«И свет во тьме светится...» Игумения Серафима (Яковлева)

Посвящается христианским женам ХХ века

Игумения Серафима была одной из тех христианских жен, чей скромный и незаметный жизненный подвиг в годину испытаний уподобился малой лепте вдовицы, столь высоко оцененной Господом (Мк. 12:42; Лк. 21:2). На ее долю выпал не только подвиг исповедничества, но и долгие, порой унылые церковные будни, когда требовался большой духовный труд, чтобы сохранить во мраке повседневности огонь живой веры, ревность к иноческому житию во время неблагоприятное, когда ничто внешнее не могло поддержать в человеке это внутреннее горение, а, напротив, стремилось подавить его. И не только сохранить в себе, но и поддержать в других, и зажечь искру христианской надежды в молодых душах.

В этих небогатых на события, неинтересных с внешнего взгляда буднях сохранялась преемственность церковного предания и христианской жизни.

Вся жизнь м. Серафимы была неразрывно связана с ее духовным отцом архиепископом Гурием (Егоровым). Владыка Гурий, один из немногих пастырей-исповедников, переживших страшные 1930-е годы, собрал вокруг себя общину, близкую по устроению к монашеской, а м. Серафиму избрал игуменией этого совсем малого стада Христова, которому в послевоенные годы принадлежала и монахиня Екатерина – автор публикуемых воспоминаний.

Монахиня Екатерина (Елена Владимировна Чичерина), родилась 9/22 октября 1908 года в Самаре в дворянской семье. В 1920-е годы стала духовной дочерью даниловского архимандрита Георгия (Лаврова) [1], разделяла с Батюшкой ссылку в Кара-Тюбе (Казахстан), в 1933 году была арестована и осуждена на три года лагерей. После освобождения поселилась с семьей своего брата сначала в Воронеже, затем – в Костроме. После войны в Троице-Сергиевой лавре познакомилась с архимандритом Гурием (Егоровым) и матушкой Серафимой, с которой волею Божией оказалась тесно связана ее дальнейшая жизнь. О м. Серафиме она вспоминала всегда с неизменной теплотой – казалось, христианская любовь, соединившая их души, никогда ничем не омрачалась... После кончины м. Серафимы Е.В. Чичерина поселилась в Сергиевом Посаде (тогда еще Загорске) и проработала 20 лет в канцелярии Троице-Сергиевой Лавры. Приняла монашество с наречением имени в честь великомученицы Екатерины. Скончалась 21 июля 1997 года в Княгинином монастыре во Владимире, где провела последние полтора года своей жизни. Е.В. Чичерина написала воспоминания о преподобноисповеднике архимандрите Георгии (Лаврове), которые составили основную часть книги «У Бога все живы» [2].

При подготовке настоящей статьи к публикации были по возможности уточнены даты и исторические факты, вторая глава, повествующая о детстве и юности м. Серафимы («Сестра Нина»), расширена сведениями, почерпнутыми из современных источников (эти дополнения обозначены квадратными скобками). В третью главу («С матушкой») включены выдержки из писем м. Серафимы. Добавлены подстрочные примечания. В конце публикации помещено Слово епископа Гурия на поставление м. Серафимы в сан игумении.

Первое знакомство

В конце 1945 года прошел слух, что открывается Троице-Сергиева Лавра. При первой же возможности я «помчалась» в Загорск (как в то время именовался Сергиев Посад), с которым связаны дорогие воспоминания далекой юности. Там сохранился домик, подаренный в 1920-е годы архимандриту Георгию (Лаврову), где я, бывало, по благословению старца проводила летние месяцы и где теперь, после кончины о. Георгия, жили его духовные дочери, вернувшиеся из лагерей...

В то время я жила в Костроме вместе с семьей брата Алексея. Закончила художественное училище и преподавала в нем.

В Загорске познакомилась с назначенным наместником Лавры архимандритом Гурием (Егоровым). О. Гурий первое время служил в церкви пророка Илии – единственной действующей в городе, и жил в доме церковного старосты Ильи Сарафанова – человека преданного Церкви, в тяжелые годы своим мужеством и изобретательностью сумевшего сохранить действующей Ильинскую церковь.

Вскоре к о. Гурию приехали из Ташкента его духовные дети – иеромонах Иоанн (Вендланд), его сестра Елизавета Николаевна и Нина Сергеевна Яковлева, к тому времени уже монахиня Серафима.

С «сарафановского» балкона видна была Лавра. Успенский собор стоял без креста, который был сбит бурей в безлетье. Новый крест был водружен Великим постом 1946 года, в Великий вторник. В то время как его поднимали, о. Гурий, стоя на этом балконе, читал молитвы на водружение креста. Впервые после 26-летнего онемения в обители Преподобного Сергия в Пасхальную ночь зазвонили колокола. В Успенском соборе о. Гурий совершил первую после долгих лет запустения Пасхальную заутреню... Хором управлял Сергей Михайлович Боскин, художник, впоследствии протодиакон, автор воспоминаний об открытии Лавры в 1946 году.

Я часто приходила к о. Гурию, и мы подолгу беседовали – у меня накопилось много духовных вопросов. Как-то о. Гурий говорит мне: «Я предлагаю вам духовную мать, вам будет удобнее с нею общаться». Вошла матушка Серафима, показавшаяся ничем не примечательной, простой: белый платок, завязанный до бровей... Но при первом же разговоре я расположилась к ней душой. И Промыслом Божиим последующие двадцать лет, до самой кончины м. Серафимы, мы прожили почти неразлучно...

Сестра Нина

Игумения Серафима (Нина Сергеевна Яковлева) родилась в городе Ельце 31 октября 1898 года. Мать ее умерла вскоре после рождения дочери. У нее осталось два брата – Михаил и Николай. Отец женился второй раз. Мачеха оказалась злой, прямо как в сказке. Дети часто оставались голодными, бывало, кого-то одного посылали тайком на кухню за хлебом и в уголочке потихоньку ели. Отец всегда был занят, об образовании детей мало заботился. Нину определили в обычную школу, но благодаря хорошим способностям ее со временем приняли в гимназию. По окончании гимназии было желание учиться дальше, поехать в Петроград.

