Преподобный Мисаил Абалацкий

еромонах Мисаил родился 29 июня 1797 года в Сибири, в Тобольском уезде Тобольской губернии, в селе Липоярском, что на российском тракте между Тюменью и Тобольском, в верстах девяноста от последнего. Родителями его были диакон того села Иван Кузьмин Фокин и жена его Евдокия Терентиева. При крещении был он наречен Павлом и был у родителей своих старшим из шестерых детей. Грамоте Павел учился в родительском доме, преимущественно у деда своего Кузьмы, причем учился так прилежно, что на шестом году от рождения выучил не только Часослов, но и всю Псалтирь; немного спустя после того он уже бойко читал на клиросе.

Но, успевая в учении, малютка Павел вместе с тем, и еще более того, преуспевал в благочестии. Когда дед, утром ли встав ото сна или вечером отходя ко сну, становился на молитву, тогда же вместе с ним начинал молиться и малютка Павел; молился иногда по часу и более. Бывало, бабушка иногда сжалится над ребенком и начнет выговаривать за него старику, мужу своему. Внучек тут же и вступается за деда, говорит, что молиться он любит, что ему на молитве стоять отнюдь не тяжело, что молиться Богу нужно подолгу, что это хорошо. А как соберутся отец и дед в церковь к Богослужению, туда же за ними и маленький Павел.

Десяти лет, в 1806 году, отрок Павел расстался с родительским домом и поступил для обучения в Тобольскую семинарию. Квартировал он у ближайших своих родственниц – добрых и набожных старушек.

В Тобольске юный Павел вел себя так же, как и дома в Липоярском: усердно исполнял свои ученические обязанности; к играм и другим забавам, свойственным его возрасту, он был равнодушен. В часы свободные от училищных занятий находился в квартире; любимым его занятием было чтение душеполезных книг, которых было достаточно в доме и еще больше в семинарской библиотеке, составленной пожертвованиями прежних тобольских преосвященных.

О семинаристе Павле Фокине нужно заметить еще, что он был очень добр, чрезвычайно скромен и прост. Иные из его товарищей, пользуясь этими качествами его души, иногда обирали его. Когда же просили у него чего-нибудь Христа ради, он и сам отдавал просимое с полною охотою, отчего нередко возвращался на квартиру то без шапки, то без рукавичек, то без платка. По успешном окончании в 1817 году семинарии перед Павлом стала проблема выбора жизненного пути. Родители Павла непременно желали видеть его священником, но он первоначально не хотел и слушать об этом.

Будучи от природы человеком застенчивым, даже робким, а главное, находясь под впечатлением от чтения житий святых и Пролога, он боялся обязательных для этого брачных уз. Смущали его и те трудности, та великая ответственность, с какими неразлучно священническое служение, особенно в селах; наконец, он чуть ли не с детства имел сердечное желание вести одинокую, иноческую жизнь, поэтому по окончании курса в семинарии он думал не о венце брачном и не о священнической рясе, а об иноческой мантии.

И вот, не чувствуя ни малейшего расположения к супружеской жизни, но в то же время не получая от родителей благословения на поступление в монастырь, он решился на то, на что немногие окончившие курс в семинарии решились бы: Павел Фокин поступил причетником в небогатую церковь Петра и Павла в Тобольске, с посвящением в стихарь.

Месяца через два или три в низшем классе Тобольской семинарии открылась вакансия учителя латинской грамматики, которую он и занял. В конце мая следующего 1818 года за усердие и способности он был перемещен в грамматический класс среднего отделения, и, сверх того, ему была поручена должность библиотекаря семинарии.

Хотя молодому Фокину и нравилась должность учителя, занимал он ее только один год: семинария была реорганизована, и Павел оказался за штатом. А тем временем в родном селе Липоярском оказалась священническая вакансия, и родители Павла стали склонять его к решению в пользу женитьбы и священства.

Добрый и покорный сын не смел более противиться воле родителей, сосватал или, лучше сказать, согласился высватать себе хорошую невесту, дочь священника подгородного села Вагайского, именем Татиану, и в январе

1819 года вступил с нею в брак, а 2 марта того же года тогдашний Архиепископ Тобольский Амвросий (Келембет) рукоположил его во иерея в Богоявленской церкви родного ему села. Супружеская жизнь отца Павла была вопреки его опасению самая спокойная, счастливая, даже, можно сказать, примерная: спутница жизни его была добрая, уважительная к мужу жена, нежно любящая мать и умная, распорядительная хозяйка.

Супруга отца Павла ничем не отвлекала его от забот о приходе, нисколько не мешала ему совершать возможно чаще Богослужения, учить Слову Божию прихожан – словом, заботиться о едином на потребу. За то и он спутницу свою любил и глубоко уважал, при важных случаях семейной жизни называл ее не иначе как доброй помощницей своей или сердечной советницей. Липоярские прихожане очень любили отца Павла, и он готов был служить у них целый век до своей смерти. И тем не менее, прослужив в Липоярском около пяти лет, он вынужден был хлопотать перед епархиальным начальством о переводе его на другое место.

В январе 1824 года отец Павел был причислен к вновь строящейся церкви Ильи Пророка в деревне Готопуповой Ишимского уезда. Здесь, как и в Липоярском, прихожане очень любили и уважали его за усердное служение, приветливость, учительность, неукоснительное исполнение треб, бескорыстие и вообще отличные пастырские качества. Быть может, он и здесь согласился бы служить до самой смерти, но в 1829 году его назначили благочинным. Теперь нередко ему приходилось отлучаться от своего прихода, иногда на довольно долгое время, но так как церковь его была одноштатной, а просить кого-либо из священников других сел отец Павел стеснялся, почитая невозможным для себя отрывать их от своих приходов, своих семей, он решился просить о переводе его к двух или трехштатной церкви. Такой случай не замедлил представиться: при трехштатной церкви Петра и Павла в торговой Абацкой слободе, что в семидесяти верстах от города Ишима, открылось праздное священническое место, и отца Павла в сентябре 1832 года туда перевели.

К особенностям жизни отца Павла в Абацкой, месте торговом, многолюдном, можно отнести разве то, что теперь в его доме всегда гостевало много народа: духовенство соседних сел, крестьяне приходских деревень – ни для кого не было отказа, всем был привет, всем говорилось ласковое слово, всем с радушием предлагали посильные хлеб-соль, всем оказывалось обычное в Сибири, особенно в прежнее время, гостеприимство. Другой особенностью жизни отца Павла в Абацкой было усиление в нем ревности о более достойном прохождении, более тщательном исполнении лежавших на нем священных обязанностей. Бывало, приедет отец Павел в деревню в воскресный или будний, но не многоработный, день и начинает между службами организовывать в часовне либо в чьем-то доме (а летом мог и прямо на улице) чтение часов, или Всенощную, или молебен, смотря по тому, что приличнее по обстоятельствам. Стараясь не терять даром времени, в дороге учил он причетников петь на гласы Богородничны, Херувимскую и прочее.

Воздержанный в пище, он и вино употреблял умеренно, и то в крайних случаях, посты держал строго по уставу. Служба в церкви для него была любимым занятием: в свою седмицу Литургию он служил ежедневно и, чтобы не обременять причт, вечерню и утреню в будни отправлял в церкви один, отсылая причетников домой со словами: «Идите с Богом домой. Что вас мучить-то, один справлюсь». И действительно, один пел и читал, и непременно по уставу, без всяких пропусков. Петь был большой охотник. Таинства совершал неторопливо, с благоговением.

«За Богом молитва, а за царем служба не пропадает», – говорит русская пословица. И служба, и добрая жизнь отца Павла не пропали даром. Тобольские преосвященные, сначала Евгений, а потом Афанасий, наградили его набедренником, а затем возвели в сан протоиерея, что в то время в Тобольской епархии, хотя бы и для благочинного, было делом чуть ли не беспримерным.

По слову псалмопевца царя Давида, «многи скорби праведным» (Пс. 33, 20), и добродетельный отец Павел испытал тяжкую скорбь: любимая им супруга, мать троих малолетних детей, в марте 1839 года тяжко заболела тифозной горячкой и 2 апреля отошла в вечность.

Смертью супруги Господь указал отцу Павлу путь, «в онь же» идти ему, или, лучше сказать, как бы напомнил ему его собственное горячее, самое искреннее желание быть иноком. Ведь оставаться в селе вдовым протоиереем было для него крайне неудобным: покойная супруга вела все домашнее хозяйство, заботы о котором теперь легли бы на него, а для этого у отца Павла недоставало ни надлежащего знания, ни потребной опытности: управлять прислугой и работниками у него не хватало духу, не мог он также собирать ругу и другие сборы по приходу, без чего духовенству в Сибири в ту пору было не обойтись.

Вскоре по вдовстве отец Павел послал Тобольскому Преосвященному Афанасию прошение о перемещении его из слободы Абацкой в число братства Абалакского Знаменского монастыря, на что Преосвященный при пустоте монастырей его епархии тут же изъявил согласие. Указом консистории от 23 июня 1839 года отец Павел был вытребован в Абалак и 17 декабря того же года ректором Тобольской семинарии архимандритом Евфимием пострижен в монашество с именем Мисаил.

Если, живя в миру, отец Павел был как бы не от мира сего, то тем более в образе равноангельном он являл собой пример воздержания, послушания, ревностного служения алтарю Божию. Монастырская жизнь его вся проходила либо в келии, либо в храме. В келии помимо иноческого правила был он занят чтением Священного Писания, святоотеческих творений, житий святых и единственного в то время духовного журнала «Христианское чтение». Всякий день его можно было застать в храме: либо на клиросном послушании, либо возносящим молебные пения пред чудотворной иконой Божией Матери, именуемой Абалакской, либо совершающим чередное служение Божественной литургии. Вообще труды во славу Божию в церкви Христовой были его любимым делом. Как же он сердечно радовался, если случалось ему заменить в служении кого-либо из старцев священноиноков!

Отцу Мисаилу нравилось жить под покровом Божией Матери, и он желал бы до конца дней своих служить пред Ея столь многочтимым в Сибири ликом, но Промыслом Божиим суждено было ему иное. Не искал славы отец Мисаил, но люди его знали и уважали, а потому и епархиальное начальство обратило на него особое внимание. Новоназначенный Преосвященный Владимир, прибывший с Костромской на Тобольскую кафедру, наслышавшись много хорошего об отце Мисаиле, в феврале или начале марта 1843 года вызвал его в Тобольск для служения в Крестовой церкви Архиерейского дома с обязанностями духовника как самого Преосвященного, так и всего городского духовенства, а также и всех, искавших посвящения в стихарь и рукоположения в сан диакона или священника. Но и миряне, тобольские граждане, стремились исповедоваться у него, зная об особой строгости его жизни.

На новом месте служения радость отца Мисаила, особенно на первых порах, была просто неописуема, потому что за неимением других иеромонахов или священников при Архиерейском доме он был бессменным священнодействующим. Во дни же прибытия многочтимой Абалакской иконы Божией Матери из Абалака в Тобольск, где она пребывала для поклонения в кафедральном соборе с 8 по 23 июля, отец Мисаил удивлял всех богомольцев и соборян своим неустанным молением. Во все эти дни, отслужив в домовой церкви – месте своего послушания, он обыкновенно являлся в собор, где по просьбе богомольцев служил молебны до самого вечера или до тех пор, пока святую икону не унесут в чей-нибудь дом. Поистине, мог он тогда сказать вместе с псалмопевцем: «Пою Богу моему, дондеже есмь» (Пс. 103, 33).

Терпеливый, безответный, благодушный старец отличался примерною нестяжательностию. Получая монашеское жалованье или часть братских доходов, он никогда не проверял количество полученного. От принятия вознаграждений за труды или вовсе отказывался, или принимал их с глубоким поклоном, как бы малы и ничтожны они ни были. Доколе была жива его сестра, а дети не были еще пристроены, все, что ни получал он деньгами либо платьем, спешил отдать сестре на содержание семьи, а по смерти ее и устройстве детей доходы стали уходить на иждивение его брата, Андрея Иванова Фокина. Он или старушка жена его изредка навещали отца Мисаила, обыкновенно брали у него деньги, покупали на них чай и сахар, а иногда что-либо из съестного, и в урочное время приносили в келию старца и оставляли там. Съестным и чаем отец Мисаил делился со всеми, кто приходил к нему в келию. Чай был любимым его напитком, и он пил его по примеру многих сибиряков очень крепким. В пище отец Мисаил был крайне неприхотлив: и в Абалаке, и в Архиерейском доме он обыкновенно ел, что подавали на братской трапезе.

В блаженном старце замечательным было еще его безмолвие. Никто не видел его занятым продолжительной беседой. На все речи охотников поговорить у него был один ответ: да или нет. Однако он охотно давал ставленникам катехизические объяснения, если они желали его слушать, и показывал порядок отправления Богослужения. Также неутомимо поучал богомольцев Крестовой церкви с кафедры. Говорил он ясно, громко, видно было, что говорил он именно то, что чувствовал.

Успеху поучений отца Мисаила во многом содействовала слава о его благочестивой жизни, а также сама внешность иеромонаха. Роста он был среднего или несколько выше, недлинные волосы и небольшая борода его были светло-русые, телосложение имел сухое, лицо бледное и с веснушками, ходил он всегда довольно быстро, даже несколько торопливо, склонив слегка вперед и вбок голову, седых волос у него заметно не было.

Чтобы отец Мисаил кого-нибудь осудил или на кого-нибудь подосадовал, этого никто не слыхал. На шутки или насмешки, которые иногда говорились ему в лицо, он по обыкновению отвечал одним безмолвным глубоким поклоном. Одного не терпел старец: когда кто с намерением опускал что-либо из положенного для пения или чтения при Богослужении. Тогда в душе его являлась сильнейшая досада, и он сейчас же или сам восполнял, или заставлял пропустившего восполнить пропущенное. Случалось еще видеть его в досаде на молодых и нерадивых ставленников за их отлучку от Богослужения, за уклонение от обязанности бывать в домовой архиерейской церкви.

Сколько, однако ж, был бодр дух старца, столько же немощной становилась плоть его. От всегдашнего и продолжительного стояния на подошвах его ног во всю длину образовались наросты. Несмотря на это, он выстаивал по нескольку часов сряду, и никто никогда не слышал от него жалоб на болезненность ног.

Наконец, неутомимый труженик и молитвенник совсем изнемог. В июле 1852 года, в один из тех дней, когда абалакская святыня находилась в Тобольском соборе, старец по обыкновению безотходно молебствовал пред нею. Но вдруг отец Мисаил изменился в лице от усталости и болезни так, что все это заметили. От жалости и сострадания некоторые из соборян предложили ему отдохнуть. По обыкновению не прекословя, низко поклонившись, побрел он, разоблачившись, к себе в келию, лег там на койку и уже более с нее не вставал. По милости Божией, сей одр болезней оказался для него новым и последним местом испытаний и преуготовлений к преселению в Царствие Небесное.

Ко времени болезни отца Мисаила архиерея в Тобольске не было: Преосвященный Георгий (Ящуржинский), бывший после Преосвященного Владимира (1842-1845 гг.) скончался еще 2 апреля 1852 года, а преемник его, Преосвященный Евлампий, прибыл в Тобольск лишь за пять дней до кончины отца Мисаила. Это обстоятельство послужило к тому, что келейником у него оказался человек нерадивый. Как бы, кажется, не возроптать, когда в болезни ты остался без участливого, сострадательного ухода, когда келия твоя заперта и некому подать чашу студеной воды? Но и это испытание переносил он с глубоким смирением. За то и получил отец Мисаил от Господа дар блаженной кончины: неоднократно за время болезни напутствуемый Таинствами покаяния и приобщения Святых Христовых Тайн, а также и елеосвящения, он мирно почил 19 августа 1852 года.

Вновь прибывший Преосвященный Евлампий соборно отслужил по усопшему панихиду, затем бренные останки верного воина Христова были перенесены в загородную церковь Архиерейского дома, где городским духовенством при многочисленном стечении народа отпели праведника.

Немного спустя над могилой отца Мисаила почитателями его было устроено каменное надгробие и положена чугунная плита с краткой надписью: «Мир праху твоему, всегдашний подвижник благочестия и неусыпный молитвенник».