17 ноября 2019 года Оптинский лекторий собрал слушателей на третью встречу, посвященную творчеству Ф.М. Достоевского и значению Оптиной пустыни в жизни великого русского писателя.
На этот раз перед многочисленной аудиторией, которую составили насельники обители, паломники, специально приехавшая из Москвы православная молодежь, выступили два лектора: профессор Православного Свято-Тихоновского университета доктор исторических наук протоиерей Георгий Ореханов и ведущий научный сотрудник Института мировой литературы Российской академии наук, член Комиссии по изучению наследия Ф.М. Достоевского при Президиуме РАН доктор филологических наук А.Г. Гачева.
Открывая встречу, наместник Введенского ставропигиального мужского монастыря Оптина пустынь епископ Можайский Леонид в своем вступительном слове высказал очень точную мысль: мы далеко не всегда замечаем связь событий, не умеем видеть за ними всем управляющий, всё пронизывающий Промысл Божий. А ведь такие сопоставления, если мы настроены их увидеть, предлагают нам более глубокий уровень восприятия и осмысления явлений нашей жизни, в том числе и того, что кажется «пройденным», изученным, принадлежащим истории. Владыка Леонид напомнил, как дата предыдущего лектория о творчестве Н.В. Гоголя совпала с празднованием рождества святителя Николая Чудотворца, и это непреднамеренное совпадение сразу задало тон разговора о «чистом и строгом» христианстве Гоголя.
17 ноября – дата особенная именно для Оптиной пустыни, день официального возрождения монастыря – 32 года назад обитель была возвращена Русской Православной Церкви. Закрытая и разоренная Оптина не существовала в действительности, сказал владыка, но свет ее святости жил на страницах «Братьев Карамазовых» Достоевского и так или иначе открывался внимательному читателю.
А.Г. Гачева начала первый раздел своей лекции «Достоевский и его образ веры» с утверждения о том, что в мировосприятии и творчестве Достоевского проблема веры стоит на первом месте, более того, радикально заострена без возможности «теплохладного» варианта.
Время Достоевского являло собой драматическое сочетание мировоззренческих позиций от явлений возрождения православной святости, возросшего доверия к аскетическому идеалу до полного отрицания «возможности веровать цивилизованному человеку».
Особый трагизм заключался в том, что это раздвоение, этот разлом проходил прямо по душам, подвергая «отчаянным сомнениям», зачастую глумлению то, что от младенчества в русском человеке было заложено «генетически», впитано с молоком матери, детскими книжками из Священной истории, – чистую веру. Сам язык православной службы, символика храма, эта «школа богословия, открытая для всех», для большинства были уже не просто непонятны, но вызывали отчуждение или раздражение. И, по евангельскому слову, мало было избранных, достигших в этой атмосфере, как говорил Достоевский, «совершеннолетней», сознательной веры. Федора Михайловича Господь определенно избрал и привел к этой вере через страдание потому, видимо, что была в нем изначально некая основа, благодаря которой жизненная катастрофа – смертный приговор, каторга – не убили его личность, но породили жажду обновления, восстановления погибшего человека. «В несчастье яснеет истина, – напишет он Н.Д. Фонвизиной и исповедает свой символ веры: – Верить, что нет ничего прекраснее, глубже, симпатичнее, разумнее, мужественнее и совершеннее Христа, и не только нет, но <…> и не может быть».
С этой истинной верой пришло и понимание христианской любви: «Любите всё создание Божие, и целое, и каждую песчинку. Каждый листик, каждый луч Божий любите <…> Будешь любить всякую вещь и тайну Божию постигнешь в вещах <…> И полюбишь наконец весь мир уже всецелою, всемирною любовью»; «Постарайтесь любить ваших ближних деятельно и неустанно. По мере того, как будете преуспевать в любви, будете убеждаться и в бытии Бога, и в бессмертии души вашей» (из поучений старца Зосимы в «Братьях Карамазовых»). Определилась задача: «найти в человеке человека», образ Божий, не отказываясь от того, что писатель называл реализмом в высшем смысле, – изображением глубин души человеческой.
Анастасия Георгиевна особенно подчеркнула то, что даже страшные безудержностью своих страстей, греха, падения герои Достоевского – Ставрогин, Смердяков, «подпольный человек», Алексей Иванович из «Игрока», главный персонаж «Кроткой», – мучающиеся и погибающие в муке безверия, даже «бес» Петруша Верховенский не лишены авторского сострадания. Беспощадное исследование Достоевским бездн их души не имеет ничего общего с модернистским «копанием», поскольку последнее не предполагает в человеке образа Божия, как и не предполагает «проверки Христом» своей нравственной позиции. Между тем и «совесть без Бога есть ужас, она может заблудиться до самого безнравственного» (из записной тетради Достоевского начала 1880-х годов).
