Преподобный Дионисий Радонежский

Краткое житие преподобного Дионисия, архимандрита Радонежского

Пре­по­доб­ный Ди­о­ни­сий, уро­же­нец г. Рже­ва, млад­ший совре­мен­ник пер­во­го рус­ско­го пат­ри­ар­ха Иова, ро­дил­ся во вто­рой по­ло­вине XVI ве­ка. По­лу­чив мо­на­стыр­ское вос­пи­та­ние и ра­но остав­шись си­ро­той, Ди­о­ни­сий при­нял по­стриг и вско­ре был по­став­лен на­сто­я­те­лем Ста­риц­ко­го Успен­ско­го мо­на­сты­ря. Са­мо­зва­нец со­слал свя­ти­те­ля Иова в Ста­ри­цу. Пре­по­доб­ный Ди­о­ни­сий встре­тил его с по­че­том, по­до­ба­ю­щим свя­ти­тель­ско­му са­ну.

В 1610 г. ар­хи­манд­рит Ди­о­ни­сий стал на­сто­я­те­лем Тро­и­це-Сер­ги­е­вой Лав­ры. Это про­изо­шло в смут­ное вре­мя. Лав­ра бы­ла в оса­де. Пре­по­доб­ный Ди­о­ни­сий воз­гла­вил ор­га­ни­за­цию обо­ро­ны. На­ря­ду с ке­ла­рем Лав­ры Ав­ра­ами­ем Па­ли­цы­ным пре­по­доб­ный стал ав­то­ром воз­зва­ний к рус­ско­му на­ро­ду, вско­лых­нув­ших осво­бо­ди­тель­ное дви­же­ние.

Ав­то­ри­тет Ди­о­ни­сия был очень ве­лик. Ему был по­лу­чен непро­стой труд по ис­прав­ле­нию бо­го­слу­жеб­ных книг. К несча­стью, бы­ли у пре­по­доб­но­го и вра­ги. Они вос­поль­зо­ва­лись воз­мож­но­стью об­ви­нить прп. Ди­о­ни­сия в ис­ка­же­нии пе­ре­во­дов бо­го­слу­же­ния (в част­но­сти, об­ря­да Кре­ще­ния). Пре­по­доб­ный был под­верг­нут аре­сту и пыт­кам. Од­на­ко он все ис­пы­та­ния сно­сил со сми­ре­ни­ем и стой­ко­стью. Лишь воз­вра­ще­ние из пле­на пат­ри­ар­ха Фила­ре­та и при­езд Иеру­са­лим­ско­го пат­ри­ар­ха поз­во­ли­ли пе­ре­смот­реть при­го­вор Ди­о­ни­сия. Ди­о­ни­сий был пол­но­стью оправ­дан. Скон­чал­ся прп. Ди­о­ни­сий 12 мая 1633 го­да. Вся его жизнь бы­ла об­раз­цом мо­на­ше­ско­го слу­же­ния.

Полное житие преподобного Дионисия, архимандрита Радонежского

Пре­по­доб­ный Ди­о­ни­сий Ра­до­неж­ский ро­дил­ся в г. Рже­ве Твер­ской гу­бер­нии. Во Свя­том Кре­ще­нии ему бы­ло на­ре­че­но имя Да­вид. В Ка­шин­ском уез­де Твер­ской гу­бер­нии есть се­ло Зоб­ни­но; ве­ро­ят­но, ро­ди­те­ли пре­по­доб­но­го Фе­о­дор и Иули­а­ния про­ис­хо­ди­ли из это­го се­ла, от на­зва­ния ко­то­ро­го и по­лу­чи­ли свою фа­ми­лию – Зоб­ни­нов­ские. Еще во дни дет­ства Да­ви­да ро­ди­те­ли пе­ре­се­ли­лись в со­сед­ний го­род Ста­ри­цу, где отец при­нял ста­рей­шин­ство над ям­ской сло­бо­дой. Ино­ки оби­те­ли Ста­риц­кой Гу­рий и Гер­ман, нау­чив­шие гра­мо­те от­ро­ка, рас­ска­зы­ва­ли о доб­ро­де­тель­ном жи­тии его. С юных лет от­ли­чал­ся он доб­ро­той, кро­то­стью и лю­бо­вью к чте­нию свя­щен­ных книг, имел сми­ре­ние и про­сто­ту сер­деч­ную свы­ше обы­чая че­ло­ве­че­ско­го. Пре­небре­гая дет­ски­ми иг­ра­ми, в стра­хе Бо­жи­ем при­леж­но вни­мал уче­нию и со­блю­дал в серд­це сво­ем рев­ность к до­бро­де­те­лям. Его ду­хов­ный отец, по име­ни Гри­го­рий, ди­вил­ся его сми­ре­нию и креп­ко­му ра­зу­му, ибо внут­рен­ни­ми оча­ми про­зрел име­ю­щую в нем быть бла­го­дать Свя­та­го Ду­ха и не раз го­во­рил сво­им ду­хов­ным де­тям: «По­смот­ри­те, ча­да, на се­го сы­на мо­е­го по ду­ху, ко­то­рый и сам бу­дет ог­нем ду­хов­ным для мно­гих».

Мно­го тер­пел юный Да­вид оскорб­ле­ний от сверст­ни­ков ра­ди сво­е­го сми­ре­ния, да­же и са­мые уда­ры, как ино­гда слу­ча­лось от буй­ных де­тей, ко­то­рые до­са­до­ва­ли, что он не хо­чет раз­де­лить с ни­ми игр. Но он все пе­ре­но­сил с кро­то­стью и ста­рал­ся по воз­мож­но­сти от них укло­нять­ся, имея непре­стан­но в устах сво­их имя Бо­жие. Ко­гда на­учил­ся гра­мо­те и до­стиг со­вер­шен­но­го воз­рас­та, по­нуж­де­ни­ем ро­ди­те­лей, хо­тя и про­тив же­ла­ния, дол­жен был всту­пить в брак. За свое бла­го­че­стие был ра­но удо­сто­ен са­на свя­щен­ни­че­ско­го и опре­де­лен в цер­ковь Бо­го­яв­ле­ния в се­ле Ильин­ском, при­над­ле­жав­шем Ста­риц­кой оби­те­ли, за 12 верст от го­ро­да. Но через 6 лет скон­ча­лась же­на его Вас­са и двое сы­но­вей-ма­лю­ток Ва­си­лий и Кос­ма. То­гда уже он, сво­бод­ный от мир­ских за­бот, оста­вил дом свой, при­шел в Ста­ри­цу, при­нял мо­на­ше­ство с име­нем Ди­о­ни­сия в оби­те­ли Бо­го­ма­те­ри, под­ви­за­ясь о сво­ем спа­се­нии.

Го­ря­чо лю­бил Ди­о­ни­сий книж­ное уче­ние. И слу­чи­лось ему од­на­жды быть в Мос­кве для цер­ков­ной по­тре­бы. И во­шел он на торг, где про­да­ва­лись кни­ги. Некто из быв­ших на тор­гу, взи­рая на юность и бла­го­леп­ное ли­цо его, по­мыс­лил о нем лу­ка­вое и стал дер­зост­но оскорб­лять его сло­ва­ми, го­во­ря: «За­чем ты здесь, мо­нах?» Но не сму­тил­ся инок и не озло­би­лось серд­це его; воз­дох­нув из глу­би­ны ду­ши, крот­ко ска­зал оскор­би­те­лю. «Да, брат, я точ­но та­кой греш­ник, как ты ду­ма­ешь обо мне. Бог те­бе обо мне от­крыл, ибо ес­ли я был ис­тин­ный инок, то не ски­тал­ся бы по тор­жи­щу меж­ду мир­ски­ми людь­ми, а си­дел бы у се­бя в кел­лии. Про­сти ме­ня греш­на­го, Бо­га ра­ди». Уми­ли­лись пред­сто­яв­шие, вни­мая крот­ким и сми­рен­ным его ре­чам, и об­ра­ти­лись с него­до­ва­ни­ем на оскор­би­те­ля дерз­ко­го, на­зы­вая его невеж­дою. «Нет, бра­тия, – го­во­рил им инок Ди­о­ни­сий, – не он невеж­да, а я; он же по­слан мне от Бо­га на мое утвер­жде­ние и прав­ди­вы ре­чи его, чтобы впредь мне не ски­тать­ся по се­му тор­жи­щу, но си­деть в кел­лии». То­гда уж и сам оскор­би­тель усты­дил­ся и хо­тел про­сить про­ще­ния за свою дер­зость, но инок скрыл­ся. Это был пре­по­доб­ный Ди­о­ни­сий, то­гда каз­на­чей Ста­риц­ко­го Успен­ско­го мо­на­сты­ря. В 1605 го­ду по­свя­щен он был в ар­хи­манд­ри­ты Ста­риц­ко­го Успен­ско­го мо­на­сты­ря.

Вско­ре по вступ­ле­нии Ди­о­ни­сия в долж­ность на­сто­я­те­ля при­ве­зен был в Ста­риц­кую оби­тель низ­вер­жен­ный по во­ле пер­во­го са­мо­зван­ца пат­ри­арх Иов. Хо­тя Дио­ни­сию бы­ло при­ка­за­но со­дер­жать Иова как мож­но стро­же, «в озлоб­ле­нии скорб­ном», но свя­той с лю­бо­вью при­нял свер­жен­но­го пат­ри­ар­ха и стал во всем ис­пра­ши­вать у него на­став­ле­ний и при­ка­за­ний, ста­ра­ясь успо­ко­ить невин­но­го стра­даль­ца. Пре­по­доб­ный Ди­о­ни­сий вме­сте с мит­ро­по­ли­том Кру­тиц­ким Па­ф­ну­ти­ем и Твер­ским ар­хи­епи­ско­пом Фео­к­ти­стом по­хо­ро­нил его в сво­ей оби­те­ли в 1607 го­ду.

Ду­хов­ное об­ще­ние ар­хи­манд­ри­та Ди­о­ни­сия со свя­тей­шим пат­ри­ар­хом Иовом, мож­но пред­по­ла­гать, бы­ло ви­ною и бла­го­склон­но­го к пре­по­доб­но­му рас­по­ло­же­ния свя­тей­ше­го пат­ри­ар­ха Ер­мо­ге­на. На него ча­сто ука­зы­вал пат­ри­арх, ди­вясь его ра­зу­му: «По­смот­ри­те на ар­хи­манд­ри­та Ста­риц­ко­го, как он под­ви­за­ет­ся; ни­ко­гда он от со­бор­ной церк­ви не от­лу­ча­ет­ся, и на цар­ских со­бра­ни­ях он же все­гда тут». И в смут­ное вре­мя пре­по­доб­ный Ди­о­ни­сий был бли­жай­шим по­мощ­ни­ком свя­ти­те­ля Ер­мо­ге­на, неот­луч­но на­хо­дясь при нем, да и царь имел в Ди­о­ни­сии од­но­го из рев­ност­ных за­щит­ни­ков пре­сто­ла.

Од­на­жды при­вер­жен­цы ли­тов­ские и мос­ков­ские зло­деи, схва­тив свя­тей­ше­го пат­ри­ар­ха Ер­мо­ге­на, со вся­ки­ми ру­га­тель­ства­ми по­влек­ли его на лоб­ное ме­сто; од­ни тол­ка­ли его, дру­гие бро­са­ли пес­ком в ли­цо и на чест­ную гла­ву, иные же, схва­тив за пер­си, дерз­но­вен­но по­тря­са­ли, и ко­гда все про­чие тре­пе­та­ли, один лишь Ди­о­ни­сий в та­кой бе­де ни на шаг не от­сту­пал от пат­ри­ар­ха, но стра­дал вме­сте с ним и всех с горь­ки­ми сле­за­ми уве­ще­вал, чтобы пе­ре­ста­ли от та­ко­го дерз­ко­го бес­чин­ства, как о том за­сви­де­тель­ство­ва­ли мно­гие из са­мо­вид­цев.

