«Я ощущаю себя частью Оптиной…»

25 августа 2022 года на очередном заседании Священного Синода Русской Православной Церкви был одобрен документ «Священнослужение монахов на приходах» Комиссии Межсоборного присутствия по вопросам организации жизни монастырей и монашества. О том, как на практике складывается жизнь монаха, исполняющего послушание на Успенском подворье Введенского ставропигиального монастыря Оптина пустынь в Санкт-Петербурге, «Монастырскому вестнику» рассказал иеромонах Даниил (Михалев), назначенный настоятелем в северную столицу 27 апреля 2021 года.

Отец Даниил, Вы много лет были насельником монастыря Оптина пустынь, а два года назад возглавили Петербургское подворье обители. Можно сказать, что теперь Вы – настоятель столичного прихода. Как чувствуете себя в качестве монаха на приходе, и чем отличается жизнь инока в северной столице от жизни в Оптиной?

Я двадцать два года прожил в монастыре, можно сказать, в тиши монастырской кельи, и когда меня перевели на столичное подворье, я, честно сказать, даже не мог представить, как будет складываться моя дальнейшая жизнь. Но у нас ведь как? Благословили – поехал… Хотя поначалу думал, что начнутся уныние, ропот... Перед отъездом из монастыря владыка Леонид, который был тогда наместником Оптиной, благословил меня взять с собой помощника. Я предложил отцу Дамаскину, с которым мы трудились на одном послушании, поехать со мной в Санкт-Петербург, и он согласился. И вот в первые дни нашего пребывания в северной столице идем мы как-то по набережной, беседуем, осматриваем все вокруг, и вдруг я ловлю себя на ощущении, что я – дома. Поворачиваюсь к отцу Дамаскину и говорю ему: «Слушай, у меня такое чувство, что мой дом – здесь». Он останавливается и говорит: «И у меня тоже». На душе стало очень спокойно, и я понял такую вещь: если что-то происходит по воле Божией, если Сам Господь определяет тебе место для дальнейшей жизни, то все остальное обязательно устроится. Это чувство было тогда для меня настолько ярким и неожиданным, что я со всей очевидностью осознал, что теперь я буду жить и трудиться на новом месте.

Что же касается различий между жизнью монаха в монастыре и на столичном подворье, конечно, они есть. В Оптиной пустыни более двухсот человек братии, там ты можешь сам выбирать, с кем общаться. Такой вот парадокс больших монастырей: чем больше монастырь, тем больше у тебя возможностей не пересекаться с теми, с кем не хочешь пересекаться. А в маленьком коллективе приходится жить в любви и согласии со всеми, налаживать контакт и поддерживать добрые отношения буквально с каждым человеком, чтобы ни у кого не оставалось тяжести на душе.

Но в каком-то смысле монаху здесь живется легче, чем в большом монастыре. Да, вроде бы город, но при этом ты ощущаешь себя более уединенно. В Оптиной, чтобы попасть из кельи в храм, надо пройти по монастырю, где иногда собираются толпы экскурсантов или паломников. Так или иначе, ты видишь всех этих людей, время от времени вынужден общаться с ними. Здесь с этим гораздо проще: чтобы попасть в храм, можно даже не выходить на улицу, а через коридор по этажу преодолеть необходимое расстояние.

И все же, на мой взгляд, без потерь для духовной жизни понести послушание на городском подворье может только человек, который лет пятнадцать прожил в обители. Самое важное в монашестве – это начало. Практически вся монашеская жизнь человека зависит от того, как она началась. Если духовная жизнь инока получила правильное направление развития, если он, образно говоря, встал на рельсы, то и дальше сможет двигаться вперед.

Монастырское подворье в городе – это часть или, выражаясь светским языком, филиал самой обители. По каким признакам Ваши прихожане могут понять это? Ощущают ли они себя частью Оптиной? Есть ли те, кто приходит на подворье в поисках монашеской жизни?

Когда мы приехали в Санкт-Петербург, сразу попытались понять, в каком статусе прихожане храма воспринимают насельников Оптиной. Неоднократно я пытался в проповеди намекать петербуржцам на то, что, поскольку они здесь, они – тоже оптинцы. И как выяснилось, все очень даже позитивно это воспринимают. В том числе и те, кто трудится на подсобном хозяйстве подворья, или приезжают туда в храм на службы, то есть, жители Ленинградской области, для которых Хельсинки значительно ближе, чем Козельск. Как-то они написали мне: а нас вы почему забываете, мы ведь тоже оптинцы.

