С каждым годом, стремясь выслужиться перед высшей властью, республиканские, областные и краевые руководители активней наступали на Церковь, в том числе и на православные обители. Правовое положение монастырей в СССР оставалось неизменным, но постепенная подготовка идеологическими органами ЦК по изменению законодательства уже начиналась. Впоследствии она нашла свое выражение в новых Постановлениях об изменениях в научно-атеистической пропаганде. Важно понимать, что стремление местных органов власти к устранению количества монастырей в своих областях начинало получать молчаливое, а иногда и законодательно оформленное, одобрение на уровне республиканских государственных органов.
Октябрьская революция 1917 г. и приход к власти большевиков с политикой, антирелигиозно направленной, а затем и ее реализацией, значительно ослабили в первую очередь экономическую сторону жизни православных монастырей. Сильнейшая волна акций, направленных на полную дискредитацию монашеской жизни, выражалась в изъятии церковных ценностей именно из монастырских храмов и «разоблачении» богатой и роскошной жизни монахов, якобы питавшихся за счет трудового крестьянства. Национализация монастырских землевладений лишила обителей источника к существованию, поэтому многие из них закрылись.
Вхождение в состав СССР новых республик увеличило количество действующих православных монастырей, т.к. большинство из них избежали насильственного закрытия, находясь в составе других, неподконтрольных СССР, государств. Отсутствие прагматического патернализма власти, существующего в СССР, позволило монастырям Молдавии, Закарпатской Украины, Литвы, Эстонии легализовано осуществлять свою деятельность, о чем свидетельствует их число[1].
В 1940 г. к СССР была присоединена Молдавия (Бессарабия и Южная Буковина), на территории которой находились Ново-Нямецкий, Гербовецкий, Цыганештский, Жабский и другие монастыри. В том же году был присоединен ряд государств: Литва, в которой в г. Вильно находился Свято-Духов монастырь; Латвия, в г. Риге находился Сергиевский монастырь; Эстония, на территории которой были Пюхтицкий и Псково-Печерский монастырь.
С 1943 г. отношение государства к Церкви изменилось, но ситуация вокруг монастырей осталась прежней. Согласно исследованиям А. Б. Онищенко доминантой советской политикой в отношении монастырей оставалось утверждение, что «в Советском Союзе должно было быть как можно меньше монастырей»[2]. С ним можно согласиться лишь в том случае, если переносить его на поле деятельности региональных властей, но никак не к высшему руководству страны. Но при этом в первые послевоенные годы Совет по делам Русской Православной Церкви распространял инструкции, согласно которым уполномоченные в регионах должны были обращать внимание на хозяйственное и материальное положение, но не закрывать монастыри и не преследовать монашествующих.
Документы, регламентирующие деятельность церкви
Православные монастыри в СССР не могли существовать вне законодательства о религиозных культах, поэтому их деятельность регламентировалась рядом нормативно-правовых актов уровня высших органов власти. Но прежде чем обратиться к рассмотрению непосредственно самих элементов законодательной базы, нужно отметить, что, в принятых после кремлевской встречи 1943 г. законах, оставался ряд острых противоречий. Самым главным, пожалуй, являлось параллельное сосуществование правового комплекса, легитимизирующего жизнь Церкви, и антирелигиозного законодательства 1920-30-х гг. Это противоречие обнаружилось с началом Великой Отечественной войны, когда Московская Патриархия развернула широкую патриотическую работу. Утверждение и последующее распространение ЦК ВКП(б) посланий и обращений иерархов Русской Православной Церкви среди населения освобождаемых земель, оккупированных регионов и стран Восточной Европы, т.е. фактически элементов проповеднической деятельности Церкви, входило в резкий диссонанс с Постановлением ВЦИК и СНК РСФСР «О религиозных объединениях» от 8 апреля 1929 г. Согласно этому Постановлению Церкви запрещалось заниматься какой-либо деятельностью вне пределов культовых зданий, отнимался статус юридического лица, а священники лишались права осуществлять руководство жизнью храма.