В 1610 го­ду пат­ри­арх Ер­мо­ген пе­ре­вел ар­хи­манд­ри­та Ди­о­ни­сия на ме­сто на­стоя­те­ля Тро­иц­кой Лав­ры, ко­то­рая еще не опра­ви­лась по­сле оса­ды по­ля­ков и нуж­да­лась в хо­ро­шем бла­го­устро­и­те­ле.

Ве­ли­ко и силь­но бы­ло имя пре­по­доб­но­го Сер­гия в то вре­мя. Его ува­жа­ли и бо­я­лись са­мые вра­ги оте­че­ства, по­ля­ки и вся­ко­го ро­да во­ры. И ес­ли, бы­ва­ло, ко­го эти недоб­рые лю­ди оста­но­вят в до­ро­ге и он ска­жет­ся Сер­ги­е­вым, то­го про­пус­ка­ли без вре­да. Слу­чи­лось пре­по­доб­но­му Ди­о­ни­сию воз­вра­щать­ся из Яро­слав­ля с од­ним бо­яри­ном. До­ро­га же бы­ла то­гда опас­ная, и мно­го про­ли­ва­лось кро­ви от вар­вар­ских лю­дей. По­се­му ар­хи­манд­рит Ди­о­ни­сий сго­во­рил­ся с сво­и­ми спут­ни­ка­ми на­зы­вать­ся Сер­ги­е­вы­ми. «Ес­ли, – го­во­рил он, – по­едем мы до­ро­гою про­сто, та огра­бят нас во­ров­ские лю­ди и да­же убьют; а ес­ли бу­дем на­зы­вать­ся име­нем чу­до­твор­ца Сер­гия, то спа­сем­ся». Не знал он еще, что он уже, дей­стви­тель­но, стал «Сер­ги­е­вым», ибо был на­зна­чен в оби­тель чу­до­твор­ца в на­сто­я­те­ли. Так про­еха­ли они мно­гие опас­ные ме­ста. Не до­ез­жая Лав­ры, встре­тил их слу­жи­тель Тро­иц­кий и спро­сил: «Ка­кая власть едет?» Они от­ве­ча­ли: «Тро­и­це-Сер­ги­е­ва мо­на­сты­ря стар­цы, едем из мо­на­стыр­ских сел». Но тот, зная всех сво­их стар­цев, не по­ве­рил и спро­сил: «Не Ста­риц­кий ли это ар­хи­манд­рит, к ко­то­ро­му я по­слан с гра­мо­та­ми от са­мо­держ­ца и пат­ри­ар­ха?». И вру­чил Ди­о­ни­сию гра­мо­ты, из ко­их пре­по­доб­ный узнал о сво­ем но­вом на­зна­че­нии и по­спе­шил в Моск­ву. Изу­мил­ся судь­бам Бо­жи­им пре­по­доб­ный Дио­ни­сий и про­лил обиль­ные сле­зы: ибо ему и на мысль не при­хо­ди­ло то, что по во­ле Бо­жи­ей при­шло на серд­це свя­тей­ше­му пат­ри­ар­ху и бла­го­вер­но­му ца­рю. И это был, мож­но ска­зать, по­след­ний дра­го­цен­ный дар их, ко­то­рым обла­го­де­тель­ство­ва­ли они Рос­сию, по­ста­вив из­бран­но­го от лю­дей Бо­жи­их на та­кую сту­пень, с вы­со­ты ко­ей мог за­щи­щать зем­ную свою ро­ди­ну в тяж­кую го­ди­ну ее бед­ствий.

Воз­дав бла­го­да­ре­ние ца­рю и свя­ти­те­лю за их из­бра­ние, Ди­о­ни­сий по­спе­шил воз­вра­тить­ся в Лав­ру Сер­ги­е­ву, толь­ко что осво­бо­див­шу­ю­ся от оса­ды ли­тов­ской и про­слав­лен­ную сим бес­смерт­ным по­дви­гом. Его са­мо­го ожи­дал ве­ли­кий по­двиг со­дей­ство­вать вме­сте с рев­ност­ным ке­ла­рем Ав­ра­ами­ем Па­ли­цы­ным осво­бож­де­нию уже не од­ной Лав­ры, но все­го цар­ства, и два­дцать три го­да под­ви­зал­ся он о спа­се­нии сво­е­го ста­да в непре­стан­ной мо­лит­ве и по­ще­нии.

Ужас­ное и тяж­кое то бы­ло вре­мя для Рус­ской зем­ли – вре­мя, ко­то­рое рус­ский на­род в сво­ей па­мя­ти про­звал «ли­хо­ле­тьем». Москва бы­ла в ру­ках по­ля­ков. На­род стра­дал от звер­ства поль­ских и ка­зац­ких ша­ек. Тол­пы рус­ских лю­дей обо­е­го по­ла, на­гие, бо­сые, из­му­чен­ные, бе­жа­ли к Тро­иц­кой оби­те­ли, как к един­ствен­ной, вы­дер­жав­шей на­пор вра­гов, на­деж­ной за­щи­те. Од­ни из них бы­ли изуро­до­ва­ны ог­нем, у иных вы­рва­ны на го­ло­ве во­ло­сы; мно­же­ство ка­лек ва­ля­лось по до­ро­гам; у тех бы­ли вы­ре­за­ны рем­ни ко­жи на спине, у дру­гих от­се­че­ны ру­ки и но­ги, у иных бы­ли сле­ды ожо­гов на те­ле от рас­ка­лен­ных кам­ней. Все­ми пу­тя­ми стре­ми­лись бег­ле­цы к до­му Жи­во­на­чаль­ной Тро­и­цы, и не бы­ло чис­ла сле­зам; из­му­чен­ные, из­ло­ман­ные про­си­ли от­цов ду­хов­ных. Вся оби­тель Свя­той Тро­и­цы пре­ис­пол­ни­лась уми­рав­ши­ми от на­го­ты, гла­да и ран; не толь­ко по мо­на­сты­рю ле­жа­ли они, но и в сло­бо­дах, и в де­рев­нях, и по до­ро­гам, так что невоз­мож­но бы­ло всех ис­по­ве­дать и при­об­щить Свя­тых Та­ин.

Ви­дя сие, ар­хи­манд­рит Ди­о­ни­сий ре­шил­ся упо­тре­бить на доб­рое де­ло всю мо­на­стыр­скую каз­ну. Со сле­за­ми мо­лил он ке­ла­ря, и каз­на­чея, и всю бра­тию, чтобы со­бо­лез­но­ва­ли и со­стра­да­ли несчаст­ным во всех их нуж­дах. «Лю­бовь хри­сти­ан­ская, – го­во­рил он, – во вся­кое вре­мя по­мо­га­ет нуж­да­ю­щим­ся, тем бо­лее на­доб­но по­мо­гать в та­кое тяж­кое вре­мя». Ке­ларь и бра­тия со слу­га­ми от­ве­ча­ли с гру­стью без­на­деж­но: «Кто, отец ар­хи­манд­рит, в та­кой бе­де с ра­зу­мом со­бе­рет­ся? Ни­ко­му тут невоз­мож­но про­мыс­лить, кро­ме Еди­но­го Бо­га». Но Ди­о­ни­сий со мно­гим ры­да­ни­ем опять го­во­рил: «В та­ких-то ис­ку­ше­ни­ях и нуж­на твер­дость. От оса­ды боль­шой Бог из­ба­вил нас мо­лит­ва­ми Вла­ды­чи­цы на­шей и ве­ли­ких чу­до­твор­цев, а ныне за ле­ность на­шу и за ску­пость мо­жет нас и без оса­ды сми­рить и оскор­бить». Уми­ли­лись от пла­ча его ке­ларь, и бра­тия, и слу­ги и ста­ли про­сить со­ве­та в сво­ем недо­уме­нии. Ди­о­ни­сий так на­чал мо­лить всех: «По­ка­жи­те в этом ми­лость свою, го­су­да­ри мои, ке­ларь и каз­на­чей, и вся бра­тия свя­тая! По­жа­луй­те, ме­ня по­слу­шай­те: ви­де­ли все, что Москва в оса­де, а лю­ди ли­тов­ские во всю зем­лю рас­сы­па­лись, у нас же в мо­на­сты­ре лю­дей хо­тя и мно­го, но ма­ло рат­ных и уме­ю­щих, и те по­ги­ба­ют от цин­ги, от го­ло­да и от ран; мы, го­су­да­ри, обе­ща­ли в ино­че­стве уме­реть, уме­реть, а не жить. Ес­ли в та­ких бе­дах не бу­дет у нас рат­ных лю­дей, то что бу­дет? Итак, что у нас есть хлеб ржа­ной и пше­ни­ца и ква­сы в по­гре­бе, все от­да­дим, бра­тии, ра­не­ным лю­дям, а са­ми бу­дем есть хлеб ов­ся­ный, без ква­са, с од­ной во­дой, и не умрем. Пусть каж­дый де­ла­ет все, что мо­жет, для дру­гих, а дом Свя­той Тро­и­цы и ве­ли­ких чу­до­твор­цев не за­пу­сте­ет, ес­ли толь­ко ста­нем мо­лить Гос­по­да на­ше­го, чтобы по­дал нам ра­зум». При­я­тен был всем со­вет сей и тверд, слез его ра­ди.

И вот за­ки­пе­ла де­я­тель­ность. Пре­по­доб­ный Ди­о­ни­сий по­сы­лал мо­на­хов и мо­на­стыр­ских слуг под­би­рать несчаст­ных по окрест­но­стям, при­во­зить в мо­на­стырь и ле­чить. Преж­де все­го, по бла­го­сло­ве­нию ар­хи­манд­ри­та Ди­о­ни­сия, на­ча­ли мо­на­стыр­ской каз­ной стро­ить до­ма де­ре­вян­ные для бо­ля­щих и бес­при­ют­ных, и на­шлись для них вра­чи. И по­ве­ле­но бы­ло рат­ных лю­дей ле­чить и успо­ка­и­вать их луч­шей доб­рой пи­щей брат­ской. В то вре­мя мо­лит­ва­ми Ди­о­ни­сия бы­ло умно­же­ние му­ки в хлебне ра­ди ве­ли­ко­го чу­до­твор­ца Сер­гия. Во все сие вре­мя не пла­кал, не про­сил се­бе ми­ло­сти у се­го ве­ли­ко­го све­тиль­ни­ка; все со сми­рен­но­муд­ри­ем вку­ша­ли толь­ко немно­го ов­ся­но­го хле­ба, и то од­на­жды в день, а в сре­ду и пя­ток во­все ни­че­го не ели.

«Я и сам, греш­ный, – пи­шет со­бор­ный клю­чарь Иоанн, – сколь­ко на па­мя­ти мо­ей по­стри­гал, при­ча­щал и по­гре­бал вме­сте с бра­том мо­им Си­мо­ном: до че­ты­рех ты­сяч по­греб­ли мы мерт­ве­цов и, как те­перь пом­ню, что в один день по­хо­ро­ни­ли в сру­бе на Кле­мен­тье­ве, у Ни­ко­лы Чу­до­твор­ца, 960 че­ло­век, да в дру­гом убо­гом до­ме – 640, и на Те­рен­тье­вой ро­ще – 450. Со свя­щен­ни­ком Иоан­ном хо­ди­ли мы по окрест­ным сло­бо­дам и, по во­ле Ди­о­ни­си­е­вой, со­счи­та­ли, что в 30 недель по­греб­ли бо­лее трех ты­сяч, да зи­мою и вес­ною по­гре­бал я вся­кий день тех, ко­то­рые не хо­те­ли быть по­ло­же­ны в убо­гих до­мах, и еже­днев­но слу­ча­лось до ше­сти и бо­лее по­хо­рон, а в од­ной мо­ги­ле ни­ко­гда не кла­ли по од­но­му че­ло­ве­ку, но не ме­нее трех, а ино­гда и до пят­на­дца­ти; все сии бе­ды про­дол­жа­лись пол­то­ра го­да».