Сам я, конечно же, тоже ощущаю себя здесь частью Оптиной. Взять хотя бы тот факт, что за Литургией мы поминаем Святейшего Патриарха Кирилла не только как Предстоятеля Церкви, но и как Священноархимандрита нашей обители. В монастырях и храмах Санкт-Петербурга за Литургией поминают митрополита Петербургского и Ладожского Варсонофия, правящего архиерея Санкт-Петербургской митрополии. Конечно же, все мы привыкли чувствовать себя одной Церковью, но на каком-то мистическом уровне, тем не менее, нас всех здесь не оставляет чувство, что мы находимся на территории другой епархии. Может быть, похожие ощущения испытывают работники посольства какого-нибудь суверенного государства на территории другой страны?

О том, что все мы принадлежим Оптиной пустыни, напоминают нашим прихожанам и визиты наместника монастыря – ранее епископа Можайского Леонида, а теперь владыки Иосифа. Особенно сильно это чувствуется после общения наместника с братией и прихожанами. Вроде бы всего несколько дней побыл владыка, а мы всякий раз словно получаем оптинскую вакцину, которая обеспечивает нам на некоторое время иммунитет от городской суеты.

Что же касается возможности вхождения в монастырскую жизнь через подворье в столице, то я бы сказал, что здесь просматривается один непростой момент. Действительно, узнав, что в Питере есть Оптинское подворье, к нам приходят люди, которые хотели бы начать монашескую жизнь. Я их прекрасно понимаю, но смотрю на эти горящие глаза и вижу, что сейчас – да, у них есть рвение, ревность по Богу, но пройдет время, может быть, месяц, год, и поскольку в городских условиях отсутствует надлежащее ограждение братии от мира, нет даже четкого устава, рано или поздно у них все равно начнется охлаждение, и этот настрой пропадет. Поэтому я боюсь брать таких людей в братию, и сразу говорю им: езжайте в Оптину, там есть все, что нужно для вас. Другое дело, когда приходит человек, пусть потрепанный жизнью, но который хочет как-то продержаться на плаву. В миру он себя уже не видит, но и для начала жизни в монашеской общине время упущено. Для такого человека на монастырском подворье действительно есть шанс найти свое пристанище. Жизнь здесь может стать для него облегченной версией монашества. Скажем, он не имеет сил каждый день ходить на службы, но при этом хочет причащаться, исповедоваться, жить и трудиться во славу Божию. Для этого здесь есть все возможности.

Хочется напомнить мысль святителя Игнатия (Брянчанинова), который говорил, что главная ограда для монаха – это не стены, а слово Божие. Если в обители изучается слово Божие, творится Иисусова молитва, есть исповедь, – все это защищает монаха и делает его неуязвимым для внешних воздействий. И напротив, даже если уйти в монастырь, расположенный в глухой и труднодоступной местности, но не предпринимать духовного делания, враг все равно найдет лазейку, чтобы повредить душе человека. Но повторю еще раз: на приходе сможет выжить только тот, кто духовно окреп в монастыре. Если брат не приобрел навыка любви к слову Божию, к Иисусовой молитве, его ждет неминуемая духовная смерть в условиях городского прихода. Какую бы не имел человек ревность, даже если он будет весь гореть любовью, постепенно враг, который за столько веков научился воевать с человеком, найдет способ выбить его из седла.

Как приняли питерские прихожане нового наместника монастыря?

Владыка Иосиф – это, несомненно, новая эпоха в жизни Оптиной. К нему и сейчас еще многие не могут привыкнуть. Он открыт для общения. В алтаре к нему можно спокойно подойти и поговорить, получить совет или ответ на интересующий вопрос.

Отец Даниил, по долгу службы Вам приходится общаться не только со взрослыми прихожанами, но также с детьми и подростками. При подворье есть гимназия Преподобного Амвросия Оптинского, Вы проводите беседы с прихожанами, ведете активную работу в социальных сетях. Какой Вы видите современную молодежь? Есть ли у сегодняшних школьников и студентов интерес к духовной жизни, или поколение, живущее в интернете, несет на себе слишком сильный отпечаток эпохи потребления? Будут ли, на Ваш взгляд, монахи в следующем поколении?

Не скрою, мрачные мысли об отсутствии в обществе потребления интереса к духовной жизни, не раз посещали и меня. Но, с другой стороны, когда встречаешься с людьми, явно видишь, что каким-то удивительным, чудесным, образом сохраняются и те, к кому не прилипает грязь. Господь Сам ведет таких людей, и становится очевидно, что до скончания века Он «вчера и сегодня и во веки Тот же» (Евр. 13:8), и благодать та же; всегда будут люди, которые имеют в сердце любовь ко Христу и несмотря на все, что происходит вокруг, сохраняют стремление к подлинной духовности. Так что приходится балансировать между отчаянием и надеждой.

На последних монашеских собраниях активно обсуждался документ «Взаимоотношение монастырей с миром» Комиссии по вопросам организации жизни монастырей и монашества Межсоборного присутствия. Рабочую группу создателей документа возглавил пресс-секретарь Синодального отдела по монастырям и монашеству архимандрит Мелхиседек (Артюхин), настоятель Оптинского подворья в Москве. Один из разделов документа посвящен информационным технологиям. Вашим послушанием в Оптиной были монастырский сайт, Оптинский форум, страницы обители в социальных сетях. Есть ли что-то из Вашего опыта информационной работы, чем Вам хотелось бы поделиться?

Когда я нес в монастыре послушание, связанное с информационной деятельностью, многие братья посмеивались надо мной, видимо, полагая, что мне нравится «сидеть в интернете» и что это занятие стало для меня своего рода пристрастием. Мне было обидно, потому что я понимал, что интернет воспринимается ими как некая развлекательная среда. Я же в свою очередь не понаслышке знал, насколько нелегок этот труд, требующий полной самоотдачи и не имеющий ничего общего с развлечением. Взять хотя бы очень востребованные в тот период времени беседы наместника Оптиной пустыни, архимандрита Венедикта (Пенькова). Ведь если в реальном времени на беседе присутствовали в лучшем случае человек сорок-пятьдесят, то после того, как запись беседы появлялась в сети, довольно быстро она набирала до десяти тысяч просмотров. Поэтому проблем с мотивацией у меня не возникало. Но главное, что когда меня с этого послушания перевели на подворье в Петербурге, я не почувствовал, что оставляю свое «пристрастие». На какой-то период времени у меня вообще прекратились отношения с интернетом, и ничего кроме облегчения и отсутствия желания вернуться к этой деятельности я не ощутил.

Теперь, находясь на петербургском подворье Оптиной, мы снова увидели необходимость в информационной работе. Но именно необходимость, а не потребность души. Проводим беседы с прихожанами и выкладываем их в интернет, потому что по отзывам поняли, что люди хотят, пусть дистанционно, но принимать участие в такого рода общении, просят нас об этом. Недавно к нам на беседу специально приехала женщина из Минска, и она сказала: «Я как будто попала в любимый сериал, сижу среди героев, всех вас знаю, и это такое счастье». Так что никаких сомнений в том, что этим заниматься нужно, у меня сейчас нет.

И все же информационная деятельность таит в себе некоторую опасность для инока. Такое утверждение нередко можно услышать на монашеских конференциях. Или Вы так не считаете?

Знаете, в чем главная беда? Мне кажется, что церковное сознание до сих пор еще не может полностью включить это послушание как в монастырскую жизнь, так и в жизнь приходов. Я увидел это, потому что мне самому пришлось заниматься информационным послушанием.

Когда человеку поручают вести монастырскую страницу или канал обители в сети, начальство не всегда понимает, в чем именно заключаются для насельника монастыря основные проблемы, связанные с интернетом. Грубо говоря, человеку поручается дело, и за ним наблюдают, задурит он или нет. Если задурит, то его снимут с этого послушания. Мало кто понимает, что выполнять сложную работу, требующую определенной квалификации, без какой бы то ни было поддержки со стороны начальства и братии монастыря, очень трудно. Когда человек начинает понимать, что его никто не поддерживает, ему никто не сочувствует, а, даже наоборот, со скепсисом и иронией относятся к его труду, он неизбежно внутренне отделяется от братии. Он точно знает, что делает очень важное и нужное дело, что человечество живет в эпоху информационных технологий и не замечать это равносильно тому, как игнорировать появление печатного станка в свое время. Но когда даже самые близкие люди (монашеская община, читайте, семья) не дают себе труда в это вникнуть, риск того, что человек захочет отстраниться от такого отношения и начать жить своей жизнью слишком велик. И если это происходит, он становится этаким аутсайдером, «раковым образованием» на теле монастыря и Церкви, клеткой, деятельность которой выходит из-под контроля. У такого «блогера» появляются своя аудитория, свои подписчики, и со временем начинается его разрушение изнутри. Момент, когда это станет очевидно для окружающих, рано или поздно наступает, но может оказаться слишком поздно для того, чтобы ему как-то помочь. Нечто подобное происходило с одним братом у меня на глазах. Я видел, как результатом похожего процесса стал его уход из монастыря. У него начались проблемы, связанные с необходимостью пребывания в интернете, он пытался донести это до начальства, но не был услышан.

