По крохотным ступеням невероятно узкого и отвесного прохода я поднимался вслед за иеродиаконом отцом Романом на колокольню Данилова монастыря. Поднимался, – а в голове проносились две мысли. Первая: как бы только не свалиться! И вторая: ох, и нелегкое же испытание выпадает на долю звонарей – по нескольку раз на дню с опасностью для жизни подниматься на такую верхотуру. Но едва поднявшись на колокольню, сразу забыл о крутом и опасном подъеме, захваченный открывшимся видом. По всему периметру башни висели колокола – от маленьких до весьма внушительных, а в центре – гигантский колокол с длинным языком, занимающий всё внутреннее пространство колокольни. А какой вид открылся мне с высоты! Данилов монастырь, как на ладони... Иеродиакон Роман подцепил обеими руками паутину веревочек, идущих ко всем колоколам, и невероятной красоты звон полился с колокольни на монастырскую площадь.
– Отец Роман, трудно научиться звонить в колокола?
– Технически освоить русский православный звон не сложно: за несколько недель им могут овладеть даже люди, не имеющие представления о музыкальной грамоте. Но это мы говорим о базовых технических навыках. А вот дальше начинается художественная работа с колоколами, и настоящее искусство звона требует годы наработки.
Хороший звонарь, в первую очередь, должен понимать связь колокольного звона с богослужением; знать весь ход службы, символику богослужения, значение звона; уметь передать в звоне соответствующее настроение. Ведь колокольный звон – это один из видов церковного искусства. И звонарю требуется время, чтобы научиться работать с колоколом как с музыкальным инструментом. Правильное звукоизвлечение к звонарю сразу не приходит.
– А сколько колоколов в Даниловской звоннице?
– В звонах у нас участвует 23 колокола.
– Их как-то можно описать, определить их задачи?
– Конечно. Все колокола, прежде всего, делятся по своим функциям, которые они выполняют в богослужении. Ведь главная задача колокола – сигнал к службе. Каждой службе соответствует своя система сигналов. Есть колокол праздничный, есть воскресный, есть полиелейный, постовой, будничный...
Соответственно же художественным задачам выбираются колокола разного размера. Для низких басовых звуков используются большие благовестники. Для создания мелкого рисунка – маленькие колокольчики, – их называют трель. Звонарь быстро-быстро перебирает их в правой руке. И поверьте мне, управлять ими – дело весьма непростое.
– То есть, чем меньше колокол, тем труднее в него звонить? А я-то думал, что всё наоборот: что труднее звонить в большие колокола... Ведь здесь нужная большая физическая сила...
– Не совсем так. Физическая сила в звоне не является основополагающим критерием. Здесь важно так рассчитать силу, чтобы сделать правильный удар. Сложнее с мелкими колоколами добиться определенного ритмического рисунка. Но в этом и состоит искусство звона.
Существует также несколько видов уставного звона: благовест, перебор, перезвон, трезвон...
– ...Отец Роман, опишите их, пожалуйста.
– Благовест – это череда равномерных ударов в большой колокол. В зависимости от службы в тот или иной благовестник ударяют и с разной скоростью. Перебор – это когда колокола перебирают от меньшего к большому с последующим ударом во все разом. Перезвон, наоборот, от большого к меньшему. Трезвон – наиболее торжественный, праздничный и самый сложный звон. При трезвоне ударяют во многие – средние, малые и совсем маленькие – колокола и колокольчики, создавая определенный ритмический рисунок. Трезвонов известно немало, целый ряд из них дошли до нас из глубины веков.
– И где же этому искусству можно научиться?
– Раньше искусство звона звонарь передавал напрямую своим ученикам. Но в 90-е годы прошлого века, в связи с возрождением традиции звона, его популярностью, литьем большого количества колоколов, стали открываться школы и центры по обучению колокольному звону.
– Отец Роман, а как вы сами стали звонарем?
– Первые уроки звонарского искусства я получил будучи еще ребенком, когда посещал Троицкую церковь в местечке Наташино в Люберцах. Азам звона меня и моего брата обучали церковные пономари этого приходского храма.
Позже мы с братом изучали звоны Троице-Сергиевой лавры: сначала по музыкальным пластинкам, потом – уже оказавшись на колокольне обители на Пасху. Вообще, в Лавре я провел около восьми лет. Учился в семинарии и академии. И колокольный звон, плывущий в праздники над обителью, оставил в моей душе неизгладимое впечатление.
А когда в 2000-м году пришел в Данилов монастырь, то одним из моих послушаний стало звонарское послушание. Я стал ходить на колокольню, осваивал особенности звона нашей обители. В те годы меня многому научил наш даниловский звонарь иеромонах Филарет. Позднее, когда меня сделали старшим звонарем, я начал общаться со звонарями более плотно. Поехал в Троице-Сергиеву лавру к старшему звонарю игумену Михею. Учился и у него, и у его ученика – игумена Антония. Много общался с московскими звонарями, в частности, известным звонарем Игорем Васильевичем Коноваловым. И знаменитым звонарем, даниловским старожилом Михаилом Ивановичем Макаровым, который немало поведал мне о колокольных звонах, художественных композициях и мастерстве старых звонарей.