Время было уже послереволюционное, чтобы поехать в Петроград, нужен был пропуск. Матушка вспоминала, как удалось ей это сделать с помощью хитрости. В юности она была очень красивой, особенно замечательными были глаза. За ней ухаживал один советский начальник, и она попросила устроить ей поездку в Петроград. Уехала – и не вернулась...

Спустя много времени, уже после Великой Отечественной войны, матушка побывала в родном городе, нашла могилки родных, которые были очень запущены. Наняла рабочих и привела могилки в порядок...

В Петрограде Нина работала сестрой милосердия в больнице, хотела поступить в медицинский институт. У нее появилось стремление к духовной жизни. В это время в Александро-Невской лавре был известный духовник, заведующий Крестовой митрополичьей церковью Успения Пресвятой Богородицы иеромонах Гурий (Егоров). К нему обращалось много молодежи, студентов, интеллигенции. Он имел особый дар – руководить молодежью, который отметил митрополит Петроградский Вениамин, возводя о. Гурия в 1922 году в сан архимандрита. Действительно, отец Гурий очень любил молодежь, и она постоянно окружала его. У о. Гурия нашла духовное окормление и Нина Яковлева. По благословению о. Гурия она стала старшей сестрой монашеской общины в Старом Петергофе.

О. Гурий, вместе со своим братом иеромонахом Львом и иеромонахом Иннокентием (Тихоновым) руководили Александро-Невским братством, созданным в 1919 году при Александро-Невской Лавре. Будучи любителем иночества, о. Гурий стал также одним из главных вдохновителей и руководителей полулегальных «монастырей в миру» – монашеских общин за стенами обителей.

Вначале были организованы монашеские кружки – мужской и женский. Учредительное собрание «Женского кружка по изучению вопросов монашества» состоялось 16 октября 1921 г. Председателем его был иеромонах Гурий, секретарем – Нина Яковлева.

Мужским монашеским кружком руководили о. Иннокентий и о. Гурий. В марте 1921 года в Крестовой митрополичьей церкви был совершен монашеский постриг трех его членов. Один из новопостриженных иноков, Варсонофий (Владимир Сергеевич Веревкин), через несколько дней после монашеского пострига рукоположенный в иеродиакона и иеромонаха, осенью 1922 г. возглавил общину сестер в Петергофе.

Женских общин, созданных осенью 1922 года по благословению о. Гурия и руководимых им, было две – в Петрограде, в частной квартире на ул. Конной, д. 8, недалеко от Лавры, и в Петергофе. К моменту создания общин о. Гурия в Петрограде уже не было – в 1922 году он был осужден по «Делу Петроградских Православных братств» и на 2 года сослан в Туркестан.

Община сестер в Старом Петергофе обосновалась при церкви преподобного Серафима Саровского закрытого к тому времени Серафимо-Дивеевского подворья [3]. Настоятелем этого храма [с июня 1922 года] являлся насельник Лавры, член Александро-Невского братства иеромонах Варсонофий. Это был человек высокой духовной настроенности, молитвенник и прозорливец.

Выхлопотали для общины большое помещение бывшего подворья. Что-то необходимое осталось от дивеевских монахинь. Работали по наему у огородников и этим добывали себе пропитание. Пение вскоре очень хорошо наладилось благодаря Лидии Мейер [4].

Лидия Мейер была сестрой Петроградской общины на Конной – обе монашеские общины находились в тесном общении.

Петергофская община первоначально состояла из двух сестер – самой Нины Сергеевны Яковлевой и Анастасии Сергеевны Заспеловой [5]. Вскоре они получили возможность возделывать участок земли, и в общину было принято еще несколько сестер – все они были молодыми девушками, недавно закончившими школу или гимназию. Были и другие желающие поступить в общежитие, но руководители опасались, что если сестер будет много, власти их обнаружат и вышлют. Так, в начале 1932 года в Петергофской общине состояло пять сестер.

Община носила строго монашеский характер, хотя сестры не принимали постриг. Все они оставили прежние места работы и прислуживали в церкви, пели в хоре, возделывали землю, выращивали овощи, а также шили одеяла. Нина Яковлева заведовала хозяйством и исполняла обязанности псаломщицы в храме. Окормлявший общину о. Варсонофий благословил с молитвой каждую из сестер четками и монашеским пояском, однако форму монашескую никто не носил, опасаясь тем привлечь внимание властей. Сестры должны были ежедневно посещать церковь, им запрещалось читать советскую литературу, ходить в кино, театры, клубы и вообще участвовать в светской жизни. Устраивались общие трапезы и совместные чтения Евангелия, на которые приглашалась местная молодежь. На службы в Серафимовскую церковь стал ходить народ. В престольные праздники приглашались священнослужители из Петербурга, сестры других общин, руководители и участники Александро-Невского братства.

При общине жил иеромонах Варнава (Василий Иванов), бывший келейник о. Анатолия Младшего, Оптинского. Он был инвалидом, с протезом вместо одной ноги. О. Варнава помогал сестрам по хозяйству.

20-летним юношей Василий работал в угольной шахте. Однажды бадья с людьми оборвалась, и пока она летела вниз, Василий дал обет пойти в монахи, если останется жив. Все погибли, а ему оторвало ногу. Он поступил в Оптину пустынь и в 1890 году принял постриг.

По благословению о. Гурия в общину взяли девушку, больную туберкулезом в тяжелой форме. Сестра Нина поселила ее поближе к себе, на второй этаж, где было больше воздуха, сама ухаживала за ней, чтобы не утруждать сестер. О. Варсонофий уделял ей много внимания, часто с ней беседовал. Вскоре эта сестра приняла постриг с именем Евсевии, после чего стала приближаться к смерти. О. Варсонофий как-то сказал ей: «Когда умрешь, приди ко мне, извести». Когда м. Евсевия умирала, при ней была сестра Нина. Незадолго до смерти м. Евсевия сказала: «Кто-то за мной приходил». А перед самой кончиной: «Вот, опять идут». Как только она скончалась, послали известить о. Варсонофия, а он говорит: «Я уже знаю, она только что приходила ко мне, сказала».

