Схимонах Максим (Пилипцев)
Вот уже долгое время личность схимонаха Максима, сведения о его жизни вызывают глубокой интерес со стороны православных жителей Оренбургской и Самарской областей разной степени воцерковления, разных возрастов и социального положения и приобрели формы широкого народного почитания. И этот интерес все более возрастает. Однако, как это часто бывает, в ходу самые невероятные истории, которые передаются из уст в уста. В данном житии собраны факты из архивных источников и подвергнуты рассмотрению самые распространенные народные предания.
Схимонах Максим – Матвей Георгиевич Пилипцов (малоросс по национальности (совр. украинец)), родился в 1863 (по другим источникам – в 1864) году в селе Ивановка Баклановской волости Бузулукского уезда (ныне село Ивановка современного Сорочинского района) в обыкновенной крестьянской семье. Датой его официального поступления в Спасо-Преображенский Бузулукский мужской монастырь является 28 июня 1886 года, датой официального зачисления в качестве послушника – 15 мая 1895 года. Ровно год спустя, а именно 15 мая 1896 года, послушник Матвей был пострижен в рясофор с именем Макарий, 15 августа 1908 года пострижен в мантию, 30 мая 1920 года он был пострижен в великую схиму с именем Максим.[1]
По бытующему преданию, родители привезли Матвея в монастырь еще юношей, оставили на паперти собора, а сами уехали обратно домой. Между тем, в архивных документах значится, что он поступил в обитель по увольнению из общества в 1886 году, то есть, когда ему было более 30-ти лет. Эти сведения не опровергают (так как можно предположить, что увольнение из общества было оформлено задним числом) предания, но и не подтверждают его. Вполне возможно, что, когда родители везли своего сына в Бузулук, тот знал, куда его везут. В монастыре уже и ранее на попечении находились незрячие люди. Так что вполне вероятно, что братия не подобрала Матвея на паперти, а приняла по просьбе родителей; или, быть может (и это выглядит наиболее убедительным), это была просьба его самого – как осознанное желание посвятить свою жизнь Богу.
Без малого 10 лет Матвей подвизался в монастыре, не будучи даже послушником, но в 1896 году стал таковым и еще через год был пострижен в монашество с именем Макарий. Как и прежде, он добросовестно исполнял все послушания, которые ему назначали, и развивал в себе духовные дары. Известный и почитаемый в народе Божьем митрополит Мануил (Лемешевский, †1968), который в 1945-1948 годах был правящим архиереем Чкаловской (Оренбургской) епархии (тогда еще в сане епископа) составил труд под названием «Оренбургский цветник». В этой работе он поместил собранные им на основе имевшейся в его распоряжении литературы, воспоминаний и свидетельств очевидцев сведения о подвижниках веры и благочестия епархии за все время ее существования. Нашлось там место и для схимонаха Максима, о котором владыка написал следующее: «Схимонах Максим жил в Бузулукском Спасо-Преображенском монастыре с пятилетнего возраста. Был он из крестьян. По одним сведениям, он родился слепым, по другим – ослеп с четырех лет. Смиренный, кроткий, добрый, он очень любил бедных, наделял их, чем мог, и они уходили от него утешенными».[2]
Итак, сведения о том, что Матвей был определен в монастырь в детском возрасте, уже бытовали в православной среде во второй половине 1940-х годов. Епископ Мануил мог почерпнуть их из общения с жителями Бузулука, с которыми он неоднократно встречался, в том числе во время своих приездов в город. В частности, в Бузулуке, где его стараниями был возвращен верующим и открыт для богослужений Петропавловский храм, владыка служил в дни празднования Тихвинской иконы Божией Матери и памяти первоверховных апостолов Петра и Павла в 1945 году, летом 1946 года и на праздник Вознесения Господня в 1948 году. Об этом в работе, посвященной своему духовному отцу, упоминал митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн (Снычев, †1995).[3] Вероятно, владыка разговаривал с людьми, лично знавшими старца и общавшимися с ним. Как видно, и десятилетие после мученической смерти схимонаха Максима (1937 г.) в народе жила память о нем.
