Доклад игумена Августина (Неводничка), наместника Спасо-Яковлевского Димитриева монастыря Ярославской митрополии и М.Л. Рубцовой, референта по научной работе наместника Спасо-Яковлевского Димитриева монастыря, на региональном этапе XXVIII Рождественских Международных образовательных чтений в Ярославской митрополии (Спасо-Яковлевский Димитриев монастырь, 13 декабря 2019 года)
В стенах Спасо-Яковлевского Димитриева монастыря с середины 1920-х до ноября 1941 года располагался единственный в городе Ростовский детский дом. Это время, как и вообще советский период в истории одной из известнейших ростовских обителей практически не изучен. Между тем сохранились подробные воспоминания о Спасо-Яковлевском монастыре в период существования в нем детского дома Василия Тимофеевича Федина, выпускника этого учреждения и фронтовика, участника Великой Отечественной войны.
28 августа 2004 года после многолетнего перерыва В.Т. Федин посетил Спасо-Яковлевский монастырь, стены которого по его признанию навсегда стали для него родными. Под большим впечатлением от увиденного – ухоженная территория, действующие храмы, живущие в обители монахи – он записал свои воспоминания о том, каким он помнит эти стены, в которых во время его детства и юности кипела бурная, хоть и не характерная для этого места жизнь.
Воспоминаниям о Спасо-Яковлевском монастыре отведена значительная роль в книге В.Т. Федина «Рядовой свидетель эпохи». До сих пор к освещению истории нашего монастыря в предвоенный и военный период они никем из исследователей не привлекались. Но прежде чем перейти к ним, стоит сказать об авторе.
Василий Тимофеевич Федин (1925–2013) – ветеран Вооруженных сил Российской Федерации, фронтовик и ученый-естествоиспытатель. Награжден орденами Красная Звезда, Отечественной войны 1-й степени, медалями «За боевые заслуги», «За взятие Кенигсберга», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», а также другими 18-ю медалями.
Оставшись сиротой, Василий вместе с братом Иваном попал в Ростовский детский дом в мае 1935 года и пробыл здесь до конца августа 1941 года, когда поступил в авиационный техникум в Рыбинске и покинул Ростов. Этот человек прожил насыщенную жизнь, став авторитетным ученым в области авиационной теплорадиолокации. Он является автором более ста научных публикаций и изобретений. Важной частью жизни В.Т. Федина стала публицистическая деятельность. Им написано множество статей по истории Великой Отечественной войны. В них он активно выступал против фальсификации фактов и событий этой войны, непосредственным участником которой был сам.
На фронт Василий Тимофеевич был призван в начале 1944 года. К тому времени он закончил танковую школу, имел звание сержанта и специальность младшего механика-водителя. Сразу же получил назначение в действующую армию – в 183-ю танковую бригаду 10-го Днепровского танкового корпуса. До самого конца войны в составе экипажа танка Т-34 принимал участие в боевых действиях на территории Восточной Пруссии. По его собственным воспоминаниям четыре раза чудесным образом избежал верной гибели, два раза при этом горел в танке. По окончании войны до сентября 1946 года был оставлен в армии и продолжил служить на территории Германии, затем Польши.
После этого, следуя своей давней мечте работать в авиации, поступил в Серпуховское авиатехническое училище на специальность по электроспецоборудованию самолетов. Дальнейшая жизнь В.Т. Федина была связана с испытаниями и научной работой в области авиации. Более полувека – с 1950 по 2004 год – он проработал в Военно-воздушной инженерной академии имени Н.Е. Жуковского.
Представив таким образом автора воспоминаний о Спасо-Яковлевском монастыре, можно понять какую ценность представляют эти воспоминания, написанные с характерной для научного работника скрупулезностью. Для нас они являются ценнейшим материалом по новейшей истории обители. Обратимся к ним.
«Впервые я увидел Яковлевский монастырь 18 мая 1935 года. Увидел близко и остался в нем на шесть с лишним лет», – пишет Василий Тимофеевич. «Внутренняя территория Яковлевского монастыря была поделена в 1930-е годы ограждением из колючей проволоки на две половины. На одной половине находились храмы, в которых в те годы размещались военные склады, и доступ туда был закрыт всем, кроме военного караула... На другой половине был старый кленово-липовый парк и бывшие жилые монастырские кельи. В этих кельях и настоятельском корпусе с середины 1920-х годов располагался единственный в городе Ростовский детский дом».
В.Т. Федин делит время своего пребывания в Ростовском детском доме на два периода. Первый – с момента поступления и до конца зимы 1936 года, второй – с этого времени и до выпуска в августе 1941 года.
Поступив в детский дом в мае 1935 года в десятилетнем возрасте, Василий в учебный 1935–1936 год должен был пойти в третий класс, но в декабре у него украли единственное пальто, и ему пришлось прервать учебу. Он стал помогать на кухне поварихе: топил плиту, носил дрова, мыл котлы. Здесь же, на кухне, и спал на большой кухонной плите.
В ту пору детдомовский коллектив, как замечает автор, «был весьма интересным организмом». Тяжелые годы Первой мировой войны, революции, гражданской войны выработали «свои особые законы, сложились твердые традиции детдомовского бытия». «В тех традициях, как это ни покажется странным кому-то в нынешнее время, превыше всего ценились честность и справедливость по отношению к товарищу, искренняя дружба, покровительство старшего над младшим, умение добыть себе пропитание и кров в любых условиях, верность данному тобой слову, готовность поделиться с товарищем съестным... смелость и ловкость в коллективных мероприятиях».
Как вспоминает автор, в пору его поступления в детском доме было «слишком много свободы для воспитанников». Происходило это из-за того, что очень часто менялись директора детдома, не было завуча, почти не осталось воспитателей. Фактически дети были предоставлены сами себе, почти никто из них не ходил в школу. При этом, описывая детдомовский быт, Василий Тимофеевич вспоминает о тяжелейшей работе воспитателя тех лет. Называя ее поистине самоотверженной, он пишет: «Только очень добрые и очень терпеливые люди могли нести на себе крест воспитателя детдома того времени».
День детдомовцев начинался завтраком, после которого все «сразу разбредались небольшими компаниями, шалманами, как тогда говорили, кто куда, промышлять, где что плохо лежит». Самыми посещаемыми детдомовцами местами в городе были городской базар, окрестности паточного завода и железнодорожная станция. Во всех этих местах было достаточно поводов, чтобы что-нибудь стянуть или подобрать рассыпавшиеся продукты.
Предоставленные сами себе, воспитанники детского дома сами себе придумывали и развлечения. Например, ранней зимой одним из самых популярных развлечений было беганье по первому льду озера Неро. «Бегали в одиночку на спор – провалишься или не провалишься, бегали парами, цепью, взявшись за руки. Бегали по одному и тому же месту до тех пор, пока прогибание льда становилось явно угрожающим, или под кем-нибудь лед ломался». При таких, казалось бы, отчаянно-рискованных играх на памяти автора не было ни одного смертельного случая.
Самой безобидной игрой, которую описывает В.Т. Федин, были бои подушками – партия на партию при сдвинутых кроватях. Популярны были и бои валенками, «особенно интересные в длинных коридорах в абсолютной темноте, также партия на партию». Были, однако, и нешуточные игры – сражения на кирпичах. Возникли эти бои спонтанно. Детдомовцам предложили за минимальную плату разбирать остатки старого кирпичного строения у пруда, который и в наши дни находится у юго-западной башни монастыря. Как пишет автор, «вернее дело шло о доразборке уже подвальной части бывшего строения, где было много кирпичных перегородок, и все это походило на траншеи глубиной в мальчишеский рост». Соблазн устроить бой в этих траншеях был велик. Так детдомовцы разбивались на команды, обстреливая друг друга обломками кирпичей. Постепенно кирпичные бои переместились на стены и башни обители, безусловно нанося последним большой вред, но на то время не было никого из взрослых, кто мог бы остановить эти сражения. В детском доме была лишь одна воспитательница.
Одним из самых серьезных увлечений детдомовцев было изготовление и стрельба из рогаток и дробовиков (самопалов). «И то и другое было развито у детдомовцев до высокого уровня, до уровня личного боевого оружия». Стреляли из рогаток только «чугунками», которые добывали путем раскалывания чугунных труб в подвалах бывшего настоятельского корпуса, где находилась недоделанная система канализации. Все чугунные вьюшки в печках монастыря также были расколоты и заменены железными.
Рогатки использовались не только как личное оружие, но, в первую очередь, для добывания пропитания. Из них стреляли по воробьям, галкам и воронам, которые во множестве слетались на деревья монастырского парка, так что считались самой легкой добычей. Науку о том, как их приготовить в топящейся печке, проходили все поступающие в детский дом. Как пишет автор, «жареная в печке галка была довольно вкусным блюдом и особенно желанным для того, кто проиграл свою обеденную пайку хлеба в карты».