О. Гурий вернулся из ссылки в начале лета 1925 года и был назначен настоятелем Киновии при Александро-Невской лавре, а в 1926 году – заведующим Богословско-пастырским училищем. Лаврская Киновия стала одним из главных центров церковной жизни Петербурга. О. Гурий окормлял общины сестер на Конной улице и в Петергофе, руководил мужским монашеским кружком, создал братский хор при храмах Киновии. Регентовала этим хором упоминавшаяся Лидия Александровна Мейер, пели духовные дети о. Гурия, среди которых – А. Хархаров (будущий архиепископ Ярославский и Ростовский Михей, † 2005), Л. Поляков (впоследствии митрополит Рижский Леонид, † 1990), Константин Вендланд (будущий митрополит Ярославский Иоанн, † 1989), и другие.

Накануне своего очередного ареста по «делу Богословско-пастырского училища» 14 февраля 1927 г. о. Гурий писал своим духовным дочерям из общины на Конной улице: «Дорогие мои. Не знаю, вернусь ли завтра с Гороховой. Хочу написать Вам нечто вроде завещания. Крепко держитесь за послушание. Пусть старшая сестра станет Вам действительно старшей. А сестре Марии [6] повелеваю, никогда не считать себя начальницей и не принимать начальственного тона, а действовать словом убеждения и терпением. Еще: помните, что Вам нет уже пути в мир. Если кто-то почувствует, что дозрел до монастыря, может идти туда, но только если этот монастырь хранит три обета монашества. А пока что – стремитесь посильно проводить в жизнь каждодневно послушание, нестяжание и целомудрие. Не останавливайтесь, идите вперед, все к большему осуществлению этих обетов. Я не передаю руководство Вами никому из отцов, оставляю его всецело за собой. Если умру, обращайтесь за советом и благословением к Владыке Иннокентию. А пока руковожу я, а меня заменяет сестра Мария. Поручения и просьбы отцов исполняйте только с ее разрешения. Это храните свято. Недовольство друг другом открывайте непосредственно, не в силах молча побороть. Духом не падайте. Я считаю, что у Вас в общем благополучно и много хороших сторон. Да благословит Вас Христос».

После полугодового заключения, в ноябре 1927 года, архимандрит Гурий был освобожден, но пробыл на свободе лишь около года. 24 декабря 1928 года он был снова арестован по делу религиозно-философского общества «Воскресение». При обыске у него нашли различные церковные документы самиздата – «Послание Соловецких пастырей» 1927 года и др. О. Гурия приговорили к 5 годам лагерей, он был отправлен в Беломоро-Балтийский лагерь на строительство канала, и вернулся жить в Ленинград только через 30 лет – в конце 1950-х годов, уже в сане митрополита.

Созданные же им монашеские общины просуществовали еще три года.

В Петергофской общине продолжал служить о. Варсонофий (Веревкин), возведенный в 1930 г. в сан игумена. В Серафимовском храме с о. Варсонофием служил также иеродиакон Нектарий (Панин). Сестры старались жить в стороне от мира, «стремясь подготовить себя к монашеству и уйти в монастырь». Но становилось все более очевидно, что вскоре действующих обителей может не остаться.

Сестры Петергофской общины были арестованы в ночь с 17 на 18 февраля – так называемую «святую ночь», когда в городе на Неве и его пригородах было арестовано всего около 500 человек...

В начале 1932 года о. Варнава как-то сказал сестре Нине: «Раздели все деньги и вещи, какие у вас есть, на всех сестер, потому что вас заберут такого-то числа». И вот к указанной дате все были уже собраны и одеты...

Сестру Нину уговаривали бросить свои «затеи», оставить свой образ жизни и деятельность, отказаться от веры, за что обещали помочь, дать возможность учиться...

В марте 1932 года Нина была осуждена [по «Делу Петроградских православных братств»] на 3 года лагерей. Она была отправлена в Караганду. Работала в аптеке, как имеющая медицинское образование.

Серафима. В лагере было трудно, но было и много утешений от Господа, часто чудесным образом исполнялись даже малейшие желания...

О. Гурий, освободившись в 1933 году из Беломоро-Балтийского лагеря, больной, поселился в Ташкенте, работал бухгалтером и служил келейно. Вскоре к о. Гурию из Ленинграда переехали его преданный ученик и духовный сын молодой геолог Константин Николаевич Вендланд и его сестры Елизавета и Евгения. Затем к ним присоединилась Нина Яковлева и несколько других сестер, вернувшиеся из лагерей. Так постепенно вокруг о. Гурия сложилась небольшая община его духовных детей.

В 1934 году К. Вендланд был тайно пострижен о. Гурием в монашество с именем Иоанн, а спустя два года принял священный сан. В 1938 г. архимандрит Гурий со своей небольшой общиной переехал жить в пригород Ферганы Беш-Балу. 26 июля 1939 года в Новгороде скончался игумен Варсонофий (Веревкин), и о. Гурий ездил проводить его в последний путь...

Сестры работали в светских организациях, держали корову, что помогало им выжить. Однажды корова хвостом поранила сестре Нине глаз, и его пришлось удалить. Вероятно, именно в этот период она приняла монашеский постриг.

С началом войны некоторые члены общины были мобилизованы, другие скончались от заболеваний. Число духовных детей вблизи о. Гурия заметно сократилось.

К концу войны появилась возможность открытого служения. В 1944 году о. Гурий был назначен настоятелем Самаркандского Покровского собора, а в 1945 г. – наместником возрождавшейся Свято-Троицкой Сергиевой Лавры. С 1945 года стал открыто служить в Ташкентском кафедральном соборе и иеромонах Иоанн (Вендланд).

Вскоре была назначена хиротония о. Гурия во епископа Ташкентского и Среднеазиатского, спустя семь лет его перевели в Саратов, затем одна кафедра сменялась другой, часто с периодичностью чуть более года... Матушка Серафима следовала за владыкой по местам его служения, являясь его незаменимой помощницей.

С матушкой. Ташкент

Узнав о своей предстоящей епископской хиротонии, о. Гурий пригласил меня с собой в Ташкент, сказав, что там будут открываться церкви, понадобится много икон, нужен будет художник...

Хиротония происходила 25 августа 1946 года в Москве. Меня не известили, но я сама как-то почувствовала, что надо ехать в Загорск, и попала как раз на хиротонию...

Вскоре о. Гурий уехал в Ташкент со своими послушниками, а я продолжала преподавать, ждала известий. Получала письма: с квартирой вопрос еще не решен, ожидай...

Однажды в деревянный домик, в котором мы жили в Костроме с братом и невесткой, является почтальон, приносит перевод на 100 рублей и письмо: купи кастрюлю, будильник, еще что-то, краски захвати какие есть... Наконец, пришло сообщение, что можно ехать...

В школе, где я преподавала, сказала, что буду работать в Москве в реставрационных мастерских.

Пять дней пришлось стоять в очереди за билетом, и достался билет без места. Меня научили заплатить 100 рублей носильщику, чтобы он посадил в поезд раньше времени. В день отъезда был гололед. Шли к поезду какими-то задворками. Носильщик небольшого роста, подвижный. У меня много вещей. Вошли в вагон прежде посадки, и я заняла вторую полку. Затем началась посадка: рев, крики, множество народа, вагон набивается битком... Вечер, темно, зажигаю свечку, которую по совету взяла с собой... Почти все пассажиры – спекулянты, везут мануфактуру. Ехали три дня. На станциях оживленно, местные жители предлагают разные продукты, в Средней Азии – лепешки...

Наконец, прибыли в Ташкент. У поезда в две шеренги выстроились встречающие. Вдруг среди них замечаю Елизавету Николаевну. Взяли вещи из багажа, наняли «тащилку» – это маленький узбек, который мог носить на себе невероятные грузы. Сели в трамвай. Октябрь. В Москве холодно, а тут тепло, зеленые деревья... Промелькнула церковь, в которой служит Владыка. Направляемся в старый город – Марганчу. Улица – сплошь глиняные заборы, «дувала». Дома также из глины, дворы закрыты от взоров.

Только зашли в комнату, вдруг стук – милиция. Оказывается, за нами ехали – проверять вещи. Но мой багаж – это, в основном, краски, которые их не заинтересовали...

Домик маленький, маленькие окошки, чем-то напоминающие Кара-Тюбу [8], так же примитивно, просто устроены иконки. По стенкам коечки, одна из них – моя. Увидела матушку, поклонилась ей в ноги, она благословила меня. Было чувство, что прибыла в свою обитель. В домике всего человек пять, две из них старушки. Матушка – в другой «хатке». Сперва подумала, что у нее-то куда лучше, чем у нас, но оказалось, обстановка там еще беднее. В домике этом был таинственный подвал, в котором иногда совершались постриги...

Владыка Гурий сказал мне: «Вам нужно устроиться куда-нибудь на работу». Пошла наниматься в школу... Преподавать там было – одно мучение, рисовать никто не хотел. Как-то во время урока замечаю, что народу в комнате убывает, к концу осталось несколько человек – оказалось, все остальные потихоньку повыпрыгивали через окошко...

Вскоре начался Великий пост. В доме полное молчание: мне объяснили, что в первую неделю Поста здесь не разговаривают. Дали читать 1-й том Добротолюбия.

Неожиданно посреди всеобщего молчания раздается трубный глас: идет узбек и трубит в длинную трубу. Оказалось, здесь так созывают на свадьбу... Приходилось ходить за хлебом и выстаивать длинные очереди. Брала с собой Библию...

Матушка Серафима почти все время проводила в архиерейском доме, на другом конце города. Там был сад, ступеньками спускавшийся к речке. У Владыки была хорошая библиотека.

В общем, жили тихо, мирно. Завели коз, собак. На архиерейском дворе косили траву для коз, забирали остатки от стола для собак.

С работы я на второй год уволилась, и в школе этому не огорчились.

Саратов. Чернигов

В Ташкенте мы прожили семь лет. Затем владыку Гурия перевели в Саратов [9]. Город этот оказался очень неприветливым, обстановка там была неблагополучная. У владыки Гурия случился инфаркт, он все время болел.

Все уехали, а я еще некоторое время оставалась в Ташкенте, занимаясь продажей дома. По благословению владыки Гурия, еще в бытность его на Ташкентской кафедре, я написала на стенах трапезной Киево-Печерских угодников. Новому архиерею эти росписи не понравились, и он велел их изменить. Все сделалось чужим, неприветливым...

Наконец, приехала в Саратов. Но здесь художники были не нужны, и меня поставили считать деньги. Тут начались какие-то непонятные неприятности, клевета, обвинения в недостаче денег. Клевета дошла до Москвы, и меня выпроводили обратно в Ташкент – на неопределенный срок. Было так скорбно: изгоняют непонятно за что в место, где почти нет знакомых. Но когда я переступила порог архиерейской дачи, то почувствовала, что здесь я намного ближе и к владыке, и к матушке, что так Господь устроил – мне в утешение. Ходила в церковь, ездила на этюды далеко за город. В это время у меня начались тяжелые сердечные приступы, и я думала, что жизнь закончена...

Спустя полтора года, владыку перевели в Чернигов. Мне передали благословение приехать туда. С трудом выбралась, много вещей – уезжала из Ташкента навсегда...

В Чернигове в 1950-е годы существовал женский монастырь, открытый во время войны о. Лаврентием [10]. Владыка Гурий принимал в нем участие, в частности, советовал матушкам устроить общую трапезу – жизнь сразу намного облегчится...

Мы с м. Серафимой сняли полдомика и жили вместе. В Чернигове были открытые мощи святителя Феодосия Черниговского, в соборе замечательные службы, хорошее пение. Я работала в монастыре, матушка Серафима помогала владыке, шила облачения...

Начиная с Саратова, нас всюду преследовала клевета. На этот раз она коснулась и матушки. Не было человека, более преданного владыке, чем м. Серафима, всю жизнь она была рядом с ним, от самой юности... Матушка говорила впоследствии: так было на душе горько, темно... Меня же неожиданно отослали во Львов к брату – вновь на неопределенный срок. Казалось, все оборвалось, дальше идти некуда, как жить – непонятно. Написала владыке Афанасию (Сахарову) [11] о скорби, постигшей нас. Он ответил: «Бывают такие события, непонятные, которые тянутся, тянутся, их надо пережить, перетерпеть...»

Живя во Львове, я съездила на Пасху в Почаев. Время тянулось, неопределенность была мучительной...

И вот в один прекрасный день неожиданно появляется водитель, он же и регент черниговский. В машине – владыка Гурий: «Возвращайся!» – Вернулась в Чернигов.

В это время матушка писала мне из Саратова:

«Очень рада, что ты опять попала в желанный город. Как хорошо, что ты повидалась с о. И. [12]! Большое спасибо за просфоры – точно что-то родное, близкое пришло ко мне; жаль, что воду от Стопочки не сумела переслать. Почаев так дорог, что всякое воспоминание о нем доставляет большую радость: точно от Самой Владычицы получаешь привет или весточку. Очень жаль, что тебя все еще тревожит мысль о будущем. Я думала, что ты теперь, видя столько святыни, совсем успокоишься и предашь себя воле Божией, но видно для этого еще много надо работать над собой. Радуюсь, что ты опять принялась за свою работу. Дай Бог тебе успешно с ней справиться. Не забывай окошечка, где лежит о. Лавр. и м. Фил. [13 ] <...> Вспомнилось мне это трудное время нашего уничижения и слез; но, видно, нам это нужно было, и Господь дал сил перенести все, а когда нужно было, показал нашу правоту. Вот и думаю я, что и теперь не оставит нас, хотя м.б. и не сразу, но соединит нас вместе. Он знает, что нам полезнее, так что унывать нам не приходится, а испытание видимо нам нужно и полезно, и нам остается только благодарить Его за великие милости к нам...»

В это время владыка был уже очень болен, пережил инфаркт. Однако вскоре последовал новый перевод – в Днепропетровск [14]. В Чернигове о владыке говорили: «Он у нас гость».

Днепропетровск

Вскоре после приезда в Днепропетровск матушка писала:

«Лена родная!

Прости, что сразу не написала. Все эти три дня мы все молились утром и вечером, только сегодня спокойнее стало. Тамара сегодня уезжает, и я тороплюсь хотя бы немного написать; да вот опять Лиза [15] сейчас прибежала, требует все бросить и искать в ящиках визитные карточки, чтобы отвечать ему <владыке> на поздравления, а где они? Ответь.

Доехали мы очень хорошо: в 3 часа в Киеве сели в купе трое, и больше нас никто не тревожил. Лиза нас встретила ! <...>

Город очень большой, когда едешь в трамвае, то кажется, что находишься в Москве или, чуть меньше, – в Киеве. Храмы (мы были в трех) большие, особенно собор, расписан под Васнецова [16] – хорошо, но у тебя лучше выходит, как говорят, «тоньше». Второй – Никольский. Был храмовый праздник, и владыка опять служил. А на св. Варвару служил в монастыре [17] – там тоже был престол, так что торжество было все три дня. Игумения очень славная, маленькая старушечка, когда-то, возможно, была красивая. Предлагает Лизе занять ее место, но владыка рассмеялся, сказав, что она совсем не годится для таких дел. Для торжества приезжал протодиакон Овчаренко и задал такой фасон, что все были в восторге и многие просили остаться в соборе. Да и действительно он грохотал. Владыкин голос тоже разносился в храмах так красиво, нежно и членораздельно, что всех зачаровал. Здесь принято в храмах разговаривать громко, и когда стоишь, то наслышишься всего – полное развлечение. Всюду слышались похвалы владыке: «это нам прислали не архиерея, а угодника Божьего», «ах, какой чудный, так и хочется смотреть на него без конца», «ах, сам мирует [18], сам причащает, даже молитву перед причастием читает, а наши бати валяют все без молитв», и т.д. Все это, конечно, дамы говорят, а дяденьки судят и говорят по-своему: «Эх, хорошего прислали к нам архиерея, да разве можно кому справиться с нашими попами? Им благочестия не надо, а только бы карманы набивать, трудно ему, бедненькому, будет с ними, пожалуй, и ему не справиться», и тому подобные разговорчики. Народу в храмах было очень много, много дядек, становятся справа, и вся правая сторона занята ими, причем большинство их такие высокие, что себя чувствуешь (первый раз в жизни) букашкой. Одеты все очень хорошо, много дам в шляпах, много нарядных девушек и молодых людей, простых бабушек, мам, так что после этого народа черниговские богомольцы кажутся так малочисленны и не интересны, что делается ясно, что нашему владыке место здесь и что, конечно, митрополит прав, переведя его сюда: черниговцы управлены и их такая горсточка, что такого светильника жаль оставлять там. Так как здесь такое множество народа и культурных людей, и они нуждаются в духовном утешении. Я теперь спокойна за владыку – пусть посветит и этим бедным людям, и они будут молиться за него.

Чувствует владыка себя хорошо и говорит, что сердце здесь еще не болело сильно. <...>

Моя судьба еще не решена, как и что будет со мною, еще не знаю. Квартира, где я живу, мне очень нравится. Самый центр города, только спуститься с горы один квартал, и центральная красивая улица с большими домами и гастрономами. <...>

Подарок наш владыке очень нравится, и он хочет уже сейчас шить, благодарит нас всех: «Это дельный подарок». Передай это Шуре и Ксении. Привет всем друзьям. Владыка очень доволен был поздравлением Ген. Гер.: «Очень хорошо, сердечно поздравил, храни его Господь» – и перекрестил карточку. Вообще он был утешен поздравлениями черниговцев. Вл. Андрей [19]прислал телеграмму поздр. в 6 слов с пропусками букв «с». Митрополит очень большую телеграмму прислал, очень ласковую. Пиши чаще. Владыка благодарит всех за погрузку вещей. Прошу молитв. Как живут коты? М.С.»

