Иеромонах Амвросий (Рыженков) более десяти лет подвизается в Новоспасском ставропигиальном мужском монастыре. Вспоминая сегодня день 3 декабря 2013 года, когда почил приснопамятный первый наместник возрожденной обители, архиепископ Костромской и Галичский Алексий (Фролов), мы публикуем воспоминания о. Амвросия о радости общения с Владыкой, о строгой и мудрой любви, теплом которой была согрета жизнь его духовных чад.
С молитвы начинается осмысление жизни
Я москвич, здесь родился. Москва – мой город. И район Пролетарской я знал неплохо. Доводилось тут и гулять, и на теплоходах кататься. Но я долго «в упор» не видел монастыря! Высился своей громадой Преображенский собор, а мой взгляд на нем даже не останавливался – не замечал, и всё. Это проходило как-то мимо моего сознания.
Первое, что возникло в поле зрения – черные ворота, наводящие некий ужас. Они словно грозили своей мрачной строгостью. И все это место представлялось очень суровым: здесь страшно-престрашно, строго-престрого… За вратами, казалось, жизнь просто заканчивается…
А оказалось, что здесь-то она и начинается. Но иная. Тогда это было еще за пределами моего понимания. Я даже не замечал, что люди в эти ворота входили и… выходили! Это была некая черта, и вскоре я смог ее переступить.
В первый раз меня привела сестра. Я стал ходить на службы. И монастырь стал открываться. Но пришло непростое время определения жизненного пути – уже 27 лет, профессии нет, а как жить дальше? Было очевидно, что надо что-то предпринимать. А тут представилась такая возможность: я отправился на десять дней в паломническую поездку по Украине, с целью еще и подлечиться.
Мы заезжали в Киев, но главным пунктом был Почаев. Говорили, что там есть целебные источники, к ним я и устремился. Однако мимо пещерки преподобного Иова Почаевского не прошел – приложился. И там меня словно ударило. Вышел я от преподобного другим человеком. После пребывания у святых мощей понял: моя дорога – в монастырь.
Я монастырь выстрадал. Целый год укреплялся в этом решении, очень переживал, что меня с моими грехами, немощами, а они есть у каждого человека, – могут не взять! А если возьмут – не выгнали бы… Боялся этого страшно. Но без обители уже не представлял себя.
…С регулярной молитвы начинается новое осмысление жизни. Опыт молитвы в жизни любого человека крайне важен. Я бы даже сказал – необходим, от него нельзя отмахиваться. С молитвой и по молитве приходит понимание того, для чего ты живешь.
Ворота открылись. За меня у Господа попросил преподобный Иов. Еще бежали обычные дни, все оставалось по-прежнему, но решение было твердо. По прошествии года меня приняли послушником.
Я не выбирал монастырь, не искал. Скорее (это вам каждый монах скажет о промысле Божием) – Господь нам подбирает наши монастыри. И здесь теряется значений расстояний: далеко – близко, быстро – медленно. Моя тетя, которая является моей крестной, просто голосила: «Мо-нас-тырь!..» Она не спросила, где это, не было задано ни одного вопроса, но ужас тех самых черных ворот овладел и ею. Для многих уход в монастырь – это тысячи верст, хотя он может находиться рядом…
Владыка Алексий благословил мой приход в Новоспасский.
Монастырский начальник
IMG_3709.JPG)
Первые мои послушания были в трапезной. Куда, как ни говорите, приходят и архиереи. Владыка тоже приходил. Он очень любил гречку в любом виде… Мне он поначалу представлялся именно начальником, большим важным человеком, главным здесь. Все говорили: «О, владыка, владыка!» И ты понимаешь, что это большой человек идет… Поэтому сначала я его немного страшился. Брал, конечно, благословение…
И только сейчас, по прошествии лет, понимаешь, какая могучая фигура, вместившая непростую эпоху, была рядом. Про владыку Алексия трудно говорить и вспоминать. Приходят на память очень сердечные вещи… – как он мог позвонить по внутреннему монастырскому телефону и попросить принести ему самого обычного кефира. И делалось это для него с радостью. За счастье было ему хоть в чем-то угодить, облегчить груз его забот. Я прекрасно знал, какой у него ритм жизни, напряженный график.