Документом центрального блока, регламентирующим деятельность Церкви, стало принятое 31 января 1945 г. Поместным собором «Положение об управлении Русской Православной Церковью», получившее затем и утверждение со стороны правительства. В «Положении» отмечалось, что руководство монастырской жизнью может осуществляться на основании утвержденного Святейшим Патриархом устава.
Менее высоким по статусу, но имеющим первостепенное значение в жизни обителей, стало принятое 22 августа 1945 г. Постановление СНК СССР № 2137-546е. Одной из сторон этого Постановления явилось узаконивание существования монастырей: правительство предоставило им право ограниченного юридического лица, позволило открывать банковские счета, заводить мастерские, покупать дома для церковных целей и транспортные средства, нанимать рабочую силу. По сути, этим постановлением государство признало за монастырями право на осуществление любых видов хозяйственной деятельности.
Практически через неделю, 29 августа 1945 г., Постановлением СНК СССР № 1130-463смонашествующие были освобождены от уплаты налога на холостяков, одиноких и малосемейных граждан, и военного налога, введенного постановлением Президиума Верховного Совета СССР «О военном налоге» от 23 декабря 1941 г., как не имеющие личных доходов[3]. Одновременно с этим для обителей отменялись земельная рента и налоги со зданий и иных жилых помещений. С выходом этого закона монастыри были уравнены в порядке налогообложения с предприятиями по изготовлению свечей и церковной утвари, и начали платить такие же налоги с прибылей от собственного сельскохозяйственного производства.
Секретным Постановлением СНК СССР «О православных монастырях», принятым 26 августа 1945 г., Совет по делам Русской Православной Церкви обязывался провести в кратчайшие сроки обследование правового и хозяйственного положения монастырей, действовавших на территории СССР, необходимого для разработки комплексного закона, охватывающего все стороны жизни православных обителей.
Согласно докладу инспектора Совета т. Аракова от 25 декабря 1947 г. на территории СССР находилось 96 действующих монастырей: в Украинской ССР — 64, Молдавской ССР — 22, Белорусской ССР — 3, РСФСР — 3, Литовской ССР — 2, Латвийской ССР — 1, Эстонской ССР — 1[4]. На основании приведенных данных видно, что значительное число монастырей приходилось на территорию Украинской и Молдавской ССР. Соотнеся вышеприведенные цифры с результатом обследования правового и хозяйственного положения монастырей, проведенного Советом по делам Русской Православной Церкви во исполнение постановления СНК СССР от 26 августа 1945 г., которое показало наличие 75 существовавших монастырей в Союзе (42 женских и 33 мужских, при общем количестве 3980 насельников), можно констатировать рост числа православных обителей за эти два года[5].
При этом нужно отметить явную неточность в используемых Советом данных о количестве монастырей. Она связана в первую очередь с многочисленными ошибками, находящимися в отправляемых в Совет информационных отчетах. Так, согласно уточненным данным на 1 декабря 1947 г., во всем Советском Союзе существовало 88 монастырей. Вместо существующего одного монастыря, уполномоченный по Винницкой области УССР сообщал, что на территории области действуют четыре монастыря, «тогда как в действительности их три», — уточнялось в справке Совета от 18 декабря 1947 г., посвященной этой проблеме. Аналогичные завышения цифр имелись и в сводках других уполномоченных. В Черновицкой области на тот момент существовало два монастыря, но уполномоченный сообщил о трех, в числе которых оказался разрушенный еще в 1942 г. немецко-фашистскими оккупантами монастырь свт. Василия Великого. Такая «неосведомленность» уполномоченного о состоянии вверенного ему региона указывает либо на халатное отношение к своим должностным обязанностям, либо на явное намерение «выслужиться» перед вышестоящим начальством. Отсутствие данных о расселении монастыря и слияния его с другой обителью присутствует в данных уполномоченного по Черниговской области УССР[6].
