таишева, духовная дочь схиигумении Фамари (Марджановой), в схиме – Евгения), приняв обитель в цветущем состоянии, всеми силами старалась сохранять монастырский дух и уклад жизни на прежнем высоком уровне. Но притеснения от властей не могли не сказаться: монастырь был обложен тяжелыми налогами. Инокини всегда много работали, но ровно настолько, чтобы обеспечивать себя: устав обители не позволял им иметь ничего лишнего, так как главной в их жизни была молитва. Теперь же, чтобы платить налоги, пришлось расширять хозяйство – стали разводить свиней, стегать одеяла, вязать на специально приобретенных машинах чулки и пуховые вещи на продажу, разводить для этого пуховых кроликов. Питание ухудшилось, сестры стали уставать. Пришлось, не сокращая служб, переносить их с ночного на более удобное утреннее время. Новых сестер из мира стало поступать мало, но до самого закрытия все еще оставалось около 130 инокинь и послушниц.

Весной 1928 года из Павловской слободы в монастырь приехали представители власти и потребовали, чтобы через час в трапезной были собраны все сестры. Когда все собрались, приезжие оповестили насельниц, что отныне они будут именоваться не монастырем, а трудовой артелью. Но уже в конце июня приехали снова и арестовали матушку, двух священников и еще четырех сестер. Арестованных повезли в Москву, а остальным приказали через три дня освободить монастырь. Сестры разошлись кто куда, но еще до этого, не дожидаясь их ухода, кельи монахинь заняли местные жители, так что последние дни они ночевали в трапезной на полу.

После закрытия монастыря послушница Дария поселилась в селе Холмы Истринского района, где прислуживала в Знаменской церкви. По воспоминаниям местных жителей, вместе с Дарией прибыли еще две монахини, но вскоре они куда-то ушли, а Дарья прижилась при храме. Жила она в церковной сторожке. В 1934 году ее избрали церковной старостой. Одна из местных жительниц вспоминает, что в те годы ее, восьмилетнюю девочку, мама водила к матушке Дарье, чтобы та помолилась и помазала святым маслом больные ножки девочки, ребенок от этого получал облегчение в своей болезни.

2 марта 1938 года послушница Дария была арестована Истринским отделением милиции и заключена в камеру предварительного заключения, а через некоторое время переведена в Таганскую тюрьму в Москве. На следующий день состоялся допрос.

— Дайте показания о вашей контрреволюционной агитации, проводимой вами среди населения Холмы, — потребовал следователь.

— После прихода к власти коммунистов нам, православным, жить стало хуже, стали нас притеснять, закрывать церкви. Пересажали в тюрьму всех священников, диаконов, монашествующих. Вот я приготовила себе вещи и ожидала, когда меня посадят... В 1937 году зимою приходили ко мне в сторожку женщины деревни Холмы, где я вела разговор без всякой на то злобы, что нужно больше молиться Богу и просить, чтобы Бог помог избавиться нам от власти и послал нам другую. При этой власти стало жить очень тяжело крестьянам и к нам крестьяне в церковь не ходят, забыли Бога. Вот нам и послана такая власть, и в Законе Божием написано. Власть сейчас делает гонения на крестьян и православных, и я умру за Веру и Батюшку Царя...

— Почему вы недовольны существующим строем и проводите контрреволюционную деятельность?— Недовольна я существующим строем лишь потому, что закрывают церкви и делают гонения на религию и православных, поэтому смириться существующим строем не могу.

8 марта 1938 года тройка НКВД приговорила послушницу Дарию (Зайцеву) к расстрелу. Послушница Дария была расстреляна 1/14 марта 1938 года на полигоне Бутово под Москвой и погребена в общей могиле. Вскоре был закрыт и разорен и Знаменский храм с.Холмы, ставший родным для матушки Дарии.

Пронеслись над Святой Русью годы лихолетья, по молитвам новомучеников забрезжили сквозь тучи солнечные лучи, согревая землю, обильно орошенную их святой кровью. В великом сонме новомучеников Российских была прославлена и преподобномученица Дария (Зайцева). В 1992 году возобновилась иноческая жизнь в разоренном Борисоглебском монастыре. За последние годы из руин воссозданы Троицкий храм и привратная церковь Святителя Димитрия Ростовского. Отстраивается церковь Анастасии Узорешительницы. В 2006 году Патриархом Алексием II освящен храм-часовня Святой царицы Тамары, возведенный на кладбище деревни Аносино. Благоустроены сестринские корпуса, при обители устроен приют для девочек, налаживается крепкое монастырское хозяйство. Богослужения в обители совершаются ежедневно: с 6 часов утра – утренние молитвы, полунощница, в 8.00 - Божественная Литургия, в 17.00 – вечернее богослужение. День и ночь читается Неусыпаемая Псалтирь с поминовением о здравии и упокоении православных христиан. Восстанавливается и Знаменская церковь с.Холмы.

Внимайте убо себе, людие российстии! – взывает святая Церковь. –Пробави бо Господь ныне милость Свою нам: потоцы крове мученик изсякоша, пленения от власти безбожных свободихомся, попрании храмы Божии возставляются. Бежим всемерно приражения греховнаго, да не паки гнев Божий наведем на ся и не будут нам последняя горша первых. (Стихира «на хвалитех» службы святителю Тихону, Патриарху Московскому).