Публикуемый текст – глава из книги бесед схимонаха Иосифа Ватопедского (1921–2009), изданной в 1998 году на Святой Горе Афон под названием «Слова утешения»: «Λόγοι Παρακλήσεως». Беседы старца, ученика великого подвижника нашего времени преподобного Иосифа Исихаста, были переведены на русский язык братией Богородице-Сергиевой пустыни [1].
«Так что же такое все-таки монашество?» Нам не кажется странным этот вопрос, обычно повторяемый теми, кто не понимает таинственную жизнь монахов, так как зачастую и для самих монахов ответ на этот вопрос остается неуловимым в своей преестественной высоте и глубине, и по большей части понимается только верой. Нам часто задают множество подобных вопросов не только в миру, но и в монашеской среде, недоумевая, имеет ли монашество смысл и целесообразность в человеческой жизни, или это самообман и искажение истины, произведение религиозного фанатизма и мечтательности.
Нас не будет здесь занимать ни этимология слов «монах» и «монашество», ни философское значение этих понятий; мы обратимся сразу же к обсуждению того жизненного опыта, который преимущественно сегодня – в культурном хаосе нынешнего времени и общей дезориентации – так волнует современного человека. Наше короткое описание не вдается в подробный анализ и определения, так как в данный момент у нас с вами другая цель, однако мы все-таки не избежим краткого по возможности обращения к теме человеческого предназначения, опираясь на Божественное откровение, данное нам Священным Писанием, так как это поможет нам сделать более понятными общие выводы.
Монашество, представляющее собой одно из двух направлений в жизни человечества, имеет свое начало в Божественном откровении. С тех пор в неослабном терпении оно совершает свой тяжелый подвиг, о котором у нас речь в дальнейшем, подвиг, как думается, составляющий цель человеческого существования, согласно Божественному откровению. Итак, основываясь на Божественном откровении, мы признаем – согласно христианской и иудейской антропологии, что человек – творение Божие, созданное «по образу и подобию» своего Создателя. Понимая таким образом человеческую личность, мы не сомневаемся, что она вправе уповать на Божественные обетования, которые состоят не в чем ином, как в воссоздании «по образу и подобию» человеческого достоинства, которое было утеряно при грехопадении.
Состояние человека, существующего «по образу и подобию» Бога, есть обожение; эту именно цель имело снисхождение Бога Слова, как это изображается в нашей церковной гимнографии: «Обманут был прежде Адам, и, возжелав стать Богом, не стал им; но человеком становится Бог, дабы богом Адама соделать» [2]. Что таковое состояние есть главная цель существования человеческой личности, подтверждается всеми отцами нашего церковного предания с апостольских времен до настоящего времени, которые описывают это состояние и ставят его как высший дар Божий человеку и главнейшее его призвание. Ведь происходя от Бога, человек в своем бытии изображает Его и живет благодаря доброй воле и Промыслу своего Творца. Далее, человек не может сам по себе исполнить свое предназначение, если не будет укреплен и направлен Им. Проще сказать, человек, находясь вдали от Бога, лишает свою жизнь всякого смысла. Только при содействии Божественной благодати, различными способами стараясь восполнить и исцелить свою недостаточность, он может воссоздать заново свою личность. Вот почему Господь Иисус Христос говорит нам: Без Мене не можете творити ничесоже (Ин. 15:5).
В словах «по образу и подобию», согласно святым отцам, существует одно тонкое различение, которое, в конечном счете, не является разницей в значении. В самом деле, смысл этого различия в том, что каждый человек несет на себе печать сотворенности «по образу», тогда как «по подобию» есть лишь возможность. Эта возможность оставляется свободе личности, не предпочтет ли она всецело обратиться к Богу, – и тогда Божественная благодать возводит ее в состояние обожения, которое есть венец человеческого предназначения. Следовательно, истинная жизнь человека исходит из его соучастия в жизни Бога, которое достигается общением с Ним. Аз живу, и вы живи будете (Ин. 14:19), говорит наш Господь.