Из результатов обследования правового и хозяйственного положения монастырей 1945 г. известен ряд проявлений со стороны обителей по реализации своих законных прав как юридического лица. «Осуществляя свои права юридического лица, некоторые монастыри сдают в аренду принадлежащие им земельные участки и домовладения, применяют наемную рабочую силу для сельскохозяйственных работ. Например, Псковский Печерский мужской монастырь имеет от 5 до 20 рабочих, Свято-Никольский мужской монастырь в Седлищенском районе Волынской области сдает в аренду часть земельного участка посторонним гражданам, проживающим на территории монастыря, Федосеевский мужской монастырь в г. Балте Одесской области сдает несколько из принадлежащих ему жилых корпусов посторонним гражданам», — сообщалось в докладе об обследовании[7].
Окончательные выводы, сделанные Советом и направленные в адрес Правительства, свидетельствуют о жестком характере присутствующих в них партийных рекомендаций по изменению монастырской жизни: «Необходимо, чтобы Московская Патриархия ускорила составление устава, по утверждению его СНК СССР, он должен применяться во всех монастырях…Следует Постановлением СНК закрепить имеющиеся угодья, а местным властям возвратить, изъятые после немецкой оккупации, земли монастырям при соответствующем ходатайстве. Выйти в СНК СССР с просьбой о необходимости дать землю тем монастырям, у которых ее нет, организовать в них кустарно-промысловые предприятия. Просить СНК СССР обязать республики об удовлетворении просьб монастырей о выводе с их территорий различных учреждений — соответствующему заключению местного уполномоченного Совета по делам Русской Православной Церкви»[8].
Реализация всех предложений Совета, а также комплексно сформулированное положение монастырей в системе государственной церковной политики выразились в принятом 29 мая 1946 г. Постановлении СМ СССР «О православных монастырях». Этот документ можно считать центральным в системе нормативно-правовых актов о монастырях. Многоаспектная направленность принятого постановления учитывала все предложения Совета и детально регламентировала отношения между руководством монастырей и представителями власти на местах. К примеру, был определен порядок передачи монастырям имущества с учетом особого статуса отдельных регионов: в Молдавской ССР и прибалтийских республиках обители получали в бесплатное бессрочное пользование церковные здания, культовое имущество и, находившиеся на их территориях, жилые и хозяйственные постройки, а в остальных республиках в бесплатное пользование передавались только храмы, а жилыми и хозяйственными постройками монастыри пользовались на основании арендных договоров, заключенных ими с местными Советами.
Подобное различие в подходе властей к имуществу монастырей, находившихся в различных регионах страны, по мнению В. Содоля, было вызвано историческими условиями, в которых находились обители до начала Великой Отечественной войны. Активное наступление государства на Церковь 1939-1941 гг. из-за сильной религиозности населения и начала войны обошло стороной несколько регионов[9]. Осуществление коллективизации в этих регионах, носившей выборочный характер, позволило православным обителям сохранить за собой помимо культового (храмы) и хозяйственное имущество (земли, мастерские, инвентарь), чего, к примеру, на остальной территории СССР даже не могло быть. Следовательно, после завершения войны у местных обителей, за исключением нескольких случаев, не возникло необходимости заключать арендные договоры с местными властями. Помимо этого, особое влияние на позицию к монастырям в Молдавской республике оказала нормализация отношений между Русской и Румынской Православными Церквями, достигнутая в ходе визита в Бухарест делегации от Московской Патриархии во главе с епископом Иеронимом (Захаровым).
Постановление СМ СССР устанавливало не только закрепление за монастырями уже используемых ими земельных и приусадебных участков, но и дополнительное выделение принадлежавшей им ранее земли, или, за отсутствием возможности, в выделении последней свободных площадей из государственного фонда в расчете по 0,15 га на насельника.
При исследовании административного устройства обителей необходимо обратить внимание на их уставы. На основании архивных документов можно выделить следующие группы: монастыри с общежительным уставом (Студийский), монастыри, живущие по правилам общежития, «установленными традицией», и необщежительные (т.е. своекоштные) монастыри. Основным регионом распространения необщежительных монастырей стала Молдавская республика, и лишь один такой монастырь во имя святителя Николая находился в селе Лебедин Киевской области Украинской ССР[10].
Период идеологических кампаний 1946-1949 гг. и его влияние на государственно-церковные отношения
Надежды советского общества на изменение политического режима, сложившиеся в послевоенный период, не оправдались. Происходившее повсеместно «брожение умов» вызвало в свою очередь борьбу с инакомыслием за чистоту марксизма, последовавшую от государственных органов. В июле 1947 г. решением ЦК ВКП(б) было создано Всесоюзное общество по распространению политических и научных знаний, частично получившее функции Союза воинствующих безбожников. ЦК ВЛКСМ начал работу по сбору информации о религиозности населения страны. Ее итоги в августе 1948 г. были изложены в обстоятельной записке ЦК ВЛКСМ «О состоянии атеистической пропаганды в комсомоле». В ней констатировалась «активизация церковников» при «полном бездействии партийных организаций в антирелигиозной пропаганде».
Позиция ЦК ВКП(б) в религиозном вопросе, критика работы Совета, прозвучавшая на Секретариате осенью 1947 г., были восприняты абсолютным большинством партийно-государственного актива регионов страны как окончание политики «заигрывания с попами»[11]. Партийные органы на местах стали открыто проявлять недовольство и критиковать не только работу уполномоченных Совета, но и всего центрального аппарата. Позиция местных партийных организаций поддерживалась и подогревалась ЦК партии. Яркой тому иллюстрацией явился конфликт в первой половине 1948 г. между Советом и руководством парторганизации Белорусской ССР по вопросу отстранения от должностей областных уполномоченных.
Самой серьезной для Совета явилась информация о готовящемся с осени 1948 г. Отделом пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) проекта постановления ЦК партии «О мерах по усилению пропаганды научно-атеистических знаний». Возможно председатель Совета расценил этот шаг как реакцию партийных органов на итоги состоявшегося в 1948 г. Совещания Глав Автокефальных Православных Церквей, т.к. оно не оправдало надежд советского руководства на лидерство Московской Патриархии в мировом Православии. Более того «куратор» Совета в Правительстве СССР К. Е. Ворошилов не оказывал совершенно никакой помощи Совету, встречи которого с руководством последнего сводились к обсуждению малозначащих проблем или к передаче указаний вышестоящих лиц. Председатель активно искал выхода из сложившейся ситуации, ибо он осознавал, чем могла кончиться подобная кампания. В условиях ужесточения борьбы с инакомыслием, с «проникновением буржуазного влияния в сознание советских людей» деятельность Совета могла получить совершенно непредсказуемую оценку «наверху». Свою обеспокоенность ситуацией Карпов поспешил донести до К. Е. Ворошилова, направив ему обстоятельную записку «О положении дел с ходатайствами верующих об открытии церквей». В ней он отмечал, что уполномоченные находятся в затруднительном положении, так как не могут внятно и с опорой на закон объяснить верующим мотивы отклонения их массовых обращений; настаивал на том, что открытие некоторого числа церквей будет для государства «наименьшим злом», нежели рост нелегальной религиозной деятельности[12]. К записке предлагался, разработанный Советом, проект постановления СМ СССР, согласно которому в действующее постановление «О порядке открытия церквей» от 28 ноября 1943 г. предлагалось внести принципиальное уточнение: окончательное решение по ходатайствам СМ Союзных республик, облисполкомы могли принять только после согласования с Советом. Кроме того, Карпов полагал, что правительству, во-первых, необходимо предупредить местные органы власти о неуклонном выполнении постановления Совнаркома от 1 декабря 1944 г., о недопустимости какого-либо переоборудования и переделок недействующих культовых зданий без согласия Совета, а во-вторых, возложить на Совет совместно с МГБ и МВД СССР задачу разработки мероприятий по ликвидации нелегально действующих молитвенных домов[13].