По бла­го­сло­ве­нию св. Ди­о­ни­сия, как ско­ро об­ре­та­ли об­на­жен­но­го мерт­ве­ца, тот­час по­сы­ла­лось все нуж­ное для по­гре­бе­ния; при­ста­вы ез­ди­ли на ко­нях по ле­сам смот­реть, чтобы зве­ри не съе­ли за­му­чен­ных от вра­гов, и ес­ли еще кто был жив, при­во­зи­ли в стран­но­при­им­ни­цы, а ко­то­рые уми­ра­ли, тех ху­дые одеж­ды раз­да­ва­ли бед­ным: жен­щи­ны ши­ли и мы­ли бес­пре­стан­но ру­баш­ки и са­ва­ны, за что их до­воль­ство­ва­ли из мо­на­сты­ря одеж­дой и пи­щей. Ке­лей­ник Ди­о­ни­сия ста­рец До­ро­фей днем и но­чью раз­но­сил от него боль­ным и ра­не­ным по­ло­тен­ца и день­ги. Та­кое по­со­бие Лав­ра ока­зы­ва­ла страж­ду­щим все вре­мя, по­ка Москва бо­ро­лась с по­ля­ка­ми. Ке­ларь Си­мон по­ла­га­ет, что за это вре­мя од­них умер­ших бы­ло бо­лее 7 000 и до 500 остав­ших­ся при Лав­ре в раз­ных служ­бах: мож­но по это­му су­дить, как ве­ли­ко бы­ло чис­ло всех, вос­поль­зо­вав­ших­ся по­со­би­я­ми от оби­те­ли.

Ес­ли пра­вед­ным су­дом Гос­подь и на­ка­зал нас во вре­мя оса­ды, за­ме­ча­ет пи­са­тель жи­тия, то не обо­га­тил ли нас по­том су­гу­бо Сво­ею бла­го­да­тью, как это ви­ди­мо ныне всем че­ло­ве­кам. Сколь­ки­ми бо­гат­ства­ми рас­ши­рил Он и укра­сил се­ле­ние сла­вы Сво­ей, оби­тель Пре­свя­той Тро­и­цы, мо­лит­ва­ми ве­ли­ко­го чу­до­твор­ца Сер­гия. Гос­подь вос­ста­вил, как неко­гда Иоси­фа на про­корм­ле­ние Егип­та и То­вию пра­вед­но­го в Ва­ви­лоне, се­го див­но­го му­жа Ди­о­ни­сия, через ко­то­ро­го мно­гие спо­до­би­лись по­лу­чить бла­гой ко­нец с на­пут­стви­ем.

Но это­го бы­ло ма­ло для свя­той ду­ши Ди­о­ни­сия: его лю­бя­щее серд­це то­ми­лось стра­да­ни­я­ми всей Рус­ской зем­ли. Ве­ли­кий имел он по­двиг, усерд­но мо­лясь о из­бав­ле­нии цар­ству­ю­ще­го гра­да; во все пол­то­ра го­да, ко­гда бы­ла в оса­де Москва, непре­стан­но и в церк­ви Бо­жи­ей, и в кел­лии с ве­ли­ким пла­чем сто­ял он на мо­лит­ве. И в 1611–1612 гг. в кел­лии ар­хи­манд­ри­та со­би­ра­ют­ся ско­ро­пис­цы и пе­ре­пи­сы­ва­ют по­сла­ния Ди­о­ни­сия и его ке­ла­ря Ав­ра­амия Па­ли­цы­на. Гра­мо­ты сии в Ря­зань, в Пермь с уез­да­ми, и в Яро­славль, и в Ниж­ний Нов­го­род, кня­зю Ди­мит­рию По­жар­ско­му и Кось­ме Ми­ни­ну, и в по­ни­зов­ские го­ро­да, кня­зю Ди­мит­рию Тру­бец­ко­му и к За­руц­ко­му под Моск­ву, и в Ка­зань к стро­и­те­лю Ам­фи­ло­хию, и мно­го бы­ло в тех гра­мо­тах бо­лез­но­ва­ния Ди­о­ни­си­е­ва о всем го­су­дар­стве Мос­ков­ском. «Пра­во­слав­ные хри­сти­ане, – пи­са­лось в этих по­сла­ни­ях сми­рен­ны­ми ино­ка­ми, доб­лест­ны­ми сы­на­ми оте­че­ства, при­зы­ва­ю­щи­ми рус­ский на­род к брат­ско­му еди­но­ду­шию и к за­щи­те разо­ря­е­мой вра­га­ми род­ной зем­ли, – вспом­ни­те ис­тин­ную пра­во­слав­ную ве­ру и по­ка­жи­те по­двиг свой, мо­ли­те слу­жи­лых лю­дей, чтобы быть всем пра­во­слав­ным в со­еди­не­нии и стать со­об­ща про­тив пре­да­те­лей хри­сти­ан­ских (из­мен­ни­ков оте­че­ству) и про­тив веч­ных вра­гов хри­сти­ан­ства – поль­ских и ли­тов­ских лю­дей! Са­ми ви­ди­те, ка­кое ра­зо­ре­ние учи­ни­ли они в Мос­ков­ском го­су­дар­стве. Где свя­тые церк­ви Бо­жии и Бо­жии об­ра­зы? Где ино­ки, се­ди­на­ми цве­ту­щие, ино­ки­ни, доб­ро­де­те­ля­ми укра­шен­ные? Не все ли до кон­ца ра­зо­ре­но и по­ру­га­но злым по­ру­га­ни­ем? Не по­ща­же­ны ни стар­цы, ни мла­ден­цы груд­ные... Ес­ли же есть и недо­воль­ные в ва­ших пре­де­лах, то Бо­га ра­ди от­ло­жи­те все сие на вре­мя, чтобы вам всем еди­но­душ­но по­стра­дать для из­бав­ле­ния пра­во­слав­ной ве­ры, по­ка­мест еще вра­ги не на­нес­ли ка­ко­го-ли­бо уда­ра бо­ярам и во­е­во­дам. Ес­ли мы при­бег­нем к Пре­щед­ро­му Бо­гу и Пре­чи­стой Бо­го­ро­ди­це и ко всем свя­тым и обе­ща­ем­ся со­об­ща со­тво­рить наш по­двиг, то Ми­ло­сти­вый Вла­ды­ка, Че­ло­ве­ко­лю­бец, от­вра­тит пра­вед­ный Свой гнев и из­ба­вит нас от лю­той смер­ти и ла­тин­ско­го по­ра­бо­ще­ния. Сми­луй­тесь и мо­ли­тесь! Но немед­ля со­тво­ри­те де­ло из­бав­ле­ния хри­сти­ан­ско­го на­ро­да, по­мо­ги­те рат­ным лю­дям. Мно­го и слез­но со всем на­ро­дом хри­сти­ан­ским вам о том че­лом бьем».

С та­ки­ми воз­зва­ни­я­ми спе­ши­ли из Лав­ры гон­цы в раз­ные го­ро­да и пол­ки Рос­сии. Тро­иц­кие гра­мо­ты обод­ри­ли на­род: осо­бен­но силь­но бы­ло во­оду­шев­ле­ние в Ниж­нем Нов­го­ро­де. Здесь вос­стал на за­щи­ту род­ной зем­ли прис­но­па­мят­ный муж Кос­ма Ми­нин. По его при­зы­ву со­бра­лось опол­че­ние и под на­чаль­ством кня­зя По­жар­ско­го дви­ну­лось на за­щи­ту оса­жден­ной Москве. Услы­шал Гос­подь мо­лит­ву пра­вед­ни­ка, ден­но и нощ­но к Нему взы­вав­ше­го, о из­бав­ле­нии пра­во­слав­ных хри­сти­ан от кро­во­про­лит­ных на­па­стей, о ми­ре и ти­шине Мос­ков­ско­му го­су­дар­ству. Ко­гда князь Ди­мит­рий По­жар­ский и Кос­ма Ми­нин дви­ну­лись к Москве со мно­гим во­ин­ством и до­стиг­ли Сер­ги­е­вой оби­те­ли, сей ве­ли­кий по­движ­ник, со­вер­шив для них мо­леб­ное пе­ние, про­во­жал всем со­бо­ром во­е­вод и рат­ных лю­дей на го­ру, на­зы­ва­е­мую Вол­ку­ша, и там оста­но­вил­ся с кре­стом в ру­ках, чтобы осе­нить их, свя­щен­ни­ки же кро­пи­ли свя­той во­дой. В то вре­мя силь­ный ве­тер дул на­встре­чу во­и­нам, и сму­ща­лось их серд­це от вол­не­ния; тре­во­жи­лись и во­е­во­ды, как ид­ти в дол­гий путь при столь бур­ном вет­ре? Пре­по­доб­ный Ди­о­ни­сий, бла­го­слов­ляя во­ин­ства, об­на­де­жи­вал рат­ных, вну­шая им при­зы­вать се­бе на по­мощь Гос­по­да, Пре­чи­стую Его Ма­терь и ра­до­неж­ских свя­тых Сер­гия и Ни­ко­на. Еще и вслед за ни­ми осе­нял он иду­щих Жи­во­тво­ря­щим Кре­стом, и – вне­зап­ное со­вер­ши­лось чу­до: мгно­вен­но из­ме­нил­ся ве­тер и стал по­пут­ным пра­во­слав­но­му во­ин­ству от са­мой оби­те­ли, как бы от церк­ви Свя­той Тро­и­цы и чу­до­твор­ных мо­щей, по­се­му нема­лое бы­ло ра­до­ва­ние во­е­во­дам и вой­ску. Вы­со­кая сту­пень ино­че­ско­го по­дви­га, до­стиг­ну­тая пре­по­доб­ным через непре­стан­ную мо­лит­ву, со­об­щи­ла ему та­кой дар чу­до­тво­ре­ний, тща­тель­но им хра­ни­мый от лю­дей.

Ска­за­ние же сие, го­во­рит пи­са­тель жи­тия, слы­ша­ли мы из уст са­мо­го кня­зя Ди­мит­рия, ко­то­рый со мно­ги­ми сле­за­ми ис­по­ве­дал нам, ка­ко­го чу­да спо­до­бил его Бог за­ступ­ле­ни­ем Пре­чи­стой и ве­ли­ких чу­до­твор­цев и мо­лит­ва­ми свя­то­го ар­хи­манд­ри­та Ди­о­ни­сия! На него из­лил Гос­подь бла­го­дать Свою ра­ди креп­ко­го его жи­тия, и щед­ро по­да­ва­ла ему чуд­ная дес­ни­ца Бо­жия то, че­го со сле­за­ми мо­лил у Гос­по­да див­ный Его угод­ник. Од­ни толь­ко непре­стан­ные мо­лит­вы Ди­о­ни­сия мог­ли за­ста­вить кня­зя пре­не­бречь всей опас­но­стью, ка­кая угро­жа­ла им в стране от смут и за­го­во­ров, и дви­нуть­ся спер­ва из Яро­слав­ля, а по­том из-под Лав­ры для до­вер­ше­ния ве­ли­ко­го де­ла. Ке­ларь Ав­ра­амий был от­пу­щен ар­хи­манд­ри­том и на­хо­дил­ся без­от­луч­но при вой­сках, ли­цом, дей­ству­ю­щим не ме­нее кня­зя Ди­мит­рия По­жар­ско­го и Ми­ни­на. Его ода­рен­ное пе­ро пе­ре­да­ло потом­ству совре­мен­ные по­дви­ги, по­доб­но как его муд­рые ре­чи вос­ста­нов­ля­ли мир и ти­ши­ну по­сре­ди враж­ду­ю­ще­го ста­на.