Подробностей семейной жизни Матвея Пилипцева до нас не дошло. Известно, что в конце земного пути он проживал вместе со своей родной младшей сестрой Татьяной Егоровной Солоповой и ее дочерью Марией Петровной по адресу Чкаловская (Оренбургская) область, г. Бузулук, улица 15 линия, д. 41 (ныне д. 45). В протоколе допроса от 23 июля 1937 года указано имущество, принадлежавшее в свое время, очевидно, родителям схимника: дом, 50 десятин земли в пользовании, 4 лошади, 3 пары быков, 3 коровы, 25 овец. Указано, что в хозяйстве Пилипцевых применялся труд батраков.[4] Однако неясно, когда это имущество было нажито – до революции, или после нее, перед коллективизацией. Как видно, Пилипцевы были достаточно крепкими хозяевами-земледельцами. Надо сказать, что для большинства жителей Бузулукского уезда извечный крестьянский труд был главным источником пропитания и основой местной экономики. Природные условия позволяли сеять особо ценимую пшеницу твердых сортов и другие зерновые культуры. Село Сорочинское (ныне г. Сорочинск), невдалеке от которого находилась и находится по сей день Ивановка, было крупным хлебным торгово-перевалочным центром. Крестьяне добывали хлеб насущный в поте лица. Несмотря на плодородные почвы и вполне благоприятный климат, во второй половине XIX века из-за интенсивного земледелия и участившихся засух нередко случались недород, гибель посевов, а, следовательно, и голод среди населения. Это обстоятельство не давало возможности особо богатеть, обостряло социальные противоречия, но, в то же время, развивало среди людей религиозное чувство.
Жизнь в миру: земледелие, промыслы, служба в армии; и вне мира, в монастыре – были главными жизненными путями жителя уезда. Матвей сделал свой выбор, став сначала послушником, а потом и насельником Спасо-Преображенского монастыря. Как развивалось его внутреннее религиозное чувство? Возможно, этому развитию способствовала слепота, случившаяся с ним еще в детстве, как следствие осложнения какой-то болезни. Тем не менее, слепота мальчика не могла стать причиной его отправки в монастырь по воле родителей, к тому же живших в определенном достатке. Во второй половине XIX века подобный поступок был бы крайне отрицательно воспринят патриархальным крестьянским обществом. Даже дети-сироты не оставались без попечения «мира» и, как правило, были устраиваемы у родственников. Все дети получали первоначальные знания о Боге и духовные навыки в семьях, потом в церкви, церковно-приходских школах, в ходе паломничеств к местным и общецерковным святыням. Во многих селах жили так называемые келейницы (для них родственники устраивали небольшие избушки, собственно сами кельи), которые нередко учили крестьянских мальчиков и девочек чтению на церковнославянском языке Евангелия и Псалтири. Нельзя исключать и того, что Матвей мог начать келейничать в родном доме, а впоследствии выразил желание отправиться в Спасо-Преображенский монастырь, в котором мог ранее побывать вместе с родителями или соседями.