В Днепропетровске мы задержались на три года. Огромный кафедральный собор расписан И.С. Ижакевичем. Росписи красивые, но в то время были очень попорчены. И вот я в 50 лет впервые взобралась на леса. В помощь мне дали Зину, приехавшую вслед за нами из Чернигова, – владыка Гурий заметил ее, когда она работала псаломщицей в холодном храме, пожалел, приласкал... Владыка был прекрасным архиереем и пастырем, любил службу, любил «вытягивать» людей, девчонок бедных привечал.

По будням мы с Зиной, матушкой священника и одним певчим-басом пели за ранней обедней. Жили в церковном дворе, при храме. Там было 4 домика: в одном располагался священник с матушкой, в другом – протодиакон, в третьем я с Зиной. В четвертом, в котором останавливался владыка, жили его завхоз, шофер, наверху – портниха.

В днепропетровском соборе я написала «Благовещение» на колоннах и другие композиции, занималась реставрацией поврежденных росписей.

Был у нас отличный регент, тенор о. Анатолий – щирый украинец. После ссылки он попал в неизвестный город. Что делать, куда идти? Зашел в церковь, припал к Распятию. Вдруг слышит – спевка не ладится. Подошел к ним: могу помочь... В Днепропетровске он также наладил пение...

Как-то раз устроили владыке Гурию поздравление на Рождество. Приготовили подарок – точеного из дерева Архангела Михаила. Приехали к владыке до его возвращения со службы. Когда он вошел – мы как грянем!.. Все были очень довольны, и владыка, и мы...

Домик в Алуште

В это время был куплен домик в Алуште. Матушка Серафима все там возобновила, оштукатурила его, провела отопление, устроила сад, посадила деревья – сосны, кипарисы, цветы. Получился маленький парк с беседкой, колодцем. Бывало, я приезжала к матушке в гости, привозила гостинцы. Было много радости...

Вскоре владыку Гурия перевели в Минск [20], а нам с матушкой пришлось совсем перебраться в Алушту. Началось какое-то увядание...

Я пела в церкви св. Феодора Стратилата. Жили мы вдвоем, но у нас постоянно были гости, иногда приезжал владыка Гурий. Часто в Алуште отдыхал архиепископ Симферопольский Лука (Войно-Ясенецкий) [21]. Обычно он садился в кресло и долго смотрел на море. Однажды мы ездили к нему в Симферополь. Привезли свой виноград, владыка Лука тепло принял нас, побеседовал.

В 1960 году митрополит Гурий пригласил матушку в Минск. Она собралась ехать, я провожала ее. На автобус мы опоздали, сели в машину, дорогой очень трясло. На вокзале в Симферополе матушке стало плохо. Вызвали скорую, и ее увезли в областную больницу, где она долго пролежала в тяжелом, полубредовом состоянии. Я решила обратиться к владыке Луке – попросить его помолиться о матушке. Подошла после службы к машине. Мне посоветовали говорить коротко. «Владыка, я хочу попросить Вас помолиться о монахине Серафиме, тяжко болящей», – обратилась к нему. – «Какой диагноз?» – спросил архиепископ. – «Гипертонический криз». «Гипертонический криз. Монахиня Серафима», – медленно произнес он и начал креститься. Шла Страстная неделя, а на Пасху мы забрали матушку под расписку домой – ей стало легче, и через некоторое время она поправилась.

В следующий раз поехали с матушкой в Минск вдвоем. Владыка Гурий предложил мне сделать икону в алтарь на горнее место с «Евхаристии» Васнецова. Заказала огромный подрамник: 2,5 метра высотой. Возвращаясь в Алушту, захватила с собой много красок, кистей. Приехав, взялась за работу. В это время как раз приехал к нам брат невестки, моряк. Устроил мне рабочее место на террасе, приспособленное для холста. Работать можно было только рано утром, с пяти часов, днем солнце невыносимое. Трудилась над ней с большим вдохновением и удовольствием. Митрополит принимал в моей работе участие, живо интересовался, как идут дела.

Судьба этой картины оказалась необычной. Картина была закончена, и ее отправили в Минск. Но когда она прибыла туда, уже пришло распоряжение о переводе митрополита Гурия в Ленинград [22]. Работа ему понравилась, но в Минске она теперь никого не интересовала. Уезжая, владыка взял ее с собой в Ленинград. Там архиерейская церковь в Духовной академии очень маленькая, и картине не находилось места. А вскоре владыку Гурия перевели в Крым [23], и картина потерялась. Нашлась она неожиданно в квартире внучатой племянницы владыки в Ленинграде... Прошло много времени. Однажды я зашла в Симферополе в собор, вдруг рассеянный взгляд мой упал на алтарную стену главного придела. Вижу: моя работа. Здесь стена оказалась для нее подходящей... Но впоследствии она исчезла и оттуда.

Митрополит Гурий часто приезжал в Алушту на дачу. В то время он был уже очень немощным, постоянно болел. Сядет, бывало, отдохнуть, говорит: «Когда сядешь, будто сила от земли приходит»...

В начале 1960-х годов у нас стали отбирать дом – история нам поначалу непонятная. Мы хотели было нанять адвоката, но тот отказался, сказав: дело безнадежное, потому что совершенно беззаконное. Меня вызвали в Москву, говорили нелепости: правда ли, что у вас дом в Киеве, правда ли, что вы красный цвет не любите?.. В то время уже действовала установка Хрущева на полное уничтожение религии. «Пора кончать с Боженькой», – говорил он, похлопывая по плечу Патриарха Алексия.

Церкви св. Феодора Стратилата в Алуште также грозило закрытие.

Мы вместе с одной прихожанкой ездили в Москву с ходатайством – безрезультатно. Все держалось, пока был жив архиепископ Лука, который еще пользовался авторитетом...

Как-то по вызову из Патриархии я уехала в Москву и задержалась там. В это время м. Серафима тяжело заболела. Дела в Москве затягивались, и я решила съездить в Алушту навестить больную матушку. «Ты, пожалуй, еще поживешь», – сказала она мне при этой встрече, рассматривая красивую закладку, изготовленную мною для подарка, – а прежде, бывало, говорила: «Все дела уже сделаны, пора умирать». Я опять уехала в Москву, и когда вернулась, матушка была уже без сознания.

Кончина праведницы

Ее последняя болезнь началась 2 января 1965 года, в субботу, в день смерти о. Иоанна Кронштадтского. Матушка собиралась в Ялту, уже хотела выходить из дома, но тут ей вдруг сделалось худо, случился гипертонический криз.

Вызвали врача, постоянно ее лечившего. Он назначил лечение, давление снизилось, но температура не спадала – обнаружилось воспаление левого легкого. Через несколько дней матушке стало легче, врач разрешил садиться на кровати и понемногу вставать. Но в ночь с 19 на 20 января внезапно произошло кровоизлияние в мозг, после чего матушка больше не приходила в сознание.

В соседнем доме жила верующая семья. Отец, Павел Сенник, рабочий, и две дочери – Рая и Нина. Они очень полюбили матушку, особенно Нина, девушка лет пятнадцати, очень привязалась к ней. Нина помогала м. Серафиме, ухаживала за ней во время болезни, взяла на себя всю работу по дому. Приезжал священник из Симферополя и причастил матушку.

В ночь с 21 на 22 января в 3 часа она отошла. Перед смертью у нее было очень тяжелое дыхание, сильный жар. У постели ее находились сестры Нина и Рая и мы с Елизаветой Николаевной.

Матушку облачили во все монашеское одеяние, накрыли лицо покровом с крестом и молитвой Трисвятого, красиво нарисованным по черному материалу белой гуашью. В руках – постригальный крест, зажженные свечи... Начали читать Псалтирь.

Через некоторое время, приподняв плат, заглянули на ее лицо и были поражены изменившемуся выражению его. На нем отражалась легкая улыбка и глубокий покой. Оно было так прекрасно, что хотелось смотреть на него без конца. В последнюю ночь я сделала карандашный набросок лица матушки. Говорят, он хорошо передает его выражение...

В этот же день вечером неожиданно приехал владыка Гурий и отслужил первую панихиду. Он был видимо взволнован, слезы скатились по лицу. «Уснула вечным сном», – произнес он, благословляя матушку...

На другой день была суббота, весь день мы были заняты погребальными приготовлениями, оформлениями, хлопотами о месте погребения. Все шло гладко, легко, тогда как в жизни все было так сложно, трудно и тяжело.

Место на кладбище нашлось при помощи добрых людей – недалеко от часовенки, рядом с могилкой местного батюшки, любившего м. Серафиму, и одной близкой нам старушки. Могила расположена на самом высоком месте кладбищенской горки. По четырем углам ее растут большие кипарисы, впоследствии соорудили оградку со скамейкой. С этого места видно и море, и окружающие горы.

Нас затруднял вопрос о поминках, так как все мы в этом деле были неопытны. Но по счастью ближайшие соседки сами пришли с предложением что-либо сделать для матушки. И они дружно приготовили все необходимое. Сразу откликнулись и мужчины, к которым мы обратились за помощью, даже и те, к которым не обращались – вынесли гроб...

Отпевание было дома в воскресенье. Приехали владыка и священник, который в последний раз матушку причащал. Народу собралось, как в церкви на Пасху, все двери раскрыли, люди стояли и в кухне, и на террасках. Пришли все певчие из храма, батюшка отпевал, а Владыка руководил хором. Из Ленинграда приехали две подруги м. Серафимы.

Во все время ни малейшего запаха тления не было, лицо и руки матушки были совершенно белые.

Всю дорогу на кладбище пели «Святый Боже...»

С короткой литией гроб опустили в землю и водрузили крест. Соседи с любовью очень аккуратно сделали могильный холмик, а зеленые веточки из нашего сада сплошь его покрыли.

После погребения на душе не было тяжелого чувства – напротив, легкость и даже радость. Это отметили многие. В те дни была прекрасная солнечная погода, температура в январе +10 °С.

Но когда народ разошелся после поминок, и я осталась одна в комнате (во второй половине дома уже жили соседи), на душе стало тяжело и скорбно, казалось: это я сама умерла. На 40-й день вдруг завыла собака, стала метаться, вбежала в дом. Прибежали соседи по дому: что это с собакой? Собаки мистически более чуткие, чем люди, может быть, это матушка приходила, с нами прощалась...

Спустя несколько месяцев умер митрополит Гурий. Он скоропостижно скончался, придя домой после служения Литургии в праздник свв. апостолов Петра и Павла, 12 июля 1965 года. Мне же довелось еще вернуться в Москву и милостию Божией потрудиться в обители преподобного Сергия.

Какая осталась в памяти наша незабвенная матушка? Тихая, скромная, незаметная, жила внутренней сокровенной жизнью. Неброская, доступная только духовному зрению, чувствуемая душами чистыми, стремящимися к Господу, ее внутренняя душевная красота, тепло, любовь – «сокровенный сердца человек» (1 Пет. 3:4) – привлекала к ней людей, особенно молодежь.

Она умела великолепно рассказывать, вообще была общительная, открытая. Люди к ней тянулись. Учила не назиданием, а своим примером...

Как-то в Ташкенте привезли цемент, высыпали посреди двора. Нужно было переносить его ведрами, но никто и не шевелился. Матушка взяла ведро и начала сама носить – тогда и другие все принялись за работу.

Чем она жила, где черпала крепость? Однажды, когда умножились скорби, я стала роптать. Матушка тогда говорит мне: «Мы висим на кресте, неужели будем ругаться и злословить?» Неся свой тяжкий жизненный крест, она всегда благословляла и благодарила Господа.

Слово епископа Гурия на поставление монахини Серафимы в сан игумении

День св. равноапостольной Марии Магдалины [24]

Возлюбленная во Христе игумения Серафима.

Может быть, у кого-нибудь из нас мелькнет мысль: «Игумения ставится для церковного стада. А где же овцы?» Но вспомни преподобного Сергия. Ведь он постриг принимал от одного старца Митрофана, и, несомненно, там и бедности много было, и малочисленность. Но верил он, что Господь Свою святую благодать даст ему и монашеское горение в тех трудных условиях, в которых он находился.