На архиереях лежит огромная ответственность. Нам до конца этого не понять. Владыка всегда очень строго держал пост и исполнял постные дни. Он вообще был строг к себе как никто. И до самой последней своей жилочки был монахом. Много лет подвизался в Троице-Сергиевой Лавре, был ею вскормлен, можно сказать, воспринял через столетия дух преподобного Сергия Радонежского. Владыка Алексий делал всё на благо Церкви. Это было смыслом его жизни.
Потерпите…
Несколько лет моей жизни рядом со мной был такой гигант. Тогда это влияние осталось недооценённым… Приходя в трапезную, владыка всегда беседовал. Так, потихоньку, происходило наше знакомство. Он всегда говорил: «Мы – братия». Он и любил нас всех как христианин, как отец. Эта любовь была без панибратства, но каждый знал, что владыка его любит. И это так было важно, так нужно.
Владыка Алексий никогда в гневе не принимал решений. Он уходил, всё обдумывал, и только тогда вызревало решение.
Он был очень скромен. Может показаться, что архиереев окружают сияние и блеск – богатые покои, хорошие машины… Это все внешняя сторона, а внутри – именно монашеское. Он собирал братию, проводил беседы, просил задавать вопросы. Несмотря на то, что был очень занят, пытался выделять время, и к нему можно было прийти просто поговорить, обсудить какие-то духовные проблемы. Владыка всегда говорил: «Не я здесь начальник, не я главный – Господь здесь самый главный. Он – Покровитель, а мы все исполнители. И все мы – братия, – давайте не отстраняйтесь…» Всегда делал на этом акцент.
При этом он не терпел фамильярности. Он в нас, в старой братии, воспитал определенный дух. Обращался ко всем «на Вы», даже к послушнику. «Как жаль, что я не духовный аристократ», – бывало, говорил владыка Алексий. Хотя он был им. Когда человек этого не признает в себе, это и есть аристократизм.
Мы с ним проходили школу монашества, духовную школу. Он постоянно беседовал. Был образованным человеком, но всегда подчеркивал: «Братия, я знаю чуть больше вас, поэтому я вам рассказываю». И показывал свое терпение нашего непослушания, непонимания. У него был дар убеждения. Потом он как-то сказал: «Я многое вижу, но не потому что я прозорливый, а потому что на мне святительский омофор».
Владыка никому не предлагал быть таким, как он, но его жизнь обличала других. Реально. И ему не нужно было говорить, всё без слов было понятно: идет человек, и ты понимаешь, какой ты никчемный, грешный. Он настолько был строг к себе, – это как… громогласная тишина. Всё кричало: спасайтесь! Он никого ни к чему не призывал, просто сам так жил. Посмотрит, и его взгляд уже распинает тебя. Это был не страх, что он накажет, – он и не наказывал, просто говорил: «Брат, это не твое место…» Он любовно был строгий, а ты уже сам коришь себя за свою ошибку. И боишься его расстроить и огорчить. Я никогда не видел, чтобы он разозлился. Засмеяться и пошутить мог, это были сдержанные шутки. Владыка Алексий терпел ленцу братии, терпел немощи, потому что сам через всё прошел. Он понимал всех.
…Рассуждать, что самое трудное и что самое легкое в жизни?.. Для меня самое трудное – бороться с собой. Тяжело и трудно – разные понятия. Исповедь выматывает до безобразия. Но как только закончилась, ты вздохнул, передохнул – и дальше. А с собой тебе оставаться всегда. Ты себе не сможешь сказать: вот сейчас я пойду отдохну. И владыка Алексий часто говорил: «Братия, общежитие начинается с вас самих…» Мы должны научиться терпеть себя в других.
Незримая связь
Я люблю этот монастырь. Хотел бы, чтобы он остался навсегда «первой любовью», но это как Господь управит… Монастырь, владыка Алексий всё изменили во мне. Когда приходит новый человек в обитель, Святой Дух его меняет. Владыка Савва – другой. Бывает, поругает скоропалительно… Он тоже умеет любить. Два разных архиерея в новой истории Новоспасской обители. Можно сказать, два мира. Но дух этой любви я прослеживаю. Владыка Савва постоянно говорит: «Братия, потерпите меня», – это отголосок оттуда, из той жизни, где снова слышатся слова владыки Алексия: ты потерпи себя в другом человеке…
Такая тонкая, незримая связь… Кто хочет, тот увидит.
Публикации
Монастыри
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ
