Каждому Господь дает свое служение

Настоятельницу Свято-Елисаветинского монастыря г. Минска игумению Евфросинию в постриге нарекли в честь Небесной заступницы Белорусской земли святой Евфросинии Полоцкой (это имя означает «радость»). Одна из самых почитаемых святых Беларуси, преподобная Евфросиния считается покровительницей искусств и наук, и, наверное, неслучайно в минский монастырь стекаются лучшие творческие кадры страны, которые служат Богу своими дарованиями в многочисленных монастырских мастерских. Здесь же проходят реабилитацию те, кому обитель помогает вернуться на путь истинный. Матушка Евфросиния рассказала «МВ» о своем пути к игуменству, послушании в психиатрической больнице, особенностях устроения вверенной ей обители, которая с самого начала своего существования была ориентирована на помощь людям, а также о свободе и творчестве в монастыре, псевдоцерковности, разных ликах монашества и настоящей культуре.

Ноев ковчег по-мински

В русском сознании монастырь всегда был и остается маяком спасения, этаким современным Ноевым ковчегом. Минская обитель в этом отношении – самое что ни на есть убежище для страждущих, потерявших правильный ориентир в жизни. Вот только монастырь-то не резиновый, возможно ли помочь всем?

Мы живем в тяжелое время, у людей проблемы с работой, не на что жить и содержать семью, поэтому они приходят трудиться в монастырь. Наша обитель обеспечивает работой около 1500 человек. Удивительно, но Господь всех как-то пристраивает. Зачастую это люди совсем далекие от Церкви. Они начинают трудиться в обители и потихоньку воцерковляются, ходят на исповедь, причащаются.

Когда в начале 2000-х гг. монастырю выделили землю с развалившейся фермой, прогнившим коровником и конюшней, мы были в ужасе: обитель только строилась, куда нам еще и подворье? Я в то время по послушанию ходила в психиатрическую больницу к наркозависимым. Многим из них после выписки некуда было деваться. Так подворье превратилось в приют для наркозависимых, а со временем сюда стали приходить из мест лишения свободы, бездомные и прочий люд.

Другими словами, места в монастыре всем хватает?

У Бога места много (улыбается). Господь говорит: «Грядущего ко Мне не изжену вон» (Ин. 6, 37). С другой стороны, время сейчас такое, мы все испорчены, люди не терпят ни малейших замечаний, сразу претензии: «А где же ваша любовь?» Вот это сложнее всего.

Взять тех же братьев на подворье. К примеру, человек бомжует годами, попадает в монастырь, отмоется, отоспится, отъестся – и вот, он уже герой. Это я и в себе вижу. Казалось бы, ты пришла в монастырь и должна Богу служить, ноги всем умывать, а у нас недовольство: эта сестра не так сказала, та не так посмотрела и тому подобное.

Все-таки прошлое поколение отличается от нас. Люди жили в скудости и за каждую копеечку Бога благодарили. У нас, напротив, все есть: хорошие условия, корпуса новые построили. В этом есть большой минус: мы испорчены достатком, и отсюда все наши беды. Я читала, что раньше в одном московском монастыре монахиням вешали на двери келий авоськи с дневной нормой картошки – сколько пожертвуют люди, такой и будет трапеза. А мы на всем готовом живем. Поэтому сегодня наши усилия должны быть направлены на внутренний труд над собой.

Да, мы, православные, нынче избалованы великолепием храмов, всеми удобствами, что характерно и для многих современных обителей, и монашествующие это отмечают.

Благолепие храмов – это проповедь. Человек, приезжая в монастырь и видя эту красоту, восхищается ею, начинает тянуться к Церкви, к Богу.

Ваш монастырь открыт миру. Все-таки мы в России привыкли, что мир монашеский в большей степени закрыт для мирян, а у вас в обители по-другому. На Ваш взгляд, подобная открытость не вредит монашествующим сестрам? Как им удается совмещать деятельную помощь ближним и молитву? Как вы находите золотую середину?

Каждому Господь дает свое служение. Я вижу Промысл Божий в отношении нашей обители, в том, что наш монастырь именно такой. Здесь и монашествующие, и сестры милосердия, и душевнобольные, и выброшенные за борт жизни братья и сестры, которых мы устраиваем на подворьях. Господь нас всех собрал, значит, такова Его воля.

А чтобы бороться с грехом внутри себя, вовсе не обязательно уходить в затвор. Зверь, который внутри тебя сидит, проявляется в общении: через конфликты, несогласие. В то же время, служа людям, мы получаем от Бога благодать. А когда только храм – келия, келия – храм, все страсти восстают в человеке. Не каждый готов вынести такую внутреннюю борьбу.

Когда в начале формирования монастыря возник вопрос, ходить монахиням в больницу или нет, на одном из собраний наш духовник отец Андрей сказал: «Посади вас сейчас по келиям, вы на стену полезете». Но это не означает, что нужно оставлять келию, поймите. Мне кажется, тут нет противоречия.

Отец Андрей часто приводит в пример известное житие одного из святителей, где есть такой эпизод: однажды епископы встретили на улице красивую блудницу, и святитель так долго смотрел на нее, что другие смутились. А святитель потом сказал: «Вот бы мы так старались внутренне украсить свою душу, как она – тело!» Он молился за эту блудницу, и впоследствии она стала преподобной.

Вы знаете, я читала письма отца Иоанна (Крестьянкина), где он говорит о том, что в нынешние времена монах все-таки не должен закрываться в келии. Сейчас стольким людям нужна духовная помощь. Господь поставил нас на такое служение, сами мы этого не искали. И мы не можем закрыть монастырь от людей. Раз они сюда идут, мы должны их принимать.

Да, вы правильно говорите, могут быть потери. Но что примечательно, сестры, которые ездят на выставки с изделиями наших мастерских, возвращаются из поездок светлые, радостные, и по их внутреннему состоянию видно, что они никуда и не уезжали: в них есть жизнь, есть Бог. И, наоборот, сестра, которая все время находится в монастыре, может ходить «черная», мрачная, всем недовольная.

В проповедях духовника обители неоднократно подчеркивается тема единства, общности монашествующих и «белых» сестер и вообще православных. Монастырь изначально задумывался с таким посылом?

Так сложилось само собой, поскольку монастырь родился из сестричества. Не было специального указа или постановления, что на этом месте нужно открыть женскую обитель. Были сестры милосердия, которые несли служение в психиатрической больнице, со временем они захотели жить вместе. Когда началось строительство Елисаветинского храма, никто про монастырь даже и не думал, а уже через год состоялся первый постриг – в августе 1999-го. Этот день считается днем рождения нашего монастыря.

«Родительское благословение всегда будет с тобой»

К этому времени я работала в институте онкологии санитарочкой в операционной. Очень любила операционную и труд в ней и училась на сестринских курсах. В институте онкологии одна из медсестер ходила в церковь и как-то раз предложила мне поехать с ней. Так началось мое воцерковление.

В 90-ые гг. духовной литературы в свободном доступе не было, как сейчас, и я, помню, от руки переписывала молитвы. Первыми церковными книгами, которые я прочла, были «Таинство веры» владыки Илариона (Алфеева), писания преподобного Силуана Афонского, книгу о преподобном Сергии Радонежском я впервые прочитала сразу на церковнославянском языке, и как будто всегда знала этот язык – все было понятно.

В первый раз я причастилась в 1994 году на Пасху в храме Святых апостолов Петра и Павла. По воскресеньям отец Андрей служил здесь акафист преподобномученице Елисавете Феодоровне, после которого проводились сестринские собрания в приходском домике. Приходя в храм на акафист, я с трепетом смотрела на сестер милосердия (их тогда было около 10) – они сильно отличались от других прихожан.

После первого собрания, на которое нас пригласили с сестрой Татьяной (сейчас она монахиня Тамара), батюшка благословил мне облачение «белой» сестры и сказал, что нужны медсестры в интернат. Таким образом, я стала работать в интернате, а в качестве сестры милосердия ходила в отделение к наркозависимым. Было мне тогда 26 лет.

Семья у Вас воцерковленная? Как родители восприняли Ваш выбор жизненного пути?

Мама написала мне письмо, где были такие слова: «Какой бы путь ты ни выбрала, родительское благословение всегда будет с тобой». Это притом, что мои родители были людьми нецерковными.

Психиатрическая больница находится рядом с монастырем, пациенты приходят на службы, сестры ухаживают за ними. Жизнь бок о бок с такими людьми, наверное, требует особого склада характера, терпения или монахини привыкают? Возникают ли сложности в этом аспекте или сестры осознанно идут именно в вашу обитель, чтобы служить ближним?

Во-первых, да, сестры знают, куда они приходят. А во-вторых, почти все первые монахини – это бывшие сестры милосердия, которые пришли в монастырь из сестричества. И сейчас монашество принимают «белые» сестры, но уже есть и другие, кто идет целенаправленно, даже из других стран приезжают: есть сестры из Черногории, Сербии, Польши. Для нас это естественный процесс, мы не акцентируем на этом внимание. Безусловно, сестрам бывает непросто в какие-то моменты. Но у нас в обители каждую неделю проходят монашеские собрания. Это большая помощь для сестер.

«Мы не умеем открываться»

К слову, о собраниях. У монастыря очень активный сайт в Интернете, где среди прочего насыщенного контента с 2008 года выкладываются аудиозаписи сестринских собраний, в рамках которых сестры немного рассказывают и о своем пути в монастырь. Крайне познавательное и полезное слушание, надо отметить.

Собрания сестер милосердия были с момента возникновения сестричества, с появлением монастыря добавились и монашеские. Монахини посещают оба собрания. Плюс ко всему еженедельно у нас проходит Совет монастыря. Собрания «белых» сестер и монахинь – это общение, обсуждение насущных проблем, обмен мнениями, сестры делятся мыслями и наболевшим друг с другом. Для нас это потребность, эти встречи как продолжение богослужения, где мы все вместе собираемся вокруг Чаши.

Три года назад в издательстве монастыря вышла книга «Как мы живем и как нам жить? Диалог современных христиан» – фрагменты собраний, проводившихся с 2006 по 2011 год. На страницах книги духовник обители, монашествующие и «белые» сестры делятся своими переживаниями, опытом духовной жизни, обсуждают вопросы, волнующие каждого христианина. Опять-таки красной нитью в беседах проходит тема единства, из которого, как говорил архимандрит Софроний (Сахаров), рождается великое спасение.

Мы очень почитаем владыку Софрония. Все верно, именно для этого мы и собираемся – чтобы сохранить единство. Я не знаю, как можно по-другому сохранить близость, приятие друг друга, понимание. Когда человек говорит, его проще понять.

Мне сейчас пришли на ум монашеские конференции в Москве, куда съезжаются игумены и игумении монастырей. Владыка Феогност постоянно призывает, тормошит собравшихся: «Отцы, матушки, задавайте вопросы, не молчите!» Нечто похожее бывает и у нас, когда отец Андрей вопрошает: «Сестры, ну что вы молчите? Неужели вас ничего не волнует?» (улыбается).

Уж коли речь зашла о монашеских форумах, не могу не спросить. Вам как игумении что дают эти конференции? И возможен ли открытый диалог между монастырями, к которому призывает владыка Феогност, акцентируя внимание на том, чтобы монашествующие делились опытом друг с другом, не замалчивали проблемы?

Мне кажется, эти встречи просто необходимы, на конференциях можно услышать много полезного. Другой вопрос, что людям трудно открываться, мы все зажатые, не привыкли рассказывать о своих бедах. И когда кто-то из участников зачитывает такой, знаете, елейный, выверенный доклад – зачастую это из-за стеснения и нежелания говорить о себе. На одной из последних конференций, которые я посещала, один из Владык не выдержал: «Пожалуйста, давайте уже о сегодняшнем дне и насущных проблемах поговорим!»

Возможно, со временем это изменится. Большое счастье, что есть такие матушки и отцы, которые умеют доносить свои мысли до аудитории, не боятся раскрыться.

Будучи в Москве, Вы бывали в Марфо-Мариинской обители милосердия, которую основала Великая княгиня Елисавета Феодоровна?

Как раз во время Рождественских чтений в этом году, в январе. Конечно, в обители чувствуется присутствие, любовь преподобномученицы Елисаветы, в честь которой назван и наш монастырь. К слову, в нашем Елисаветинском храме есть икона духовника Марфо-Мариинской обители – преподобноисповедника Сергия (Сребрянского).

Матушка, а на вынесенный в заголовок книги вопрос – как нам жить? – вы с сестрами нашли ответ?

Мы его ищем. Но на это, наверное, надо потратить всю жизнь.

Свобода и псевдоцерковность

В Вашей обители строгий устав?

Мне кажется, нестрогий. И это, на мой взгляд, самое трудное: человеку дается некая свобода, и он должен учиться этой свободой распоряжаться. У нас нет такого: сюда нельзя, туда не ходи. Во многих монастырях игумения с утра раздает сестрам послушания, и это правильно. Но у нас так невозможно, поскольку само послушание диктует распорядок дня. К примеру, если сестра трудится в юридическом отделе, как я могу ей давать распоряжения – у них свой график и прочее. Или Дом трудолюбия, там тоже свои особенности в расписании.

