…Старцу Петру мы молимся. Я всегда говорю: «Отче, если уж ты решил, что быть здесь нашему монастырю, – помогай нам!» И он помогает. Но юродивые – святые особенные. Поэтому, наверное, и у нас все так по-особенному… – говорит нам матушка Серафима, игумения Софийского монастыря в Рыбинске, вручая книжечку монастырского издания «Жизнь и деяния прозорливого старца, священника Петра Томаницкого.
И действительно, с момента первого знакомства с Софийской обителью не оставляет чувство, что находишься одновременно в неких двух пространственно-временных реальностях. Одна – как легендарный Китеж – невидимо высится вокруг: с прекрасными храмами, мощными зданиями келейных корпусов, образующих по периметру почти крепостные стены: кремль, крепость, духовный бастион, воздвигнутый на окраине старинного волжского купеческого города. Вторая же – маленький двухэтажный корпус, вмещающий в себя и домовый храм, и кельи, и трапезную… – по ощущению просто дом, от входа обнимающий тебя покоем, уютом и приветливым гостеприимством, – это всё, что осталось от величественного монастырского ансамбля. А зримо окружают только руины, словно после вражеского нашествия; и стены городского следственного изолятора, занимающего ныне практически всю площадь дореволюционного Софийского монастыря. Единственного в России, освященного во имя Софии Премудрости Божией.
История обители насчитывает чуть больше полутора веков – закладка ее состоялась в 1860 году. Правда, первые насельницы отнюдь не сразу обосновались в Рыбинске. Еще в 1840-х годах девицы, желавшие богоугодной жизни, образовали общину в окрестностях Пошехонья, под окормлением старца иеромонаха Адриана. Потом сестринское общежитие перебралось за своим духовником в Мологу. А перед кончиной отец Адриан передал их иерею Петру, заштатному священнику Иерусалимской слободы, что в двух верстах от Углича. Юродствующий подвижник, в свое время претерпевший в подвиге много злоключений, уже славился тогда в народе как благодатный прозорливец. Сестрам пришлось выдержать еще пять лет «кочевой» жизни вне монастырских стен, пока старец не выбрал им и игумению (Антонию (Мезенцеву), бывшую на тот момент настоятельницей монастыря в Кашине), и место для строительства. Нашелся и главный благодетель – купец Андрей Иванович Миклютин, в буквальном смысле положивший в дальнейшем жизнь и состояние на благоукрашение обители. Помощь от других представителей местного купечества тоже была значительной: монастырь, не получая содержания из казны, существовал на проценты от пожертвованных капиталов. В результате с 1860 по 1864 год он был практически целиком отстроен, возведены два храма. Все последующие игумении счастливо сочетали духовные устремления с экономическими способностями и прекрасно управлялись с монастырскими землями, подсобными хозяйствами (скотный двор, конюшня), производством (хлебозавод и кирпичный завод). Были построены еще два храма. Сестры славились мастерством шитья и вышивки. Перед 1917 годом их было около двухсот в монашеском постриге, не считая послушниц и трудниц, и нередко из числа этих не только благочестивых, но и хорошо образованных насельниц выходили достойные игумении для новых обителей.
С приходом безбожной власти всё закончилось в течение двух лет: уже в 1919 году в монастырь вселилась детская колония, закрыли и разграбили храмы, разогнали сестер, пытавшихся сохранить общину хотя бы под видом трудовой… Затем – тюрьма НКВД, в кощунственной простоте именуемая в городе «Софийкой», СИЗО, и – ничего от прошлого, кроме развалин храма иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость», фрагментов стен Софийского собора, до неузнаваемости перестроенных или разрушенных корпусов…
Мало кто решился бы даже предположить, что на этом месте возродится монашеская жизнь и пять насельниц во главе с пожилой игуменией будут трудиться, чтобы вернуть сюда – не материальное великолепие, конечно, но то, что много важнее, – дух бескорыстного служения Богу и людям, способный изменить, преобразить всех, кто оказывается рядом.
С рассказа о том, что происходило здесь несколько лет назад, начался наш разговор с матушкой Серафимой.
Трудности поначалу были на каждом шагу
Владыка Вениамин (ныне епископ Рыбинский и Даниловский. – Ред.) в 2014 году предложил мне приехать в Рыбинскую епархию. У него уже был замысел насчет Софийского монастыря – но на тот момент здесь существовало только архиерейское подворье и жила одна старшая монахиня. Ей даже жить, по сути, было негде – снимала квартиру в городе. Вот сюда и привез меня владыка и «десантом» высадил. Дом, бывший гостиничный корпус, правда, уже был восстановлен – такими средствами, какие нашлись. Холодно, неухожено, храм на втором этаже обогревался печкой, а в келье у священника и в моей печь вообще не грела… лишней ложки-вилки нет – страшно вспомнить. Но по Божией милости нашлись помощники. Сначала – духовные чада моего почившего супруга и мои дети с домочадцами…
Матушка, тогда расскажите, пожалуйста, предысторию – когда Вы стали монахиней?
Я – вдова священника. Батюшка отец Петр Бубёнов служил в городе Гаврилов-Ям Ярославской области, он умер в 1997 году. Младшие детки – у нас двое сыновей и три дочери – еще требовали заботы, я дорастила их одна. По специальности я врач, после кончины супруга работала, была просфорницей, служила псаломщиком. Но все эти годы мысль о монашестве не уходила, – монашествующих я хорошо знала, много общалась с ними еще в детстве и юности.
И вот когда уже и младший сын женился, я получила благословение на постриг. Постригал меня по благословению владыки Варсонофия (ныне митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский, в 1991– 2009 гг. возглавлял Саранскую и Мордовскую кафедру. – Ред.) владыка Лазарь, в то время он был наместником монастыря Иоанна Богослова в Саранске, теперь епископ Нарвский и Причудский. Полтора года жила в Саранске на послушании у владыки Варсонофия, потом его забрали в Москву, и я уехала к детям в Смоленскую область. В селе Тёмкино есть храм Смоленской иконы Божией Матери, он теперь известен, потому что там подвизалась и упокоилась почитаемая старица, схимонахиня Макария. Я помогала на приходе настоятелю, отцу Сергию Морозову.
Но сердце все равно осталось на Ярославской земле, ведь мы с мужем приехали сюда молодыми, в 1972 году. И я получила благословение от моего духовника вернуться в свою епархию. Владыка Пантелеимон, митрополит Ярославский и Ростовский определил меня сначала в Казанский монастырь в Ярославле, а спустя полтора года я оказалась здесь по благословению владыки Вениамина.
И Ваши дети отнеслись к этому с пониманием…
Сначала запротестовали: «Мама, зачем?..» Я говорю: «Мне батюшка что сказал? Пользу надо приносить». Теперь-то уже все – и зятья, и снохи это приняли, помогают, молитв просят в трудных ситуациях. Наши с супругом старые друзья включились. Господь посылает и других людей: появился, например, молодой человек, который сказал: «Я вам трапезную сделаю». Спрашиваю: «А чем я платить буду?» Он отмахнулся: «Да когда-нибудь, матушка!..» И практически всю вот эту трапезную обустроил. Пожилая женщина, ставшая нашей прихожанкой, заштукатурила все стены, которые были в заплатах-вставках, покрасила. Это титанический труд! Она работала целую зиму, и это была ее жертва монастырю.
Трудности поначалу были на каждом шагу. Я всё ходила молиться к иконе Божией Матери «Нерушимая стена», храм наш освящен в ее честь. Приду, сяду около иконы и плачу: «Матерь Божия, что мне дальше делать – не знаю». Владыке говорю: «Я не строитель». Он мне: «А ты молись». И на самом деле, теперь понимаешь, что молитва горы сворачивает. Молишься – и откуда-то самое необходимое появляется. Потолка здесь не было, только черновой. Владыка приехал, говорит: «Сделай, как на Афоне, деревянный». Я даже засмеялась – как?! А через какое-то время появляется человек, открывший свое дело по производству потолочной вагонки. «Вы, – просит, – за меня помолитесь, чтобы у меня все пошло, а я вам немножко материала привезу…» Привез столько, что хватило на потолок в трапезной, в храме, и стенку на лестнице…
Отец Сергий из Тёмкина приехал с супругой: «Матушка, мы же не можем тебя бросить, должны посмотреть, куда ты от нас уехала!..» Посмотрели. И на своем, тогда совсем небогатом приходе деньги для нас собрали, стиральную машину купили, ковер в храм привезли… У меня всюду помощники – Господь не оставляет!
Мало-помалу всё сгладилось
А как складывались отношения с городом и с непосредственным соседом, СИЗО?
Сперва напряженно. Это еще до моего приезда было, в 2010 году. Когда только прошел слух, что монастырь могут вернуть, внезапно, за два дня, снесли вполне подходящий для ремонта и обустройства корпус. Снесли и землю заровняли, чтобы следа не осталось. Инициаторов так и не удалось найти, получили лишь отписку, что, мол, какая-то ошибка вышла. В СИЗО тоже позднее признавались, что видели в нас врагов, «захватчиков». Но я человек неконфликтный, и мало-помалу все сгладилось. Сейчас у нас отношения добрые. И храм у них небольшой на территории стоит, во имя Анастасии Узорешительницы. На месте Софийского собора. Там маленький кусочек стены остался, мы туда приходили, чтобы хоть потрогать, прикоснуться к прошлому… Нашего священника, иеромонаха Стефана попросили служить в этом храме, окормлять заключенных. Меня – проводить беседы с подростками.
Отец Стефан с самого начала был в обители?
Да, год с небольшим мы были здесь вдвоем. Потом пришли две сестры, обе они сейчас в постриге. Еще одна сестра поступила к нам, уже будучи в монашестве, и одна послушница. Двое сейчас на послушании на подворье, где у нас небольшое хозяйство.
Ваше подворье не близко?
Далековато, за 100 километров отсюда. Появилась однажды возможность купить домик, 35 соток земли. Корову подарила матушка Ольга (Соколова), игумения Успенского Дуниловского монастыря в Шуйской епархии. Именно туда меня отправил на стажировку владыка Феогност, председатель Синодального отдела по монастырям и монашеству, по назначении настоятельницей. Благодарение Богу, у матушки большой устроенный монастырь, и подсобное хозяйство прямо рядом, что, конечно, очень удобно для сестер – можно ходить на службы. А когда я заглянула к ним на скотный двор!.. В свое время, хоть мы с мужем жили в городе, но корову держали, для детей. Я как увидела, какие там коровы, телята!.. И вот прошло некоторое время, матушка Ольга звонит: «Ты за коровой-то приезжай…» Так мы привезли нашу Зорьку, а она нам и телочку принесла. Да еще одну братия Борисоглебского монастыря подарили. Господь милостив, теперь у нас молочное все свое, подворье сыто, и мы сыты, излишки продаем понемногу.
Вообще, всё, что нужно для быта, у нас уже есть: вода горячая, отопление мы устроили самое простое, «деревенское», с регистрами. Жаловаться не на что. Выручает и то, что мы все, кроме одной сестры, пенсионеры. Пенсии мы складываем, в том числе батюшка, он и пенсионную карту мне свою отдал, – можем приобрести что-то, и за свет заплатить, и налоги.
Без молитвы какой монах?
А приход за эти годы сложился?
Приход не очень большой, но дружный, сложился в то время, когда всем миром восстанавливали храм. Много молодых, с детками. Я детишкам в храме только радуюсь. По воскресным дням батюшка проводит беседы со взрослыми, а пока папы и мамы на беседе, одна из сестер занимается с малышами: они рукодельничают, читают, готовятся к праздникам…
По воскресеньям поет молодежный хор. Регента и уставщика мы, можно сказать, сами вырастили: пришел к нам юным студентом, а сейчас уже работает – на авиационном заводе – и вот, руководит нашим маленьким хором. Такой труженик! Я теперь за ним как за каменной стеной – до этого приходилось все время самой быть на клиросе. Но, конечно, народ на службах бывает главным образом по воскресным и праздничным дням. В будни, да и на всенощных, мы практически одни…
Литургия служится не каждый день?
На неделе, если нет большого праздника, бывают еще обязательно две службы. А пригласить второго священника, чтобы служить ежедневно, у нас пока нет возможности. Все требы принимаются, кроме Псалтири, потому что нас мало, и на чтение Псалтири сил не хватит. Конечно, молитвенное правило – утром, вечером, определенное по благословению. Без молитвы какой монах? Это как дыхание.
Люди святой жизни
Матушка, Вы упомянули, что с детства общались с монашествующими. Как это было, расскажите.
Детство и юность у меня прошли в Москве. И получилось, что я выросла среди монахинь дореволюционных – разогнанных – монастырей. Как-то эти старенькие монахини к нам попадали; видимо, мама приводила их из храма ночевать, она у меня была странноприимная. Мы с ними сдружились. Матушки жили в Житомире, у владыки Палладия (Каминского) (архиепископ Житомирский и Овручский; 1896–1978. – Ред.). Он собрал их из разоренных монастырей, человек пять или шесть, перестроил какой-то сарай, сделал им келейки… И я туда ездила на все каникулы, даже летние. Мне было там так хорошо! Столько было любви и друг к другу, и к окружающим! Тебя будто в кокон теплый укутывали, и уезжать совсем не хотелось.
За одной матушкой мне поручили ухаживать, я в то время уже училась в медицинском училище: у нее был рак, открытая язва. И какое же терпение! Мы жили в комнате, разделенной пологом. Мне не раз приходилось слышать, как она разговаривает с Матерью Божией, выливает свою боль: «Царица Небесная, забери меня, уж очень болит… боюсь, я роптать буду…» Она ничего иного для себя не требовала. Когда я спрашивала, что сделать, то в ответ слышала: «Нет-нет, деточка, отдыхай». Такая любовь к ближним!. Ее звали матушка Хариесса. С юности и до сих пор я о ней молюсь.
Одна московская монахиня и две послушницы были моей маме, видимо, сродни, и мы часто общались. Они вообще не имели средств к существованию. Кто-то из них ухаживал за владыкой Донатом (Щёголевым) (архиепископ, исповедник веры; 1899–1979. – Ред.). Эти сестры приносили мне от владыки белье – штопать на машинке. А он все свои деньги отдавал бедным, нищим.
Вот с такими людьми я росла. С первой исповеди Бог сподобил стать чадом отца Тихона (Агрикова) из Троице-Сергиевой лавры, спаси Господь мою маму. Это действительно были люди святой жизни. Поэтому мне до сих пор хочется видеть в монашествующих такое взаимное тепло и единство. А вижу не всегда.
…Когда сюда ко мне пришли сестры, они мне говорили: «Матушка, ты на игумению не похожа». А почему игумения должна быть жестким начальником? Игумения – это мать.
Хотелось бы, чтобы нас было больше…
У вас такое маленькое сестричество, а задач и забот много. Удается ли находить время для духовного образования?
Конечно, у нас есть совместные чтения, чтения за трапезой. Беседуем, обсуждаем. Учимся: как полагается, проходим курсы трехгодичные, к нам приезжают священники с лекциями. Ветхий Завет прошли, недавно сдали зачет по Новому Завету – всё серьезно. Если честно, времени не хватает, нас действительно очень мало: и правило нужно исполнить, и храм приготовить к службам, и трапезу на субботу-воскресенье, и подворье содержать… а самая молодая сестра у нас вообще в епархии на послушании, секретарь владыки. Чаще всего ночь остается, чтобы все прочитать-повторить. Но батюшки оказывают снисхождение, в том числе и нашему возрасту.
Что бы Вам хотелось еще осуществить в монастыре? Самое насущное?
Хочется, чтобы было еще какое-то здание, где можно было бы и людей принимать, и подсобные помещения устроить. У нас же ничего подобного нет. А люди и сейчас звонят: «Матушка, можно мы приедем – попаломничаем и поможем чем-то». Но мне негде их разместить. Не с сестрами же. Конечно, хотелось бы, чтобы нас было больше. Если бы трудницы могли пожить при монастыре подольше, глядишь, кто-то бы и остался. И все равно – слава Богу за всё! Души у нас молодые, мы не из тех, кто нос вешает при трудностях. Главное, молиться есть возможность.
***
Мы поднимаемся с матушкой Серафимой на второй этаж, в храм, маленький, в голубом Богородичном убранстве, и тоже по-домашнему уютный, теплый, где, несмотря на проведенное отопление, до сих пор есть действующая печка – «на экстренный случай». Чувствуется, что практически на каждой иконе, на каждой детали здесь лежит отсвет особенной заботы, со всем связана какая-то индивидуальная история. Вот большая икона святителя Иоанна Шанхайского – дар московского прихода церкви Покрова на Лыщиковой горе специально Софийскому монастырю, – сначала какими-то путями попавшая в городской кафедральный собор.
– Мы долго просили ее возвратить, переносили торжественно… Я очень почитаю святителя Иоанна, – говорит матушка.
В храме немало деревянных резных икон, резное Распятие.
– Всё это работы одного молодого человека. Он совсем нецерковный был, принес иконы на продажу, да и остался у нас, стал понемногу на службы ходить. А потом и позолотные работы в храме сделал. Мне как-то мало встречается плохих людей. Больше хороших и добрых. Всех благодарю и кланяюсь всем помощникам и благодетелям.
Беседовала Елена Володина
Фото: Владимир Ходаков. Также фотографии предоставлены Софийским женским монастырем г. Рыбинска
Для желающих внести вклад в дело восстановления Рыбинского Софийского женского монастыря публикуем номер карты Сбербанка: 2202 2008 6401 4921 (Бубенова Мария Николаевна)
Монастыри
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ
