Мученичество и монашество

Сегодня, когда Церковь в России обладает необычайной, а возможно беспрецедентной в истории свободой, трудно с дерзновением говорить о священномучениках. Совесть не позволяет легко проводить какие-либо параллели с нашим временем. Но в то же время, именно нынешнее духовное благоденствие в России обязует нас с благодарностью почтить христианский подвиг исповедников и мучеников достойным рассуждением. Наше поколение можно уподобить тем детям праведного Иова Многострадального, которые родились уже после перенесенного им страдальческого подвига Богооставленности. Наше время является благословенным венцом священных мучений наших соотечественников. Здесь можно перефразировать библейское изречение: родители вкушали кислый виноград, детям же досталась медовая сладость на устах (Иерем. 31:29).

Не будем перечислять святые имена и подвиги мучеников, об этом написано множество книг и монографий. В нашем докладе мы хотели бы указать на то, что в период благоденствия Церкви именно монашество являет собой мученичество в мирное время.

Апостол Петр дерзновенно заверял своего Божественного учителя, что положит душу свою за Него. И действительно, в Гефсиманском саду он проявил необычайное мужество, бросившись с ножом на отряд вооруженных римских воинов. Но доблестная брань против плоти оказалась неугодна Спасителю, ибо порочило имя ученика Христова. Когда же Петр был призван на путь смиренного Христова исповедничества, то испугался голоса простой служанки. Отметим тот факт, что не возвышенное исповедание – Ты Христос, Сын Бога Живаго (Мф. 16:16), не созерцание Фаворского света, и даже не дарованная власть над демонами и морской стихией послужили началом апостольского служения. Апостольское призвание Паси агнцы Моя (Ин. 21:15–17), завершившееся мученичеством, апостол Петр услышал только после того, как по малодушном отречении сокрушился духом. Так и в монашеском призвании, которое по сути является апостольским, благодать мученического самопожертвования монах стяжевает после болезненного опыта сокрушения духа. Решимость, именно та решимость, о которой говорил преподобный Серафим, должна проявиться в выборе пути Христова смирения. Много званных, но мало бывает тех избранных, которым по сердцу этот тесный путь.

Возродитель монашества в ХХ веке в Греции старец архимандрит Емилиан говорит: «Об одном неизменном свойстве монашества мне бы хотелось сказать сразу, свойстве, которое пробуждает все существо человека, посвятившего себя монашеству. Я имею в виду сознание мученика, желание пострадать, претерпеть, принести себя в жертву, даже умереть из любви к Богу и тем самым проявить сокровенные устремления своей души к Богу» [1]. Комментируя старца-игумена, мы можем сказать, что человек прибегает к монашеству для того, чтобы стать мучеником через многие труды, болезни, слезы, терпение. На Святой Горе вступающему в монастырь послушнику говорят: «многих тебе терпений». Ибо в самом благоустроенном монастыре, рядом с опытным в духовной жизни игуменом, при налаженном образе жизни монах будет испытывать борения со скорбями, трудами, невидимыми ударами от помыслов, страстей, бесов и даже людей. Но все это монах начинает постигать как следствие присутствия Огня Божественной любви в своем сердце и жажду этого Божественного Огня, которую можно утолить только вольным претерпеванием страданий.

Как известно, основой христианского подвига является смирение. Чем глубже выкапывается основание, тем выше можно возвести строение духовной жизни. Смирение же приобретается многими скорбями. Это не только труд молитвы, томление на ночных бдениях, посты и труды послушаний. На все это настраивается юноша, идя в монастырь. Это еще не мученичество. Подвигом мученичества можно назвать тот этап монашеской жизни, когда человек сталкивается с тем, что никак не ожидал, хотя это и не видно для посторонних внешних взглядов. Например, ревностного и целомудренного юношу – будущего старца Иосифа Афонского – постигла восьмилетняя непрекращающаяся блудная брань, которая так сокрушила его дух и смирила его сердце, что, как говорил он сам: «Я из льва превратился в ягненка». Затем последовало и другое испытание: старец Иосиф стремился к уединенной молитвенной жизни, к которой естественно должен стремиться всякий монах, но столкнулся с презрением, осуждением и клеветой от монахов, живущих рядом, что продолжалось много лет.

Человек, приходя из мира в монастырь, неизбежно несет на себе печать мирского мудрования. Он имеет мирское понимание о пути к Богу, о молитве, и, конечно же, о смирении. В его сердце создана привлекательная картина духовной жизни. Когда же начинается настоящий духовный подвиг, то картина разрушается. Но она разрушается не как падающее со стены изображение в дорогом багете, а как сдираемая с мученика кожа. И вот здесь опять монашество и мученичество являют один и тот же духовный феномен страдания и исповедничества ради Христа.