Чем Вы руководствуетесь при назначении послушаний? Учитывается ли желание сестры заниматься тем или иным делом?

Конечно, все учитывается: и таланты, и склонности, и желание. И это, кстати, тоже показатель нашего времени. Раньше как было: дали послушание, выполняешь без раздумий. А сейчас: «Сестра, где бы вы хотели потрудиться?» Наверное, по-другому сегодня нельзя, это многие отмечают…

Еще и по этой причине у нас собрания регулярно проходят, где мы можем обсудить не только насущные проблемы, но и несогласия, капризы или обиды – как в семье пытаемся жить. Потому что нет ничего хуже псевдоцерковности, закостенелости, твердолобости. «Простите», «благословите», а на самом деле человек всех ненавидит.

Не секрет, что реальная проблема в монастырях – это отсутствие единомыслия. Почему к нам идут? Потому что в обители есть духовник и нет противостояния между игуменией и духовником, а это очень важно. Вообще это самое главное. Когда в монастыре начинается разделение – кто-то за батюшку, а кто-то за матушку, – это трагедия.

Как этого не допустить? Кто ответственен за это?

Все несут ответственность. Но, в первую очередь, безусловно, игумения и духовник.

Сестры могут обратиться к Вам напрямую со своими проблемами?

Конечно! У нас все просто, по-семейному. Во всяком случае, мы хотим и стараемся, чтобы было так.

А с духовником у сестер как выстраивается общение?

Отец Андрей в монастыре каждый день, кроме четверга. Он с родными не проводит столько времени, сколько с нами. Поэтому, кроме собственных детей, которые, правда, уже взрослые, у него 111 детей-монахинь. Он для нас как отец.

В разговоре кто-то из сестер отметил, что отец Андрей сам уже как монах.

У него и келия есть в обители. Он же в монастыре служит почти каждый день, два дня в неделю исповедует всех сестер и длинные очереди прихожан, проводит беседы с «белыми» сестрами, монахинями, прихожанами и на подворьях.

Самый «неинтересный» человек

Сейчас в монастыре девять храмов, планируется строительство еще одного – непосредственно на территории обители это будет четвертый храм. Главный монастырский собор в честь Иконы Богоматери «Державная» уже не вмещает всех желающих?

Когда строился Державный собор, думали, что уж теперь-то места точно всем хватит – его вместимость 1200 человек. А сейчас в монастырь приходит очень много людей. Особенно на праздники: в Вербное воскресенье и на Пасху народ стоит на улице, причащается около 1500 человек.

Державный храм впечатляет, конечно, одна мозаика чего стоит.

Я читала в вашем журнале репортаж про Марфо-Мариинскую обитель, как на форуме одна женщина укоряла сестер, мол, стены можно построить, а духа – не будет. И журналист приглашала эту женщину самой посмотреть, как все в монастыре устроено, прежде чем критиковать. Про нас тоже чего только ни говорят: и «торговки», и «евромонашки». Самую высокую идею можно исказить, опорочить.

Вся наша широкая деятельность и строительство – это не самоцель. Вспомните преподобного Моисея Оптинского, как братья роптали на него, когда в казне ни копейки, а он начал строить новую гостиницу. Но он-то это делал исключительно ради людей. Благодаря стройке миряне находили заработок, кормили свои семьи. Так и у нас, только мир стал другим, другие условия, а в целом, разницы никакой.

В 2008 году в Минск приезжал Святейший Патриарх Алексий II. Именно он освящал Державный собор. Это был его последний визит в Беларусь и последний освященный при жизни храм. В память об этом в монастыре сделали специальный «карандаш», с помощью которого Его Святейшество расписался на глиняном панно в Державном храме. Матушка, а чем Вам запомнился приезд Патриарха Алексия?

Это величайшее событие для нашей обители. У меня остались самые светлые воспоминания, радость велия была! Все очень ждали приезда Патриарха, хотели его увидеть, и все-все сестры съехались в этот день в монастырь. Помню, когда встречали Святейшего, монашествующие сестры выстроились на улице, как обычно, а «белые» сестры стояли в Державном соборе – было очень красиво и торжественно. Когда Патриарх Алексий зашел внутрь и увидел полный храм сестер в белом облачении (на тот момент сестер милосердия было около 200), то был поражен, он не ожидал такого.

Признаться, мы были приятно удивлены количеством людей на службах в будние дни, даже на акафисте в пятницу вечером Державный храм забит. В основном, приходят местные жители?

Нет. Из Минска приезжают, из других городов.

Как Вы думаете, чем людей так притягивает монастырь?

Наверное, тем, что здесь благодать Божия. К тому же очень любят батюшку нашего отца Андрея. Все, что у нас есть, – исключительно благодаря ему, его дерзновению. Он все тянет на себе, а мы за ним идем. Отец Андрей всех тормошит, чтобы не спали, не расслаблялись.

Насчет бодрости, это да. Мы успели на себе прочувствовать, как мы это назвали, «щедрое умывание от отца Андрея», когда после акафиста батюшка подошел к каждому в храме и от души два-три раза постучал по лицу кропилом со святой водой. Такого мы нигде не видели. Просыпаешься мгновенно, а мы как раз после поезда были…

Есть такое! (смеется). Батюшка у нас – творческая личность. И сестры, которые приходят в монастырь, тоже все талантливые, творческие люди. А я самый неинтересный человек в монастыре. Даже не знаю, как Вам удастся из моих ответов интервью составить.

Однако Господь поставил Вас руководить монастырем со столь активной социальной позицией. Настоятельница Серафимо-Дивеевского монастыря игумения Сергия (Конкова) в интервью нашему журналу сказала, что игуменство – это крест. В свете Ваших слов можно сделать вывод, что для Вас игуменство – это, действительно, крест? Наверное, Господь ставит нас туда, где для нас наиболее спасительно?

Апостол говорит: «Незнатное мира и уничиженное и ничего не значащее избрал Бог» (1 Кор. 1, 28) Одно могу сказать – надо смиряться. Игуменство для меня – это смирительная рубашка и большая ответственность. Ты невольно затихаешь, и хочется быть тише воды, ниже травы. По-человечески я осознаю, что на моем месте должен быть другой человек, но Богу виднее. Думаешь: ну когда же уже снимут с меня эту рубашку смирения и передадут кому-нибудь другому (улыбается).

Насколько мне известно, сначала здесь была другая игумения. Получается, она недолго настоятельствовала?

Да, первая матушка была старшей сестрой сестричества, но уже через год после образования монастыря, с марта 2000-го, на это место назначили меня. Матушка мечтала об уединенном, закрытом монастыре, а у нас самого начала было совсем не так. Рядом с обителью несколько больниц, интернат, куда ходили сестры помогать, но и, кроме больных, много людей обращалось за помощью. Матушка не хотела, чтобы монахини ходили к больным. Кстати, ее мечта о тихом монастыре сбылась: сейчас она подвизается в уединенном, спокойном месте.

А меня Господь привел в монашество именно через сестричество, и я не совсем понимаю, почему монаху нельзя помогать больным людям, говорить им о Христе. Иногда людям трудно сразу прийти к священнику со своими проблемами, сестре им легче открыться. А уже потом сестра направляет человека к священнику, в храм, объясняет, что надо исповедаться, причаститься.

Одним словом, вот оно – православное миссионерство на практике.

Миссионерство, верно. Я даже не побоюсь называть это апостольским служением. Да, сами по себе мы все портим, но Господь через нас действует – ради людей, понимаете? Сестры рассказывают, как Бог вразумляет их на послушании, дает нужные слова для людей.

Как однажды сказала католическая, правда, святая сестра милосердия мать Тереза, «я карандаш в руках Господа».

Получается: уже не ты людям нужен, а они тебе нужны, не ты им помощь оказываешь, а они – тебе. Без этого вообще не понимаешь, как бы ты жил в этом мире.

Как заметила одна ваша монахиня, если не навестил на Пасху больных, уже что-то не то, радость неполная.

Вот именно. Радость хочется с кем-то делить. Чтобы радоваться, надо не жалеть себя и Бог возместит сторицей. Нужно пытаться увидеть своего ближнего, поделиться с ним чем-то. Потому что радость можно получить только тогда, когда ты что-то отдаешь.

Матушка, вы обмолвились, что Ваше первое Причастие было на Пасху. На Ваш взгляд, пасхальная радость у монаха и мирянина отличается? Возможно, монашествующие как-то по-особому переживают главный праздник Православия?

Пасха – это переход. Наверное, в полноте ее никто на земле не проживает – ни монахи, ни миряне. Но в этот праздник, даже если нет светлого, радостного настроения, все равно души касается Воскресение.

Всего-то навсего… умри

Минский монастырь славится активной просветительской и культурной деятельностью. Визитной карточкой обители уже стали цикл фильмов «Притчи», а также песнопения праздничного хора монастыря под руководством старшего регента монахини Иулиании (Денисовой). Когда хор в первый раз приезжал с гастролями в Москву, мы, тогда студенты православного университета, были под впечатлением, позднее духовные песни монахини Иулиании напевал чуть ли не весь православный мир. Ну, а документальные фильмы «Регент» и «Инокиня» о ее пути в монастырь в свое время наделали много шума, хотя сыпалось и немало критики. Похожая история была недавно с иеромонахом Фотием (Мочаловым), победителем телешоу «Голос». Матушка, а как Вы относитесь к творческому самовыражению монашествующих?

Если бы это было неполезно, ничего бы не состоялось. В монастыре с монахиней Иулианией никто «не носится» как со знаменитостью. Для нас это просто данность. Когда вышел фильм «Инокиня», были и негативные отзывы, но положительных – все-таки больше.

Повышенное внимание людей для нее не в тягость как монахине? Свалилась слава, автографы просят. Недавно вышла книга, которая была написана ею еще до монашества.

Безусловно, это нагрузка для нее, и она говорит об этом на собраниях. Я смотрю на это так: можно ничего не делать, сидеть в келии, никак не проявлять себя, спрятаться от мира, но гордость никуда не денется, потому что и, ничего не делая, можно мнить себя великим. Чем меньше делаешь, тем больше мнишь о себе. А тут, наоборот, все внутреннее проявляется, в особенности тщеславие и гордыня.

Когда человек принимает постриг, он умирает для мира. Как правильно понимать эти слова, если монах несет послушание в миру? Не в смысле умирания для греха, а в том, что монашество может быть разным. Ведь представление о монашестве зачастую однобокое, что монах – это тот, кто ни с кем не общается, не улыбается, смотрит в землю, сидит в затворе.

Конечно, можно начитаться книжек, нахвататься вырванных из контекста цитат, но испокон веков монашество было разноликим. К примеру, у преподобных Иосифа Волоцкого и Нила Сорского служение было разное, но цель-то одна, и между собой они хорошо общались, любили друг друга. При обители святого Феодосия Великого, который считается начальником общежительных монастырей, было три больницы и специальный храм для душевнобольных.

Если бы наш монастырь возник где-то в глухой деревеньке или в лесу, мы бы там и жили, занимаясь «умным деланием» и рукоделием, но Господь эту обитель создал именно на этом месте, где столько больных людей, нуждающихся в поддержке и любви.

Монаху с трудом прощаются простые человеческие слабости, вроде как он не должен раздражаться, гневаться – этакий мертвец. Конечно, в идеале так и должно быть, это цель, но пока ведь еще не ангел. Почему людям зачастую трудно это понять?

Невозможно от нас требовать, чтобы мы были Пименами Великими или Сергиями Радонежскими. Святитель Игнатий (Брянчанинов) говорил, что раньше монахи были столпами. Но и христианский мир был более крепок, люди молились, в миру жили благочестиво [1].

А сейчас откуда мне взяться как игумении? Я, вчерашняя девчонка, разгильдяйка, которая никого не слушала, пришла в храм, меня Господь омыл, очистил, украсил, благословил быть причисленной к лику монашествующих, а потом еще и игуменией поставил. Сразу же не научишься всему. Поэтому как умеем, так и служим, учимся. Ошибок у нас очень много, и удивительно, что, несмотря на нашу уникальную способность все портить, Господь все равно созидает.

В столь полюбившейся многим композиции монахини Иулиании (Денисовой) «Всего-то навсего» перечисляются добродетели ко спасению, которые в совокупности можно свести к одной: всего-то навсего…умри. Вот такое истинное, подлинное монашество возможно в наше время?

Конечно, возможно. Все зависит от человека, как он ответит на призыв Бога.

Беседовала Христина Полякова
Фото: Мария Государева.
Также представлены снимки из архива монастыря.

[1] «Чего требовать от монастырей, когда мир доставляет им людей испорченных, когда они отовсюду окружены безнравственностию, когда сверху гнетет их безнравственность? Язва, которая исцеляется одною смертию».

«Многие ныне жалуются на монашество, видя или отыскивая в нем разные недостатки; но монашество – барометр, который, стоя в уединенной комнате, со всех сторон замкнутой, с точностию показывает состояние погоды на улице» (свт. Игнатий (Брянчанинов), т. 7, «Письма к разным лицам»).