И тем, иже прияша Его, даде им область чады Божии быти (Ин. 1:12). Об этом же говорит и святой Григорий Палама в одном из своих слов против Акиндина: «Но и Сам (Дух) в Себе имеет жизнь, и причастные Ему живут боголепно, стяжав жизнь божественную и небесную. Для достойных же совершенной божественной жизнью и причастием совершенного блага является сияние Божественной природы» [3].
Мы по необходимости остановились на теме человеческого предназначения, чтобы можно было яснее показать, что монашеская жизнь сосредоточивается, главным образом, на этой цели, о чем более подробно мы скажем дальше.
В Патерике мы находим различные определения того, чтó есть монах. Например, авва Иперехий говорит, что «жизнь монаха есть подражание ангелам» [4]. Согласно авве Моисею, «совершенное делание монаха – безмятежно внимать Богу» [5]. Другой cтарец сказал: «Такова жизнь монаха: правдивые уста, святое тело, чистое сердце» [6]. По учению аввы Исаака Сирина, «монах есть тот, кто пребывает вне мира и всегда молится Богу сподобиться будущих благ. Богатство монаха – утешение, находимое в плаче. А в плаче пребывает тот, кто в алчбе и жажде проводит все дни своей жизни» [7]. Тот же авва сказал: «Похвала Христовой Церкви – монашеская полити́я» [8]. В этих немногих определениях отцов относительно монашеского идеала безошибочно распознается, что центр всех устремлений и усилий монахов есть не что иное, как возвращение в состояние возможности бытия «по подобию» и осуществляемое таким образом обожение нашей природы.
Начиная с покаяния, монах направляется к достижению совершенства и обожения в недрах и по вере Церкви, неотъемлемым членом которой он является. Полагая первым правилом отречение и странничество, он утверждает первоначальное основание будущему созиданию. Монах есть плод покаяния, и он не ограничивает покаяние узкими рамками прекращения лукавых дел и только, он понимает покаяние как всесовершенное умерщвление злого вплоть до самых простых помыслов, ревнуя, так сказать, изгладить из воображения обычные воспоминания. После покаяния следующее, чему монах посвящает себя, это стяжание добродетелей до той меры, когда будет считать их больше естественной энергией, чем усилием, имея перед собой образ вседобродетельного жития Господа нашего Иисуса Христа. Следующий и последний шаг монаха есть восхищение его ума благодатью Святого Духа к божественному просвещению и созерцанию.
Эти три состояния, вкратце описанные нами, суть естественные законы, через которые человеческая природа может, по благодати нашего Христа Спасителя, возвыситься над областью тления и смерти, куда она была ввергнута прародительским грехопадением. Через эти законы человек может вернуться к высшему достоинству обожения, которое было и есть замысел Бога при творении, и это достоинство было возвращено человеку снова после падения в явлении Господа нашего Иисуса Христа. Таким образом, сущность монашества состоит в сознательном осуществлении этой цели, в успешном достижении этого абсолютного предназначения, данного человеку.
Другими словами, монах отказывается от греховного жития «не по природе», через покаяние и добродетельную жизнь восходит к житию «по природе» и усердно старается достичь состояния святости «сверх природы». В пределах этих трех состояний пребывает монах, здесь покоятся и силы, движущие его жизненным подвигом, о которых мы теперь и поговорим.
Страх Божий, плод первоначальной веры, – первая ступень «при дверех» покаяния, с которой монах начинает свой подвиг. Это начало, означающее на практике удаление от мирской жизни, называется исходом из мира, а пребывание вдали от близких – лиц или предметов – называется странничеством. Мотив, который делает необходимым это удаление от мира, состоит в убеждении, что человек, находясь среди причин, вызывающих страсти, которые в большом разнообразии доступны в миру, увлекается ими к нарушению заповедей Божиих. Постоянно повторяемые поражения человека в различных искушениях еще более заражают его и без того уже больной после грехопадения характер, так как болезнь по наследству прилежит нашей природе, согласно словам Писания: Прилежит помышление человеку... на злая от юности его (Быт. 8:21). И как больным необходимо удаляться от того, что вредит их здоровью, и пребывать в покое, так и желающим избавиться от свойств и действований ветхого человека, руководимого «страстьми и похотьми», необходимо удалиться от причин, вызывающих страсти. Разве и Бог не потребовал этого от Авраама, когда призвал его к познанию Своего Божества и предызбрал его для исполнения Своих будущих обетований? И рече Господь ко Аврааму: «изыди от земли твоея, и от рода твоего, и от дому отца твоего, и иди в землю, юже ти покажу» (Быт. 12:1).
Исход из мира и странничество, будучи первыми шагами, одновременно есть и готовность искренне кающегося к исповедническому подвигу, потому что доказывают на деле его отход от прежней страстной жизни, как это повелевает божественный глас всем тем, кто призван вернуться к добродетельному образу жизни по Богу. Изыдите от среды их и отлучитеся, и нечистоте их не прикасайтеся, и Аз прииму вы: и буду вам во Отца, и вы будете Мне в сыны и дщери, глаголет Господь Вседержитель (2 Кор. 6:17–18). Монах, пребывающий вдали от причин греха, перестает прилагать новые прегрешения к прежним, заботясь теперь лишь о том, чтобы изгладить старые страсти, к чему его побуждает познание своих грехов и покаянное сокрушение. Усердие в любострадании, будучи противовесом греховному сластолюбию, становится для него актом сознания, и все свои дела и помышления он соединяет со злостраданием.
Необходимым условием для этого служит удаление от жизни «не по природе», которой принадлежит наш ветхий человек. Монах со всяким тщанием старается отречься от него и таким образом возвыситься к новой и обновленной жизни, которую Господь наш описал в своих божественных заповедях. Усердный, нестяжательный, кроткий, молчаливый, смиренный, послушный и девственный – особенно два последних свойства знаменуют состояние монашеского образа бытия. Верный советам своего духовного руководителя, монах неустанно ревнует о том, чтобы не лишиться ни одной из святых добродетелей. Потому что верит, что, только сроднившись с ними, сможет услышать блаженный глас нашего Спасителя: Добре, рабе благий и верный! В немногом бе верен, над многими тя поставлю: вниди в радость Господа твоего (Мф. 25:21), а это и есть чаемый нами предел святости.
Следовательно, неверно клевещут на монашество несведущие, говоря, будто монах пребывает в праздности или обольщается. Очевидно, что такое обвинение чуждо всему строю монашеской жизни, которая от начала до конца подчинена другой цели. Хотя монашеская жизнь и подразделяется на различные виды и имеет разные уровни, ни одно из них невозможно охарактеризовать как индивидуализм и пребывание в праздности. Телесные труды – необходимое и непрестанное делание монаха, которые он предпринимает либо ради обеспечения себя тем, что необходимо для жизни, либо ради более успешного противостояния в своей духовной брани многообразному злу, с одной стороны и, с другой стороны, ради навыка в добродетелях. Псаломское: виждь мое смирение и труд мой, и остави вся прегрешения моя (Пс. 24:18) – есть движущая сила всех его предприятий.
Начало премудрости страх Господень (Притч. 1:7) и страхом Господним уклонится всяк от зла (Притч. 3:7). Человек, подчиненный закону тления и смерти, который есть следствие грехопадения, постоянно возбуждается различными видами греха. Грех укоренился в членах его (см. Рим. 7:5) и, став жалом смерти (см. 1 Кор. 15:56), насильно вовлекает человека в рабство. В этой анатомии греха, то есть в том, как навык ко злу против природы насильно заставляет человека совершать еже не хощет (см. Рим. 7:19) и упорствовать в делании добра, отцы нашли главный корень разложения – самолюбие.
Но если по качеству эта основная черта нашей искаженной природы называется самолюбием, то по своему проявлению она называется сластолюбием, под которым скрываются все страсти и похоти. Каждый монах, приобретя познание данного различения, целенаправленно действует в этой тайной войне, в которой употребляемые оружия уже не плотская, но сильна Богом на разорение твердем (2 Кор. 10:4) и всякой неправды и прелести врага. И хотя в перечне первопричин всех зол и страстей вместе с самолюбием обычно приводится эгоизм и стяжательство, все же главнейшее место в брани против человека почти всегда занимает самолюбие, потому что поддерживается природными факторами – законами самосохранения жизни.
Эти три «главнейшие» страсти, как они именуются в святоотеческом словоупотреблении, превзошел и победил Господь в пустыне после Своего Крещения, передав и нам секреты этой брани. Монах, содействием благодати Святого Духа и доброй человеческой волей преуспевающий в подражании Господу нашему Иисусу, вступает в брань против этих главных зол, начиная с самолюбия. И вот почему: всё, что есть и называется страстью и похотью, – это не осмысленная потребность для поддержания человеческой жизни, но необузданные порывы желаний неразумной части нашей души, которая живет «не по природе»; а преследуемая цель этих порывов – проистекающее от удовлетворения этих страстей наслаждение. Поэтому в наслаждении, которая есть мать похотливых влечений, и состоит цель страстной и греховной жизни. Таким образом, сластолюбие называется внешним проявлением самолюбия; вот почему и воюющие против этих страстей воины Христовы возлюбили любострадание. Пример личной жизни Господа нашего, особенно в пустыне, где Он вступил в брань с искушавшим Его диаволом – вот что такое любострадание. Господь постился, пребывал в бдении, молился, был в нищете и девстве – всё это главные признаки любострадания. К этим основным добродетелям наши отцы впоследствии прибавили остальные частности практической стороны аскетического делания и создали идеальный институт, называемый монашеством. С помощью практического любострадания успешно воюя с каждым движением страсти, монахи по благодати Христовой побеждают страсти и похоти, то есть жизнь «не по природе».
Когда, наконец, монах достигает естественного состояния, благодать Святого Духа, пребывающая внутри него, начинает производить в нем свои естественные действия, направленные на обновление и воскрешение ветхого человека, умерщвленного грехом. Страх Божий, будучи первым началом, развивает и возбуждает божественную ревность. Ревность ведет к более строгому злостраданию и, особенно, к усердию в соблюдении заповедей Божиих. Одновременно она пробуждает у монаха чувство вины, так как временами дает ему ощутить вкус Божественной любви. После этого в нем просыпаются скорбь и слезы, возникающие исключительно в отношении к Богу; они начинают размягчать жестокость человеческого сердца, принося ему, по милости Божией, очищение.
Если монах имеет опытного руководителя и если небрежение и эгоизм не окрадывают его скромного подвига злострадания, благодать Божия на этом добром пути начинает ощутимее проявлять свое присутствие в уме, уча его смирению и молитве. Послушание, отсечение собственной воли и вообще чистота совести в отношении страстей и помыслов, имеющих благовидные предлоги, – а это последнее легко достигается истинным послушанием – всё это привлекает действие благодати Божией. Благодать пребывает и действует преимущественно в уме подвизающегося, который теперь приобщается к духовному познанию, так что разрушается вся прелесть вражия и в делах и в мыслях, в которую враг с легкостью мог его ввергнуть. Здесь требуется особенно остерегаться лукавства, рождаемого самомнением, потому что оно бывает очень тонким и неразличимым. Другая опасность «справа» таится в мнимом проявлении практической любви, от чего разрушается точность в соблюдении устава: здесь требуется очень тонкое рассуждение. Но хорошим послушникам не нужны эти подробности. Все это доброе устроение вызывается благодатью Божией, без которой человек не может совершить ничего.
Святитель Григорий Палама в одной из своих «Бесед» высказывает следующую мысль: «Если Бог в нас не действует, всё, исходящее от нас, становится грехом» [9]. Однако, несмотря на то, что мы всего достигаем благодатью Божией, она опять-таки ничего нам не дает без участия и сотрудничества нашей человеческой воли. Вот почему так вредят человеку два великих зла – небрежение и эгоизм. Небрежение осуждено Богом (см. Иер. 48:10), и плененный им как правило удаляется от Бога, потому что хотя он и знает по опыту, что благодати Божией необходимо его содействие для его собственного воскресения и преуспеяния, он отказывается от этого соучастия и предает благословение Божественной благодати, которая сама уже даровала ему столько блага. От гордости же благодать отступает с гневом и отвращением, потому что не терпит присваивания своих благословений – ведь гордостью человек крадет ее благословения и считает себя собственником небесных даров, которыми она его богато награждает.
Итак, это доброе устроение, не пресекающееся в своих пределах, называется состоянием просвещения; оно готовит своего обладателя к третьей и последней стадии – святости и совершенства в Боге. Монах, с одной стороны, ограничивает проявления своей любви к чему бы то ни было тварному, с другой же стороны, всецело обращается к Богу и с горячей ревностью посвящает себя практическому осуществлению Его божественных заповедей. Так, поработив весь свой разум, все намерение и всю энергию в послушание Христово (см. 2 Кор. 10:5), монах полностью умирает для мира, уже не живет ни для самого себя, ни для кого другого, но только для умершего за него и воскресшего Христа (см. 2 Кор. 5:15). Господь наш Иисус Христос говорит: Аз жив, и вы живи будете (Ин. 14:19). Потому что где монах действительно жив, как сын воскресения, ищет вышнего, горняя мудрствует (ср. Кол. 3:1–2) – там и Христос.
Главная цель монаха и всей его жизни в тяжелых аскетических подвигах направлена к обожению во Христе, через которое он получает личный опыт участия в единой жизни с боготворящей благодатью Христовой в Духе Святом. Человеческая природа, обожествленная соединением с ней Бога Слова, в Преображении Господнем показала, что для нее возможно быть пронизанной светом чаемого обожения, следовательно, с этого времени Царствие Божие известно и доступно человеку. Свет божественного Преображения нашего Спасителя есть не что иное, как свет Его Царствия, который проявился через Него и продолжает передаваться людям через Святого Духа. Итак, всё это увидят чистии сердцем (Мф. 5:8) монахи, после того как постепенно пройдут по лествице покаяния и, будучи просвещены светом добродетелей, по благодати Божией примут божественные облистания энергий благодати.
Даже если описание этих высоких идеалов и состояния «выше природы» и кажется слишком смелым нашему равнодушному и слабому поколению, эти идеалы не перестают быть главной целью и ностальгией, всечеловеческим устремлением, в котором прекращаются все поиски и недоумения мировой истории. Для сожженных своею совестью (см. 1 Тим. 4:2), заблуждающихся и претыкающихся современных людей, которыми обладает и которых удручает отчаяние, систематические напоминания о правильных христианских ориентирах никогда не будут чрезмерными и бесполезными, особенно в сравнении со столькими современными заблуждениями, преследующими в основном юношество. Повторим теперь вкратце способ, посредством которого каждый человек может, если хочет, достичь своего предназначения.
Началом служит правая вера и покаяние. Содействуют человеку в этом благодать Божия, действующая в Церкви через святые Таинства, а также его собственная добрая воля, вступающая в соработничество с благодатью через послушание божественным заповедям. Также необходима постоянная брань против причин греха и против Сатаны, который возбуждает в человеке страстные состояния настолько, насколько внутри него еще не обрела место благодать Божия; необходима брань и против страстей, которые затмевают даже и само доброе произволение. Постоянство в добром намерении соблюдать заповеди Божии и терпение противодействия со стороны греха, называемого искушением, влечет за собой увеличение благодати, которая со временем уничтожает «ветхого человека», страсти и похоти и посредством добродетелей созидает нового человека. Через добродетели становится совершенным характер подвизающегося, и он вступает в жизнь во Христе. С этого момента начинается состояние святости «выше естества», когда добродетелям наследуют божественные дарования и полное духовное чувство в Боге. Через просвещение Божественной благодатью человек принимает откровения и неизреченно сочетается с нетварными божественными энергиями, приобщаясь к ним соразмерно состоянию «превыше разума», то есть состоянию обожения, в котором полнота отеческих обетовании Бога. Аз рех: бози есте и сынове Вышняго вси (Пс. 81:6) и елицы прияша Его, даде им область чадом Божиим быти (Ин. 1:12).
До сих пор мы с вами говорили о практической стороне жизни во Христе и о ее результатах, чтобы последовательно показать, что это и есть по своей сущности монашеский идеал и соответствующее личное устремление каждого монаха. Однако монашество никогда не было индивидуализмом и отчуждением, как иногда ошибочно, а может быть и сознательно, утверждается.
В сверхъестественной области совершенства и жизни по Богу преследуемая монахом цель – это любовь, которую он старается возделывать во всех областях своей монашеской жизни. Как возможно, чтобы в монастырском уставе, основа которого любовь к Богу и ближнему, отсутствовали общительность и взаимоподдержка? Монах есть не кто иной, как верный член Церкви, поэтому и любовь как основа его бытия сопутствовала его жизни с самого начала распространения Христовой Церкви. Но и много позже, даже в нынешнее время, в монашеских учреждениях можно встретить гостеприимство и любовь.
Монахи, проявляя свою любовь, не довольствовались ограниченными рамками филантропии, как некоторые могли бы думать, но устремлялись ко всем видам нужды ближнего, будь то отдельная личность или вообще все общество. В благоустроенных монашеских центрах всегда существовали больницы, дома престарелых, не было недостатка и в училищах грамотности и искусств, особенно в те времена, когда отсутствовала забота об этом со стороны правящих властей. Я уже не вдаюсь в подробности, описывая исключительные по временам трудности и стихийные бедствия, когда многие из самых великих отцов приходили в общество и брали на себя дела человеколюбия, лично трудясь на раздаче хлеба или в поликлиниках и госпиталях.
А о чем нам вспомнить в первую очередь, когда мы обратимся к вопросу о роли и значении монашества в нашем церковном предании? Почти вся совокупность церковного великолепия принадлежит заботе и труду отцов Церкви, которые были монахами. Они либо как простые делатели покаяния, с которого начинали свой подвиг, либо как члены высшего клира, куда были призваны, осуществляя полноту любви к Богу и ближнему, своими трудами украсили и обогатили Церковь. Есть много монахов, которые по благодати Христовой сподобились великих духовных даров, как, например, дара пророчества. Находясь между небом и землей, они примиряют человеческий род с Богом, иногда ходатайствуя перед Божественной справедливостью за весь мир или за отдельных людей, иногда же открывая миру волю Божию, что также является важнейшей миссией и необходимым долгом монашества. Где как не в монастырях происходили сверхъестественные события чудотворений, разнообразные исцеления и спасение от бушевания природных стихий, угрожающих человеку по причине грехов в мире? Где еще как не в монашеской среде открывалась воля Божия и становились явными божественные советы? А в скольких опасностях, происходивших от самых известных ересей, приходили на помощь монахи и боролись за истинную Церковь? Кто неизменно хранил наше Священное Предание и с ревностью и самоотвержением защищал истину нашей православной веры? Не достанет ми повествующу времене (Евр. 11:32), если вдаваться в подробности о многих подобных случаях и обо всем другом, что составляет богатство нашей Церкви. Однако это не является темой нашей с вами беседы.
То, чего нам скорее надлежит коснуться, – это не столько познание Божественного откровения вообще, сколько способы практического преуспеяния, касающиеся смысла и предназначения человеческой жизни. Глубочайший смысл этой цели, с ее практической опять-таки стороны, состоит в том, чтобы увидеть со всеми подробностями действие закона тления в разрушенной падшей природе и распознать, что за всем этим кроются глубины сатанинские. Иными словами, важно познать неутомимое и лукавейшее коварство врага, который особенно в наше время неутомимо покушается на человека, который убедил людей в том, что он не существует, а это для него величайшее достижение. Итак, кроме болезни, которой подверглась природа, подчинившись смерти и тлению, прибавилась еще и тирания диавола, который как бог века сего (2 Кор. 4:4) в настоящей жизни жестоко угнетает род человеческий. Наиболее ясно о нем говорит апостол Павел: Не не уразумеваем бо умышлений его (2 Кор. 2:11). И в другом месте снова, ссылаясь на коварство его брани против нас в предстоящем нам подвиге, он отмечает: Хотех единою и дважды приити к вам, ...и возбрани нам сатана (ср. 1 Сол. 2:18). И апостол Петр пишет: Трезвитеся, бодрствуйте, зане супостат ваш диавол, яко лев рыкая, ходит, иский кого поглотити (1 Пет. 5:8).
Все тайны и обычаи этой бесстыдной и неусыпной брани, так же, как и всю тьму лукавых, коварных и невидимых духов злобы, их ловушки, западни и коварные планы, для защиты от которых апостол Павел рекомендует нам быть во всеоружии (см. Еф. 6:11), а также их методы брани – всё это монахи давно научились искусно распознавать и побеждать, передав Церкви необходимые тонкости этого тайного и многообразного подвига. Благородное приношение монахов распространяется, таким образом, и на практическую сторону духовной жизни и на остальные стороны мысленной брани.
Лукавые демоны начинают брань не только когда видят преуспевающего христианина, но терзают всякого человека, используя разнообразные причины и факторы, имея хорошую поддержку как в естественных человеческих потребностях, так и в противоестественных привычках, то есть в страстях и похотях ветхого человека. Большим успехом, происходящим от монашеского опыта и подвижнического жития, является правильное противостояние в невидимой брани и соответствующее познание, которое обязательно необходимо всякому воину небесного Христова Царствия. В монашеской жизни требуется знание тонкостей духовного закона, который есть безошибочное распознание божественных советов и судов, и на основании этого знания наша воюющая Церковь, содействием благодати Божией, направляет жизнь своих чад. Вот, кстати, и решение «загадки», почему множество христиан предпочитают удаляться в пустыни и монастырские пристанища, невзирая на то, что это сопряжено с великими трудами и жертвами.
В наших кратких замечаниях мы смогли очень мало раскрыть тему о монашестве, в сравнении с действительной важностью делания и приношения монахов. Мы лишь в немногих чертах прикоснулись к этой теме, подвигнутые на беседу тем, что многие безответственные люди не только сами никак не могут научиться оценивать значение некоторых духовных реальностей, но и могущим понимать мешают. И это потому, что не вси вмещают словесе сего, но имже дано есть (Мф. 19:11).
Эти безответственные и несведущие люди, когда их спрашивают, кто становится монахом, в своих ответах обычно делают упор на узком толковании слова «призвание»; то есть, по их мнению, монахами становятся те, кто «чувствует призвание». Но о призвании говорится и в более широком контексте, особенно если мы примем во внимание слова Господа нашего: Никтоже может приити ко Мне, аще не будет ему дано от Отца Моего (Ин. 6:65).
Так вот, вопрос в том, кому же дается такое благословение от Отца? Известно всем, что Бог никого не предпочитает больше других и никого не отвергает, как часто начинают думать те, кто узко понимает слово «призвание». Слово «призвание» есть человеческое выражение с несколько иным содержанием. Дело в том, что божественным совершенным свойствам присуще ведение, согласно которому Бог знает все о человеке от начала, еще прежде его рождения, вплоть до конечной его цели, к которой он Им предназначен. И в ком из мыслящих существ Бог видит преизбыток доброго намерения, видит, что конкретный человек предпочитает преданность и послушание Ему, тому Он дает Свою благодать и укрепляет в осуществлении этой цели. О таких-то людях и говорится, что они имеют призвание в противоположность тем, кто не делает такой добрый выбор. Разница как раз в том, что не существует какого-то особенного призвания от Бога, потому что это было бы несправедливостью одних предпочитать, а других не хотеть знать – вещь, которая не соответствует божественному совершенству. Из этого следует вывод, что высшее избрание зависит не от особенного предназначения, а от намерений человека.
Известно также, что и одно разумное намерение и решение человека предпочесть высшее может вызвать божественное соучастие, потому что «по благоволению» первоначальная воля Божия состоит в том, чтобы всем человеком спастися и в разум истины приити (1 Тим. 2:4). Доказательством этих слов служит тот факт, что через веру и божественные Таинства все люди, независимо от рода и происхождения, равно облачаются во Христа и принимают благодать и силу Божию. Где же преизбыток, принадлежащий мнимо избранным? Есть преизбыток, но он предназначен для всех верующих, потому что именно ради этого с нами обитала Жизнь наша, Слово Божие, чтобы мы имели жизнь и имели с избытком (см. Ин. 10:10), – имели все, а не только некоторые. Затем, мы видим, как Иисус показывает нам пример того, откуда черпать силы в жизненных трудностях и более всего в духовной жизни. Сия бо есть воля Божия, святость ваша (1 Сол. 4:3), говорит апостол Павел. Также и Петр призывает нас: Но по звавшему вы Святому, и сами святи во всем житии будите (1 Пет. 1:15). Также написано: Мир имейте и святыню со всеми, ихже кроме никтоже узрит Господа (Евр. 12:14).
Заповедь Господа нашего искать прежде Царствия Небесного, а потом уже заниматься всем остальным (см. Мф. 6:33), показывает, что в первую очередь необходима забота о святости. Потому что здесь в качестве Царствия Небесного не мыслится историческое событие покоя праведных после воскресения мертвых, но благодать Святого Духа, ведущая нас к святости, о которой и сказано, что сия есть воля Божия (1 Сол. 4:3). Когда мы встречаем разные трудности на нашем пути к таковому преуспеянию, Господь наш Иисус Христос побуждает нас стучаться, просить и искать, и тогда мы непременно будем услышаны (см. Мф. 7:7). Также Он добавляет, что по-человечески кажущееся нам невозможным, возможно у Бога (см. Лк. 18:27), достаточно лишь того, чтобы с нашей стороны предшествовало доброе намерение. Я уже не останавливаюсь специально на требовании Господа нашего, чтобы мы не унывали молящеся (см. Лк. 18:1), и что мы будем обязательно услышаны, потому что все это так знакомо всем верующим.
Из всего того, что мы отметили, следует заключение, что не существует специального призвания для боголюбивых христиан, но только доброе намерение с их стороны. Благодать Божия радушно награждает таковое доброе намерение, всегда восхваляя благую часть, которая никогда не отнимется у тех, кто ее предпочел (см. Лк. 10:42).
[1] Старец Иосиф Ватопедский. Слова утешения. Беседы о духовной жизни и о монашестве. Богородице-Сергиева Пустынь, перевод с греческого, 2005.
[2] Русcкий перевод стихиры на Славу на Хвалитех праздника Благовещения Пресвятой Богородицы. (Эта и дальнейшие ссылки и примечания даны переводчиком книги. – Примеч. ред.)
[3] Свт. Григорий Палама. Λόγος αντιρρητικός κατά Aκίνδυνον [Слова возражения к Акиндину] 2, 7, 18 Συγγράμματα, τ. 3, σ. 98. Первая часть данного отрывка является цитатой из свт. Василия Великого (PG 29, 772) и цитируется свт. Григорием Паламой и в других местах. См., напр.: Триады. III, 1, 38.
[4] Это изречение отсутствует в сборнике «Достопамятные Сказания»; оно приведено в Отечнике свт. Игнатия (Авва Иперхий, 20) со ссылкой на Алфавитное собрание апофтегм, однако там (PG 65, 429–432) это изречение нами не найдено. Вероятно, старец Иосиф пользовался изданием Μέγα Γεροντικόν 11, 85 (τ. 3, σ. 320), в котором есть это изречение, но, к сожалению, отсутствуют ссылки на источники.
[5] Древний Патерик. 23, 2.
[6] Там же. 1, 33.
[7] Ср.: прп. Исаак Сирин. Слова Подвижнические, 58.
[8] Ср.: прп. Исаак Сирин. Слова Подвижнические, 63. Греческое слово πολιτεία мы намеренно оставляем, потому что ни традиционный русско-славянский перевод: «жительство», «деяния», ни современные переводы: «гражданство», «государственные дела» и т. д. не передают всего спектра значений, которые семантически связаны с понятием политии. Полития в своем исходном значении есть социальная форма, упорядоченная в соответствии с идеалом полиса, который греческим мышлением понимался как символ мира (κόσμος) в пределах одного города. Именно отсюда происходит понятие о гражданстве как о приобщении к организованности, в пространстве которой человек осознает свое участие в окружающем, в жизни мира.
[9] Свт. Григорий Палама. Гомилия 33. PG 151, 416–417.
Публикации