Из того, что считалось лакомством у детдомовцев той поры, был запеченный в печке кусок мороженого крахмала. Кусковой крахмал добывали в окрестностях крахмало-терочных заводов, которых в то время в Ростовском районе было семь.
Еще одним популярным лакомством в среде воспитанников Ростовского детского дома был замороженный черный хлеб. При этом одни детдомовцы замораживали добытые разными путями куски хлеба, а другие, не имевшие таких излишков, эти замороженные кем-то другим пайки тщательно искали, применяя всю имеющуюся смекалку. Замораживание хлеба и его прятание было еще одной наукой, которую проходил каждый детдомовец. Делать это необходимо было в темноте, чтобы никто не увидел, даже вороны, да так, чтобы никто не смог по твоим же следам найти твою заначку. А чтобы она не попала на следующее утро в чужие руки, надо было встать раньше всех и по своим же приметам найти, куда спрятал. «Неопытные новички оставляли хлеб на заморозку на уступах и в нишах монастырской стены, между сучками на деревьях». Здесь их достаточно легко находили более опытные товарищи. Самые умелые прятали свои пайки в рыхлом снегу на озере Неро, которое находилось прямо под стенами Спасо-Яковлевского монастыря, тщательно запутывая при этом свои следы.
Летом и ранней осенью жизнь была, конечно, более сытная. В это время воспитанники Ростовского детского дома проводили в основном на природе. На всевозможных полях вокруг Ростова и Борисоглеба всегда можно было чем-нибудь поживиться. «Тут, конечно, мы всегда заимствовали у колхозников все, что было съедобным, в объемах, которые позволяли вместить наши карманы и запазухи».
Столь вольная жизнь без присмотра старших закончилась в конце зимы 1936 года, когда, как пишет автор, в «разбушевавшийся детский дом» был высажен комсомольский десант. Комсомольцы-активисты взяли под свой полный контроль все стороны жизни детдомовцев, занимаясь ими от подъема и до отбоя, контролируя посещение школы, а в свободное время занимая их различными играми, конкурсами, походами в кино и музей. В это же время появился новый директор детдома – Иван Александрович Мороков, и новый завуч – Василий Николаевич Пятунин. Новый директор, человек далеко не молодой, очень много общался с ребятами, беседовал с ними и рассказывал о гражданской войне, участником которой был. Первое, что он сделал – это всех обул, наладил хорошее питание, определил в школы.
С этого времени в Ростовском детском доме пошла совсем другая жизнь. Появились музыкальные инструменты и желающие освоить игру на них, образовался хор, драматический, танцевальный, затем физкультурный и стрелковый кружки. Все школьники были распределены по группам, которые под присмотром воспитателей вместе делали уроки, коллективно отдыхали, рисовали, клеили, слушали патефонные пластинки, отдыхали в летних лагерях.
Вскоре к кружкам добавились созданные мастерские: швейная для девочек, сапожная и столярная для мальчиков. Весной 1940 года в детском доме впервые были разбиты большие парники, к которым ребята сами изготовили рамы и вырастили овощную рассаду.
В конце лета 1937 года в Ростовском детском доме появилась группа новичков 13-15 лет. Это были дети репрессированных. Перечисляя по фамилиям, кого помнит, В.Т. Федин отмечает, что эти дети выделялись на фоне остальных своими знаниями, так как учились в хороших школах и не имели пропусков в образовании. При этом они не проявляли никакого интереса к спорту, что так ценилось в среде детдомовцев. «Никто из них не играл даже в мальчишеский футбол... Драться не умели».
Здесь необходимо отметить, что значительное место в воспоминаниях В.Т. Федина занимают его рассказы о конкретных людях – работниках детского дома, воспитанниках, просто интересных людях, которые оказали влияние на воспитание детдомовцев. Все это – живые портреты людей ушедшей эпохи, значимой в истории нашей страны. Автор вспомнил и записал фамилии 90 однокашников. Он пишет: «Думаю их всех здесь надо назвать... Кто-то из них воевал и отдал жизнь за Родину в тяжелых боях с лютым врагом. Кто-то, кому повезло, побывал в боях, но остался жив, как вот я. Другие в тяжелом труде ковали оружие, работали на полях, растили хлеб для воюющей армии. Так или иначе, все они были участниками великой эпопеи, великого дела».