Начало этой обители, расположенной в нескольких километрах к северу от Бузулука было положено в 1820 годах несколькими бузулукскими казаками и крестьянами, которые, составив немногочисленную общину любителей молитвы и уединения, обосновались около Атаманской горы (ныне памятник природы регионального значения, который находится в районе поселка ВТК г. Бузулука). У подножия одного из холмов возле родника они вырыли пещеры, в которых и поселились. Впоследствии, из-за того, что стремление их не было оформлено официальным образом, общинникам было велено оставить пустынь. Однако в 1840 годах продолжатели первых подвижников вернулись на эти места, где, по свидетельствам очевидцев, неоднократно раздавался таинственный колокольный звон. Из этой общины и образовался Спасо-Преображенский Бузулукский мужской монастырь, который официально открыли и освятили в 1853 году.[5] Одновременно в официально открываемом таким образом монастыре вводился и устав иноческой жизни в духе древнего пустынножительства, по примеру общежительных обителей – Софрониевой и Глинской. Для духовного становления и развития монастыря требовался опытный настоятель, для чего епископ Самарский и Ставропольский Евсевий (Орлинский, †1883) вынужден был обратиться с просьбою к преосвященному Илиодору, епископу Курскому, о присылке в обитель опытного иеромонаха с малым числом послушников из находящихся в Курской епархии знаменитых монастырей. Удовлетворяя эту просьбу, преосвященный Илиодор избрал из Глинской Богородицкой пустыни иеромонаха Аполлинария (1809?-30 октября 1864 гг.) с послушниками Никитой Ревой и Евфимом Кравцевым. Они были официально переведены из Курской епархии в Самарскую и прибыли в Самару, где 25 марта 1854 года, согласно указа Св. Синода, иеромонах Аполлинарий был возведен в сан игумена.
Настоятель новооткрытого монастыря ранее был уставщиком Глинской пустыни и подвизался в ней в годы настоятельства знаменитого светоча веры игумена Филарета (Данилевского, †1841), который воспитал новое поколение старцев-подвижников, многие из которых стяжали мир и благодать, богатые духовные дары. Есть все основания полагать, что в бузулукскую обитель были привнесены традиции духовного воспитания монахов, введенные игуменом Филаретом (Данилевским). Каждый новоначальный монах отдавался для духовного руководства опытному старцу, под началом которого и возрастал. Актуально это и в том свете, что большую часть дореволюционного периода истории Спасо-Преображенского монастыря с 1853 по 1896 год им управляли сначала игумен Аполлинарий, а потом архимандрит Нифонт (1819?-26 сентября 1896 гг.) в миру Никита Рева, прибывший с игуменом из Курской губернии как послушник. В народе и в высшем обществе их почитали не только, как настоятелей монастыря, но и как подвижников, опытных в духовном отношении людей.
Конечно, не только настоятели прославили обитель. Ко времени поступления Матвея Пилипцева в ее стенах горели чудные светильники веры и благочестия, которые освещали тяжелый путь иноческой жизни для братии монастыря. Летопись сохранила их имена. Иеромонахи Сосипатр и Иоанникий, схимонах Иннокентий и монах Алипий были (по образному выражению) радостью, надеждой и утешением воспитавшей их обители. Они являлись высоким образцом иноческих трудов, подвигов поста и молитвы, а также при исполнении обычных, по монастырскому уставу, послушаний. В то же время упомянутые насельники обители хотели быть ревнителями и еще больших трудов и подвигов. Не удовлетворяясь общим строгим монастырским уставом, они удалялись в глушь непроходимых дебрей и в тиши красот природы предавались религиозно-созерцательной жизни и физическим трудам. Свидетельством таких подвигов и трудов служили пещеры, которые рыли отшельники в обрывистом склоне восточного хребта. Достойное место среди иноков обители занимал и старец о. Епифаний, который был человеком строгой жизни, постником. О. Епифаний был особо исполнителен по церкви, твердо знал церковный устав и правила монастырской жизни. Память братии Спасо-Преображенской обители сохранила имена и других молитвенников и подвижников, спасавшихся здесь: схимонаха Евфимия, монахов Гедеона и Мокровия. В монастыре жило предание про схимонаха Евфимия, который являлся человеком высоконравственной жизни, и за долголетнюю подвижническую жизнь был награжден от Бога великими дарами благодати, свойственными христианскому совершенству: младенческой простотой, обильным источником благодатных слез, и как праведник неоднократно терпел нападения со стороны злых духов. Известен еще один насельник монастыря под именем Евфимий. Он был послушником и долгое время исполнял на кухне одно и то же послушание: заготавливал дрова, чистил котлы и помогал повару. Евфимий (Ефим) был безответным человеком, после трапезы почти не отдыхал (редко, когда приляжет на рундук, подложив под голову руку) и круглый год ходил в зипуне. Можно причислить его к юродивым Христа ради.[6] Монах Гедеон однажды, незадолго до своей блаженной кончины, в пещерах во время молитвы был удостоен чудесного видения Пресвятой Богородицы.