За колоколами в Гарвард
– Отец Роман, я знаю, что вы принимали участие в возвращении даниловских колоколов. Расскажите об этом поподробнее. Как всё это происходило?
– В 1930 году, когда советская власть закрыла Даниловский монастырь, Чарльз Крейн, известный американский филантроп, промышленник и политик, любящий русскую культуру, выкупил у советского правительства даниловские колокола и вывез их в США. 78 лет восемнадцать даниловских колоколов провели на башне Гарвардского университета...
– А почему его выбор пал на колокола Даниловского монастыря?
– У Чарльза Крейна экспертом был Константин Константинович Сараджев – человек, обладавший поистине гениальным слухом. Он-то и выбрал даниловские колокола как наиболее ценные из сохранившихся на тот момент в Москве. Впрочем выбор его не удивителен, – ведь звук нашего праздничного колокола в те годы считался одним из лучших в Москве.
О том, что наши колокола находятся в Гарварде, мы узнали лишь в начале 80-х годов прошлого века, когда монастырь стал восстанавливаться. И почти 20 лет искали способ вернуть их. В преддверии юбилея 700-летия князя Даниила, который мы отмечали в 2003 году, наш отец наместник архимандрит Алексий начал вести активные переговоры с американской стороной по возвращению наших колоколов. Была создана специальная рабочая группа. Я в ней принимал участие: как звонарь и как ответственный секретарь. Мы ездили в Гарвард, вели переговоры, пытались найти взаимоприемлемое решение. Нам сильно помог фонд «Связь времен» Виктора Вексельберга. В итоге были найдены средства...
– ...То есть вы их просто выкупили у американцев?
– Нет, о выкупе речь изначально не шла, – мы их заменили на копии, которые лили на одном из российских заводов.
– А разве можно сделать идентичный колокол?
– Совсем идентичный – нет, но очень близко к оригиналу – вполне можно. Мы тщательно обмерили колокола в Гарварде. В итоге в 2007 году был готов полный ансамбль замены. И, на мой взгляд, новые колокола удались на славу. Перед отправкой в Америку колокола в нашем монастыре освятил Святейший Патриарх. А спустя какое-то время в Данилов монастырь вернулись его родные колокола.
Кстати, с Гарвардом мы поддерживаем дружбу и сотрудничество и, обменяв колокола, продолжаем обмениваться опытом колокольного звона. Американские студенты, которые стремятся лучше узнать русский церковный звон, приезжают к нам. Периодически в Гарвард приглашают меня – давать там мастер-классы.
– И как: американцы уже умеют звонить в колокола?
– Умеют, и неплохо. Они имеют также и свою традицию - проигрывать на колоколах различные мелодии, которые им хорошо знакомы, скажем, из фильмов про Гарри Поттера или «Звездных войн». Но настоящий русский церковный звон всегда занимает центральное место в их колокольной практике. По-моему, здесь важен сам факт – их стремление научиться, овладеть русским звоном. И надо сказать, занимаются они с большим усердием.
Колокол как глоток свободы
– Отец Роман, я знаю, что искусству колокольного звона вы обучаете не только студентов Гарварда, но и заключенных колонии строгого режима, это так?
– Да, конкретно заключенных колонии № 18 в Новосибирске. В этом регионе на территории ряда тюрем есть церковные приходы, которые снабжены колоколами, пусть и не очень большими, но достаточными, чтобы звонить к службе. В Новосибирске есть даже Сибирский центр колокольного искусства. Во главе его стоят замечательные люди, энтузиасты своего дела – искусствовед Лариса Дмитриевна Благовещенская, защитившая кандидатскую степень как раз по колокольной тематике, и игумен Владимир (Соколов) – он отвечает за социальное служение и много времени посвящает заключенным. Вот у них и родилась идея нести искусство церковного звона в среду заключенных. Немало сил потратили они, чтобы найти возможность установить колокола на зоне, – ведь это все-таки не дешевый атрибут богослужения. И у них это получилось!
Благодаря их усилиям, в Новосибирские колонии стали привозить передвижные звонницы, а при тюремных храмах начали возникать общины из заключенных, которых объединила любовь к русскому звону.
Вы не представляете, как потянулись заключенные к колоколам. Для них это своего рода глоток свободы, шаг в свободный мир. В звуке – особенно колокольном – можно выразить то, что не передашь словами. Колокол – это голос Божий, голос Церкви, и когда человек его слышит, душа его меняется.
Мне уже дважды удалось побывать в колонии № 18 – провести мастер-классы по русскому звону. А однажды я даже принимал там участие в венчании...
– Венчании?