В феврале 1948 г. представители руководства обоих Советов приходили на прием к К. Е. Ворошилову с просьбой дать более определенные установки для их деятельности, поскольку, как заявляли они, приходится все чаще сталкиваться с распространенным мнением среди партийных и государственных работников о «ненужности» и даже «вредности» работы Советов. Отсюда нарастающее противодействие со стороны местных органов власти, игнорирование, существующего на то время, законодательства о религиозных культах, расширяющееся административное давление на религиозные объединения всех направлений. Но выяснилось, что воздействие такого давления испытал на себе и «поддался» ему и сам «куратор» Советов К. Е. Ворошилов.
В кризисной для Совета ситуации Г. Г. Карпов 5 ноября 1948 г. напрямую обратился с докладной запиской к И. В. Сталину, в которой высказал констатацию того факта, что «установленная форма связи между государством и Церковью себя оправдала», но далее замечал: «Возобновившаяся антирелигиозная работа направляется не столько на работу с религиозными предрассудками, сколько носит антицерковный характер и сопровождается политическими выпадами против духовенства». Для укрепления положения Совета и успешного выполнения им поставленных задач, а также с целью возвышения служебного престижа сотрудников, Г. Г. Карпов просил одобрить ряд конкретных предложений, в частности, увеличить штат центрального аппарата, фонд заработной платы, произвести объединение Совета по делам Русской Православной Церкви и Совета по делам религиозных культов и создание на этой основе Совета по делам религиозных объединений. Мотивацией для этого предложения явилось то, что «наличие двух Советов создает дополнительные трудности во внешней работе Русской православной церкви и затрудняет осуществление задач, связанных с церковной политикой внутри СССР»[14].
Непосредственно от И. В. Сталина ответ на докладную записку не был получен, но Г. Г. Карпов затем вызывался в Отдел пропаганды и агитации ЦК ВКП(б), где ему «были даны соответствующие разъяснения» о нецелесообразности и несвоевременности создания единого Совета по делам религиозных объединений.
Между тем уже в начале 1949 г. проект постановления ЦК ВКП(б) «О мерах по усилению пропаганды научно-атеистических знаний» должен был быть утвержден на Политбюро. В нем ЦК партии постановлял «покончить с запущенностью научно-атеистической пропаганды» и предлагал конкретную программу по устранению отмеченных недостатков. В проекте особенно подчеркивалась «неправильная линия» в работе Совета, которая «способствовала оживлению деятельности церковников». По мнению ЦК, «Совет превысил свои полномочия, стал давать местным органам власти на местах распоряжения» и «уполномоченные на местах вместо того, чтобы вести государственную линию в вопросах религии, стали видеть свое главное назначение в оказании содействия церковным организациям». В отношении Карпова было необходимо объявить выговор «за грубое нарушение директив партии и правительства об отношении к Церкви и превышение предоставленных прав».
Анализ сопутствующих документов ЦК ВКП(б) позволяет утверждать, что Отдел пропаганды не имел полной уверенности о поддержке проекта постановления сверху, поэтому для конкретизации «проблем», вызванных неправильной деятельностью Совета, был использован инцидент, произошедший на Крещение Господне в г. Саратове, получивший название «саратовское дело». А именно, несколько десятков верующих, после совершения водоосвящения, остались и начали окунаться в освященную воду, что вызвало ажиотаж окружавшего антицерковного населения. Впоследствии это вопиющее «нарушение» законодательства «о порядке совершения крестных ходов» нашло свой отклик в одной из статей в газете «Правда». Таким образом, Отдел пропаганды добился усиления общественной реакции на этот инцидент.
Г. Г. Карпов предпринял очередную попытку переломить ситуацию, причем на самом высоком уровне. Вечером 24 февраля он был принят И. Сталиным в Кремле. Возможно, поддержку Г. Г. Карпову в организации встречи оказали В. М. Молотов и К. Е. Ворошилов. Несмотря на состоявшееся обсуждение кампании Отдела ЦК ВКП(б) против Совета и его председателя решение проблемы найдено не было. Это подтверждается состоявшимся 28 февраля слушанием на заседании Оргбюро ЦК ВКП(б) вопроса «О недостатках в работе Совета по делам Русской православной церкви при Совете Министров СССР», результатом которого стало Постановление с указанием того, что «Совет нарушает основы политики советского государства по отношению к религии…[Совет] превысил свои полномочия, стал вести себя как самостоятельное министерство и давать местным органам власти противозаконные распоряжения, ориентирующие места на широкое проведение “крестных ходов”, молебнов»[15]. В одном из пунктов Постановления указывалась необходимость вынесения выговора Председателю Совета Г. Г. Карпову и «ликвидации» института Уполномоченных по всей стране.
Безусловно утверждение этого Постановления поставило бы под угрозу сложившиеся государственно-церковные отношения. На протяжении марта-апреля 1949 г. председатель Совета представил в СМ СССР и ЦК ВКП(б) целый комплекс новых предложений, одним из которых являлась полная ликвидация монастырей в стране. Более того, Совет выразил возможность изъять у религиозных общин общественные здания без конкретного разбирательства. Таким образом, ситуация заставила Совет встать на позицию, прямо противоположную занимаемой ранее.
Однако из надписи, сделанной на проекте Положения о Совете М. А. Сусловым 13 мая 1949 г., становится известно, что после доклада Г. М. Маленковым И. Сталину решение так и не было принято. Вероятно, причины остановки кампании восходили именно к общественно-политической ситуации в стране, которая сложилась к 1949 г., ведь постановление ЦК повлекло бы за собой кардинальное изменение, сложившихся в годы войны, государственно-церковных отношений и взволновало бы внутреннюю жизнь миллионов граждан СССР. Кроме того, Церковь, одобряя и поддерживая советский государственный строй, являлась дополнительным источником видимой легитимизации сталинского режима, продолжая играть, необходимую для советского правительства, роль на международной арене в деятельности сторонников борьбы за мир и поддерживая внешнеполитическое реноме страны. На заседании 17 ноября 1949 г. Президиум СМ СССР снял с обсуждения предложения Совета по изменению церковной политики, вызванные подготовленным Постановлением ЦК ВКП(б), и остановил чуть не начавшуюся новую антирелигиозную кампанию[16]. Но важно заметить, что предложения по сокращению числа монастырей и монашествующих были признаны «несвоевременными и неактуальными»[17]. При этом уместно вспомнить, что в рамках «частных» мероприятий региональных властей, сокращение числа приходов и монастырей имело место. Если с 1948 г. было снято с регистрации 186 храмов и молитвенных домов, то в 1949 г. — 443, в 1950 г. — 410. Уменьшилась также и численность монастырей за этот период: упразднены 3 женских и 13 мужских обителей[18].
Кампания дискредитации, организованная Отделом пропаганды и агитации ЦК, не могла не отразиться на отношениях Совета с Московской Патриархией. В 1949-1950 гг. не было традиционных приемов руководства Патриархии в Совете, а сам Г. Г. Карпов не только не присутствовал на тезоименитстве и дне рождения Патриарха, но и отказывался от совместных поездок. Безусловно, подобная модель поведения для председателя Совета являлась вынужденной из-за кампании ЦК ВКП(б), что подтверждается его ожиданием от правительства разрешений бывать на официальных приемах патриархии и принимать церковных иерархов в Совете и фразой: «Надо, чтобы в отношениях была теплота»[19]. Важно отметить, что председатель Совета с сентября 1950 г. неоднократно посылал запросы в высшие государственно-партийные ведомства с просьбой дать «указания» Совету по его деятельности в новых условиях. Но ни от одной инстанции, в том числе и от И. Сталина, ответа не последовало, т.к. в условиях советской действительности тех лет наличие ориентирующих указаний властных органов было равнозначно покровительству, а их отсутствие — лишало ответственности, которую, видимо, за деятельность Совета никакой государственный орган не решался на себя брать.