Пришло время у нас, когда монашество уничтожается – уничтожается, скажу, искусственно. Уничтожается тем, что не принимают, не разрешают принимать в обитель людей сильных физически. Не разрешают постригать тех, кто подготовлен к монашеству. Поэтому монашество будет принимать другие, новые формы. Примеров этому много в церковной жизни. Как ты сама знаешь, что было лет пятнадцать назад, когда молились в домах, и Литургию совершали в домах, и многое, что было раньше явно, сделалось как бы тайным.

Но еще и для другого Господь призвал тебя на игуменское служение. Сестер у тебя мало, да и живут они не с тобой. Ты иногда только приезжаешь для общения с ними. Но я вспоминаю незабвенного митрополита Вениамина. В 1922 году, когда он незадолго до своих страданий и смерти поставил меня в архимандриты, – он вручил мне посох. И тогда он сказал слова, которые остались у меня в памяти и которые я буду хранить до смерти: «Вручаю тебе и посох сей в знак твоего особенного служения молодежи». Монастыря тогда не было. Мы жили в Александро-Невской Лавре, а я был там заведующим Крестовой церковью. Почему он так сказал? Потому что он видел своим духовным оком, как сердце мое влечет меня к служению Церкви, особенно той молодежи, которая меня окружала, которая на три четверти окормлялись у меня исповедью. Я как-то всегда имел влечение к утверждению в вере молодежи.

Позволю себе несколько дерзновенное сравнение, не в смысле высоты, а только в смысле параллели. Помнишь, когда пророк Илия уходил, он передал милоть своему ученику Елисею. Вот так уже много лет, начиная с 1920 года и раньше, ты имела дело со мной. Главным образом, женская молодежь окружала тебя. Но обращались к тебе и юноши. И ты находила какие-то слова, близкие их сердцу.

Господь дал тебе дар, дар редкий и исключительный. Ты находила и слова, и понимание юной души, и к тебе они влеклись и влекутся сейчас – из Ленинграда, из Ташкента, и отовсюду.

И вот думается, что не только для того малого количества сестер, которые уже приняли иночество, ты приняла сан игумении, но и для утверждения в вере по преимуществу молодежи. Утверждай их словом в духовной жизни, учи их. Они очень ждут и нуждаются в научении – и те, кто принял монашество, и те, кто, может быть, никогда не оставят мир. Они как овцы без пастыря. А игуменией может быть и женщина.

Господь умудрил тебя, и ты должна применить твой дар к этим людям.

Не будут тебя воспевать, не будут возносить твоего имени наряду с Архиереем, как в обителях. Ты будешь иметь более высокое служение – окормление душ.

«Прими сей жезл, имже утверждай паству твою, яко и слово имаши отдати за ю нашему Богу во дни суда».

_______________________________________________________________________________

1. Архимандрит Георгий (Лавров) (1869 – 21 июня / 4 июля 1932 г.) в 2000 году прославлен в лике святых новомучеников и исповедников Российских.
2. Книга вышла в издательстве «Даниловский благовестник» в 1996 году.
3. Современный адрес – г. Петродворец, Ораниенбаумское шоссе, д. 11.
4. Л.А. Дмитриевой, в девичестве Мейер, дочери философа А. Мейера, † 1993 г.
5. А.С. Заспелова, в монашестве Сергия, † 5 сентября 1982 г. в Ленинграде.
6. Монахиня Мария (Шмидт), † 10 февраля 1953 г. в Ташкенте.
7. Последней до закрытия Дивеевской обители в 1927 году была игумения Александра (Траковская, † 1942 г.).
8. Место ссылки архимандрита Георгия (Лаврова) в 1928–1932 гг., где Е.В. Чичерина жила вместе с Батюшкой.
9. 26 января 1953 года архиепископ Гурий был назначен на Саратовскую и Сталинградскую кафедру.
10. Схиархимандрит Лаврентий (Проскура) (1868–1950), в 1993 г. прославлен в лике святых.
11. Епископ Афанасий, освободившись из лагерей, жил в Петушках Владимирской области и был почитаем в церковном народе, к нему многие обращались за советом. † 28 октября 1962 г.
12. Вероятно, о.Иоанном (Вендландом), который в это время был настоятелем собора Сошествия Святого Духа в Саратове.
13. Отец Лаврентий (Черниговский) и митрополит Филарет (Гумилевский), гробницы которых находились в крипте Троицкого собора в Чернигове.
14. В октябре 1955 г.
15. Е.Н. Вендланд.
16. Собор был расписан И.С. Ижакевичем (1864–1962) в 1909 году, однако выяснилось это позже, при участии владыки Гурия: он пригласил из Москвы художников-реставраторов, и среди них оказался ученик Ижакевича, по почерку рисунков подтвердивший авторство своего учителя. Грустный парадокс эпохи: сам Ижакевич к тому времени еще был жив, но о своих православных симпатиях вынужден был умалчивать. О его росписях в Троицком соборе к тому времени уже никто не знал.
17. Тихвинском женском монастыре г. Днепропетровска.
18. Помазывает елеем.
19. Вероятно, епископ Андрей (Сухенко), сменивший архиепископа Гурия на Черниговской кафедре.
20. 21 мая 1959 г. архиепископ Гурий был возведен в сан митрополита и назначен на Минскую и Белорусскую кафедру.
21. Святитель-исповедник и хирург, † 11 июня 1961 г., ныне прославлен в лике святых.
22. В сентябре 1960 г.
23. В ноябре 1961 г. митрополит Гурий был назначен на Симферопольскую и Крымскую кафедру.
24. Предположительно, это событие произошло в первые послевоенные годы в Ташкенте.

К печати статью подготовила Ирина Быкова.
В публикации использованы материалы личного архива Е.В. Чичериной
и сайта «Соборное дело».
Впервые статья была опубликована в альманахе «Даниловский благовестник», №№ 36-37, 2019 год, издании Данилова ставропигиального мужского монастыря Москвы.