Бог – центр картины мира Достоевского. И человек должен, обязан осуществлять закон любви, потому что идеал и вектор развития задан ему Самим Христом, который есть Любовь и Истина. Так Достоевский выходит к теме Воскресения, будущей жизни, идее преображения мира в Царство Христово. Отсюда и образы праведников, противополагаемые его «безверным» (или верующим «идеологически», лишь умом) героям. Праведник из народа Макар Иванович («Подросток)», подвижники Церкви епископ Тихон («Бесы») и старец Зосима («Братья Карамазовы») – образы, которые могли родиться, в том числе, под непосредственным влиянием общения писателя со старцами Оптиной пустыни.
Достоевский чаял поворота истории на Божии пути, бессмертие души для него было основанием самостояния человека в мире. Отсутствием высших целей в жизни он объяснял тоску и мучение современного ему общества и особенно молодежи. Формулу изменения мира писатель вывел еще в подготовительных материалах к роману «Бесы»: каяться, себя созидать, созидать Царствие Божие внутри себя. Нетрудно увидеть, что эта формула совпадает со святоотеческой проповедью духовной работы и деятельной любви. Кстати, «Слова подвижнические» святого Исаака Сирина были любимой книгой Федора Михайловича.
Творчество Достоевского поднимает столько неисчерпаемых в своей глубине вопросов, что, конечно, регламент лекции позволил затронуть только самую малую их часть. Так, отдельного разговора требует понимание образа Христа у Достоевского в «Идиоте», «Братьях Карамазовых» и шире – у его современников. Читателей можно только отослать к печатным работам и видеозаписям лекций Анастасии Георгиевны, где многие аспекты этой и иных тем раскрыты более подробно.
Второй раздел лекции, представленный протоиереем Георгием Орехановым, был посвящен собственно теме «Достоевский и Оптина пустынь». Продолжая мысль А.Г. Гачевой о мире, современном Достоевскому, мире, «в котором Христос не воскрес», отец Георгий привел еще несколько очень ярких свидетельств «разительного и глубокого атеизма», по словам В.В. Розанова, пережитого Россией в 1880-х годах, когда «казалось невозможным верить» и традиционные христианство и церковность полностью игнорировались. Например, обращение к Церкви Константина Леонтьева, будущего монаха Климента, а в то время дипломата и успешного литератора, вызвало в обществе серьезные сомнения в его психической полноценности. Да и сама по себе поездка в Оптину, о которой уже повсеместно шла слава, тем не менее в кругу Достоевского и Толстого тоже считалась чем-то из ряда вон выходящим.
Достоевский очень глубоко чувствовал всю трагичность ситуации, сказал отец Георгий, подтвердив это многими цитатами из «Дневника писателя», заметок и писем. Поэтому, создавая образы старцев и особенно старца Зосимы как образца любви и высокой жизни, Достоевский ясно понимал, какие возражения и какое неприятие он может вызвать.
Отец Георгий рассказал о возможных прототипах старцев в творчестве писателя, упомянув святителей Тихона Задонского, Игнатия (Брянчанинова), преподобного Паисия (Величковского), афонского монаха Аникиту (Ширинского-Шихматова), странствовавшего инока Парфения (Агеева) и старцев Льва Оптинского и Зосиму (Верховского). Можно утверждать, что окончательно образ старца Зосимы сложился именно в Оптиной пустыни. В обитель Достоевский приехал в июне 1878 года после случившегося в его семье горя – смерти младшего сына Алеши. Состояние души Федора Михайловича, потрясенного, испытывавшего чувство вины, в большой мере подготовило его к встрече со старцем Амвросием. Несмотря на крайнюю скудость свидетельств об этой встрече (точнее, двух встречах наедине в этот единственный приезд писателя в Оптину), сохранилось одно достоверное и очень важное – то, что старец определил Достоевского как «кающегося». Анна Григорьевна Достоевская пишет, что из поездки Федор Михайлович вернулся успокоенным и умиротворенным.
Продолжение своего доклада отец Георгий выстроил на рассмотрении своеобразной оппозиции: К.Н. Леонтьев – Достоевский, поскольку известна критическая оценка образа Зосимы Леонтьевым, тогда уже жившим в Оптиной «полумонашеской» жизнью как чадо старца Амвросия. Убедительно мнение отца Георгия, что, даже если исключить личные моменты возможной обиды Леонтьева из-за внимания общества к «Братьям Карамазовым» и отсутствия отклика на вышедшую тогда же его собственную работу (замечательный очерк об отце Клименте (Зедергольме), в который Леонтьев вложил свою душу и свое понимание оптинского монашества), можно сказать, что он в целом исходил из неверных предпосылок, а именно считал образ старца Зосимы плодом сиюминутного «романтического» впечатления Достоевского от встречи с преподобным Амвросием, не зная, насколько важной и уже выношенной для писателя была идея создания такого образа.