В нашем докладе мы не предполагали говорить о монашеских страданиях, связанных с духовным неустройством монастыря, хотя и это порой имеет место. Не говорим от страданиях, неизбежных при устремленности монаха жить несообразной со своим призванием жизнью, например – чрезмерная устремленность к пастырскому или миссионерскому служению, на которые монахи призываются только по особому Божественному домостроительству.

В нашем слове мы хотели бы немного раскрыть дух Христов, а значит дух мученичества в условиях монастырской жизни – самом естественном и «законном» образе жизни монашествующих.

Одним из самых болезненных орудий пыток монашеской жизни является – свобода. Это то жало в плоть (2 Кор. 12:7), которое дано иноку – свободное произволение понуждать себя к подвижничеству. Если мученики были невольно связываемы своими гонителями и палачами, то в духовно благоустроенной монашеской обители монах связует себя сам. Побудительными причинами к подвигу не являются посторонние взгляды или только требования игумена. Если это так, то монах еще в младенческой мере своего духовного возраста. Человек решается на монашеское мученичество, и на само послушание своему старцу или игумену, влекомый Огнем Божественной любви, которая рождается и приумножается на уединенном монашеском правиле, совершаемом преимущественно в ночной тишине. Огонь благодати поддерживается и охраняется послушанием своему духовному руководителю – игумену.

Как говорил нам один опытный старец – настоятель афонского монастыря: «Если мои братья делают с усердием ночное правило, которое я каждому из них устанавливаю, то я за них спокоен. Христос их воспитывает». Добавим от себя: Христос их воспитывает, как воспитывал апостолов во дни Своего земного присутствия с ними и после Своего Вознесения, готовя к мученичеству.

Здесь раскрывается отличие монастыря от армии, отличие монашеских отношений от армейских. В армии младший беспрекословно слушается старший чин, и основой всех приказов является внешняя необходимость. В то время как в монашеской общине – как в семье – происходит взаимная зависимость друг от друга. В то время как послушник слушается словесных благословений и советов игумена, и так постигает волю Божию, игумен призван к непростой задаче постигать волю Божию о своих чадах, слыша и чувствуя внутренний сердечный мир братьев обители, и через это оставаться перед Богом таким же монахом-послушником. При этом внешние – хозяйственные и экономические нужды монастыря – безусловно, уходят на второй план, уступая первенство основополагающей цели монашеской культуры – созиданию личности во Христе. Это неизменно сопряженно с духом готовности на повседневное мученическое самопожертвование. Хотим отметить, что без разумного дарования определенной нравственной свободы своим чадам, игумену не удастся развить в них силу нравственного самоопределения и духовной зрелости личности.

У многих может возникнуть недоумение, как сочетается монашеское послушание и монашеская свобода. Позволим себе здесь рассмотреть три этапа, которые имеют отношение к осознанию понятия «свобода» в рамках монашеского возрастания человека. Акцент на понятии «монашеская свобода» здесь весьма актуален, так как благоугодная жертва Богу приносится, согласно с чином пострига, – «вольным своим разумом, вольной своей волею,… но не от некия нужды или насилия». Монах – мученик свободы, собственного произволения и совести. Итак.

1. Игумен, принимая послушника, призван помочь человеку увидеть, познать, осознать свои духовные запросы и чаяния. Понять свою духовную меру и свой духовный потенциал.

2. Осознав свое призвание, человек, пришедший в монастырь, должен научиться раскрывать свои духовные способности сообразно с призванием Божиим, сообразно со своими личностными качествами, не нарушая при этом единства монастырского братского духа. Здесь происходит стяжание своей души в терпении (см. Лк. 21:19). Монах приобретает самого себя.

3. По мере духовного возрастания и подвига человек благодатно овладевает своей душой, своим сердцем, раскрывает свои духовные и естественные способности на пользу братии и обретает возможность отдать себя самого Богу и монашескому братству. Далее неизбежно следует, что, шествуя по избранному пути, монах восходит на Голгофу мученического самопожертвования.

В заключение хочется сказать, что, исходя из опыта нашей многострадальной Церкви в ХХ веке, опыта и славного и горького, выдержать страдания, неизбежно встречающиеся на монашеском пути, может лишь тот, кто служит и подвизается нелицемерно, не в угоду человеческим мнениям, но движимый зовом Христа, звучащим в сердце: Гряди по Мне (ср. Ин. 21:19). Акт мученичества обнажает сердечные ценности, дает познать, что суть духовного подвига заключается в двух словах «Бог и душа» и ничего более между ними. И все монашествующие призваны к этому.

[1] Емилиан (Вафидис), архимандрит. Слова и наставления. Печать истинная. Жизнь в Духе. – М.: Издательство храма святой мученицы Татианы, 2006. C. 177.