Современные исследования подтверждают особое положение бузулукского монастыря. Исследовательница О.И. Радченко при изучении истории самарских монастырей сделала следующий вывод: «Наибольшей известностью и посещаемостью пользовались монастыри, в которых в той или иной форме сохранялись традиции старчества. Одним из таких монастырей на территории края был Бузулукский Спасо-Преображенский мужской монастырь. Он получил широкую известность не только в крае, но и далеко за его приделами как оазис высочайшей духовности. Множество паломников, особенно в праздничные дни, заполняли эту обитель в поисках духовного руководства, наставления и утешения».[7]
К началу великой русской трагедии XX века Спасо-Преображенский Бузулукский мужской монастырь представлял собой сформировавшуюся обитель. В зримом отношении это был единый живописный архитектурный комплекс. Там действовало развитое хозяйство, которое было направлено на поддержание стабильного существования монастыря, а также на оказание помощи (в случае необходимости) нуждающимся. В обители поддерживался порядок и выполнялся строгий устав иноческой жизни.[8]
Надо полагать, что Матвей Пилипцев при своем поступлении в этот известный монастырь был определен к одному из старцев и, более того, добился на духовном поприще значительных успехов. По крайней мере, факты свидетельствуют о том, что уже в дореволюционное время монах Макарий был широко известен в народе, и к нему в келью организовалось настоящее паломничество. Об этом свидетельствовал и митрополит Мануил. Вот что он написал: «Во время германской войны (имеется в виду I мировая война – прим. С.К.), которую он предсказал за пятнадцать лет, множество беженцев, среди которых были старые и больные, приходило к нему со своим горем. Своими молитвами и утешением давал он облегчение скорбящим об убитых на войне близких. Исцелял он не только приходивших к нему, но и заочно, даже по письмам [случаи благодатной помощи старца продолжаются по сей день]. Схимонах Максим – великий молитвенник и постник – имел дар прозорливости, творил молитву Иисусову. Особенно чтил он образы Божией Матери „Тихвинская“ и „Скоропослушница“. Побывал о. Максим в Иерусалиме и на Афоне. Роста он был выше среднего, рябоват, сед».[9]
Действительно, жизнь схимонаха Максима, по свидетельству его современников, была прославлена богоугодными делами и чудотворениями. В рассказах о нем, которых немало дошло до сегодняшнего дня, мы видим прозорливого монаха, который и утешит, и на истинный путь наставит. «Историй о том, как исцелял отец Максим, как указывал сделать правильный жизненный выбор, как помогал своими святыми молитвами, пожалуй, наберется столько, что из них можно составить отдельную толстую книгу», – справедливо отметила в своей работе автор книги «Бузулукские Черноризицы» Надежда Иванова.[10]
Прежде всего, в этих историях фигурирует тот факт, что монах Макарий (в будущем схимонах Максим) часто знал по именам тех людей, которые приходили к нему впервые и вопросы, волновавшие их. Еще, несмотря на свою слепоту, он довольно уверенно передвигался самостоятельно, в том числе и на достаточно далекие расстояния. На вопросы о том, как ему это удается, он отвечал, что перед ним катился как бы небольшой светящийся клубок. Вероятно, с определенного времени старец подвизался в пещерах.
Дар старца ярко раскрылся в судьбоносные и трагические для России годы, в то время, когда людям как никогда были необходимы духовные помощь и поддержка. После октябрьского переворота 1917 года Бузулукский край оказался в эпицентре региональных событий гражданской войны и катастрофического голода в Поволжье 1921-22 годов. В то же время, как и по всей стране, новая власть начала гонения на Церковь. Из храмов и монастырей были изъяты ценности, священнослужители и монахи подверглись преследованиям. С первых месяцев 1918 года Спасо-Преображенская обитель подверглась сильному давлению со стороны уездного исполкома Совета солдатских, рабочих и крестьянских депутатов и красноармейских частей. Экономическое состояние обители стремительно приходило в упадок: изымались земли, отчуждались здания, помещения, инвентарь, скот.
Но, несмотря на тяжелые испытания, духовная жизнь не прекращалась. В одном из дел Государственного архива Оренбургской области сохранился небольшой бумажный листок (документ датируется апрелем 1920 года). В нем до сведения настоятеля Спасо-Преображенского монастыря доводилась следующая информация: «На рапорте Вашем от 10/23 апреля сего года за №33 о разрешении постричь в великую схиму монаха Макария резолюция Его Высокопреосвященства от 19 апреля старого стиля последовала… „Разрешается“».[11] Монахом Макарием и был будущий схимник Максим. Под этим именем 30 мая 1920 года он был пострижен в великую схиму.[12]
Сам монастырь в первые годы советской власти существовал под видом сельхозартели, но основные монастырские земли были переданы в ведение уездного земельного отдела. В 1928 году Средневолжским областным административным отделом был расторгнут договор с монастырем на пользование храмами. В 1929 году монастырь закрыли, на его территории поочередно открывались коммуна, а затем колония для беспризорников.[13] Братия была разогнана. С тех пор комплекс монастырских зданий находится в системе исправительных учреждений. Сегодня там располагается женская колония (ВТК).
Православие на бузулукской земле в 1920-1930 годах, несмотря на жесточайшие гонения и невыносимые с человеческой точки зрения условия существования, тем не менее, оставалось важным фактором социально-общественной жизни. Крестьянство, в значительной своей массе, тем более, после пережитых ужасов кровавой междоусобицы и катастрофического голода, прислушивалось к мнению Церкви. Особенно это проявилось в годы сплошной коллективизации деревни. И власти для осуществления этого жестокого замысла, коренным образом менявшего уклад жизни сельского жителя, начали очередной этап гонения на Церковь. В первую очередь репрессиям подверглись наиболее авторитетные служители Церкви: епископы, настоятели монастырей, подвижники.
В это время, в 1929 году, схимонах Максим, очевидно, проживал в Самаре и поддерживал тесную связь со своими духовными чадами, среди которых были как мирские люди, так и насельники закрытого монастыря. Там же он был арестован, осужден внесудебным порядком и сослан в Алма-Ату. Вернувшись из ссылки, схимонах Максим жил в Бузулуке. Он все также принимал людей, обращавшихся к нему за духовной помощью. Живущий ныне в Оренбурге схиархимандрит Серафим (Томин) вспоминает свою встречу с ним. Эта встреча произошла в Оренбурге в 1937 году на тайном богослужении в частном доме. Незадолго перед вторым арестом схимонах Максим волей Божьей оказался в областном центре. Увидев мальчика Михаила (мирское имя о. Серафима) среди верующих людей, которые, несмотря на все опасности, совершали общую молитву, выразил ему свою радость о том, что он идет верной дорогой и будет настоятелем монастыря (так оно и случилось впоследствии). О. Серафим запомнил старца Максима уже очень пожилым человеком с совершенно седой бородой. Впоследствии он слышал много рассказов о бузулукском схимонахе от знавших его людей и от его келейника насельника Спасо-Преображенского монастыря Николая (в миру Петра Яковлевича Царицына), который тоже был незрячим человеком и, будучи юным послушником, очень горевал по этому поводу. Тогда схимонах Максим утешил его, сказав, что хоть он и сам незрячий, но знает, куда идти, чтобы не споткнуться, знает, кто приходит к нему, а впоследствии у него (Петра) будет такой же дар. Очевидно, в Бузулуке старец принимал много людей, приходивших к нему за духовным советом. Власти с явной тревогой относились к этому явлению и подсылали агентов.