После состоявшейся ликвидации в марте 1951 г. постановлением Политбюро ЦК ВКП(б) Бюро по культуре, официально курировавшего работу Совета, Г. Г. Карпов письменно обратился к И. В. Сталину и Г. М. Маленкову с докладом о реализации государственной политики в отношении Церкви в соответствии с задачами 1943-1945 гг. и о необходимости разработки новых подходов к решению различных проблем. После беседы в Отделе пропаганды и агитации ЦК председателю Совета было указано на «нецелесообразность» роста храмов и молитвенных домов, относительно которых также упоминалось в письме[20]. Не добившись никаких существенных установок «свыше», Г. Карпов в феврале 1952 г. вновь обратился к секретарю ЦК М. А. Суслову с просьбой рассмотреть представленные им «принципы взаимоотношений» государства и Церкви. Тот переслал их в Президиум Совмина СССР, предлагая специального решения не принимать, а просто «согласиться» с предложением председателя Совета. Вскоре было признано уместным сохранить, существовавший до 1947 г., порядок взаимоотношений, без внесения принципиально новых изменений[21].
Как уже отмечалось выше, охлаждение лично И. В. Сталина к религиозному вопросу и к возможности использования Церкви во внешней политике СССР стало катализатором всей политики государственно-церковных отношений после 1948 г. Именно этим удачно воспользовались идеологические структуры партии, пытавшиеся изменить вероисповедную политику государства в сторону антирелигиозной деятельности. К счастью для Церкви, незавершенность этого дела приостановила наступательные движения партийных структур, сохранив стабильность положения веры в СССР.
[1] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 2. Д. 61. Л. 39.
[2] Онищенко А.Б. Материалы о положении и деятельности монастырей СССР по документам Совета по делам Русской Православной Церкви при СНК (СМ) СССР (1950-1963) // URL: http://www.bogoslov.ru/text/1769530.html (дата обращения: 3 ноября 2015 года).
[3] Законодательство о религиозных культах: сб. материалов и документов: для служ. пользования. — М., 1971. — С. 105-106.
[4] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 2. Д. 61. Л. 7.
[5] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 2. Д. 18. Л. 3.
[6] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 2. Д. 61. Л. 38-39.
[7] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 2. Д. 18. Л. 2.
[8] Цит.по: Васильева О.Ю. Судьбы русских монастырей в XX веке // Монашество и монастыри России XI- XX века: Исторические очерки. — М., 2002. — С. 340.
[9] Содоль В.А. Монастыри советской Молдавии: взаимоотношения с государством и хозяйственная деятельность (1944-1962 гг.). — Тирасполь, 2015. — С. 42-43.
[10] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 2. Д. 18. Л. 3-5.
[11] Зубкова Е.Ю. Послевоенное советское общество: политика и повседневность. 1945-1953. — М., 2000. — С. 27.
[12] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 1. Д. 290. Л. 156.
[13] Там же. Л. 158, 159.
[14] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 1. Д. 291. Л. 243-249.
[15] Одинцов М.И. Русская Православная Церковь в XX веке: история, взаимоотношения с государством и обществом. — М., 2002. — С. 68.
[16] Одинцов М.И., Чумаченко Т.А. Совет по делам Русской православной церкви при СНК (СМ) СССР и Московская патриархия: эпоха взаимодействия и противостояния. 1943-1965 гг. — СПб., 2013. — С. 195-197.
[17] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 1. Д. 451. Л. 257.
[18] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 1. Д. 454. Л. 6, 31.
[19] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 1. Д. 453. Л. 345.
[20] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 1. Д. 1114. Л. 173.
[21] Там же. Л. 235.
Новости
Публикации