Как теперь известно, Достоевский интересовался и монашеством, и самой Оптиной задолго до поездки в монастырь. К тому же он хорошо знал святоотеческую литературу, имел труды святых отцов в домашней библиотеке и работал с ними (несколько книг, судя по некоторым данным, он получил в дар именно в Оптиной пустыни). Наконец, Достоевский и не хотел писать реалистический портрет конкретного лица, поскольку предвидел, что не был бы понят читателями как должно. Он считал своей задачей создание художественного образа, «понятного, близкого и нужного», как сказал протоиерей Георгий. И, судя по отзывам, прямо противоположным леонтьевскому, задачу эту в глазах современников решил. «Вся Россия прочла его “Братьев Карамазовых”, и изображению старца Зосимы поверила, – писал В.В. Розанов. – <…> Русский инок появился как родной и как обаятельный образ в глазах <…> даже неверующих ее частей».
Тем более достойно внимания обстоятельство, что гораздо позднее ставшие известными письма преподобного Амвросия к монашествующим вдруг с очевидностью, по словам самих оптинских насельников, подтвердили живые, заимствованные из действительности черты Зосимы, каким написал его Достоевский. Так что Оптина в конечном счете одобрила творческий подход писателя к теме монашества и старчества.
Еще одним аргументом «в пользу Достоевского» стал уже в наше время труд протоиерея Русской Православной Церкви в Америке отца Дмитрия Григорьева, задавшегося целью сравнить письменные высказывания преподобного Амвросия с теми, что Достоевский вложил в уста своего Зосимы. Параллели при таком сравнении очевидны.
Несмотря на всё сказанное, протоиерей Георгий подчеркнул, что более глубокий разговор о взаимоотношениях Достоевского и Леонтьева впереди и невозможно кого-то одного из них объявить правым, поскольку в главном – в вере в истину православия – они были едины, сама же истина православия неисчерпаема.
Заканчивая свой доклад, отец Георгий привел примеры того, как образ старца Зосимы уже в ХХ веке вдохновлял многих выдающихся представителей монашества – среди них митрополит Антоний (Храповицкий), святитель Николай Сербский, преподобный Иустин Челийский… А ныне здравствующий архиепископ Берлинский и Германский Марк (Арндт) рассказывал, что его переход из протестантизма в православие во многом был обусловлен чтением романа «Братья Карамазовы».
Безусловно, встреча со старцем Амвросием в тех особенных, по Промыслу Божию устроенных обстоятельствах имела для Достоевского огромное значение. Об этом уважаемые лекторы и неравнодушная аудитория продолжили разговор после прозвучавших выступлений. Посещение Оптиной пустыни дало мощный толчок структурированию замысла романа «Братья Карамазовы», одной из центральных линий которого стала тема монастыря; выделилась ключевая пара героев – старец Зосима и Алеша. Нельзя не отметить и финал: символическую евангельскую сцену у Илюшина камушка с Алешей и двенадцатью мальчиками, с исповеданием Символа веры – веры в Воскресение и жизнь будущего века. А.Г. Гачева сказала, что она не сомневается: посещение Оптиной дало Достоевскому внутреннюю уверенность и смелость именно так завершить свое самое значительное произведение.
Протоиерей Георгий дополнил это высказывание замечанием о сложности внутренних связей романа, когда ответ (например, Ивану на его мучительный и провокационный вопрос о цене «билета» в Царство Небесное) дается не сразу и не напрямую, а при последующем развитии повествования (в случае с Иваном нужно внимательно читать записки старца Зосимы). Продолжая свою мысль, отец Георгий сказал, что было бы очень интересно рассмотреть записки старца Зосимы с точки зрения оптинских источников – той литературы, которая была издана в обители.
Вопрос о том, почему Достоевского можно назвать – и называют, чаще на Западе – «русским пророком» и почему он так востребован за рубежом, вызвал фактически еще одну небольшую лекцию с поразительными примерами уникальной художественной интуиции писателя – дара, позволявшего ему видеть идеи, которые станут господствующими позднее, порой спустя много лет. Так, соотечественники осознали многое из сказанного Достоевским лишь после того, как был переведен и соблазнил многие русские умы Ницше или когда совершился октябрьский переворот и т.д. Но при этом характерно, что Достоевский все свои прозрения и пророчества воплощал в сюжетах, которые брал из современной ему жизни, газетной хроники, повседневного потока новостей. Может быть, всё дело в том, что каждый будничный факт он прочитывал в свете Евангелия? И именно поэтому всё его творчество и сегодня воспринимается как ключ к пониманию мира и человека.
В целом после этой третьей по счету лекции можно сказать, что с каждой встречей Оптинский лекторий выходит на новый уровень, не отрицая прежнего, а дополняя и делая более выразительной картину взаимосвязей русской культуры с духовным феноменом Оптиной пустыни. Замечательно, что на этот раз в Оптину приехало еще больше молодежи, что просмотры видеозаписей лекций собирают обширную аудиторию по всей России. Хочется верить, что подобными проектами обитель вносит существенный вклад в возрождение серьезного интереса к отечественной истории, литературе и русской святости, не раз спасавшей нас от разрушений внешних и внутренних.
Елена Володина
Фото
Публикации
Монастыри
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ
