«…редкое сочетание возвышенного христианского настроения, нравственного благородства, просвещенного ума, нежного сердца и изящного вкуса» [1]

Марфо-Мариинская обитель милосердия – это, кроме важных духовных и социальных аспектов, – еще и про красоту. Всякий раз, когда приходишь на Большую Ордынку, любуешься архитектурой Покровского храма – творением Алексея Щусева, вглядываешься в росписи интерьера церкви работы Михаила Нестерова, в росписи Павла Корина в крипте, – думаешь о том, насколько глубоко чувствовала искусство Великая княгиня Елизавета Феодоровна. Ее деятельное творческое руководство чувствуется во всем – от глобального до мелочей. Но, обладая безупречным вкусом, она не диктовала художникам, близким ей по духу и художественным устремлениям, не выставляла жестких требований делать именно так, а не иначе. Высказывала свои пожелания, рекомендации, предоставляя при этом полную творческую свободу.

Великая княгиня хорошо знала историю искусства, контекст современной художественной жизни, причем ее интересовали как профессиональное искусство, так и народные промыслы. Вместе с Великим князем Сергеем Александровичем Елизавета Феодоровна участвовала в организации различных выставок, была покровительницей Строгановского училища; некоторые художники приезжали работать в имение супругов Усово-Ильинское [2]. Она и сама была художником, умевшим не просто чувствовать красоту, но и создавать, передавать ее в своих работах.

В 1897 году Елизавета Феодоровна написала портрет своей сестры – Императрицы Александры. Здесь мы видим характерное для эпохи Серебряного века стремление сделать акцент на лице героя, а остальное показать лишь намеком. Рисунок портретно правдив, при этом, точно передавая черты внешности Императрицы, художник дает нам ее душевную характеристику – прекрасного, тонкого и внутренне сосредоточенного человека. Обозначенные кружева платья подчеркивают общий трепетный образ.

А вот портрет фрейлины Великой княгини – Е.Н. Козляниновой, 1898 года, который хранится в Государственном Эрмитаже. (Его еще обозначают как «Портрет неизвестной», в данном случае мы опираемся на атрибуцию И. К. Кучмаевой и Л. Б. Максимовой) [3] Изображение словно выступает из листа бумаги, проявляется. Белая блузка героини не то что перекликается с белым фоном, а словно ткется вместе с ним, набирая на наших глазах плотность и объем. Цветовой акцент – темный бант на блузе, но внимание – вновь на лицо. Импрессионистичная манера исполнения придает портрету мягкость и живую непосредственность.

Для многочисленных благотворительных базаров Великая княгиня собственноручно писала акварели, расписывала пасхальные яйца, делала вышивки [4]. Сама создавала рисунки для благотворительных открыток, например, для открыток в пользу Общины святой Евгении, которая оказывала помощь больным и престарелым сестрам милосердия Красного креста.

Икона «Святые праведные Марфа и Мария». Традиционно Марфу и Марию в церковном искусстве изображают в сцене «Воскрешение Лазаря». В более позднее время, в Синодальный период, в храмах появляются росписи в академическом стиле, раскрывающие сюжет «Христос в гостях у Марфы и Марии». Но можно, пожалуй, сказать, что именно с Марфо-Мариинской обители получили распространение отдельные изображения праведных сестер. Великая княгиня Елизавета Феодоровна и сама не раз обращалась к ним и в шитье, и в иконе. В иконе она прибегает именно к традиционному языку церковного искусства, ее образы утонченны, одухотворены, работа гармонична по цвету.