– К одному парню, отбывающему там наказание, постоянно приезжала его любимая девушка. И наконец они решили прямо в колонии обвенчаться. На этой церемонии я служил диаконом и звонил после в колокола.
– А как звонят на венчании?
– Есть такой особый звон – называется разгонный. Быстрый, веселый! Вот таким звоном мы после венчания провожали молодых из храма. А после церемонии заключенные устроили общий чай со сладкими пирогами, которые они сами же выпекают в колонии. Меня заключенные-прихожане расспрашивали про мой звонарский опыт, про поездки в Гарвард. Они – молодцы! Стараются. Активно участвуют в богослужениях тюремного храма. Колокольный звон отрывает их от тюремных проблем, тюремного быта...
– А сколько колоколов в тюремном храме?
– Сначала их было всего несколько – маленьких колокольчиков над входом. Потом появились новые колокола: их дарили, жертвовали. Сейчас там семь колоколов. Самый большой колокол – весом около ста килограмм – первоначально отлили для Данилова монастыря, но отец наместник благословил подарить его в колонию № 18, и этот колокол очень хорошо влился в ансамбль. Сейчас заключенные строят при храме небольшую колокольню, там найдется место и для других колоколов.
Как я заметил, духовная жизнь этого необычного прихода активно развивается. Всё больше людей изучает искусство колокольного звона, некоторые пишут иконы, собираются расписать храм фресками. Мне известно уже двое заключенных, которые после выхода на свободу стали церковными звонарями.
У каждого настоящего звонаря свой почерк
– Отец Роман, вы – старший звонарь Данилова монастыря. Значит, у вас есть ученики или помощники?
– В монастыре, кроме меня, еще пять звонарей.
– И как вы подбираете себе учеников?
– Я не подбираю. Братии определяют послушание звонаря, но далеко не все приживаются на этом послушании. Кто-то уходит, кто-то остается. Даже те, кто сегодня звонят в колокола, заняты и другими послушаниями – помимо звонарских.
– А какие качества нужны хорошему звонарю?
– Чувство ритма, хорошая координация движений и, конечно, желание освоить звон.
– А слух?
– Слух – это хорошо, но это не главное.
– А можно ли по звону узнать звонаря?
– Конечно! У каждого опытного звонаря свой «почерк» – излюбленные ритмические ходы, музыкальные фигуры, техника исполнения тех или иных звонов...
– А каков Ваш «почерк»? Что близко Вам?
– Мне очень близки звоны Троице-Сергиевой лавры, на которых я был воспитан как звонарь. Правда, я пытаюсь их обработать в соответствии с московской традицией. Ведь у нас в монастыре переплетаются московское богослужение и устав Троице-Сергиевой лавры. Мне также интересны ростовские звоны. Они еще недостаточно хорошо изучены, и я по мере своих сил пытаюсь воспроизвести их на нашей колокольне.
– А откуда Вы берете информацию?
– Есть много разных источников. В первую очередь, звукозаписи старых и новых ростовских звонарей. И сами колокольные голоса, на которых эти звоны строятся. Есть исторические описания звонов, история ростовской звонницы и колоколов. Всё это даёт мне общую базу для более глубокого понимания звонов, создания их образа.
– Отец Роман, как бы Вы описали значение колокольного звона для Вас лично?
– Это большая часть меня, моей судьбы. С одной стороны, это церковная культура, с другой – искусство, в котором я могу проявить свои творческие способности. Это и хобби. Я изучаю феномен церковного колокола в контексте разных наук: акустики, литейного мастерства, металловедения, физики, теории вибрации... Создаю чертежи, по которым потом отливают колокола.
– То есть Вы помогаете лить колокола?
– Я помогаю колокольных дел мастерам, которые ко мне обращаются. Готовлю для них чертежи, чтобы колокол имел определенное звучание. Нередко мы подбираем целый ансамбль колоколов. Это очень интересно, хотя для меня это – своего рода хобби.
– Пару столетий назад, когда по Москве ходили разные страшные слухи, москвичи обычно говорили: «Это колокола льют». Откуда пошел такой странный обычай?
– Когда лили очень большой колокол, то этот ответственный заказ пытались всячески скрыть, замаскировать. От разного рода зевак и любопытствующих, которые могли помешать работе. Ведь колокола тогда часто лили публично. Необходима была своего рода, как сказали бы сегодня, конспирация. Вот литейные мастера и запускали разного рода страшные слухи и дикие басни, чтобы создать шумиху и отвлечь внимание обывателя от литья колокола. Кстати, отсюда пошла и другая поговорка: когда хотят сказать, что человек сильно врет, говорят: «Заливает».
– Отец Роман, а какие колокола из тех, что находятся на Даниловской колокольне, у вас самые любимые?
– У каждого колокола – и большого и самого маленького – есть свой тембр. Каждый имеет свою окраску, каждый вносит свою интонацию в звон. Некоторых я считаю особенно красивыми по голосу. Но назвать какой-то один колокол любимым я не могу. Они мне все, как родные.
Петр Селинов
