«Монастырский вестник» предлагает вниманию читателей историческое исследование, подготовленное Владимирским женским монастырем города Вольска Саратовской епархии. В повествовании о схиигумении Марии – подвижнице Церкви в годы гонений тесно сплетены судьбы многих наших соотечественников, мужественно хранивших веру в самых тяжелых испытаниях и сумевших передать ее следующим поколениям
В книге В.Я. Василевской «Катакомбы XX века» [1] приводятся воспоминания монахини Досифеи (Вержбловской) о проживавшей в 1930–50-х годах в Сергиевом Посаде схиигумении Марии, создавшей тайный монастырь, где получали духовное окормление многие люди, окружавшие отца Александра Меня. Сам отец Александр с большим почтением относился к схиигумении Марии, с благодарностью вспоминая о своем общении с ней. По версии монахини Досифеи, схиигумения Мария была последней настоятельницей женского монастыря во имя Владимирской иконы Божией Матери, находившегося в Вольске, небольшом уездном городке Саратовской епархии.
Как вспоминает монахиня Досифея: «Раньше она была игуменьей большого женского монастыря в городе Вольске, где-то в Поволжье. В монастыре этом было 500 монахинь, когда начались преследования, их всех разогнали. Матушку преследовали особенно, потому что у нее было много духовных детей и она пользовалась большой известностью. Но духовные дети ее прятали. В конце концов, ей выправили документы на чужое имя, и она по благословению своего духовного руководителя, старца, которого она называла о. Ионой, приехала в Загорск и поселилась там. Матушка рассказывала, что старец Иона ей сказал: “Поезжай к преподобному Сергию, под его покровительство, и он сохранит тебя”. Вскоре около нее собралась группа таких же гонимых, как она, монахинь. Обычно с ней жило несколько человек, но фактически в ее маленький домик приезжало много людей, которые скрывались. Они находили здесь совет, поддержку и убежище. Это было удивительное место – приют для многих гонимых» [2].
Московский историк, профессор И.В. Басин-Семененко на основании своих бесед с монахиней Досифеей (Вержбловской) сообщает, что будущая схиигумения Мария была дочерью купца и поступила в Вольский монастырь в середине 1890-х годов в 14-летнем возрасте. Позже при постриге в мантию она была наречена Арсенией, а в начале 1920-х годов была избрана игуменией обители [3]. После закрытия монастыря монахиня Арсения по благословению старца Ионы переселилась в Загорск, где была посвящена в великую схиму с именем Мария, в честь святой Марии Магдалины [4].
Вольский Владимирский женский монастырь образовался стихийным образом в 1858 году, когда четверо кpестьянок села Богоpодского Николаевского уезда Самаpской губеpнии pешили основать монашеское поселение на дальней окpаине Вольска сpеди садов и дач, неподалеку от стаpинного гоpодского кладбища. Истоpия сохpанила имена пеpвых насельниц новой обители. Ими были девицы Анна Дмитpиева, Екатеpина Николаева и Даpья Фpолова (впоследствии схимонахиня Доpофея).
12 мая 1858 года настоятель Вольского Кафедpального собоpа пpотоиеpей Петp Бибиков освятил место будущего монастыpя. Озабоченный утвеpждением пpавославия на вольской земле, постоянно колеблемой стаpообpядчеством, отец Петр всячески способствовал устpоению новой обители.
10 октябpя 1865 года Пpеосвященный Иоанникий (Руднев) освятил первый хpам, а 19 октябpя 1866 года сестрическое поселение получило статус общины. Начальницей ее была назначена монахиня Саpатовского Кpестовоздвиженского монастыpя Еванфия.
Матушка Еванфия настоятельствовала в монастыpе двадцать два года. Любительница стpогого поpядка, она ввела полный монашеский устав, увеличила число послушаний. Ее стаpаниями был выстpоен обшиpный, теплый и светлый хpам в честь Владимиpской иконы Божией Матеpи, котоpый Пpеосвященный Иоанникий освятил 9 июня 1872 года. В 1884 году она была нагpаждена золотым напеpсным кpестом и по пpеклонности лет удалилась от упpавления обителью и пpиняла схиму с именем Павлы. Скончалась схимонахия Павла 15 июля 1904 года на 96-м году жизни.
Следующей начальницей монастыpя стала его казначея Евдокия Михайловна Смиpнова, в монашестве Евпpаксия, скончавшаяся 11 октябpя 1892 года. 13 июня 1892 года община была возведена в степень женского общежительного монастыpя, и в его стенах на пpаздник Воздвижения впеpвые был совеpшен монашеский постpиг сестеp.
С 10 декабpя 1892 года настоятельницей стала матушка Еванфия втоpая. На сpедства мещанина Ильи Федоpовича Наpовчатского, пожеpтвовашего монастыpю капитал в 10 000 pублей, новая настоятельница выстpоила четыpе больших каменных жилых коpпуса, из них тpи двухэтажных и один одноэтажный, устpоила кваpтиpы для двух священников, обнесла монастыpь каменной огpадой. В 1899 году на сpедства купца Афанасия Давыдовича Поликаpпова была выстpоена тpапезная цеpковь во имя святителя Афанасия Александpийского и святой пpаведной Елисаветы. Освящена 25 июля 1899 года епископом Саpатовским Иоанном.