В 1937 году старец был в очередной раз задержан и арестован опергруппой Бузулукского НКВД. Дата ареста по имеющимся сведениям не указана, но, возможно, это произошло 28 июля, так как анкета на обвиняемого, заполненная сержантом госбезопасности Тучиным, датирована именно этим числом. По воспоминаниям племянницы схимника, тот заранее рассказал родным о своем грядущем аресте и, когда за ним пришли, спокойно собрался и попрощался. Есть предание, что он предсказал и то, что умрет в келье монахини. Действительно, арестованный содержался в Бузулукской тюрьме, которая была устроена в комплексе зданий Тихвинского женского монастыря (ныне комплекс зданий Западных электросетей по ул. Серго г. Бузулука). Рассматривая имеющиеся в архиве монастыря копии протокола допроса, поражаешься чудовищности и нелепости обвинений, выдвинутых к схимонаху Максиму. Вопросы ему ставились предельно жестко, будто перед следователем находился не слепой, убеленный сединами 73-летний старец.[14]
Схимонах Максим был не единственным служителем Церкви из Бузулука, репрессированным в 1937 году. Волна массовых репрессий, прокатившаяся по стране, накрыла и наш край. В июне 1937 года в Бузулук прибыли сотрудники специально созданной Бузулукской опергруппы НКВД под руководством младшего лейтенанта госбезопасности П.И. Князева. Под его началом находилось 4 человека, а сам он непосредственно подчинялся начальнику областного УНКВД А.И. Успенскому, который требовал активизировать в области борьбу с «контрреволюционным» элементом. С июня по сентябрь проходили следственные действия в отношении так называемой «контрреволюционной фашистско-повстанческой организации» (далее КФПО) «во главе» со священниками Всесвятской церкви г. Бузулука Н.Д. Троицким и А.И. Невским. Эта организация (ее другое название – церковно-сектантская) была якобы создана еще в 1933 году, когда упомянутые священники прибыли в Бузулук. К середине 30-х годов в городе и в окрестных селах проживало немало священнослужителей и монахов, которые возвращались в родные края после концлагерей и ссылок или служили в немногочисленных храмах, где власть еще разрешала проводить богослужения. Некоторые из них, а именно 56 человек духовного сословия и церковные старосты, а также другие «бывшие» люди (кулаки, участники белого движения, уральские казаки) были «включены» в состав контрреволюционной организации, имевшей по версии следствия, устойчивые связи с антисоветским подпольем в Оренбурге, Куйбышеве и Уральске. На каждого участника «организации» (общей численностью более 100 человек) было заведено отдельное дело (таким образом, повышались показатели по раскрываемости). Практически всем этим людям были предъявлены обвинения в подготовке и проведении «диверсий и терактов» на промышленных предприятиях и колхозах, в агитации и пропаганде против советской власти. Следственные мероприятия по делам проводились в предельно сжатые сроки, а сами дела рассматривались внесудебным порядком очень быстро. Как правило, обвиняемых приговаривали к высшей мере наказания – расстрелу. Большинство приговоров приводили в исполнение в Оренбурге (тела закапывали в печально известной Зауральной роще). Среди других «участников» организации, были расстреляны Н.Д. Троицкий, А.Н. Невский, священники из Сухоречки и Державино.
В Оренбург должен был быть этапирован и схимонах Максим, его уже повели на вокзал, но начальник конвоя вагона для заключенных отказался перевозить слепого старика, мотивируя свой отказ тем, что старик мог умереть по дороге, не дожив тем самым до вынесения приговора. Поэтому старец был возвращен в камеру Бузулукской пересыльной тюрьмы, располагавшейся в корпусах закрытого Тихвинского монастыря с 1929 по 1954 годы по улице Серго. В этой тюрьме, по предположению В.В. Никитина – автора книги «Тени на улице Серго» он и был расстрелян.[15]
В распоряжении комиссии по канонизации Оренбургской епархии имеется выписка из протокола Тройки УНКВД Оренбургской области от 14 августа 1937 года. В деле за № 3183 Бузулукской опергруппы НКВД Пилипцеву М.Е. было вынесено следующее обвинение: «является активным членом контрреволюционной фашистско-повстанческой организации. В контрреволюционных целях организации был произведен в „святые“, в связи с чем к нему было организовано паломничество через посредство которого добывались средства для организации. Паломникам ПИЛИПЦЕВ давал явно контрреволюционные установки на развертывание работы против Советской власти». Постановление тройки от 14 августа 1937 о расстреле обвиняемого было приведено в исполнение в 1 час ночи 16 августа 1937 года.
Все дела, конечно же, были фиктивными. Реальными были только приговоры. Когда в начале 1939 года новый нарком НКВД Л.П. Берия начал проводить кадровую чистку в рядах ведомства от соратников бывшего наркома Н.И. Ежова, в Оренбургскую область была направлена следственная группа наркомата. В ходе этой чистки был арестован и выдвиженец А.И. Успенского П.И. Князев по обвинению в том, что «в карьеристских целях допускал злоупотребления служебным положением и выполнял преступные указания вражеского руководства по НКВД области». В августе 1939 года бывший начальник Бузулукской опергруппы был приговорен к лишению свободы в ИТК сроком на 8 лет без поражения в политических правах (о дальнейшей его судьбе неизвестно). К различным срокам наказания были приговорены еще несколько руководящих сотрудников УНКВД Оренбургской области. Бывший руководитель Управления А.И. Успенский, успевший дослужиться к тому времени до поста наркома НКВД Украинской ССР, в 1940 году был расстрелян (расстреляно так же еще 3 человека из бывшего руководства Управления) в Оренбургской пересыльной тюрьме, а их тела предположительно также были закопаны в Зауральной роще. Таким образом «система» в очередной раз уничтожила исполнителей и прямых свидетелей своей кровавой деятельности. Видимо, это и было главным для следственной группы из Москвы. Дела людей, уничтоженных в ходе активизации «борьбы с контрреволюционной деятельностью», никто не пересматривал. Это произошло только 20 лет спустя.
Пересмотр дел мнимых участников «Бузулукской контрреволюционной фашистско-повстанческой организации» начался в 1958 году. Жены священников Н.Д. Троицкого и А.И. Невского после официального опубликования известного Решения ЦК КПСС «О реабилитации жертв политических репрессий» написали заявления с просьбами о реабилитации мужей. После изучения дел в управлении МГБ (Министерство Государственной Безопасности – прим. С.К.) по Оренбургской области было установлено и признано, что «Бузулукская», как и другие подобные организации были искусственно созданы в УНКВД бывшими сотрудниками Управления путем фальсификации следственных материалов. Арестованным людям приписывали надуманную контрреволюционную деятельность. В ходе проверки архивно-следственного дела схимонаха Максима были подтверждены не только факты ложного обвинения в его отношении по делу 1937 года, но и также по делу 1929 года (обвинение в контрреволюционной деятельности) за которое он отбыл трехлетнюю ссылку в Алма-Ате. Подобное было установлено и в результате проверок дел Н.Д. Троицкого и А.И. Невского. Весной 1958 года Президиум Чкаловского суда вынес соответствующие Постановления о прекращении дел за отсутствием состава преступления и об отмене Постановлений Тройки УНКВД о расстрелах людей, фигурировавших в качестве обвиняемых в рамках «деятельности» «Бузулукской КФПО». Впоследствии все они, а это более 100 человек были реабилитированы. Матвей Егорович Пилипцев был реабилитирован 13 июля 1989 года.
