14 марта – день памяти прмц. Дарии (Зайцевой), которая подвизалась в Борисоглебском Аносином ставропигиальном женском монастыре 39 лет до самого дня его закрытия советскими властями в 1928 году. Через 10 лет после ликвидации монастыря послушница Дария по ложному доносу была арестована и расстреляна на Бутовском полигоне. В 2000 году послушница Дария была причислена к лику Новомучеников и исповедников Российских.
Прмц. Дария является небесной покровительницей одной из нынешних сестер монастыря монахини Дарии. Также 14 марта – день Ангела монахини Евдокии, которая пострижена в монашество в честь прмц. Евдокии. Имя этой святой носили до пострига основательница монастыря игумения Евгения, в миру Евдокия Николаевна Мещерская, и ее внучка Евдокия Семеновна Озерова, которая стала третьей настоятельницей монастыря игуменией Евгенией (Озеровой). В память игумений Борисоглебского монастыря была отслужена панихида на их могилах.
Житие прмц. Дарии (Зайцевой)
Преподобномученица Дария родилась в 1870 году в селе Богослово Рязанской губернии в семье крестьянина Петра Зайцева. С детства возлюбив Господа, она в ранней юности решила удалиться от мира с его соблазнами и лукавством и служить своему Небесному Жениху. Девятнадцати лет ушла она в Борисоглебский женский Аносин монастырь в 30 верстах от Москвы, в 15 верстах от Звенигорода, на реке Истре, где подвизалась до самого закрытия обители советской властью в 1928 году.
Аносина пустынь была процветающей образцовой общежительной пустынью как по укладу жизни, так и по духовным своим достижениям. Обитель славилась прежде всего своим подвижничеством. Ее монахини нередко становились настоятельницами других монастырей и общин. Многие известные духовники направляли своих духовных чад в Аносино, зная, что именно там они получат помощь в монашеском подвиге и духовное окормление. Вообще Аносинский монастырь часто называли «женской Оптиной пустынью»: здесь также было развито старчество – традиция духовного окормления монашествующих, особенно новоначальных сестер. Каждая из них вручалась опытной монахине – старице, и отношения между ними строились на взаимном доверии, без чего невозможно стяжать смирение и послушание – начало всех других христианских добродетелей.
Обитель в Аносино, удаленная от человеческого жилья и мирской суеты, была пустынью не только по названию. По территории монастыря никто из посторонних вообще не ходил, даже с родственниками сестры могли встречаться лишь за оградой монастыря – в гостинице. По уставу в обители не допускалось наемного труда. Все работы, вплоть до изготовления обуви, сестры выполняли самостоятельно. При этом запрещалось ходить в мир «за сбором» (то есть за милостыней на нужды монастыря). Труда в монастыре было много, но столько, чтобы он не препятствовал молитве. Уставные, долгие службы начинались глубокой ночью. Келейно же сестры упражнялись в молитве Иисусовой. Дабы ничто не отвлекало сестер от внутреннего делания, в кельях не было даже освещения (кроме лампадки перед иконами). Общежительный устав избавлял насельниц от излишних попечений и вместе с тем приучал к смирению и нестяжательности. По кельям не позволялось иметь ничего лишнего, только самое необходимое, никто ничего не мог получить от мира.
В таком благоустроенном монастыре и проходила свой подвижнический путь послушница Дария. Трудилась она на общих послушаниях, особенно часто приходилось ей носить для монастырских нужд воду с реки Истры, протекающей под высоким монастырским холмом по живописной лощине, или из источников, которых множество в окружающем лесу. Многие годы терпеливо и безропотно трудясь на монастырских послушаниях, послушница Дария вела жизнь смиренную, ничем внешне не выделяясь из среды единонравных сестер. Она не домогалась высших должностей и званий, памятуя о том, что не место и не одежда красят человека. Послушница Дария, почти сорок лет работая Господу, служа Ему верой и правдой, не унывала и не роптала на то, что старшие, испытывая терпение и кротость этой искренней рабы Божией, медлили постригать ее в иноческий чин. Она твердо помнила сказания древних патериков о том, как добросовестные послушники по смерти являлись облаченными в великую схиму, в то время как нерадивые схимники оказывались лишенными ее. Поэтому все внимание усердная послушница старалась уделять внутреннему устроению, чтобы явиться не перед пристрастным и близоруким взором человеческим, но лишь пред очами Отца Небесного истинным, внутренним монахом, неоскверненно нося свои пустыннические ризы, «в неистлении кроткого и молчаливого духа».
После революции Аносин Борисоглебский монастырь существовал еще десять лет. В 1923 году, уже при большевиках, он отметил свое столетие. Его последняя перед закрытием игумения Алипия (1875–1942; в миру Мелания Петровна Таишева, духовная дочь схиигумении Фамари (Марджановой), в схиме – Евгения), приняв обитель в цветущем состоянии, всеми силами старалась сохранять монастырский дух и уклад жизни на прежнем высоком уровне. Но притеснения от властей не могли не сказаться: монастырь был обложен тяжелыми налогами. Инокини всегда много работали, но ровно настолько, чтобы обеспечивать себя: устав обители не позволял им иметь ничего лишнего, так как главной в их жизни была молитва. Теперь же, чтобы платить налоги, пришлось расширять хозяйство: стали разводить свиней, стегать одеяла, вязать на специально приобретенных машинах чулки и пуховые вещи на продажу, разводить для этого пуховых кроликов. Питание ухудшилось, сестры стали уставать. Пришлось, не сокращая служб, переносить их с ночного на более удобное утреннее время. Новых сестер из мира стало поступать мало, но до самого закрытия все еще оставалось около 130 инокинь и послушниц.