31 июля 1908 года Вольский женский монастыpь пpаздновал 50-летие своего существования. Пpаздничное богослужение возглавил епископ Вольский Палладий. К юбилею обители ее настоятельница игумения Еванфия была нагpаждена золотым напеpсным кpестом из Кабинета Его Величества. В это вpемя в монастыpе было около тpехсот монахинь.
Вольский Владимирский монастырь просуществовал до 1929 года. На момент закрытия в нем проживало 165 насельниц. 22 декабря 1937 года были арестованы 37 монахинь уже закрытого монастыря. После единственного допроса 36 из них приговорены к высшей мере наказания и только одна к заключению в концлагерь сроком на 10 лет. В ночь с 12 на 13 января сестры были расстреляны [5].
Сообщение о пребывании матушки Марии в Вольском женском монастыре требует уточнения. Последней игуменией этой обители до революции 1917 года была матушка Митрофания. Кто затем управлял монастырем, закрытым в 1929 году, мы не знаем. В списке насельниц 1929 года значится одна монахиня с именем Арсения Филимонова, близкая по возрасту схиигумении Марии. Посещавший в 1950-е годы схиигумению Марию Сергей Иосифович Фудель сообщает, что она была дочерью богатого саратовского купца и ушла в монастырь в 16-летнем возрасте едва ли не из под венца, пораженная явлением Богородицы, вложившей в руки девушки монашеские четки [6]. Фудель не уточняет, когда и кем был совершен монашеский постриг. Но судя по тому, что в момент кончины в 1961 году матушке Марии было немногим больше восьмидесяти лет, она родилась около 1880 года, а постриг произошел в середине 1890-х.
Алексей Борисович Ветвицкий, сын келейника епископа Николая (Парфенова) Бориса Михайловича Ветвицкого вспоминал, что в советские годы матушка Мария жила по документам умершей жены некоего сапожника, носившего фамилию Сарычев.
История общины схимонахини Марии начинается в 1938 году, когда она покупает в Загорске просторный дом, в половине которого проживает семья Нины Михайловны Мальцевой-Ветвицкой, а в другой – сама матушка с несколькими монахинями и послушницами. Если предположить, что матушка Мария покидает Вольск в 1920-е годы, то остается неясным, где она находилась до конца 1930-х.
Из переписки Ветвицких видно, что они считают ее своей родственницей, называют «тетушкой», а иногда «бабушкой Феней». А.Б. Ветвицкий вспоминает, что в его семье схиигумению Марию считали теткой его отца Михаила Григорьевича Ветвицкого.
Глава семьи, вышедший в отставку капитан Михаил Григорьевич Ветвицкий в начале XX века приобрел несколько дач на Кумысной поляне на окраине Саратова для сдачи в аренду пациентам клиники, успешно лечившей туберкулез свежеприготовленным кумысом. Его земная жизнь завершилась в 1904 году. В семье было пятеро детей: четыре сына и дочь. Вероятно, в самом начале XX столетия семья Ветвицких духовно сближается с Владимиром Парфеновым, послушником Алексеевского (с 1911 года Николо-Тихоновского) скита Саратовского Спасо-Преображенского монастыря, расположенного в непосредственной близости от кумысолечебницы. Горбатый послушник Владимир Парфенов, в будущем епископ Аткарский Николай, проживал в скиту с 1906 года. Ему предстояло сыграть важную роль в жизни семьи Ветвицких. Уже в первые годы после пострига, совершенного епископом Саратовским Гермогеном (Долганевым), у инока Николая проявились редкие духовные дарования сострадания и прозорливости. Многие жители Саратова приходили в скит, чтобы услышать наставление молодого монаха, которого уже тогда называли старцем.
Осиротевшая семья М.Г. Ветвицкого не была забыта государством. Жена Варвара Ефимовна получила пенсию. Дети – право на бесплатное военное образование. Так все мальчики Ветвицкие оказались в военных учебных заведениях. Старший – Сергей поступил в Константиновское артиллерийское училище Санкт-Петербурга, младшие Борис, Георгий и Анатолий – в Вольский кадетский корпус.
В революционное время воспитанники Константиновского училища оказались доблестными воинами, не изменившими присяге. Уже в декабре 1917 года около двухсот юнкеров-константиновцев нелегально отправились на Дон и влились в только что образованную Добровольческую армию. Среди них оказался и Сергей Михайлович Ветвицкий, выпущенный из училища ускоренным курсом в 1914 году. Почти с самого начала гражданской войны он находился на фронте, был любимцем солдат, в 1918 году на солдатском собрании был единодушно выбран командиром. В 1919 году с армией Деникина Сергей Ветвицкий ушел из Крыма в Турцию, вместе с подчиненными оказался в лагере в Галлиполи, потом жил в Греции, Париже. Связь семьи с ним оборвалась в 1937 году и дальнейшая его судьба неизвестна.
Борис Ветвицкий по окончании Вольского кадетского корпуса участвовал в Первой мировой войне. После революции некоторое время жил в Саратове, был духовным чадом и келейником епископа Николая (Парфенова), сопровождал его в Киеве [7], затем перебрался в Москву, занимался живописью. После ареста своего духовного отца вместе с женой Матроной Георгиевной духовно окормлялся у епископа Арсения (Жадановского). Жизнь Бориса Михайловича была недолгой. В 1939 году он и его дочь Варвара умирают от туберкулеза. Матрона Георгиевна до конца своих дней жила одной семьей с сыном Алексеем Борисовичем Ветвицким, его женой Марианной Викторовной и внуками Петром и Павлом. После войны их духовником становится отец Иоанн (Крестьянкин).
О близости семьи Ветвицких епископу Николаю (Парфенову) упоминает А.А. Соловьев, автор воспоминаний о церковной жизни Саратова в 1920-е годы: «… епископ Николай «имел многих поклонников, среди которых выделялась семья Ветвицких. Старший сын, высокий красивый юноша, был у него на положении служки. Дочь Нина была очень религиозной, как и ее мать…» [8].
Старшим ребенком в семье Ветвицких была Нина, родившаяся в 1893 году. Революция застала ее в Саратове. В 1919 году она работала воспитателем в Детском приюте № 8, располагавшемся на углу улицы Гоголя и Кокуевского переулка [9]. После кровавых расправ в Саратове в 1918–1919 годов, когда были расстреляны Вольский епископ Герман (Косолапов), протоиереи Геннадий Махровский, Михаил Платонов, Олимп Дьяконов, Андрей Шанский, другие священники и миряне, которых хорошо знала Нина Ветвицкая, у нее случился нервный срыв. Нина Михайловна была чудесным образом исцелена епископом Николаем (Парфеновым), и каждый раз, когда ее брат Георгий Михайлович рассказывал о ее исцелении, он плакал.
Епископ Николай был духовником всей семьи Ветвицких. Фактически он выполнял роль отсутствующего отца. Нине не помогали никакие врачи, не было никакой надежды на исцеление, но пришел отец Николай и сказал: «Уйдите все, я поговорю с Ниночкой». Более трех часов он говорил с нею и молился, затем вышел и сказал: «Ваша Ниночка здорова».
Георгий Михайлович Ветвицкий всю жизнь считал епископа Николая своим духовным отцом. 19 сентября 1922 г. он оставляет в своем дневнике следующую запись: «Вчерашний день, воскресенье, я как и каждый праздник провел в скиту. Мой отец очень любит меня, и я, дорожа любовью его, с упреком часто останавливаю себя на пути свободомнения, сюжеты которого так далеки от ясных глаз святого угодника.
Отец – это пришелец из рая и путь его проложен туда же и меня он ведет с собой и вижу “прямую стезю” и близость Бога иногда в молитве моей, его молитв ради. Близо[к] Богу умной молитвой святой отец, получивший от Бога венец золотой на земле, и прикасается он к душам человеческим безграничной любовью и знанием, исходящим от Бога.
Он, по сану равноангельный священноархимандрит Николай, он тот, кого Христос, лаская, говорил людям: “Истинно говорю вам, аще не будете как дети, не можете войти в царствие Божие”. Я знаю, испытал, что он видит мысли мои. Я люблю его, потому что он свят, безгранично добр и непогрешимый наставник и руководитель, ибо он, живя богоугодно, каждое слово и каждый шаг согласуя с Божьей волей, милостью Божьей провидит судьбы человеческие, и видя как манит его Бог, я люблю его как отблеск тайны неба. Он хочет спасти мою душу, и мне сейчас больно, что я удаляюсь от святости неба и иду к миру; больно, потому что как ученик Отчий, не имею в миру ничего и противен душе моей мир, ибо во зле лежит, и законы человеческие похищают человека» [10].
Нина Михайловна Ветвицкая всегда боролась за справедливость и за обиженных людей. 24 октября 1922 года Саратовский губернский отдел ГПУ по доносу представителей «Живой Церкви» протоиереев Коблова и Русанова вторично арестовывает епископа Досифея (Протопопова) по обвинению в антисоветской агитации. Уполномоченная коллективами верующих Александро-Невского кафедрального собора, Крестово-Успенской церкви и других девяти оставшихся верными патриарху Тихону храмов Саратова, Нина Михайловна обращается в прокуратуру с заявлением о невиновности епископа Досифея и требованием его немедленного освобождения [11]. В этом заявлении она отмечает безусловную лояльность архиерея государственной власти, его участие в добровольной передаче церковных ценностей в пользу голодающих.
В ноябре 1922 года Нина Ветвицкая отправляется в Москву, встречается с Патриархом Тихоном, предлагает находящемуся в Москве архиепископу Уральскому Тихону (Оболенскому) возвратиться в Покровск, чтобы объединить верующих, оставшихся верными Патриарху. В конце ноября 1922 года она подвергается аресту и несколько месяцев находится под стражей. В следственном деле имеется заявление губпрокурору от ее брата Анатолия Михайловича Ветвицкого, который жалуется на отказ работников Губотдела ГПУ принимать продуктовые передачи, «до тех пор, пока обвиняемая не признает свою вину» [12]. Жалоба возымела действие, и дело Н.М. Ветвицкой поступило не в Ревтрибунал, а в комиссию НКВД по административным высылкам. Постановлением комиссии от 30 марта 1923 года Нина Михайловна была отправлена в трехлетнюю ссылку в Зырянский край под гласный надзор ГОГПУ [13].