В следственном деле схимонаха Максима есть материалы, якобы изобличающие виновность арестованного, в протоколе допроса указано, что он признал свою вину, назвал имена своих «сообщников» и сообщил сведения об их контрреволюционной деятельности. Там же стоит отпечаток пальца схимника. Однако эти обстоятельства не могут, конечно, подтвердить того, что старец действительно «признался и подтвердил». Анализ текстов протоколов допросов «участников КФПО» убеждает исследователя в том, что они написаны буквально под копирку. Кроме того, схимонах Максим не мог прочитать и подтвердить свой протокол по причине слепоты, а вымазать его палец чернилами и приложить к бумаге могли сотрудники НКВД. В этом деле все-таки зафиксировано самое важное свидетельство. В выписке постановления о расстреле Матвея Егоровича Пилипцева указано, что он «святой». В народном сознании бузулукский старец уже действительно был святым. Исповедование веры и мученическая смерть стали логичным завершением его осознанного жизненного пути.
Подвижник веры был расстрелян, но в народе до сих пор живет предание о том, что схимонах Максим скончался от жестоких побоев карателей, а его тело погребено на старом кладбище г. Бузулука. Захоронение схимонаха, куда впоследствии организовалось настоящее народное паломничество, открыл его сокамерник… Имя старца не было забыто. До сих пор в Бузулукском и прилегающих к нему районах вы нередко услышите истории из жизни старца о том, как он духовно наставлял и исцелял людей. В качестве таких свидетельств приводятся семейные рассказы, которые во многом похожи друг на друга, что не оставляет сомнений в их достоверности. Память о нем сохранялась на протяжении всего времени после расстрела, в том числе и в 1950-80 годах.[16]
Сегодня народное почитание схимонаха Максима достигло значительных размеров и является серьезным фактором православной жизни г. Бузулука и всего Западного Оренбуржья.
к.и.н. Сергей Колычев (г. Бузулук) (публикация без разрешения автора запрещена)
2012 г.
[1]Государственный архив Оренбургской области (ГАОО) Ф. 311. Оп. 1. Д. 56. Л. 7.
[2]Митрополит Мануил (Лемешевский). «Оренбургский цветник»// «Духовный Собеседник». 1(53). Самара. 2008 г.
[3]Митрополит Иоанн. Жизнь и служение митрополита Мануила. Самара. 1997. С. 231.
[4]Из материалов архивно-следственного дела на М.Е. Пилипцова (копия дела хранится в архиве отдела по канонизации Оренбургской епархии РПЦ МП).
[5]Колычев С.В. Обитель (историко-биографический очерк о Спасо-Преображенском Бузулукском мужском монастыре). Бузулук. 2009.
[6]Спасо-Преображенский мужской подгородний мужской монастырь. Пятидесятилетний период существования 1853-1903 гг. Самара. 1903. С.С. 14-15.
[7] Радченко О.И. Монастыри Самарской губернии. История и современность // Уваровские чтения III. Материалы научной конференции, посвященной 900-летию Муромского Спасо-Преображенского монастыря. Муром. 2001. С. 101-106.
[8]Колычев С.В. Обитель (историко-биографический очерк о Спасо-Преображенском Бузулукском мужском монастыре с момента его возникновения и до наших дней). Бузулук. 2009. С. 74.
[9]Митрополит Мануил (Лемешевский). «Оренбургский цветник»// «Духовный Собеседник». 1(53). Самара. 2008 г.
[10] Иванова Н. Бузулукские черноризцы. Бузулук. 2006. С. 34.
[11]ГАОО Ф. 311. Оп. Д. 52. Л. 264.
[12]Там же. Д. 56. Л. 7.
[13]Монастыри Самарского края (XVI-XXвека). Самара. 2002. С. С. 25-26.
[14]Электронная фотокопия следственного дела в отношении схимонаха Максима находится в распоряжении комиссии по канонизации Оренбургской епархии.
[15]Никитин В.В. Тени на улице Серго. Бузулук. 2008.
[16] По свидетельству протоиерея Александра Илларионова, служившего в Бузулуке начиная с 1950 гг. Ныне он проживает в городе. (Расшифровка аудиозаписи беседы с о. Александром Илларионовым весной 2008 г.)
Монастыри, в которых почитают этого святого
1847 год
Оренбургская обл. г. Бузулук, ул. Серго 1