Возможно, это вражеское искушение. Я знаю людей – среди них есть и довольно известные блогеры – которые прошли через него и теперь следуют определенным правилам, чтобы избежать повторения ошибок. Эти люди пришли к выводу, что, находясь на информационном послушании, обязательно надо быть под духовным окормлением. Пусть даже духовник не разбирается в IT-процессах, обязательно должен быть человек, которому ты время от времени показываешь и рассказываешь, чем занимаешься. Смонтировал видео – показал духовнику. Ему не понравилось, и он сказал, что лучше это видео удалить. Пусть это будет обидно, неприятно, жалко, но это надо сделать. Если монастырской страницей занимается настоятель монастыря или храма, то и ему очень полезно поставить себя под контроль благочинного или еще кого-то из священноначалия, советоваться с духовными людьми и хотя бы время от времени показывать им плоды своих трудов. Все это, конечно, больше относится к монашествующим.

Митрополит Нижегородский и Арзамасский Георгий, председатель Комиссии по вопросам организации жизни монастырей и монашества Межсоборного присутствия в интервью порталу «Монастырский вестник», высказывал мнение, что человек, который говорит, что ему в духовном смысле не по силам такого рода послушание, обязательно должен быть услышан священноначалием…

Проблема на самом деле непростая, и пока ответа на вопрос, как ее решать, нет. Людей, которые могут заниматься информационной работой в монастыре, немного. Но вот что я точно понял, так это то, что обязательно должен быть контроль со стороны. И не потому, что необходим надзиратель за поведением инока, который работает в интернете, а потому что речь идет прежде всего о его церковности. Любое послушание, которое исполняет человек, так или иначе включает его в тело Церкви, в Тело Христово. Только в этом случае оно может принести пользу. Искушение же заключается в том, что незаметно происходит отделение человека от монастырской общины. Вроде бы он в монастыре, а на самом деле давно живет совершенно в другом измерении и не включен в церковное единство. Это происходит на духовном уровне, и это проблема.

Еще одна ошибка заключается в том, что модераторы пытаются монастырские каналы сделать «уютными», чтобы человеку непременно хотелось вернуться туда. Это прием маркетинга, которому учат. Для того чтобы что-то продать через сайт, мессенджер или какой-то иной ресурс, важно, чтобы люди постоянно возвращались на эту страницу. Это как в супермаркете, когда тебе надо что-то посмотреть или купить, ты приходишь, покупаешь, забираешь и уходишь. Но тебя приглашают еще и еще раз вернуться в магазин, посетить распродажу или принять участие в акции. Тебе говорят: приходите, приходите еще. Но ведь задача церковных медиа-ресурсов заключается в том, чтобы вывести людей из интернета в офлайн. Многие из тех, кто общался на форуме или в соцсетях, со временем стали понимать, что живое общение важнее, и что оно другое. Почему апостол Иоанн писал в своем Послании: «надеюсь прийти к вам и говорить устами к устам, чтобы радость ваша была полна» (2 Ин. 1:12)? Для него было важно лично говорить с церковной общиной.

Пока еще каждый из нас ищет свой формат общения в интернете, но мы уже понимаем, что форма медиа-маркетинга церковным каналам не подходит.

А где проходят Ваши встречи с прихожанами в офлайн-формате? У подворья есть необходимое помещение для этого?

В трапезной. Но там тесно и не очень удобно.

Рядом с великолепным храмом подворья есть монастырское кафе…

Нет, это тоже не вариант. В кафе слишком много людей, которые приходят, чтобы просто поесть. А среди наших прихожан есть те, кто настроен на общение, чувствуют себя церковной общиной. Они очень любят монашество и готовы собираться вокруг ядра, которым является для них Оптина пустынь. Поэтому перед нами сейчас стоит задача создать для этого материальные условия, хотя это и оказалось очень непросто. Уже почти два года мы пытаемся решить эту задачу, и сейчас кажется подошли к финалу. В одной из квартир на набережной Лейтенанта Шмидта, которая исторически принадлежит подворью, мы снесли перегородки сразу в нескольких помещениях и перед нами открылся огромный актовый зал.

Еще у нас есть дворик, который мы тоже пытаемся окультурить. Между собой мы называем его Нарнией. В этом году мы провели огромную работу, связанную с вывозом оттуда мусора, который собирался, кажется, десятилетиями. Нами была предпринята целая операция по вывозу, наверное, десяти контейнеров с 15-й линии Васильевского острова, и в настоящее время там тоже образовалось пространство, на котором можно было бы устроить летнюю веранду или какую-то иную территорию для приходских встреч.

Отличаются ли прихожане Оптинского подворья северной столицы от тех людей, с которыми Вы привыкли общаться в монастыре?

Мне и до моего приезда сюда говорили, что в Петербурге люди другие. Не хуже и не лучше, а просто другие. Я сначала не мог понять, как город может накладывать настолько сильный отпечаток на человека. Оказывается, может. Взять хотя бы тот факт, что жизнь здесь начинается часов с одиннадцати. И вообще всё здесь как-то, знаете, медленнее что ли? В Москве есть определенный ритм, в Оптиной он тоже, хоть и свой, но есть. Хочешь ты или нет, в этом ритме надо все успевать делать довольно быстро. Здесь иначе. Полунощница на подворье, например, начинается в 7.30, и я долго не мог понять, как можно опаздывать на полунощницу, которая не в 5.00 утра. Любое дело здесь как будто бы делается не сразу, а с пожданием. Поначалу мне было очень сложно к этому привыкнуть. Но прошло полгода, и я, кажется, смирился. Видимо, здесь другой климат. Не просто так ведь святитель Игнатий писал, что в Греции апельсин питательнее, чем рыба на нашем севере. Я и сам помню, что, когда бывал на Афоне, удавалось утолить голод одним апельсином. Есть после него не хотелось совсем. Видимо, солнечной энергии достаточно там, чтобы восполнять силы. А в Питере солнечных дней в году бывает совсем немного, жители интенсивно употребляют в пищу витамин Д, другие полезные микроэлементы, которые восполняют недостаток солнца. Но ведь что-то все-таки делается, пусть в своем ритме, и слава Богу.

У подворья есть подсобное хозяйство. Для чего оно создавалось?

Это, конечно, отдушина для всех нас, даже не знаю, как бы мы жили без него. И сам я, и братия очень любят иногда отключиться от городской суеты, подумать о чем-то важном, побыть на природе в тишине и уединении. В Петербурге нам не всегда это удается, а здесь очень подходящее место.

Вечером после воскресной беседы мы уезжаем из города и до вторника находимся на территории усадьбы, на которой расположено наше подсобное хозяйство. Здесь есть храм во имя Преподобного Амвросия Оптинского, красивая природа, озера, источник, собственно хозяйство – коровы, козы, еноты, страусы. Последних завел еще отец Ростислав, в прошлом настоятель подворья в Санкт-Петербурге, который устроил все, чем мы сегодня пользуемся. Есть гостиница для паломников, где можно остановиться.

Необходимость уединения, кажется, очевидна для всех, кто встает на иноческий путь. А как на Ваш взгляд, пустынножительство или скитское жительство может ли стать полноправной формой жизни для современного монашества?

Есть один очень важный момент, который никак нельзя выпустить из внимания, пускаясь в рассуждения о пустынножительстве. Если человек хочет уединенной жизни, он должен понимать, как он будет себя содержать. Нельзя стремиться к уединенной жизни и в то же время требовать от монастыря полного довольствия.

Если ты пользуешься уединением, а это очень большая привилегия, то, пожалуйста, вложи и свой труд в общее дело. Человек, находящийся на содержании монастыря, обязательно должен каким-то образом участвовать в собственном жизнеобеспечении. Годы практики показали, что только те сподоблялись духовного разума и благодати, кто сам содержал себя. Еще архимандрит Венедикт (Пеньков), наместник Оптиной, возможно, интуитивно, пытался всех скитян вытягивать на послушания в монастырь. Сначала братия роптали, мол, нам нужно молиться, но со временем поняли: не бывает отшельников вне Церкви. Человек обязательно должен отдавать монастырю часть своих трудов и своего времени. Нельзя находиться в Теле Христовом и быть отделенным от него. Поэтому я думаю, что если скиты и будут возрождаться, то при том только условии, что их насельники выразят готовность обеспечивать себя. Грубо говоря, сколько ты вырастил на грядке, столько и съел. Только при таком условии, я думаю, и может начаться настоящая аскетика для скитян. Хотя звучит неприятно, я понимаю.