Немир­ны бы­ли меж­ду со­бой со­еди­нив­ши­е­ся под Моск­вой По­жар­ский и Тру­бец­кой, но пре­по­доб­ный Ди­о­ни­сий пи­сал им сер­деч­ное крас­но­ре­чи­вое уве­ща­ние о ми­ре и люб­ви.

Еще дли­лась оса­да: по­ля­ки за­се­ли в Крем­ле и Ки­тай-го­ро­де, и сно­ва воз­ник­ли воз­му­ще­ния меж­ду ка­за­ка­ми. Жа­ло­ва­лись они на ни­ще­ту свою и бо­гат­ство во­ждей, они хо­те­ли умерт­вить их и раз­бе­жать­ся. Что же ар­хи­манд­рит и ке­ларь? По­след­нее со­кро­ви­ще Лав­ры – ри­зы и сти­ха­ри, са­же­ные жем­чу­гом, по­сы­ла­ют они в та­бор с слез­ным мо­ле­ни­ем не по­ки­дать Оте­че­ство. И тро­ну­лись ка­за­ки, во­шли в ра­зум и страх Бо­жий и, воз­вра­тив оби­те­ли ее по­жерт­во­ва­ния, по­кля­лись пе­ре­но­сить ли­ше­ния. Ско­ро пре­по­доб­ный Сер­гий явил­ся во сне гре­че­ско­му ар­хи­епи­ско­пу Ар­се­нию, за­клю­чен­но­му в Крем­ле, и уте­шил его ве­стью о из­бав­ле­нии. При­сту­пом был взят Ки­тай-го­род, сдал­ся Кремль. С Бо­жи­ей по­мо­щью сто­ли­ца бы­ла очи­ще­на от вра­гов. С тор­же­ствен­ным пе­ни­ем всту­пил прп. Ди­о­ни­сий и весь свя­щен­ный со­бор в храм Успе­ния и вос­пла­кал при ви­де за­пу­сте­ния свя­ты­ни. Оба, ар­хи­манд­рит и ке­ларь, бы­ли при из­бра­нии Ми­ха­и­ла, ко­то­рое со­вер­ши­лось в Москве в их Тро­иц­ком по­дво­рье. Ав­ра­амий воз­ве­стил о том на­ро­ду с Лоб­но­го ме­ста и сам в чис­ле по­слов по­чет­ных хо­дил при­гла­шать юно­шу на цар­ство. Он умо­лял его про­ме­нять ти­ши­ну оби­те­ли Ипать­ев­ской на бур­ный пре­стол, ко­леб­ле­мый все­ми ужа­са­ми вой­ны и внут­рен­них смя­те­ний. Ко­гда же, по мно­гом пла­че, умо­лен был юный царь, то на пу­ти сво­ем к сто­ли­це усерд­но при­па­дал к ра­ке пре­по­доб­но­го Сер­гия, и ар­хи­манд­рит Ди­о­ни­сий бла­го­сло­вил Ми­ха­и­ла на спа­сен­ное цар­ство.

Сре­ди этих за­бот и тру­дов для спа­се­ния оте­че­ства Ди­о­ни­сий успел по­пра­вить и вве­рен­ную ему Лав­ру. Ее баш­ни и сте­ны по­сле оса­ды бы­ли по­лу­раз­ру­ше­ны; уцелев­шие от ог­ня кел­лии сто­я­ли по­чти без кры­ши; име­ния ра­зо­ре­ны, и ра­бо­чие раз­бе­жа­лись. По хо­да­тай­ству Ди­о­ни­сия царь под­твер­дил пра­ва Лав­ры гра­мо­та­ми и по­ве­лел воз­вра­тить на свои ме­ста раз­бе­жав­ших­ся кре­стьян. Де­я­тель­но­стью на­сто­я­те­ля ма­ло-по­ма­лу из­гла­жда­лись сле­ды ра­зо­ре­ния в оби­те­ли.

Еще не со­всем окон­чи­лись на­ча­тые по­прав­ки хо­зяй­ства по оби­те­ли, как пре­по­доб­ный Ди­о­ни­сий дол­жен был на­чать по­дви­ги для свя­той ве­ры. Ка­за­лось, по­сле столь ве­ли­ких за­слуг пре­по­доб­но­го для оте­че­ства и Лав­ры на­сту­пи­ло для него вре­мя от­ды­ха и успо­ко­е­ния. Не то су­дил Бог. Царь Ми­ха­ил Фе­о­до­ро­вич, зная бла­го­че­стие и уче­ность Ди­о­ни­сия, по­ру­чил ему гра­мо­той от 8 но­яб­ря 1616 го­да ис­пра­вить Треб­ник от гру­бых оши­бок, ко­то­рые вкра­лись от вре­ме­ни. Ди­о­ни­сий и его со­труд­ни­ки, ста­рец Ар­се­ний и свя­щен­ник Иоанн, с усер­ди­ем и бла­го­ра­зу­ми­ем за­ня­лись этим де­лом; для по­со­бия, кро­ме мно­гих древ­них сла­вян­ских треб­ни­ков, в чис­ле ко­их был и треб­ник мит­ро­по­ли­та Ки­при­а­на, бы­ли и гре­че­ские треб­ни­ки. Оши­бок най­де­но мно­же­ство, и иные крайне гру­бые: «О во­пло­ще­нии Сы­на Бо­жия в по­треб­ни­ках пись­мен­ных и в слу­жеб­ни­ках вы­хо­да пер­вых пе­ча­тей об­ре­ло­ся, яко Отец Бог с Сы­ном во­пло­ти­ся». Через пол­то­ра го­да пред­ста­ви­ли ис­прав­лен­ный ими треб­ник в Моск­ву на рас­смот­ре­ние Со­бо­ра. Со­бор 1618 го­да по на­ве­там вра­гов пре­по­доб­но­го без ви­ны осу­дил его, как ере­ти­ка, на ли­ше­ние са­на и за­то­че­ние. Ди­о­ни­сия об­ви­ня­ли и в том, что «имя Свя­той Тро­и­цы ве­лел в кни­гах ма­рать и Ду­ха Свя­та­го не ис­по­ве­ду­ет, яко огнь есть». Это озна­ча­ло, что ис­пра­ви­те­ли по­ла­га­ли сде­лать пе­ре­ме­ны в сла­во­сло­ви­ях Свя­той Тро­и­це, окан­чи­ва­ю­щих со­бой раз­ные мо­лит­вы, а в чине во­до­освя­ще­ния ис­клю­ча­ли сло­во: «и ог­нем» как вне­сен­ное про­из­во­лом неве­же­ства. В за­щи­ти­тель­ной ре­чи прп. Ди­о­ни­сий ска­зал: «Пи­са­но во всех треб­ни­ках пись­мен­ных ста­рых, в том чис­ле и пер­га­мен­ных, в мо­лит­ве: Тво­ею бо во­лею от небы­тия в бы­тие при­вел еси вся­че­ская. Ты и ныне, Вла­ды­ко, освя­ти во­ду сию Ду­хом Тво­им Свя­тым. Так сто­ят сло­ва в пер­га­мен­ных и в бу­маж­ных спис­ках и в них нет сло­ва: и ог­нем. Так и в спис­ках, при­слан­ных из Моск­вы, – в кни­ге мит­ро­по­ли­та Ки­при­а­на (а Ки­при­ан мит­ро­по­лит – че­ло­век свя­той, как все зна­ют) и в двух дру­гих спис­ках! Так и в гре­че­ских кни­гах! Но не так в Мос­ков­ском пе­чат­ном слу­жеб­ни­ке, где на­пе­ча­та­но: Ду­хом Тво­им Свя­тым и ог­нем. Мы не зна­ем, с че­го на­пе­ча­та­но: и ог­нем. Мы ду­ма­ли, что на­пе­ча­та­но так со­об­раз­но с сло­ва­ми еван­ге­ли­ста Лу­ки: Той вы кре­стит Ду­хом Свя­тым и ог­нем. Но зная, что еван­ге­ли­сты Марк и Мат­фей не ска­за­ли: и ог­нем, а толь­ко – Ду­хом, при­ня­ли в ос­но­ва­ние сло­ва Гос­по­да к Ни­ко­ди­му: аще кто не ро­дит­ся во­дою и Ду­хом, не мо­жет вни­ти в Цар­ствие Небес­ное. Сам еван­ге­лист Лу­ка, пред­ла­гая обе­то­ва­ние Гос­по­да, пи­шет: има­те кре­сти­ти­ся Ду­хом Свя­тым, но не ска­зал: и ог­нем. По кни­ге Де­я­ний Апо­столь­ских, в день Пя­ти­де­сят­ни­цы снис­шел Дух Свя­той на апо­сто­лов и яви­ша­ся им раз­де­ле­ни язы­цы яко ог­нен­ни; не ска­за­но: яви­лись язы­ки ог­нен­ные, но яко ог­нен­ни. Да и кни­га Де­я­ний не опре­де­ля­ет, в ка­ком ви­де снис­хо­дил Дух Свя­той на кре­ща­ю­щих­ся. Кре­ще­ни­ем же ог­нен­ным озна­ча­ет­ся толь­ко ис­пы­та­ние ог­нен­ное». Весь­ма лю­бо­пыт­но и по­учи­тель­но, что го­во­рил Ар­се­ний о при­бав­ке сло­ва «и ог­нем» в чине Кре­ще­ния. Из чис­ла 12-ти сла­вян­ских спис­ков, пи­сал он, в 10 не бы­ло это­го сло­ва; в од­ном при­пи­са­но на по­ле «и ог­нем», и в дру­гом то же сло­во на­пи­са­но вы­ше стро­ки; в пе­чат­ном же треб­ни­ке это сло­во по­став­ле­но уже в стро­ке. Вот про­ис­хож­де­ние при­бав­ле­ний, за ко­то­рые так упор­но сто­ят рев­ни­те­ли мни­мой ста­ри­ны! Прп. Ди­о­ни­сию при­шлось вы­тер­петь мно­го и мно­го оскорб­ле­ний неза­слу­жен­ных.

Но по всей зем­ле Рус­ской еще бро­ди­ли шай­ки ли­тов­цев и по­ля­ков, так что Ди­о­ни­сий не мог до­стиг­нуть ме­ста за­то­че­ния, а по­то­му его воз­вра­ти­ли в Моск­ву, зак­лю­чи­ли в Но­воспас­ский мо­на­стырь, мо­ри­ли го­ло­дом, то­ми­ли в ды­му ба­ни, за­став­ля­ли класть каж­дый день по ты­ся­чу по­кло­нов. Пре­по­доб­ный, укреп­ля­е­мый Гос­по­дом, не толь­ко вы­пол­нял на­ло­жен­ную эпи­ти­мию, но еще от усер­дия сво­е­го клал дру­гую ты­ся­чу по­кло­нов еже­днев­но. По празд­ни­кам его во­ди­ли, а ино­гда во­зи­ли вер­хом на кля­че, еще до обед­ни, к мит­ро­по­ли­ту на сми­ре­ние. Здесь в око­вах он сто­ял на от­кры­том дво­ре в лет­ний зной до ве­чер­ни, не осве­жа­е­мый и ча­шей сту­де­ной во­ды.