Из ярких памятных событий жизни в детском доме на территории Спасо-Яковлевского монастыря автор вспоминает богатое внутреннее убранство храма Спаса на Песках. Как уже отмечалось, в монастырских храмах с начала 1930-х годов находились военные склады. Весной или в начале лета 1937 года склад из Спасо-Преображенского собора выехал, оставив на дверях висячий замок, который очень быстро был сорван. Автор пишет: «Красивые фрески, иконы, позолоченные, резные из дерева обрамления алтаря, стен с низа до верха – все это впечатляло. Проникающие в душу, смотрящие глаза святых останавливали, притягивали к себе. В первые дни, помнится, никто не прикасался ко всему этому великолепию».
Замок был сорван, по мнению В.Т. Федина, местными жителями. Ими же началось разграбление храма – стали исчезать иконы и другие предметы интерьера. По его словам, детдомовцев же, в первую очередь, интересовали чердак и крыша, куда они легко взбирались по пристенной кирпичной лестнице. «Ни железные решетки, ни доски, ни половые плиты, ни кресты с прихрамовых могил нам не были нужны. Вандализм внутри храма длился несколько месяцев». Детдомовцы прочно обосновались наверху, добрались до главного купола, который стал местом, «где можно было спокойно поиграть в карты. На спички, на порох, на скудное денежное достояние, на пайку хлеба. Затевали порой беготню по всему храму, кирпичные бои возле него, среди могил». Еще позже по подсказке кого-то из взрослых дети переключились на раскапывание склепов вокруг Преображенского храма.
Вспоминая все это, Василий Тимофеевич пишет, что во взрослом возрасте он стал серьезно интересоваться этим местом и его богатой многовековой историей. Он стал искать информацию о князе Василько Ростовском, его супруге княгине Марии и основанном ей Спасо-Преображенском монастыре, главным храмом которого и был собор, где они так вели себя в детстве. В советское время почти невозможно было собрать информацию ни об указанных исторических деятелях, ни о самом Спасо-Преображенском Княгинином монастыре в Ростове. Собирая практически крохи, автор пишет, что он глубоко проникся историей «русской патриотки древности» и его обожгла мысль, что он с другими детдомовцами предавался описанным выше развлечениям в таком месте.
В ноябре 1941 года Федин на несколько дней приехал в Ростов из Рыбинска, где уже учился в авиационном техникуме. Это было последнее свидание 16-летнего юноши с родными стенами Яковлевской обители. Уходя из монастыря, Василий находился под впечатлением воспоминаний и особенно, как он пишет, от атмосферы и красоты Спасо-Преображенского собора, который он вновь посетил. «И тут совершенно неожиданно на малой высоте над монастырем, от стен которого я отошел всего метров на пятьдесят, со страшным грохотом пронеслась... явно на Ярославль тройка наших пикирующих бомбардировщиков Пе-2 с черными масляными подтеками на нижних крыльевых обшивках, тянущимися от моторов. Мимолетное это событие возвратило мысли, находящиеся еще в заоблачности красоты небесной, к тревожной реальности военного времени. Несомненно, самолеты тяжело возвращались на свой аэродром после бомбардировки немцев где-нибудь под Москвой...
Было ясно, что сохранивший свою белизну Яковлевский монастырь служил летчикам хорошим ориентиром по пути домой после выполнения боевого задания. Сейчас этот мимолетный эпизод, тот контраст тяжело возвращающихся самолетов с неизгладимым, только что ощутимым трепетным впечатлением от фресок храма Яковлевского монастыря, кажется чем-то очень знаменательным. Даже пустой монастырь, его стены и надхрамные купола с позолоченными православными крестами служили своему народу в тяжелой борьбе с врагом. Такими ориентирами, указывающими летчикам дорогу к дому, служили, я думаю, и многие другие <...> храмы и монастыри во время войны. Врагу они не служили, хорошо служили тем, кто знал их окрестности и то, куда вели от них дороги и тропы».
Таким образом, представленный выше краткий обзор воспоминаний выпускника Ростовского детского дома не только воскрешает яркие картины из жизни детдомовцев того времени и заполняет хотя бы отчасти лакуны в истории нашего монастыря в советский период, но и знакомит с жизнью их автора Василия Тимофеевича Федина – одного из миллионов наших соотечественников, сопричастных Великой Победе, 75-летие которой мы будем отмечать в наступающем году.
Использованная литература:
Федин Василий. Рядовой свидетель эпохи. – М.: «Правда» – Пресс, 2005.