Ну почему же? Плели ведь монахи корзины, как мы знаем из патериков…

В том-то и дело. И сегодня ничего не изменилось. Когда мы ездили на Афон, меня поразил один монах, с которым мы плыли вместе на катере. Его руки постоянно находились в движении, он непрестанно плел четки, не останавливаясь, кажется, ни на минуту. В конце путешествия мы отважились спросить у него, для чего он это делает. И он ответил, что не успевает выполнить свою дневную норму и, что если он сейчас не продаст четки, то не сможет купить себе еду. Этот отец жил на Карулии. Это собственно и есть подвижничество. А у нас в России несколько иначе почему-то смотрят на пустынножительство.

Отец Даниил, расскажите немного о себе. Как Вы пришли к Богу, и каким был Ваш путь в монашество?

Я всегда, с самого детства, считал себя верующим человеком. Помню моменты, когда молился. Семья у меня была нецерковная, только тетя пыталась водить меня в храм. Благодаря ей я сделал свои первые шаги в Церкви. Сознательно пришел к вере в армии. Последний год была возможность читать духовные книги, и я так увлекся ими, что в какой-то момент для меня остро встал вопрос: если Господь есть, и всё, что Он говорит, – истина, если есть заповеди, ад и рай, то как можно тратить свою жизнь на что-то другое, кроме спасения души? Ведь если есть Господь, значит мы должны Ему служить всем сердцем, всеми силами, всем, что у нас есть. Такой, знаете ли, юношеский максимализм... Соответственно первое, что пришло в голову на тему того, где я могу послужить Господу, – была мысль о монастыре. Почему-то никаких других мыслей о том, что кроме монашества, есть еще какая-то перспектива, у меня не было. Я читал святителя Игнатия (Брянчанинова), после армии стал ходить к священнику, рассказал ему о том, что хотел бы стать монахом. Он, видимо, засомневался в серьезности моих намерений и спросил: ты вообще-то представляешь, что за жизнь в монастыре? Но я ответил, что не представляю себе жизни без монастыря. Тогда батюшка предложил мне съездить на остров Залит к старцу Николаю Гурьянову. Я согласился и, конечно же, поехал. А по дороге такие помыслы пришли: а вдруг старец не благословит меня на монашество? Скажет, что нужно жениться, например. И так мне было тяжело это даже представить, что казалось, жизнь в таком случае теряет всякий смысл.

Во время поездки я заметил в автобусе какого-то, как мне показалось, послушника, молодого человека с бородой. Мы с ним разговорились, и оказалось, что он из Оптиной, тоже ехал к старцу. Когда я встретился с отцом Николаем, помню, сразу спросил его: «Батюшка, есть ли воля Божия мне пойти в монастырь?» Он заулыбался, словно просиял весь, и говорит: «Есть, есть, иди, счастлив будешь». Эти слова я помню до сих пор, и вижу, насколько правильным был этот выбор.

Вы счастливы?

Я полностью счастлив. Честно. Еще на острове Залит, когда человек, который привез меня к старцу, предложил остаться, чтобы пожить какое-то время с отцом Николаем, пообщаться подольше со старцем, я подумал: «Какое еще мне нужно общение? Я все понял». А когда я вышел от старца, послушник, с которым мы вместе ехали в автобусе, достал икону преподобного Амвросия и говорит: «Иди в Оптину, там братия хорошие».

Действительно хорошая братия в Оптиной? Не обманул Вас тот человек?

Очень хорошая. Знаете, когда я читал Игнатия (Брянчанинова), это был мой самый любимый духовный писатель, самый близкий мне по духу, но и у него часто можно встретить размышления о том, что в монастырях почти нет людей, которые хотели бы жить строгой жизнью. И когда я приехал в Оптину, я думал: «Ну и пусть. Какая мне разница, кто какой жизнью живет. Главное, я сам буду стараться жить по совести». И был очень удивлен тому, насколько все оказалось неплохо.

Беседовала Екатерина Орлова
Снимки предоставлены пресс-службой подворья
Введенского ставропигиального мужского монастыря
Оптина пустынь в Санкт-Петербурге