А гру­бые злоб­ные невеж­ды вся­че­ски ру­га­лись над ним, бро­са­ли в него гря­зью. Но пре­по­доб­ный был, как мла­де­нец, и все при­ни­мал со сми­ре­ни­ем и уте­шал бра­тию, стра­дав­шую с ним вме­сте, го­во­ря: «Не скор­би­те и не безум­ствуй­те, Гос­подь все ви­дит, мы же страж­дем за сло­во ис­ти­ны, и это еще не веч­ная му­ка, все минет!» Его об­ло­жи­ли пе­нею в 500 руб­лей за то, что «Ду­ха Свя­та­го не ис­по­ве­ды­вал, яко огнь есть». Пре­по­доб­ный же, стоя в же­ле­зах, тол­кав­шим и опле­вав­шим его го­во­рил: «Де­нег не имею, да и да­вать не за что: ли­хо чер­не­цу то, ес­ли рас­стричь его ве­лят, а ес­ли толь­ко до­стричь, то ему ве­нец и ра­дость. Мне гро­зят Си­би­рью и Со­лов­ка­ми, но я рад то­му, это жизнь мне». Ко­гда дру­гие с со­стра­да­ни­ем го­во­ри­ли: «Что это за бе­да с то­бой, от­че?», он от­ве­чал: «Бе­ды нет ни­ка­кой, а ми­лость Бо­жия; пре­по­доб­ный Иона, мит­ро­по­лит, сми­ря­ет ме­ня по де­лам мо­им, чтобы не был я горд. Та­кие бе­ды и на­па­сти – ми­лость Бо­жия, а вот бе­да, ес­ли при­дет­ся го­реть в ге­ен­ском огне; да из­ба­вит нас Бог от се­го!». И по Москве рас­пу­сти­ли неле­пую мол­ву, буд­то бы Ди­о­ни­сий и его со­труд­ни­ки хо­тят огонь со­всем вы­ве­сти. Че­го не вы­ду­ма­ют и че­му не по­ве­рит неве­же­ство на­род­ное! И что же? Ра­ди сей без­рас­суд­ной кле­ве­ты чернь тол­па­ми вы­хо­ди­ла на ули­цу, ко­гда на ху­дой ло­ша­ди вез­ли свя­то­го стар­ца из оби­те­ли или в оби­тель, чтобы над ним по­те­шать­ся и бро­сать в него кам­ня­ми и гря­зью; но он, как незло­би­вый мла­де­нец, ни на ко­го не скор­бел.

А глав­ны­ми об­ви­ни­те­ля­ми угод­ни­ка Бо­жия бы­ли свои же, тро­иц­кие ино­ки: го­ло­вщик Логгин и устав­щик Фила­рет. Это бы­ли лю­ди крайне дерз­кие, неве­же­ствен­ные; Фила­рет от неве­же­ства го­во­рил да­же бо­го­хуль­ные ере­си. Их дер­зость и преж­де до­хо­ди­ла до то­го, что во вре­мя бо­го­слу­же­ния они вы­ры­ва­ли из рук ар­хи­манд­ри­та кни­ги. Слу­чи­лось од­на­жды, при недо­стат­ке пев­чих, что сам Ди­о­ни­сий, сой­дя с кли­ро­са, хо­тел чи­тать первую ста­тью. Логгин же, бро­сив­шись к нему, вы­рвал из рук его кни­гу и с боль­шим шу­мом опро­ки­нул ана­лой на со­блазн всей бра­тии. Пре­по­доб­ный толь­ко пе­ре­кре­стил­ся и мол­ча сел на кли­ро­се. Логгин про­чи­тал ста­тью и, по­дой­дя к ар­хи­манд­ри­ту, вме­сто про­ще­ния, на­чал пле­вать на него. То­гда Ди­о­ни­сий взял в ру­ки пас­тыр­ский свой жезл, мах­нул им, го­во­ря: «Пе­ре­стань, Логгин, не ме­шай пе­нию Бо­жию и бра­тию не сму­щай; мож­но нам о том пе­ре­го­во­рить и по­сле утре­ни». Логгин же до та­кой сте­пе­ни разъ­ярил­ся, что, вы­хва­тив по­сох из рук Ди­о­ни­сия, пе­ре­ло­мил его на че­ты­ре ча­сти и бро­сил об­лом­ки в на­сто­я­те­ля. За­пла­кал Ди­о­ни­сий и, воз­зрев к об­ра­зу Вла­дыч­ню, ска­зал: «Ты, Гос­по­ди Вла­ды­ко, все ве­да­ешь; про­сти ме­ня, греш­но­го, ибо я со­гре­шил пред То­бою, а не он». Сой­дя с ме­ста сво­е­го, стал он пе­ред ико­ной Бо­го­ма­те­ри и про­пла­кал всю утре­ню: оже­сто­чен­но­го же Логги­на все бра­тия не мог­ли при­ну­дить, чтобы ис­про­сил про­ще­ния у ар­хи­манд­ри­та. Устав­щик Фила­рет был дру­гом Логги­на. Этот был еще за­ме­ча­тель­нее. Он ино­че­ство­вал в оби­те­ли бо­лее 50 лет. Но «от про­сто­ты нена­уче­ния мыс­ли муд­ро­ва­ния недо­бра­го» имел он в се­бе и в од­ном и том же ли­це был и тем­ный невеж­да, и дерз­кий ере­тик. Прп. Ди­о­ни­сий скор­бел о Фила­ре­те, го­во­рил ему, что мно­го­лет­ние по­дви­ги свои гу­бит он са­мо­во­ли­ем неве­же­ства сво­е­го. Оба оже­сто­чен­ные ино­ка, раз­дра­жав­шись на свя­то­го, пи­са­ли про­тив него в дру­гие оби­те­ли, в царст­ву­ю­щий град, раз­ные воз­дви­гая на него коз­ни, от ко­то­рых он мно­го стра­дал. Вот ка­ко­вы бы­ли его кле­вет­ни­ки. «Смею ска­зать о воз­во­дя­щих на нас неправ­ду, – пи­сал стра­дав­ший вме­сте с Ди­о­ни­си­ем инок Ар­се­ний, – что не зна­ют они ни пра­во­сла­вия, ни кри­во­сла­вия, про­хо­дят Свя­щен­ные Пи­са­ния по бук­вам и не ста­ра­ют­ся по­ни­мать смысл их». Ка­ко­вы и все­гда рев­ни­те­ли ста­рой бук­вы.

Бы­ли, од­на­ко, и свет­лые ми­ну­ты в жиз­ни ве­ли­ко­го по­движ­ни­ка, ко­гда по­сле всех по­не­сен­ных им ис­ку­ше­ний за чи­сто­ту дог­ма­тов цер­ков­ных и по­сле ми­ра, на вре­мя упо­ко­ив­ше­го бед­ство­вав­шую Рос­сию, сам пат­ри­арх Иеру­са­лим­ский Фе­о­фан, в 1619 го­ду при­слан­ный Все­лен­ски­ми пат­ри­ар­ха­ми для под­дер­жа­ния на Ру­си пра­во­сла­вия, при­шел по­кло­нить­ся ве­ли­ко­му чу­до­твор­цу Сер­гию и по­ди­вить­ся по­дви­гам за­щит­ни­ков Лав­ры. Где еще мож­но бы­ло най­ти дру­го­го Ди­о­ни­сия, дру­го­го Ав­ра­амия и по­доб­ную им бра­тию? Иеру­са­лим­ский пат­ри­арх пред­ло­жил пат­ри­ар­ху Фила­ре­ту, вер­нув­ше­му­ся из поль­ско­го пле­на, об­лег­чить по­ло­же­ние пре­по­доб­но­го, и в его оправ­да­ние ука­зал на гре­че­ский треб­ник. Ди­о­ни­сий осво­бож­ден был из тем­ни­цы.

Слы­шав об оби­те­ли Пре­слав­ной Тро­и­цы, как во вре­мя ра­зо­ре­ния Мос­ков­ско­го го­су­дар­ства и са­мо­го цар­ству­ю­ще­го гра­да то ма­лое ме­сто спа­се­но бы­ло от поль­ских и ли­тов­ских на­ро­дов, уди­вил­ся пат­ри­арх и хо­тел ви­деть с же­ла­ни­ем сер­деч­ным не ме­сто, но див­но­го хра­ни­те­ля ме­ста, ве­ли­ко­го Сер­гия чу­до­твор­ца. Ко­гда же при­шел в его оби­тель, ар­хи­манд­рит Ди­о­ни­сий со­тво­рил ему честь, по­до­ба­ю­щую цар­ско­му ве­ли­че­ству, и вы­шел в сре­те­ние вне мо­на­сты­ря, во мно­же­стве чи­на свя­щен­но­го. На­ут­ро же пат­ри­арх при­шел слу­жить ли­тур­гию. Но преж­де, от­пев мо­ле­бен, со мно­ги­ми сле­за­ми окроп­лял свя­той во­дой об­раз Жи­во­на­чаль­ной Тро­и­цы и Пре­свя­той Бо­го­ро­ди­цы и, при­сту­пив к мо­щам чу­до­твор­ца, ве­лел ар­хи­манд­ри­ту от­крыть свя­тое ли­цо Сер­гия – ужас объ­ял его и за­тре­пе­та­ло в нем серд­це, ко­гда узрел нетле­ние свя­то­го и ося­зал ру­ки его и но­ги.

«О ве­ли­кий Сер­гий чу­до­тво­рец, сла­ва свя­то­го жи­тия тво­е­го до­стиг­ла и до во­сто­ка сол­неч­но­го: бла­го­да­ре­ние Со­де­те­лю всех Хри­сту Бо­гу, что и на ко­нец ве­ка до­шед­шим лю­дям, ве­ру­ю­щим в Него, да­ет упо­ва­ние не от­па­дать от пра­вил ве­ры, ра­ди мо­литв Пре­свя­тыя Сво­ея Ма­те­ри, и вас ра­ди, со все­ми свя­ты­ми под­ви­зав­ши­ми­ся в бла­го­че­стии». Ска­зав сие, со­вер­шил сам ли­тур­гию.

По со­вер­ше­нии ли­тур­гии мо­лил его Ди­о­ни­сий со­вер­шить успо­ко­е­ние се­бе и всем при­шед­шим с ним из Иеру­са­ли­ма, и на тра­пе­зе воз­да­на бы­ла ему по­честь, как ца­рям мос­ков­ским, ко­гда при­хо­дят на по­кло­не­ние в празд­ни­ки. Свя­тей­ший Фео­фан, си­дя за обиль­ной тра­пе­зой с бра­ти­ей, ни­че­го не вку­шал и был неуте­шен от пла­ча, хо­тя тор­же­ство со­вер­ша­лось с пе­ни­ем ли­ков. Но пат­ри­арх, ду­хом ура­зу­мев их пе­чаль, ска­зал Ди­о­ни­сию и всей бра­тии: «Что сму­ща­е­тесь? Не скор­би­те о сле­зах мо­их, ибо ра­до­стью ве­се­лит­ся о вас серд­це мое; не ищу я че­го-ли­бо ва­ше­го, но вас са­мих, по гла­го­лу апо­сто­ла: “Вы бо ра­дость моя и ве­нец” (1Фес.2,19), ибо здра­вых вас об­рел. Преж­де слы­ша­ли все Церк­ви Во­сточ­ные скорбь ва­шу и труд, ка­кие подъ­яли за Хри­ста от го­ня­щих вас, ра­ди пра­вой ве­ры, и мне небезыз­вест­но бы­ло о всех при­клю­чив­ших­ся бе­дах. Ныне же еще нечто про­шу у вас ви­деть, да воз­ве­се­лю­ся по же­ла­нию мо­е­му. Слы­шал я, что во вре­мя бе­ды рат­ной неко­то­рые ино­ки оби­те­ли ва­шей дерз­ну­ли воз­ло­жить на се­бя бро­ню и, при­няв ору­жие в ру­ки, ра­то­вать креп­ко; дай­те мне их ви­деть».

Уми­ли­тель­ное зре­ли­ще пред­став­ля­ла бе­се­да пат­ри­ар­ха со стар­ца­ми – за­щит­ни­ка­ми Лав­ры, под­ви­зав­ши­ми­ся во вре­мя ее оса­ды. Пре­по­доб­ный Ди­о­ни­сий при­нял бы­ло сие тре­бо­ва­ние с недо­уме­ни­ем, но по­движ­ни­ки доб­ро­воль­но вы­зва­лись: «Яви нас, от­че, Вла­ды­це на­ше­му; бу­ди все по во­ле его». И пред­став­ле­ны были пат­ри­ар­ху бо­лее два­дца­ти ино­ков, «ни­х­же пер­вый был име­нем Афа­на­сий Още­рин, зе­ло стар сый, и весь уже по­жел­тел в се­ди­нах». Пат­ри­арх спро­сил его: «Ты ли хо­дил на вой­ну и на­чаль­ство­вал пред вои му­че­ни­че­ски­ми?» Афа­на­сий от­вет­ство­вал: «Ей, Вла­ды­ко свя­тый, по­нуж­ден был сле­за­ми кров­ны­ми». Пат­ри­арх спро­сил еще: «Что ти свой­ствен­нее, ино­че­ство ли в мо­лит­вах осо­бо или по­двиг пред все­ми людь­ми?». Афа­на­сий, по­кло­нясь, от­вет­ство­вал: «Вся­кая вещь и де­ло, Вла­ды­ко свя­тый, во свое вре­мя по­зна­ва­ет­ся: у вас, свя­тых отец, от Гос­по­да Бо­га власть в ру­ку про­ща­ти и вя­за­ти, а не у всех; что тво­рю и со­тво­рих – в по­ве­ле­нии по­слу­ша­ния». И об­на­жив се­дую го­ло­ву свою, по­кло­нил­ся ему и ска­зал: «Из­вест­но ти бу­ди, Вла­ды­ко мой, се под­пись ла­ты­нян на гла­ве мо­ей от ору­жия; еще же и в ля­д­ви­ях мо­их шесть па­мя­тей свин­цо­вых об­ре­та­ют­ся; а в кел­лии си­дя, в мо­лит­вах, как мож­но най­ти бы­ло из во­ли та­ких бу­диль­ни­ков к воз­ды­ха­нию и сте­на­нию? А все се бысть не на­ше из­во­ле­ние, но по­слав­ших нас на служ­бу Бо­жию». Пат­ри­арх, без со­мне­ния, удо­вле­тво­рен­ный до­зна­ни­ем, что над во­ин­ствен­ным оду­шев­ле­ни­ем тем не ме­нее гос­под­ству­ет дух ино­че­ско­го бла­го­че­стия, сми­ре­ния и про­сто­ты, бла­го­сло­вил Афа­на­сия, по­це­ло­вал его «лю­безне», и про­чих его спо­движ­ни­ков от­пу­стил «с по­хваль­ни­ми сло­ве­сы».

По­том ве­лел пат­ри­арх петь ко­неч­ный мо­ле­бен Пре­свя­той Тро­и­це и, зна­ме­но­вав­шись у св. икон, по­до­шел ко гро­бу ве­ли­ко­го чу­до­твор­ца, снял с се­бя кло­бук и отер им ко­ле­но Сер­гия и но­ги до по­дош­вы и под­ло­жил под плес­на его со мно­ги­ми сле­за­ми, при­ник­нув мо­лит­вен­но ко гро­бу. А Ди­о­ни­сию ве­лел сто­ять без кло­бу­ка, с пре­кло­нен­ной гла­вой, и, взяв свой кло­бук из-под ног чу­до­твор­ца, по­це­ло­вал и дал це­ло­вать ар­хи­манд­ри­ту, воз­ло­жил ру­ку на его гла­ву. Ар­хи­ди­а­кон воз­гла­сил: «Вон­мем», а ар­хи­манд­рит Си­най­ской го­ры три­жды: «Ки­рие элей­сон». Пат­ри­арх же, воз­ло­жив кло­бук свой на Ди­о­ни­сия с мо­лит­вой, бла­го­сло­вил и це­ло­вал его в уста с си­ми сло­ва­ми: «Во имя От­ца, и Сы­на, и Свя­та­го Ду­ха, дал я те­бе бла­го­сло­ве­ние, сын мой, и зна­ме­но­вал те­бя в ве­ли­кой Рос­сии, сре­ди бра­тии тво­ей да бу­дешь пер­вый в ста­рей­шин­стве по бла­го­сло­ве­нию на­ше­му, так же и кто по те­бе бу­дет, да но­сит в сем свя­том ме­сте бла­го­сло­ве­ние на­ше, ве­ли­ча­ясь и хва­лясь на­шим сми­ре­ни­ем и ра­до­стно всех из­ве­щая: сие им да­но зна­ме­ние, что и пат­ри­ар­хи во­сточ­ные – по­клон­ни­ки суть се­му свя­то­му ме­сту, и честь свою пе­ред Свя­той Тро­и­цей оста­ви­ли, сняв с гла­вы сво­ей па­мять по се­бе, и по­ло­жи­ли под но­ги ве­ли­ко­му стра­жу и блю­сти­те­лю, бо­го­нос­но­му Сер­гию чу­до­твор­цу!» По­том ве­лел петь на обо­их кли­ро­сах: «Спа­си, Хри­сте Бо­же, от­ца на­ше­го ар­хи­манд­ри­та Ди­о­ни­сия» и, об­ра­тясь к бра­тии, ска­зал: «За­пи­ши­те се­бе все сие, что со­вер­шил я над ар­хи­манд­ри­том, и ес­ли впредь кто из бра­тии на­шей при­дет сю­да на по­кло­не­ние, пусть ве­до­мо бу­дет из­во­ле­ние на­ше гря­ду­щим ро­дам, чтобы и вы не за­бы­ли на­ше сми­ре­ние и лю­бовь, и па­мя­то­ва­ли в сво­их мо­лит­вах».

Вся жизнь пре­по­доб­но­го бы­ла жиз­нью ис­тин­но­го Бо­жия по­движ­ни­ка. Боль­шую часть вре­ме­ни он про­во­дил в мо­лит­ве. «Кел­лия уста­ва не имать», – го­ва­ри­вал пре­по­доб­ный и в кел­лии чи­тал Псал­тирь с по­кло­на­ми, Еван­ге­лие и Апо­стол, вы­чи­ты­вал спол­на ака­фи­сты и ка­но­ны; в церк­ви вы­ста­и­вая все по­ло­жен­ные служ­бы, Ди­о­ни­сий со­вер­шал, кро­ме то­го, еже­днев­но по шесть и по во­семь мо­леб­нов. Ло­жил­ся спать за три ча­са до утре­ни и вста­вал все­гда так, что успе­вал еще по­ло­жить до нее три­ста по­кло­нов. В церк­ви со­блю­дал стро­го цер­ков­ный устав, сам пел и чи­тал на кли­ро­се, имея див­ный го­лос, так что все уте­ша­лись, вни­мая ему: как бы ти­хо ни чи­тал он, каж­дое сло­во бы­ло слыш­но во всех уг­лах и при­тво­рах хра­ма. При­зна­тель­ный к бла­го­тво­ри­те­лям оби­те­ли, он тре­бо­вал, чтобы чи­та­лись спол­на си­но­ди­ки на про­ско­ми­дии; во вре­мя со­бор­но­го слу­же­ния все иеро­мо­на­хи в епи­тра­хи­лях сто­я­ли в ал­та­ре и по­ми­на­ли име­на усоп­ших вклад­чи­ков. В каж­дую утре­ню об­хо­дил он цер­ковь и осмат­ри­вал, все ли в хра­ме. Он вы­хо­дил с бра­ти­ей и на ра­бо­ты мо­на­стыр­ские. У него бы­ли и ико­но­пис­цы, и ма­сте­ра се­реб­ря­ных дел. Бла­го­род­ные кня­зья лю­би­ли его и по­мо­га­ли, но бы­ли и та­кие вла­сто­люб­цы, ко­то­рые ему не толь­ко не по­мо­га­ли, но и оскорб­ля­ли его сло­вом и де­лом. Это не оста­нав­ли­ва­ло, од­на­ко, Ди­о­ни­сия до кон­ца жиз­ни от рев­ност­но­го обы­чая стро­ить и об­нов­лять церк­ви, и по­сле его смер­ти мно­го оста­лось утва­ри, при­го­тов­лен­ной им для об­нов­ле­ния хра­мов. Он усерд­но за­бо­тил­ся о хра­мах Бо­жи­их не толь­ко в сво­ей оби­те­ли, но и по се­лам мо­на­стыр­ским, где по­стро­е­но им несколь­ко церк­вей по­сле поль­ско­го раз­гро­ма. Один из этих хра­мов в 1844 го­ду был пе­ре­не­сен из се­ла Под­со­се­нья в но­во­ос­но­ван­ный то­гда Геф­си­ман­ский скит близ Сер­ги­е­вой Лав­ры, где и те­перь при­вле­ка­ет он всех бо­го­моль­цев сво­ей изящ­ной про­сто­той. По бла­го­сло­ве­нию ар­хи­манд­ри­та Ди­о­ни­сия и при его соб­ствен­но­руч­ной ре­дак­ции ру­ко­пи­сей был со­став­лен сбор­ник Че­тьих-Ми­ней.

При нем бы­ло в оби­те­ли 30 иеро­мо­на­хов и 15 иеро­ди­а­ко­нов, а на кли­ро­сах сто­я­ло до 30 пев­цов. Каж­дую утре­ню сам ар­хи­манд­рит об­хо­дил всю цер­ковь со све­чой в ру­ках, по­смот­реть, нет ли от­сут­ству­ю­щих, и ес­ли ко­го не бы­ло – по­сы­лал за ним бу­диль­щи­ков; ес­ли же кто дей­стви­тель­но был бо­лен, то про­мыш­лял об нем как врач ду­хов­ный и те­лес­ный и упо­ко­е­вал в боль­ни­це. При­ме­ром сво­е­го сми­рен­но­муд­рия он вну­шил ра­вен­ство меж­ду бра­ти­ей, а по­движ­ни­че­ская жизнь его воз­буж­да­ла и дру­гих к по­дви­гам: по его при­ме­ру да­же стар­цы по­чтен­ные не сты­ди­лись хо­дить зво­нить на ко­ло­коль­ню. В об­ра­ще­нии с бра­ти­ей он был кро­ток и пря­мо­ду­шен, при­вет­лив и тер­пе­лив. Он во всем ста­рал­ся под­ра­жать ве­ли­ко­му в сво­ем сми­ре­нии ос­но­ва­те­лю Лав­ры пре­по­доб­но­му Сер­гию, и чу­до­тво­рец ви­ди­мо по­мо­гал ему во всем. «Я, мно­го­греш­ный, – пи­шет ке­ларь Си­мон, – и про­чие из бра­тии, жив­шие с ним в од­ной кел­лии, ни­ко­гда не слы­ша­ли от него ни­че­го обид­но­го. Он все­гда имел обы­чай го­во­рить: “Сде­лай, ес­ли хо­чешь”, так что неко­то­рые, не по­ни­мая его про­сто­го нра­ва, остав­ля­ли без ис­пол­не­ния его по­ве­ле­ние, ду­мая, что он остав­ля­ет де­ло на их во­лю. То­гда доб­рый на­став­ник, по­мол­чав немно­го, го­во­рил: “Вре­мя, брат, ис­пол­нить по­ве­лен­ное: иди и сде­лай”».

Из уче­ни­ков пре­по­доб­но­го Ди­о­ни­сия осо­бен­но из­ве­стен До­ро­фей, про­зван­ный «ве­ли­ким труд­ни­ком». Ке­ларь Си­мон Аза­рьин пи­шет о нем: «Он был так тверд в бла­го­че­стии, что ни­ко­гда не остав­лял цер­ков­но­го бо­го­слу­же­ния, ис­прав­лял долж­ность по­но­ма­ря в церк­ви чу­до­твор­ца Ни­ко­на и вме­сте с тем был ка­но­нар­хом и кни­го­хра­ни­те­лем. В кел­лии он вы­пол­нял пра­ви­ло необык­но­вен­ное: еже­днев­но чи­тал всю Псал­тирь и клал до ты­ся­чи по­кло­нов; при том же пи­сал кни­ги. Спал он весь­ма ма­ло и ни­ко­гда не ло­жил­ся для сна. Пи­щею его слу­жил ку­сок хле­ба и лож­ка то­лок­на и при­том не каж­дый день; толь­ко по убеж­де­нию ар­хи­манд­ри­та стал он есть хлеб с ква­сом». И дру­гой пи­са­тель жи­тия Ди­о­ни­си­е­ва, клю­чарь Иоанн (свя­щен­ник Иоанн На­сед­ка), быв­ший так­же са­мо­вид­цем стро­го­го жи­тия До­ро­фе­е­ва, сви­де­тель­ству­ет о нем, что он все­гда по Ди­о­ни­си­е­ву при­ка­зу раз­но­сил боль­ным и ра­не­ным, му­чен­ным от вра­гов, день­ги и одеж­ды от щед­ро­го на­сто­я­те­ля и по це­лым но­чам оста­вал­ся си­деть с боль­ны­ми и увеч­ны­ми. Бра­тья, на­блю­дав­шие втайне за об­ра­зом его жиз­ни, ви­де­ли, что и по неде­ле ино­гда не при­ка­сал­ся он ни к ка­кой пи­ще; неко­то­рые из ке­лей­ни­ков над ним сме­я­лись, и бы­ло у них пре­ние: од­ни го­во­ри­ли, что он свят, дру­гие же, что бе­зу­мен. «Од­на­жды я сам над ним по­сме­ял­ся, бу­дучи еще ми­ря­ни­ном, – сми­рен­но со­зна­ет­ся пи­са­тель, – но в ту ми­ну­ту взо­шед­ший Ди­о­ни­сий стро­го на ме­ня по­смот­рел, ни­че­го, од­на­ко, не ска­зал мне. Де­сять лет спу­стя, ко­гда был я у ар­хи­ман­дри­та в Москве на ду­хов­ной бе­се­де, про­сил я се­бе про­ще­ния со сле­за­ми за свой по­сту­пок, и он с крот­кой улыб­кой, бла­го­сло­вив ме­ня, ска­зал: «Не во­про­шай ино­ков о де­лах ино­че­ских, ибо для нас ве­ли­кая бе­да от­кры­вать вам, ми­ря­нам на­ши тай­ны; пи­са­но: шуй­ца да не весть, что тво­рит дес­ни­ца». Од­на­ко по на­сто­я­нию мо­е­му ста­рец про­дол­жал: «Вы, ми­ряне, ес­ли что услы­ши­те ху­до­го о чер­не­цах, неле­по их осуж­да­е­те, и это вам грех, а что услы­ши­те доб­ро­го, о том не рев­ну­е­те, но толь­ко хва­ли­те, и от ва­ших по­хвал еще боль­ше при­хо­дит ис­ку­ше­ние, ибо от то­го про­ис­хо­дит ве­ли­ча­ние и гор­дость; по­се­му для нас по­лез­нее при­кры­вать от вас де­ла свои, чтобы ни­кто о нас не слы­шал». Ко­гда спро­сил я: «Что озна­чал стро­гий его взгляд, ко­гда встре­тил­ся мне в кел­лии у До­ро­фея?», Ди­о­ни­сий от­ве­чал: «Не гне­вай­ся, свя­то­му му­жу вы по­сме­я­лись, и всем вам грех, по­то­му что не по-ва­ше­му он жил. Мне ве­до­мо, что не толь­ко сед­ми­цу он не едал, но ча­сто до де­ся­ти дней и лож­ки во­ды не вы­пи­вал, а на все служ­бы хо­дил наг, и бос, и го­ло­ден, да еще не умы­вая ни ли­ца, ни рук, а ко­гда хо­дил за боль­ны­ми, то не гну­шал­ся ни­ка­ких смрад­ных ран. Бу­дучи же юн воз­рас­том, му­чил­ся блуд­ны­ми по­мыс­ла­ми, и по­то­му так силь­но ра­то­вал про­тив вра­гов мыс­лен­ных алч­бой и жаж­дой; вме­сто во­ды слу­жи­ли ему для омо­ве­ния ли­ца, пер­сей и рук сле­зы, непре­стан­но им про­ли­ва­е­мые при со­вер­ше­нии доб­рых сво­их дел, по­то­му и бо­лез­нен­но мне ста­ло сме­хо­твор­ство ва­ше».

В 1622 го­ду свя­той ар­хи­манд­рит со­брал­ся ехать в Моск­ву. Бра­тия при­шли про­сить бла­го­сло­ве­ние, вы­шел к нему и До­ро­фей в тяж­кой немо­щи, про­ся се­бе по­след­не­го про­ще­ния: «Уже вре­мя мое под­хо­дит, – го­во­рил он, – и смерть при­бли­жа­ет­ся; о еди­ном скорб­лю, что уез­жа­ешь от­сю­да, и не спо­доб­люсь по­гре­бе­ния от тво­ей пре­по­доб­ной ру­ки». Ди­о­ни­сий как бы шу­тя ска­зал ему с за­пре­ще­ни­ем: «До мо­е­го при­ез­да будь жив, и не дер­зай уми­рать, до­ко­ле не воз­вра­щусь от са­мо­держ­ца; то­гда умрешь, ес­ли Гос­подь из­во­лит, и я по­гре­бу те­бя». – «Во­ля Гос­под­ня да бу­дет», – от­ве­чал До­ро­фей. Ар­хи­манд­рит был в сто­ли­це и воз­вра­тил­ся в Лав­ру. Ко­гда с мо­лит­вой вхо­дил в се­ни сво­ей кел­лии и опять при­ни­ма­ла от него бла­го­сло­ве­ние бра­тия, вы­шел и До­ро­фей, уже в ко­неч­ном из­не­мо­же­нии, про­ся се­бе про­ще­ния. Пре­по­доб­ный бла­го­сло­вил его и про­стил­ся с ним, а сам, об­ла­чив­шись, по­шел в цер­ковь петь мо­ле­бен за цар­ское здра­вие, по обы­чаю, ка­кой со­дер­жал­ся в оби­те­ли Тро­иц­кой, на при­ез­де от вла­стей. Но он еще не успел на­чать мо­леб­на, ко­гда при­шли ска­зать ему, что До­ро­фей ото­шел ко Гос­по­ду. Про­сле­зил­ся Ди­о­ни­сий и по­хо­ро­нил тру­же­ни­ка со­бо­ром, со всей бра­ти­ей.

Крот­ко­му стар­цу Бо­жию до кон­ца дней сво­их при­вел Бог тер­петь скор­би и ис­ку­ше­ния от сво­их со­бра­тий, ибо веч­ный враг ро­да че­ло­ве­че­ско­го во­ору­жил­ся про­тив свя­то­го, чтобы ка­ким-ни­будь об­ра­зом уда­лить его из оби­те­ли чу­до­твор­ца Сер­гия. Диа­вол воз­бу­дил од­но­го чер­не­ца, по име­ни Ра­фа­ил, при­слан­но­го под на­ча­ло в оби­тель Сер­ги­е­ву от пат­ри­ар­ха Фила­ре­та и да­же око­ван­но­го за раз­лич­ные кра­мо­лы и по­ступ­ки, недо­стой­но­го мо­на­ше­ско­го зва­ния. По­ку­ша­ясь осво­бо­дить­ся от уз, Ра­фа­ил окле­ве­тал пре­по­доб­но­го Ди­о­ни­сия пе­ред ца­рем Ми­ха­и­лом и пат­ри­ар­хом Фила­ре­том, и стар­ца по­тре­бо­ва­ли в Моск­ву. Мно­го скор­бе­ли о том и бра­тия, сви­де­тель­ствуя о пра­вед­ном жи­тии его, и в ско­ром вре­ме­ни был он от­пу­щен в Лав­ру, а кле­вет­ни­ки его со­сла­ны в за­то­че­ние, по­лу­чив до­стой­ную мзду за свое без­за­ко­ние. Вско­ре за сим ис­ку­ше­ни­ем по­сле­до­ва­ло и дру­гое. Эко­ном оби­те­ли Сер­ги­е­вой, бу­дучи вла­сто­лю­бив, не пи­тая в серд­це стра­ха Бо­жия, окле­ве­тал ар­хи­манд­ри­та, буд­то бы ни во что вме­ня­ет по­ве­ле­ние цар­ское и свя­ти­тель­ское; лу­кав­ством сво­им до та­ко­го бес­че­стия до­вел бла­жен­но­го му­жа, что был он ввер­жен в тем­ное и смрад­ное ме­сто, где втайне про­был три дня в за­то­че­нии.

И столь ве­ли­ко бы­ло тер­пе­ние и сми­рен­но­муд­рие свя­то­го, что ни­кто да­же не узнал о его стра­да­нии, кро­ме ду­хов­ни­ка; по­сле мно­гих угроз от пат­ри­ар­ха был он, од­на­ко, от­пу­щен в Лав­ру. Но эко­ном тай­ны­ми гра­мо­та­ми про­дол­жал еще кле­ве­тать на него, буд­то бы Ди­о­ни­сий про­мыш­ля­ет се­бе пат­ри­ар­ше­ство, и до­шел до та­ко­го безум­ства, «что од­на­жды на со­бо­ре при всей бра­тии, не сты­дясь чест­на­го ли­ца его», дерз­нул бить по ла­ни­там, и с бес­че­сти­ем за­пер на­сто­я­те­ля в кел­лию, от­ку­да не вы­пус­кал его че­ты­ре дня к цер­ков­но­му пе­нию. Сам бла­го­вер­ный го­су­дарь, услы­шав о том, вла­стью дер­жав­ной осво­бо­дил стра­даль­ца и, бу­дучи в оби­те­ли, пе­ред всей бра­ти­ей сде­лал рас­сле­до­ва­ние о его стра­да­ни­ях. Но пре­по­доб­ный Ди­о­ни­сий все по­крыл лю­бо­вью и всех пред­ста­вил се­бе доб­ро­хо­та­ми, се­бя од­но­го пред­став­ляя во всем ви­нов­ным. Та­ким об­ра­зом гнев цар­ский пре­ло­жил на ми­лость, к об­ще­му изум­ле­нию всех быв­ших при ца­ре бо­яр. С тех пор са­мо­дер­жец уже не ве­рил ни­ка­кой кле­ве­те на свя­то­го му­жа до кон­ца его жиз­ни.

Ко­гда при­спе­ло вре­мя пре­став­ле­ния пре­по­доб­но­го, по сви­де­тель­ству быв­ших при нем, не от­лу­чал­ся он от церк­ви, но и в са­мой немо­щи сво­ей, еще на­ка­нуне смер­ти слу­жил обед­ню и да­же в день ис­хо­да сво­е­го был у утре­ни и обед­ни, ни в чем не же­лая умень­шить сво­е­го по­дви­га. В са­мый бла­го­вест ве­чер­ни встал он и, на­дев кло­бук и ман­тию, хо­тел ид­ти в цер­ковь, но, чув­ствуя ко­неч­ное из­не­мо­же­ние, стал про­сить се­бе схи­мы. Уже ед­ва мог пре­по­доб­ный сто­ять от бо­лез­ни и сел на по­стель, преж­де неже­ли бы­ли до­вер­ше­ны по­след­ние мо­лит­вы. Неко­то­рых из бра­тии он успел бла­го­сло­вить и, пе­ре­кре­стив ли­це свое, воз­лег на ло­же, за­крыл гла­за, сло­жил кре­сто­об­раз­но ру­ки свои и пре­дал чи­стую ду­шу свою в ру­ки Гос­под­ни, ве­ли­кий оста­вив по се­бе плач и се­то­ва­ние бра­тии. Ко­гда бы­ло по­ло­же­но во гроб те­ло его, все на него с услаж­де­ни­ем взи­ра­ли, по­то­му что ли­цо его бы­ло бла­го­леп­но, очи и уста ве­се­лые, и в ту ми­ну­ту мно­гие из ико­но­пис­цев, люб­ви ра­ди, спи­са­ли бла­го­ле­пие ли­ца его, чтобы та­кой бла­жен­ный муж у всех в па­мя­ти веч­ной пре­бы­вал. Сам пат­ри­арх Фила­рет по­же­лал со­вер­шить над ним от­пе­ва­ние, для че­го свя­тые мо­щи его и бы­ли пе­ре­ве­зе­ны в Моск­ву, в Бо­го­яв­лен­ский мо­на­стырь, а по­том воз­вра­ще­ны в Лав­ру для по­гре­бе­ния.

От мо­щей пре­по­доб­но­го по­лу­чил ис­це­ле­ние князь Алек­сей Во­ро­тын­ский, ко­то­рый был весь­ма лю­бим ар­хи­манд­ри­том. Бо­ля­щий ле­жал на од­ре и не мог сам прий­ти по­кло­нить­ся усоп­ше­му, но, па­мя­туя все­гдаш­нюю лю­бовь, по­слал от­слу­жить над ним па­ни­хи­ду, и как толь­ко при­нес­ли ему ку­тью по­сле служ­бы, немед­лен­но ис­це­лил­ся от сво­ей бо­лез­ни.

Свя­щен­ник Лавр­ской сло­бо­ды Фе­о­дор мно­го скор­бел, что не мог ви­деть кон­чи­ны пре­по­доб­но­го. И вот во сне ви­дит он, буд­то спе­шит с дру­ги­ми при­нять про­ще­ние Ди­о­ни­сия, но свя­той го­во­рит ему: «Для че­го ты спе­шишь? Те бла­го­сло­ве­ние про­сят по­то­му, что оста­ют­ся здесь, а ты ско­ро пой­дешь за мной». Спу­стя во­семь дней Фе­о­дор скон­чал­ся.

И прис­ный уче­ник его Си­мон, пи­са­тель жи­тия, не при­сут­ство­вав­ший при его бла­жен­ной кон­чине, по­то­му что по­слан был учи­те­лем сво­им на­сто­я­тель­ство­вать в Ал­тыр­ский мо­на­стырь, за­ви­сев­ший то­гда от Лав­ры, ис­пы­тал над со­бой си­лу по­смерт­ных его мо­литв. Бу­дучи ни в чем не ви­но­вен, он вы­дан был за чу­жие гре­хи, и не ожи­да­лось ни­от­ку­да спа­се­ния. Од­на ино­ки­ня Хоть­ко­ва мо­на­сты­ря, по име­ни Ве­ра, слы­ша о бе­де Си­мо­но­вой, со сле­за­ми о нем мо­ли­лась, при­зы­вая на по­мощь пре­по­доб­но­го Ди­о­ни­сия. И вот она ви­дит во сне бла­го­леп­ный храм и свя­ти­те­лей в об­ла­че­нии, вос­хо­дя­щих на сту­пе­ни, а вслед за ни­ми и Ди­о­ни­сия, под­дер­жи­ва­е­мо­го дву­мя диа­ко­на­ми. Ино­ки­ня при­па­ла к но­гам его, как бы к жи­во­му, про­ся по­мо­щи бес­по­мощ­но­му, и вос­кли­цая: «Гос­по­ди! Тот, ко­го Ты лю­бил, нын­че силь­но стра­да­ет и ни от ко­го не име­ет по­мо­щи». Ди­о­ни­сий же, при­кос­нув­шись до нее ру­кой, под­нял ее, го­во­ря: «Не скор­би, бу­дет ему ми­лость Бо­жия и из­бав­ле­ние от та­кой на­па­сти, от ме­ня же вам бла­го­сло­ве­ние». С си­ми сло­ва­ми он скрыл­ся, и дей­стви­тель­но, вско­ре осво­бо­дил­ся от на­па­сти Си­мон, из­ве­щен­ный о чуд­ном ви­де­нии сы­ном ино­ки­ни Ве­ры Ми­ха­и­лом.

Свя­щен­но­и­нок Пор­фи­рий, жив­ший дол­го в од­ной кел­лии с пре­по­доб­ным, был уже ар­хи­манд­ри­том в Рож­де­ствен­ской оби­те­ли го­ро­да Вла­ди­ми­ра, ко­гда услы­шал о его кон­чине. Силь­но скор­бел он, при­во­дя се­бе на па­мять все его стра­да­ния, и мо­лил все­мо­гу­ще­го Бо­га явить ему: вос­при­нял ли пре­по­доб­ный мзду свою за мно­го­стра­даль­ный по­двиг. По­сле дол­гой мо­лит­вы уви­дел он же­лан­но­го ему ар­хи­манд­ри­та Ди­о­ни­сия си­дя­щим, при­пав­ши к но­гам его, с ра­дост­ны­ми сле­за­ми про­сил он бла­го­сло­ве­ния и го­во­рил ему: «От­че Ди­о­ни­сие, по­ве­дай мне, об­рел ли ты бла­го­дать от Все­щед­ро­го По­да­те­ля за та­кое мно­го­стра­даль­ство и креп­кие по­дви­ги?» Ди­о­ни­сий же, бла­го­сло­вив его, ска­зал уте­ши­тель­ное сло­во: «Ра­дуй­ся со мною, Пор­фи­рий, ибо ве­ли­кую вос­при­ял я бла­го­дать у Бо­га». Впо­след­ствии сей Пор­фи­рий был по­слан ар­хи­манд­ри­том в Псков, а по­том пе­ре­ве­ден в Моск­ву, в Ан­д­ро­ни­ев мо­на­стырь, где и скон­чал­ся.

В 1652 го­ду в Ве­ли­кий пост по­ве­ле­ни­ем ца­ря Алек­сея Ми­хай­ло­ви­ча мит­ро­по­лит Ро­стов­ский Вар­ла­ам по­слан был с бо­яри­ном Сал­ты­ко­вым в го­род Ста­ри­цу для пе­ре­не­се­ния из Бо­го­ро­дич­ной оби­те­ли те­ла свя­тей­ше­го пат­ри­ар­ха Иова. В на­ве­че­рие их от­прав­ле­ния с мо­ща­ми к Москве явил­ся к мит­ро­по­ли­ту Вар­ла­а­му ар­хи­манд­рит Ди­о­ни­сий, ко­гда мит­ро­по­лит слу­шал утре­ню на свя­ти­тель­ском ме­сте. Ему пред­ста­ви­лось, что Ди­о­ни­сий взо­шел с ка­диль­ни­цей в ру­ках и, раз­ду­вая уго­лья, по­ка­дил спер­ва об­ра­за, а по­том свя­ти­те­ля и вне­зап­но стал неви­дим, оста­вив толь­ко по се­бе чуд­ное бла­го­во­ние. И по­до­ба­ло се­му ве­ли­ко­му му­жу, по­гре­бав­ше­му неког­да мно­го­стра­даль­но­го Иова пат­ри­ар­ха, при­сут­ство­вать при пе­ре­не­се­нии мо­щей его в сто­ли­цу.

Прео­свя­щен­ный Фила­рет (Гу­милев­ский) днем пре­став­ле­ния пре­по­доб­но­го Ди­о­ни­сия на­зы­ва­ет 10 мая 1633 го­да, а в со­от­вет­ствии с На­столь­ной кни­гой свя­щен­но­слу­жи­те­ля – 12 мая 1633 го­да. Ме­ся­це­слов свя­тых ука­зы­ва­ет, что па­мять прп. Ди­о­ни­сия в Рус­ской Церк­ви со­вер­ша­ет­ся 12/25 мая, под ка­ко­вым чис­лом по­ме­ще­ны и све­де­ния о его жиз­ни, но в Геф­си­ман­ском ски­ту (близ Тро­и­це-Сер­ги­е­вой Лав­ры) по пред­ло­же­нию на­мест­ни­ка Лав­ры ар­хи­манд­ри­та Ан­то­ния († 1878) 5 мая со­вер­ша­ет­ся празд­не­ство св. Ди­о­ни­сию с утвер­жде­ния Мос­ков­ско­го мит­ро­по­ли­та Фила­ре­та, в па­мять его кон­чи­ны (то есть Ди­о­ни­сия). Мит­ро­по­лит Фила­рет по­ста­но­вил: «Пра­вить 5 мая св. Ди­о­ни­сию мо­ле­бен, по ка­но­ну, при­ло­жен­но­му к жи­тию его». Имя св. Ди­о­ни­сия в Геф­си­ман­ском ски­ту по­ми­на­ет­ся на от­пу­сте при бо­го­слу­же­нии.

Жи­тие се­го ве­ли­ко­го му­жа со­хра­ни­ла нам бла­го­че­сти­вая древ­ность по то­му глу­бо­ко­му ува­же­нию, ко­то­рое к нему пи­та­ли Цер­ковь и оте­че­ство, спа­сен­ные по­дви­гом его са­мо­от­вер­же­ния в страш­ную го­ди­ну са­мо­зван­цев. Жи­тие и ка­нон на­пи­са­ны ке­ла­рем Тро­иц­кой Лав­ры Си­мо­ном (Аза­рьи­ным) и до­пол­не­ны клю­ча­рем мос­ков­ско­го со­бо­ра свя­щен­ни­ком Ива­ном На­сед­кою, от ко­то­ро­го оста­лась нам и ле­то­пись о мя­те­жах. Пер­вый го­во­рит о по­движ­ни­че­ской жиз­ни св. Ди­о­ни­сия, вто­рой же боль­ше о де­я­ни­ях за­щи­ты оте­че­ства.

Дай Бог, чтобы не оску­де­ва­ли на Рус­ской зем­ле та­кие доб­лест­ные сы­ны Оте­че­ства и по­движ­ни­ки бла­го­че­стия. Ими, их мо­лит­ва­ми и тру­да­ми креп­ла на­ша Свя­тая Русь, ибо они-то и есть се­мя свя­то – сто­я­ние ее!