Монахиня

В первый раз я встретила матушку Надежду в середине 90-х. С первого взгляда стало понятно – монахиня. Невысокая, сухонькая, в темном пальто и платке, она устало шла по улице с тяжелой сумкой в руке. «Можно Вам помочь?» – спросила. «Помоги, деточка…» – просто сказала она. Так мы познакомились.

Она каждый день ходила к Литургии, а в праздники обязательно к вечерне. Прошло уже больше двадцати лет, но до сих пор, кажется, вижу ее у иконы «Троеручица», что в кафедральном Андреевском соборе Ставрополя, где она неизменно каждый день молилась за многих, перелистывая бесконечные соборные синодики...

Вряд ли в этой согбенной старушке ее старые знакомые могли узнать счастливую, благополучную, красивую женщину, каковой она была когда-то. Кто бы заподозрил тогда, что ее путь вместит события, которых хватило бы на несколько жизней, хотя она никогда не ждала и не желала для себя чего-то сверхъестественного.

Матушка Надежда (в миру – Вера Петровна Бородинова) родилась в селе Михайловском Ставропольского края. В детстве ее звали «монашкой». Она, бывало, еще пяти лет, соберет малышей и скажет: «Давайте молиться». Взрослые недоумевают: почему так тихо в комнате? Приоткрыли дверь – дети стоят все на коленях перед божницей, а впереди всех – Верочка.

– В школе, – рассказывает она, – я училась отлично, была старостой класса, но в церковь тоже всегда ходила. И когда учительница меня упрекнула, я ей ответила: «Это учебе не мешает. Ходила и буду ходить».

В 19 лет Вера вышла замуж. Соседи посмеивались: «Ну, монашка, вымолила себе жениха». А она и не думала. Все решилось само собой. Молодой красивый летчик сделал предложение. Родители были приятно удивлены и обрадованы. Она о замужестве не думала, но родителей послушала...

Неожиданно для себя из бедной скромной девочки, носившей штопаные платьица, она превратилась в даму. Матушка вспоминает, как в большом городе муж повел ее в магазин и сразу купил ей весь гардероб, одел, что называется, «с головы до ног».

Их недолгая семейная жизнь была мирной и счастливой. Антоний, муж Веры Петровны, был добрым, отзывчивым, и за все время их совместной жизни они ни разу не поссорились. Сыновей, Анатолия и Владимира, он учил уважению к матери и ответственности перед людьми. Вера Петровна принимала живое участие в жизни солдат. Вместе с другими женами офицеров стирала, шила, как могла, украшала солдатские казармы. После войны супруга направили в Японию, и семья некоторое время жила в этой далекой стране. Однажды Вера Петровна предложила переехать на более удобную квартиру, где они могли бы пользоваться имуществом живших там ранее хозяев. «Что ты, Вера, – ответил муж, – это чужие слезы».

О глубокой вере своей жены он, конечно, знал, в доме старались соблюдать посты, Вера Петровна всегда ходила молиться в храм, не было случая, чтобы супруг словом осуждения или запрета остановил ее – наоборот, относился с глубоким пониманием.

Он погиб, когда ей было 34 года. Вся дивизия плакала о своем командире, его все очень любили. А ей казалось, что жизнь окончена и впереди ничего уже не будет. И не может быть. «Я плакала по мужу и день и ночь», – рассказывает матушка. Но вышло по-иному.

– После похорон, – продолжает она, – вместе с моей мамой и сестрой мы поехали по монастырям, чтобы заказать заупокойные службы. Помню, были в Киеве, в Лавре, у отца Кукши (Величко), которого теперь канонизировали, позже я приезжала к нему в Одессу несколько раз, и он благословил меня на монашество, подарил свои четки.

В то время в Киево-Печерской лавре подвизался великий молчальник и затворник отец Дамиан (Корнейчук). Он никого не исповедовал, но иногда разрешал паломникам заходить за благословением. Встреча с ним стала в жизни Веры Петровны вехой, разделившей всю ее жизнь на «до» и «после». Она часто вспоминала отца Дамиана и всегда с радостью рассказывала о том, что произошло тогда.

– Помню, вошли к нему в келью, он благословил всех, потом угостил вкусным монастырским квасом. А я только и думала, как мне дальше жить и как спросить у него. Потом все стали выходить. Вышла и я. Вдруг спохватилась, увидела, что забыла в келье у старца свою сумочку. Неожиданно открылась дверь, и келейник сказал: «Чья сумка, зайдите». Я зашла. Батюшка стоял перед иконами, молился. Я упала на колени, плакала, все время повторяла: «Батюшка, я великая грешница!». Слезы лились ручьями. Не знаю, сколько я была там, но когда вышла, мир в моих глазах перевернулся, и было такое чувство очищения, словно я девочка-подросток. Своим близким я сказала: «Если бы случилось чудо, и муж мой вернулся, то жила бы с ним, как с братом».

Действительно, жизнь матушки с того времени стала совсем иной. Она переменилась даже внешне: волосы убрала, вместо дорогих нарядов надела темное ситцевое платье в горошек. Соседи, знакомые, родственники твердили в один голос: «Полковничиха помешалась».

Вера Петровна жила неподалеку от Крестовоздвиженского храма, где служил в то время митрополит Ставропольский и Бакинский Антоний (Романовский). Они были знакомы, и матушка часто выполняла поручения владыки. После службы она и несколько ее подруг шли помогать больным, немощным, ухаживали за стариками. Таков был духовный завет архипастыря: «Не говори, сколько молитв прочитала, а – сколько больных посетила». Однажды прямо на улице к матушке подошла незнакомая женщина и крепко ее обняла: «Спасибо, что ухаживали за моей мамой до самой ее смерти!» Сам митрополит Антоний служил примером милосердного отношения к людям. По воспоминаниям матушки, он не только помогал малоимущим, но и постоянно отправлял посылки в монастыри, которые в те годы особенно бедствовали.

Оба сына Веры Петровны стали врачами. Старший – известный хирург, младший, Владимир, рано умер. У него была наследственная болезнь – астма, от которой, кстати, долгое время страдала и матушка, но в день прославления святого праведного Иоанна Кронштадтского в 1988 году в Петербурге, куда ее привезли едва живую, во время торжественного богослужения произошло полное исцеление от этого недуга.

Матушка была знакома со многими подвижниками ХХ века: архимандритом Серафимом (Тяпочкиным), иеросхимонахом Сампсоном (Сиверсом), иеросхимонахом Стефаном (Игнатенко)… Много лет помогала отцу Петру Сухоносову, замученному в 1999 году боевиками, которого знала еще семинаристом, их связывали крепкие духовные узы.

Жила матушка Надежда «во дворах». «Дворы» – особенность наших южных городов. В одном доме подчас живет до десяти семей, к нему прилеплен еще один домик, тут же сарайчики, еще какие–то строения. Крохотные клумбы и огородики. Раскрытые двери, окна, откуда доносятся крики, музыка, ароматы кавказской и казачьей кухни и многое другое, о чем имеют представление только те, кто не просто бывал, но жил в таких дворах. В таком дворе, в маленьком, вросшем в землю домике жила наша матушка. Крохотную кухню-переднюю и две небольшие с низкими потолками комнаты занимала она. Все стены были увешаны иконами и картинами на евангельские и библейские сюжеты.

Мы соседствовали, и я часто навещала ее. Как бы ни было тяжело на душе, после беседы с матушкой всегда приходил душевный покой. Маленькая, быстрая, она все успевала, а когда ее хвалили, отвечала: «Какой я монах! Монах тот, у кого в сердце – Господь!» – и на глаза ее набегали слезы…

Каждый ее день начинался с Литургии, даже если болела, или на улице шел снег, дождь. Сколько раз падала в гололедицу, разбивалась в кровь, но вставала и опять шла… Однажды очень сильно ударилась головой, но все же пошла на службу, потом выяснилось, что у нее сотрясение мозга, но после этого она ни дня не лежала. Отстояв длинную архиерейскую службу, она оставалась в храме, дожидаясь вечерни, и только после нее возвращалась домой. «Что вы сегодня ели, матушка?» – спрашиваю. «Ела, ела», – отмахивается она. «Что?» – настаиваю. «Чай пила после вечерни». А еще она ездила хлопотать в Москву об открытии храма в селе Рагули, ходила к председателю Совета по делам Русской Православной Церкви при Совете Министров СССР. И таки добилась. Храм открыли.

К ней часто прямо в церкви за советом обращались незнакомые люди: куда поставить свечу, как причаститься, исповедоваться, и она всегда с любовью подробно отвечала, а если ее смущал вид или поведение кого-либо, она обязательно ласково говорила: «Деточка, так не нужно…» Невозможно было не ответить на ее по-детски открытую улыбку, теплый взгляд.

Один из самых замечательных эпизодов ее жизни – это история пострига. О монашестве ей говорили неоднократно. Но Вера Петровна и слышать не хотела, считая себя недостойной. В 72 года заболела так, что вызвали старшего сына. Увидев, в каком состоянии мать, тихо спросил у знакомой, находившейся тут же: «Как будем маму хоронить?» Навестить Веру Петровну пришла и ее близкая подруга, которая неожиданно предложила: «Вера, тебе нужно принять ангельский чин, а то умрешь, а благословение старцев не выполнено, да и грехи все простятся». Она сначала снова отказывалась, но потом смирилась, сказав: «Господи, управи, на все воля Твоя». В тот же день было получено благословение митрополита Ставропольского и Владикавказского Гедеона, найдено облачение, и вечером состоялся постриг, в котором ей нарекли имя Надежда. Когда постригали, она лежала едва дыша. Но не умерла… Неожиданно для всех матушка Надежда начала выздоравливать, вставать с постели, а потом и в храм пришла. Каково было удивление тех, кто ее навещал! И снова, как прежде, молилась, посещала больных, утешала, ездила по монастырям. «Вот ведь как бывает – говорил близкий ей протоиерей Петр Савенко, – она ведь так болела! Но все те, кто ухаживал за ней во время болезни, давно умерли, а она, слава Богу, жива!»

В 82 года впервые в жизни побывала на Святой Земле. Матушка сама, без посторонней помощи, поднималась на гору Синай, и те, кто перед подъемом посмеивался над немощной на вид старушкой, поднялись на вершину позже нее, – рассказывала после она сама. Она и не думала, что спустя несколько лет вновь поедет в Иерусалим и после этого попадет в больницу, а затем будет лишена возможности передвигаться самостоятельно. «Я рада, что мне довелось пострадать там, где страдал наш Господь», – говорила тем, кто сочувствовал ей. Последние годы жила в Благовещенском Киржачском женском монастыре. Там же и почила 22 октября 2006 года в возрасте 89 лет.