После ссылки она могла жить только в маленьких городках. В 1927 году проживала в Кузнецке, где работала зубным врачом [14]. Позднее они с матерью оказались в Загорске, где в 1938 году «тетя» (схиигумения Мария) купила для всей семьи Мальцевых маленький домик [15]. В это время семья состояла из Нины Михайловны Ветвицкой-Мальцевой, ее матери Варвары Ефимовны, мужа Константина Тихоновича Мальцева, детей Игоря, Олега и Маргариты.
Жизнь была невыносимо тяжелой. Как писала Варвара Ефимовна в 1939 году: «Ниночка не работает, пенсия ее 140 рублей и если бы тетушка не купила дом, то и не знаю, как мы бы жили – за квартиру платить нечем» [16].
Епископ Николай, поддерживавший семью не только духовно, но и материально, был арестован в Киржаче в декабре 1936 года.
В течение двух лет Нина Михайловна передавала посылки во Владимирскую тюрьму, однако в 1939 году посылки принимать перестали. Узнать что-либо о дальнейшей судьбе юродивого старца было невозможно. Надежда на возвращение духовного отца сохранялась до последнего: в письмах 1939–1940 годов Варвара Ефимовна сообщала своему сыну Георгию, что «дядя» (так в целях конспирации называли епископа Николая) обещал забрать Нину и Борю.
По справке Владимирского управления госбезопасности следует, что Владимир Васильевич Парфенов скончался во Владимирской тюрьме 20 января 1939 года. Однако многие духовные чада епископа Николая свидетельствовали о том, что он явственно появлялся перед ними и так же неожиданно исчезал в военные и послевоенные годы.
Нина Михайловна умерла от туберкулеза 24 июня 1940 года, а ее мать Варвара Ефимовна – двумя годами позже. Муж Нины Константин Тихонович Мальцев погиб на фронте. В письме 1943 года схиигумения Мария пишет Георгию Михайловичу Ветвицкому, что уже стара, похоронила и Нину и Варвару Ефимовну, и нет сил воспитывать Олега, просила написать наставления ему. Игорь в это время был в армии, Маргарита у родственников отца, а она осталась одна с подростком…
Протоиерей Игорь Мальцев, о котором идет речь в этом письме, хорошо известен верующим Саратова и Ярославля. В доме «тетушки» он встречал многих преданных Церкви людей, которым пришлось после войны восстанавливать храмы и налаживать почти полностью разрушенную церковную жизнь. Среди них оказался архимандрит Гурий (Егоров), первый наместник открывшейся в 1946 году Троице-Сергиевой лавры. После возведения архимандрита Гурия в сан епископа и назначения на Ташкентскую кафедру Игорь становится его иподиаконом и получает благословение на поступление в Московскую духовную семинариию. В 1953 году священник Игорь Мальцев переезжает в Саратов, куда был переведен из Ташкента владыка Гурий. До 1967 года он служит в Троицком соборе Саратова, вызывая постоянное раздражение уполномоченных Совета по делам религий. Тайные венчания, совершенные в нижнем храме собора, крещения на дому, проповеди и беседы отца Игоря помнят многие верующие Саратова. В 1967 году под нажимом властей он переезжает в Ярославль, где служит его давний друг епископ (впоследствии митрополит) Иоанн (Вендланд).
Как вспоминает монахиня Досифея: «В основном при матушке жили три-четыре человека. Но дом ее был постоянно наполнен и часто переполнен людьми… Приезжали к ней за советами, за духовным руководством, привозили продукты. Очень много приезжало монахинь из разогнанных монастырей. И всем матушка давала приют. Некоторые жили только по нескольку дней, а некоторые – подолгу. Бывали случаи – и год, и два. Иногда приезжали с детьми, что страшно возмущало ее постоянных насельниц… К ней приезжало очень много людей, особенно с Поволжья, где она провела всю жизнь в Вольском монастыре. И люди эти были обычно больше из простого народа. Они приезжали со своими нуждами, невзгодами и удивительными рассказами о всяких чудесах. У многих были какие-то видения; обязательно кто-то видел Божью Матерь или кого-нибудь из великих святых. Матушка, которая была очень мудрой и широкой, в то же время, как ребенок, очень любила все эти истории и верила всему тому, что рассказывали ее гости. Вместе с тем к ней приезжала и интеллигенция, в особенности из Москвы. Там я впервые встретилась с семьей Меней – с матерью и тетей отца Александра Меня» [17].
В воспоминаниях монахини Досифеи (Вержбловской) приоткрывается удивительный мир тайной монашеской общины, возглавляемой монахиней, в которой несгибаемая вера соединялась с необыкновенной мудростью и любовью: «Я поехала с о. Петром [18] в Загорск и перешагнула порог этого маленького домика. И сразу попала в совершенно другой мир. Мне показалось, что я в книгах Мельникова-Печерского. Маленький домик, низкие комнаты, крашеные полы, какой-то особенный запах меда и воска и горящих лампад. И вообще все это было удивительно: и манера разговаривать, и здороваться. «Благословите... простите...», – раздавалось все время. И когда к матушке подходили, то кланялись ей в ноги, и она давала целовать свою руку...
Когда мы вошли в домик, нам навстречу вышла небольшого роста старушка, с первого взгляда ничем не примечательная. Она молча и как-то тихо выслушала почтительные вступительные слова о. Петра, что вот-де, мол, матушка, я привез свою духовную дочь... уж Вы не откажите, Вы ее примите, Вы с ней поговорите... и т. д. и т. д. Она взглянула на меня искоса, и это был такой взгляд... Он будто пронизал меня насквозь – я почувствовала это физически. Небольшие серые глаза и с такой силой... Она протянула с некоторой иронической интонацией:
– Из образованных?
– Да, – ответила я открыто и покорно, – из образованных.
– А что ж, ты меня, дуру необразованную, будешь слушать?
– Буду, – решительно ответила я.
– Будешь слушаться меня?
– Буду, – повторила я.
– Ну что ж, – сказала матушка, – посмотрим.
Жизнь в маленькой общине в Загорске была совершенно необыкновенной. Это был островок среди общей жизни тогдашней Советской России. И не чувствовать этого было невозможно. Здесь было какое-то особенное сочетание «бытового» монашества конца XIX века и вместе с тем жизни глубоко мистической, сокровенной, органически связанной с первыми веками христианства, когда не было никакого разделения Церквей, – от начала до IV века, и потом, когда составлялись известные книги «Добротолюбия». Как будто параллельно шли две жизни в нашей маленькой общине: с одной стороны, быт, полный юмора и лукавства, смешного и иногда просто детского, а с другой стороны – молитва и мистическая связь с невидимым миром, который через матушку ощущался особенно близким».
В кругу духовных чад схиигумении Марии оказалась духовная дочь архимандрита Серафима (Битюгова) Елена Семеновна Мень. О первой встрече будущего отца Александра с матушкой Марией она пишет в своих воспоминаниях: «К ней я стала обращаться за решением всех вопросов, так как о. Петра я видела лишь изредка. Когда я впервые привела к ней Алика, ему было 7 лет. Она спросила его: “Алик, кем ты хочешь быть?” Алик ответил: “Зоологом”. – “А еще кем?” – “Палеонтологом”. – “А еще кем?” – “Художником”. – “А еще кем?” – “Писателем”. – “А еще кем?” – “Священником”, – тихо ответил Алик. Все его пожелания постепенно исполнились» [19].
В 1940-х годах подросток Александр Мень часто проводил лето в доме схиигумении Марии. В одном из интервью, отвечая на вопрос о том, кто повлиял на его духовное становление, он признавал: «Кроме отца Николая Голубцова, большую роль сыграла схимонахиня Мария, которая до него осуществляла мое духовное руководство. Она благословляла мои библейские занятия лет в 12 и определила путь» [20] .
Схиигумения Мария была совершенно свободна от малейших признаков мнимого благочестия и напускной суровости. Монахиня Досифея свидетельствует о необыкновенной глубине ее духовной свободы, возможной только там, где есть такая же глубокая вера: «Смогу ли я как следует описать свою матушку? Думаю, что нет. Как передать ее глубину и детскость? Ее прозорливость и вместе с тем наивность и частое недоумение и непонимание того, что делается в нашей стране? А наряду с этим какое-то удивительное знание будущего многих людей. Я знаю, что те, кто обращался к ней как к старице и следовал ее советам, не ошибались и получали то, что искали. Она была и ребенком, и взрослым, и очень-очень мудрым и удивительно широким человеком. Я всегда поражалась ее широте…. Матушка была широкий, глубокий, очень духовный человек. Она была прозорливая. Я отлично чувствовала мистичность матушки.
Схиигумения Мария никогда не забывала об обители, где приняла иноческий постриг. На протяжении десятилетий она поддерживала связи с Вольском, где тайно жил ее духовный отец старец Иона. Некоторые подробности общения схиигумении Марии со своим духовником сообщает монахиня Досифея: «Матушка старалась ничего не делать без благословения своего старца, о. Ионы. Иногда она называла его просто “папой”. Она рассказывала о нем очень редко, всегда понизив голос, как бы из страха, чтобы кто-нибудь не подслушал. По ее рассказам, он скрывался где-то около Волги, в маленькой деревне, в подземелье. Это была странная и удивительная история. Из немногих скупых слов матушки я могу только сказать, что о. Иона был священником. Я даже не знаю, был ли он архимандритом или просто иеромонахом. Во всяком случае, это был духовный руководитель матушки долгие годы, еще до революции, и, по-видимому, духовный наставник ее монастыря. Когда после революции начались гонения на верующих, он скрылся, как и многие. Скрывался он в небольшой деревне, окруженной вишневыми садами, на берегу Волги. Эта местность была вся изрыта подземными ходами. Они были прорыты, не знаю когда, быть может, во время татаро-монгольского нашествия или еще раньше. Мне говорили, что они тянутся на десятки километров в разные стороны и настолько извилисты и причудливы, что без проводника человек, не знакомый с расположением этих ходов, может заблудиться и просто не выйти наружу. В таком подземелье и было устроено более или менее удобное жилище с печкой, причем так хитроумно, что дым был выведен очень далеко, за несколько километров (я расcказываю это со слов матушки). Найти это скрытое жилье было невозможно.
Вначале в этом подземелье скрывались двое – о. Иона и еще один иеромонах, по-моему, о. Николай, потом присоединился третий. Матушка рассказывала: этот третий (по-моему, его звали о. Антоний) был заключенным в лагере. Однажды к нему подходит незнакомый человек и говорит: «Пойдем со мной». О. Антоний испугался: “Разве это возможно? Да нас часовой застрелит: мне же нельзя за проволоку выходить”. – “Не бойся ничего, – говорит этот человек. – Идем со мной. Ничего не будет”. Действительно, они спокойно вышли: часовой их не увидел. И незнакомец благополучно привез о. Антония в эту деревню, в тайное жилище о. Ионы. Кто он был, этот о. Антоний, и кто был о. Николай – этого я не знаю… Вся эта история звучит как-то неправдоподобно и похожа на чудесные и удивительные рассказы о всяких явлениях и чудесах, которыми так охотно делились все гости, приезжавшие к матушке. Но старец Иона существовал реально. Матушка получала от него письма с наставлениями и указаниями, как поступать в том или ином случае. Она ничего не делала без его благословения и систематически посылала им вещи и продукты» [22].
Идентифицировать личность отца Ионы на основании скупых сведений, приведенных монахиней Досифеей, весьма затруднительно. Она не называет никаких дат, топография местности, где он скрывался, описана приблизительно. Путешествие, о котором говорится в воспоминаниях, относится уже к послевоенному времени. Не следует забывать, что свои воспоминания мать Досифея писала в конце жизни (она умерла в 2000 году в возрасте 96 лет), и многие события могли исказиться в ее памяти. Почти единственным ориентиром в истории духовного наставника матушки Марии является город Вольск, каким-то образом с ним связанный.
Отмечая противоречивость сведений о старце Ионе, саратовский исследователь А.В. Руфимский считает, что «…старец Иона был вымышлен схиигуменией Марией, дабы обезопасить своих реальных духовников».
С известной натяжкой можно предположить, что духовником схиигумении Марии мог быть игумен Иона (Николай Емельянович Васильченко), скончавшийся в Саратове 16 марта 1951 года, за десять лет до смерти матушки Марии. Из личного дела отца Ионы [23] известно, что он родился 9 мая 1881 года в крестьянской семье в селе Верхне-Михайловке Дмитриевского уезда Курской губернии. До 1909 год был послушником в Киево-Троицком монастыре, исполняя обязанности певчего и регента монастырского хора. В 1910 году он переходит в Саратовской Спасо-Преображенский монастырь, где 6 апреля принимает иноческий постриг с именем Иона. Можно предположить, что выбор монашеского имени происходит не случайно, так как это же имя носил основатель Киево-Троицкого монастыря архимандрит Иона (Мирошниченко). 27 декабря того же 1910 года Преосвященный Гермоген (Долганев) постригает Иону в сан иеромонаха. В 1917 году епископ Досифей (Протопопов) посылает его приходским священником в Баланду, где он остается до 1923 года. В 1923 году епископ Андрей (Комаров) направляет иеромонаха Иону в село Курдюм. В 1929 году митрополит Серафим (Александров) возводит его в сан игумена. В 1936 году игумен Серафим, штатный священник Духосошественской церкви Саратова подвергается аресту. Находился в заключении 6 лет. После освобождения в 1943–1945 годах служил вольнонаемным регентом хора только что открывшейся Благовещенской церкви Вольска. В 1945 году епископ Паисий (Образцов) переводит отца Иону в Саратов, поручая ему обязанности регента любительского хора Троицкого собора. К священническому служению отец Иона возвращается только в 1946 году, получив место штатного священника в Михаило-Архангельском храме города Балашова, то есть через четыре года после освобождения. Столь долгий срок пребывания за штатом можно объяснить разными обстоятельствами. Во-первых, банальным отсутствием вакансии. В годы войны открытие храмов было не таким уж массовым, в то время как священников старого поставления, вернувшихся из заключения, было достаточно много. Кроме того, зачисление в штат духовенства епархии было возможно только после регистрации в Совете по делам Русской Православной Церкви. Уполномоченные Совета на местах зорко следили за политической благонадежностью возвращающегося к служению священника. Возможно, с этой точки зрения отец Иона казался им не совсем подходящим. Кроме того, в 1940-е годы среди рядового духовенства оставалось достаточно большое число «непоминающих». Именно такими были священники, входившие в круг общения матушки Марии. Отец Иона вполне мог относиться к таким «непоминающим» священнослужителям. Сообщения о том, что он находился под омофором епископов, признававших митрополита Сергия (Страгородского) законным Местоблюстителем патриаршего престола, могли быть записаны в личном деле с его слов и не совсем соответствовать действительности. «Непоминающие» возвратились в Церковь только после избрания Патриарха Алексия (Симанского), точнее, после того, как его права были признаны одним из последних «непоминающих» епископов Афанасием (Сахаровым). Это произошло в 1945 году после завершения Поместного собора, и именно тогда, в 1946 году игумен Иона возвращается к священническому служению.
Его пребывание в Балашове было недолгим. К огорчению полюбивших его прихожан, указом епископа Бориса (Вика) он был переведен в Саратов настоятелем крестовой церкви при архиерейском доме, а после открытия в 1947 году Саратовской духовной семинарии назначен настоятелем семинарской церкви. В последние годы жизни он назначается на должности помощника надзирателя и духовника семинарии.
Игумен Иона (Васильчиков) скончался на семидесятом году жизни в 1951 году. А.В. Руфимский, вероятно, на основании сведений, полученных от протоиерея Игоря Мальцева и А.Б. Ветвицкого, сообщает, что с 1947 года до кончины матушки ее духовником был иеросхимонах Глинской пустыни Серафим (Романцов) [24].
Примерно в это же время схиигумения (Мария), по благословению Преосвященного Афанасия (Сахарова), а возможно, и отца Ионы, признает священство Московской Патриархии. Ее позиция повлияла на многих верующих людей, боящихся ошибиться и войти не в истинную Церковь, а в некое не вполне благодатное сообщество. Как вспоминает Вера Яковлевна Василевская: «Причащаться во вновь открытых храмах мы еще не решались: шли слухи, что подписи в письме могли быть подделаны. Долго оставаться в таком недоуменном состоянии было невозможно, и я решила поехать к матушке Марии, которую так ценил и уважал о. Петр. Пусть ее слово будет последним. Матушка встретила меня словами: “Вы в какую церковь ходите?” Вместо ответа я расплакалась. Матушка успокоила меня и сказала, что в подлинности письма сомневаться нет оснований. И о. Петр через кого-то передал: “В храмы ходить можете и причащаться, но с духовенством сближаться подождите”» [25].
Послушницы схиигумении с энтузиазмом выпекают просфоры для первых после открытия богослужений в Троице-Сергиевой лавре [26]. Однако сама матушка Мария по болезни уже не выходит из дома.
О ее болезненном состоянии в течение нескольких лет перед смертью узнаем из писем Преосвященному Афанасию (Сахарову) монахини Варвары (Адамсон). Так в письме от 9 апреля 1956 года монахиня Варвара пишет: «Была в воскресенье у схимницы Марии, очень плохая, наверно, не станет» [27]. Владыка Афанасий был серьезно обеспокоен состоянием схиигумении Марии. По его поручению монахиня Варвара неоднократно навещала ее в домашнем монастыре. В письме от 9 мая 1956 года она сообщает: «Главная цель этого письма: была у схимницы Марии, она очень страдает теперь, очень мне ее жалко. Вы уж знаете, у нее грыжа сильно выдавливается, плюс к тому еще киста растет» [28].
C.И. Фудель называет схиигуменью Марию «духовной наставницей многих» [29].
Сохранились воспоминания протоиерея Александра Меня: « …я часто жил у покойной схиигуменьи Марии, которая во многом определила мой жизненный путь и духовное устроение. Подвижница и молитвенница, она была совершенно лишена черт ханжества, староверства и узости, которые нередко встречаются среди лиц ее звания. Всегда полная пасхальной радости, глубокой преданности воле Божией, ощущения близости духовного мира, она напоминала чем-то преподобного Серафима или Франциска Ассизского. Я тогда, в сороковые годы, считал (да и сейчас считаю) ее подлинной святой. Она благословила меня (23 года назад) и на церковное служение, и на занятия Священным Писанием. У матери Марии была черта, роднящая ее с Оптинскими старцами и которая так дорога мне в них. Эта черта – открытость к людям, их проблемам, их поискам, открытость миру. Именно это и приводило в Оптину лучших представителей русской культуры» [30].
Архиепископ Владимирский и Суздальский Евлогий в письме священнику Виктору Григоренко вспоминает: «Свет трудно скрыть среди тьмы времени. Люди тянулись к такому духовному человеку, как монахиня Мария, получая поддержку в вере, которую подмывает окружающий мир своими прелестями. Мне тоже выпало счастье бывать у матушки неоднократно, беседовать с ней, слышать о том, что еще не вмещала моя душа, – о сокровенной жизни здесь, несмотря на тяжкие обстоятельства земной юдоли, которая переходит в будущую вечность. Она не сходила со своего одра, будучи болезненной, но вся светилась в лице свой верой и внутренней молитвой. У нее было правило – творить беспрестанно молитву “Богородице Дево”, т. е. Богородичное правило, что осеняло ее свыше. Келия ее небольшая была полна икон и лампад. С ее столика мне достался ее монашеский крест, причем смонтированный пластинкой после ее поединка в руке с ним со злыми духами, набросившимися на нее со всех сторон, растаскивавшими одежду и тащившими даже за волосы, как она о том поведала мне в одно из посещений ее домика. От нее же мне поступила по ее кончине игуменская палка с серебряным обрамлением… прежде всего на помощь свыше как основной опоры в нашей жизнедеятельности… Последний раз я видел ее живой перед тем, как мне идти в армию, осенью 1960 года. Шел я из Лавры, будучи студентом 2-го курса академии и в то же время насельником Лавры. Матушка смутилась, когда я уже поведал ей о повестке своей. Как же ты пойдешь, когда у тебя подрясник, волосы, борода? Мне трудно было ответить на это. Я чувствовал, что не обойти мне этого пороха. Тогда она тотчас распорядилась своим домашним – прощаться за чашкой чая, что означало уже не видеться никак здесь, а про будущее никто из земных сказать не осмелится. На отпевание ее я не мог уже быть. Царствие ей Небесное! Она его чувствовала еще при жизни, и все невзгоды, гонения, несчастья земные прошли перед ней, как одна лишь тень, не заслонившая света ее веры, чем высок и свят каждый человек» [31].
Саратовский агиолог А.В. Руфимский приводит свидетельства сестры протоиерея Игоря Мальцева Маргариты Константиновны Мальцевой-Карповой о некоторых известных в Церкви людях, в разное время посещавших схиигумению Марию. Среди них – первый наместник лавры архимандрит (впоследствии митрополит) Гурий (Егоров), митрополит Ярославский и Ростовский Иоанн (Вендланд) служивший в 1953–1956 годах настоятелем Духосошественского собора в Саратове, студент Московской духовной семинарии и академии иеромонах Варфоломей Гондаровский (в 1963–1964 годах епископ Саратовский и Волгоградский), студент Московской духовной академии Юрий Смирнов (впоследствии архиепископ Владимирский и Суздальский Евлогий, архимандрит Кирилл (Павлов), иеромонах Пимен (Извеков), будущий Святейший Патриарх Московский и всея Руси [32].
Маленький монастырь схиигумении Марии в Загорске существовал до самой ее смерти в 1961 году.
В это время в Вольске еще проживали престарелые насельницы Вольского женского монастыря. Одну из них матушку Митрофанию, выпекавшую просфоры для единственного в то время православного храма в Вольске, еще помнят прихожане Благовещенской церкви. Последняя послушница обители Ефросиния Лаптева, единственная из тридцати семи арестованных монахинь, которой удалось избежать расстрела, была зверски убита похитителями икон в начале 1980-х годов.
Новейшая история Вольского Владимирского монастыря начинается с 1 ноября 2015 года. Вновь учрежденная обитель располагается в старых корпусах, построенных еще в позапрошлом столетии. На месте разрушенной в советские годы Владимирской церкви возведен новый просторный храм, который успели полюбить многие верующие города Вольска.
[1] Василевская В.Я. «Катакомбы XX века». – М.: Фонд им. протоиерея Александра Меня, 2001. [Эл. ресурс] URL: http://alexandrmen.ru/books/katakomb/ktkmb0.html
[2] Там же.
[3] См.: Басин И.В. Схиигуменья Мария и подпольный женский монастырь // Χ ρ ι σ τ ι α ν ο ξ. Рига, 1998. Вып. 7. С. 147.
[4] Там же.
[5] Архив УФСБ по Саратовской области. ОФ. 15942. Д.17992
[6] Фудель С.И. У стен Церкви // Фудель С.И. Собр. соч. в 3-х т. Т.3. М.: Русский путь. 2001. С. 201.
[7] Епископ Николай (Парфенов). По воспоминаниям К. // Вестник РСХД, Париж-Нью-Йорк-Москва. 1985. № 145. С. 245.
[8] Саратовская епархия в 1917-1930 гг. Мемориальная записка А.А. Соловьева. // Вестник ПСТГУ. II серия: История. История Русской Православной Церкви. 2010. Вып. 4(37). С. 104.
[9] ГАСО, ф. Р-339, оп.14, ед. хр. 5, л.176.
[10] Г.М. Ветвицкий. Воспоминания. Архив семьи Ветвицких.
[11] ГАСО, ф. Р-540, оп. 2, ед. хр. 23, л.9.
[12] Там же.
[13] Там же. Л. 25.
[14] Весь Кузнецк. Издание Кузнецкого кружка краеведения. Сборник. Кузнецк, 1927. С. 64.
[15] А.Б. Ветвицкий вспоминал, что дом был куплен на деньги, полученные от епископа Николая.
[16] Архив семьи Ветвицких.
[17] Там же.
[18] Протоиерей Петр Щипков( 1888-1959).
[19] Мень Е.С. Мой путь // Василевская В.Я. «Катакомбы XX века».
[20] Бычков С.С. Хроника нераскрытого убийства. М. 1996. С. 168.
[21] Из воспоминаний монахини Досифеи следует, что тайное убежище старцев находилось не в окрестностях Вольска, а несколько выше по Волге, вероятнее всего, неподалеку от Сызрани.
[22] Досифея (Вержбловская), мон. О матушке Марии // Василевская В.Я. Указ. соч. С. 295–296).
[23] Архив Саратовской епархии. Оп. 1 л/д (прод.). Дело № 4.
[24] Руфимский А.В.
[25] Василевская В.Я. Катакомбы XX века.
[26] Пыльнева Г.А. В Лавре преподобного Сергия. Из дневника (1946-1996). М.: Изд. Московского подворья ТСЛ. С. 10.
[27] Письма разных лиц к святителю Афанасию (Сахарову). В 2-х кн. Кн. 1. М.:Изд. ПСТГУ. 2013. С. 116.
[28] Там же. С. 118.
[29] У стен Церкви, С. 91
[30] Прот. Александр Мень. Из письма к Е.Н. // Василевская, В.Я. Катакомбы XX века.
[31] Руфимский А.В. Схиигумения Мария и «Пустынная Церковь» священномученика Николая (Парфенова), епископа Аткорского. Камышин: Изд. Никольского кафедрального собора г. Камышина. 2009. С.69.
[32] См. там же. С. 55.