Весной 1928 года из Павловской слободы в монастырь приехали представители власти и потребовали, чтобы через час в трапезной были собраны все сестры. Когда все собрались, приезжие оповестили насельниц, что отныне они будут именоваться не монастырем, а трудовой артелью. Но уже в конце июня приехали снова и арестовали матушку, двух священников и еще четырех сестер. Арестованных повезли в Москву, а остальным приказали через три дня освободить монастырь. Сестры разошлись кто куда, но еще до этого, не дожидаясь их ухода, кельи монахинь заняли местные жители, так что последние дни они ночевали в трапезной на полу.
После закрытия монастыря послушница Дария поселилась в селе Холмы Истринского района, где прислуживала в Знаменской церкви, живя в сторожке при храме. В 1934 году ее избрали церковной старостой. Одна из местных жительниц вспоминает, что в те годы ее, восьмилетнюю девочку, мама водила к матушке Дарье, чтобы та помолилась и помазала святым маслом больные ножки девочки — ребенок от этого получал облегчение в своей болезни.
Общаясь с верующими людьми, Дарья Петровна знала, сколько людей вокруг арестовано просто за то, что они православные. Она прекрасно понимала, что рано или поздно придут и за ней, но не желала отказываться от церковнослужения. Просто приготовила у себя дома узелок с бельем — на случай ареста. И, как оказалось, не зря. В 1937 году в Истринский отдел НКВД поступил донос, что в селе Холмы проживает насельница одного из закрытых монастырей, которая продает на железнодорожной станции лампадное масло и раздает крещенскую воду. Доноситель требовал обратить внимание сотрудников НКВД на такое, как он выразился, «безобразие». Ход делу был дан не сразу — только в феврале 1938-го. Вероятно, местную ячейку НКВД не особенно волновала борьба с подобной «преступностью». Скорее, речь шла о выполнении плана по арестам. В 1937-м проблем с выполнением плана не было, а вот в 1938-м кандидатов во «враги народа» осталось уже немного. И тогда донос на Дарью Петровну оказался как раз кстати. Были допрошены дежурные свидетели, которые показали, что послушница Дария ведет среди населения разговоры о том, что «нужно больше молиться Богу», что «Господь покарает большевиков за то, что они разрушают веру». Так было получено основание для ареста.
2 марта 1938 года послушница Дария была арестована Истринским отделением милиции и заключена в камеру предварительного заключения, а через некоторое время переведена в Таганскую тюрьму в Москве. На следующий день состоялся допрос.
— Дайте показания о вашей контрреволюционной агитации, проводимой вами среди населения Холмов, — потребовал следователь.
— После прихода к власти коммунистов нам, православным, жить стало хуже, стали нас притеснять, закрывать церкви. Пересажали в тюрьму всех священников, диаконов, монашествующих. Вот я приготовила себе вещи и ожидала, когда меня посадят... В 1937 году зимою приходили ко мне в сторожку женщины деревни Холмы, где я вела разговор без всякой на то злобы, что нужно больше молиться Богу и просить, чтобы Бог помог избавиться нам от власти и послал нам другую. При этой власти стало жить очень тяжело крестьянам, и к нам крестьяне в церковь не ходят, забыли Бога. Вот нам и послана такая власть, и в Законе Божием написано. Власть сейчас делает гонения на крестьян и православных, и я умру за Веру и батюшку царя...
— Почему вы недовольны существующим строем и проводите контрреволюционную деятельность?
— Недовольна я существующим строем лишь потому, что закрывают церкви и делают гонения на религию и православных, поэтому смириться существующим строем не могу.
Почти 70-летняя старица безбоязненно выразила готовность умереть «за веру и за батюшку царя».
Обвинение в адрес Дарьи Зайцевой гласило: «Активная контрреволюционная агитация, высказывание пораженческих настроений о падении Советской власти». 8 марта 1938 года тройка НКВД приговорила Дарью Петровну к расстрелу, и она была переведена в Таганскую тюрьму в Москве.
Послушница Дария Зайцева была расстреляна 14 марта 1938 года и погребена в безвестной общей могиле на полигоне Бутово под Москвой. Вскоре был закрыт и разорен и Знаменский храм с. Холмы, ставший родным для матушки Дарии.
Пронеслись над Святой Русью годы лихолетья, по молитвам новомучеников забрезжили сквозь тучи солнечные лучи, согревая землю, обильно орошенную их святой кровью. В великом сонме Новомучеников Российских была прославлена и преподобномученица Дария (Зайцева). В 1992 году возобновилась иноческая жизнь в разоренном Аносином Борисоглебском монастыре. Восстанавливается и Знаменская церковь с. Холмы.