Доклад настоятеля Свято-Косьминской пустыни Серовской епархии игумена Петра (Мажетова) на XXIX Международных образовательных чтениях «Александр Невский: Запад и Восток, историческая память народа», направление «Древние монашеские традиции в условиях современности (17-18 мая 2021 года)
Существует множество примеров чистоты монашеского сердца и монашеского восприятия мира. Мне сразу вспоминается преподобный Зосима Верховский, сподвижник преподобного Василиска Сибирского, – может быть, потому, что для нашего монастыря это особые духовные светочи, ориентиры, по которым мы стараемся формировать нашу духовную жизнь. Преподобный Зосима, описывая свое монашеское поприще, рассказывал, что когда он ходил по городу, собирая для монастыря милостыню, он вынужден был встречаться с особами женского пола. И однажды почувствовал, что у него появляется какая-то тяга именно к женским лицам. Тогда он решил, что не позволит себе увидеть ни одно женское лицо, пока эти чувства и мысли его не оставят. Он отворачивался, закрывал глаза, хотя должен был при этом исполнять послушание и просить помощь для монастыря. Так он подвизался и принуждал себя несколько лет. И наконец, как он сам пишет, в какой-то момент он почувствовал, что в его сердце «поселился ребенок»: я, говорит он, воспринимал всех людей, как дитя – я видел лишь человеческую душу и как бы не понимал, какого пола человек. Настолько он освободился от плотских потребностей.
Вспоминается и другой святой – Симеон, Христа ради юродивый. Выходя из пустыни в мир, он говорил: «Пойду, поглумлюсь над миром». И действительно, он стяжал настолько чистое сердце, что даже специально юродствовал: заходил к женщинам, сбрасывал одежду, все его, конечно, ругали, а он, вернувшись в обитель, говорил собрату: «Поверь, брате, мое сердце было настолько чисто, что вокруг я видел людей, только лишь как деревья, я не видел различия между мужчинами и женщинами».
Серафим Саровский как-то раз принимал отроковицу и долго с ней беседовал. Увидев это, один крестьянин соблазнился, дескать, старец общается с девушкой. Преподобный Серафим это почувствовал духом, подозвал к себе того человека и сказал ему: «Слушай, брате, ты не знаешь, а во мне все давно уже умерло».
Можно много приводить таких примеров, где чистота монашеского сердца понимается прежде всего как чистота от блудных помыслов, похотливых желаний. Но хотелось бы обратить внимание и на иное. Вспомним страшный эпизод из Ветхозаветной истории, когда Ангелы вошли в Содом (Быт. 19:1–11). Писание говорит, что собрались содомляне от мала до велика и воспылали похотью на этих Ангелов. Выдай их нам, сказали они Лоту, мы познаем их, – такое страшное зло решили сотворить с Ангелами. Здесь скрывается смысл, что люди не видели духовного, не видели святого, священного. Они во всем видели только повод для удовлетворения своих похотей. Не понимали, что перед ними не люди, а Ангелы; можно сказать, видели в духовном плотское.
Если мы обратимся к Евангелию, то тоже заметим, что вокруг Христа народ всегда теснился, сопровождал Его, но лишь немногие видели в Нем Мессию, Сына Божия. Почему так происходило? Потому что у людей были окамененные сердца, ожесточенные, и они, как сказано, уши имели и не слышали, глаза имели и не видели (см. Мк. 4:12). То есть сердце настолько было заполнено множеством потребностей, желаний, что, действительно, это закрывало человеку духовные очи, и он не видел перед собой святое, священное.
Если мы будем смотреть более глубоко, то поймем, что чистота сердца это не только чистота от каких-то плотских помыслов. Это, прежде всего, чистота от суетных мечтаний, от мирских прихотей, фантазий. Вспоминается здесь Евангелие от Матфея (гл. 20:6-7): Выйдя около одиннадцатого часа, он нашел других, стоящих праздно, и говорит им: что вы стоите здесь целый день праздно? Они говорят ему: никто нас не нанял. Он говорит им: идите и вы в виноградник мой, и что следовать будет, получите. «Никто нас не нанял» – здесь имеется в виду бесцельность, потерянность. Именно это состояние является причиной всех пороков.
Какую цель преследует благочестивый мирянин, который идет в храм? Как часто мы можем слышать: «Я иду в храм, чтобы мне было спокойно, для утешения, для моего эмоционального покоя». И это объяснимо: по сути дела мирская жизнь – своеобразная «экранизация» легенды о Сизифе, обреченном на проклятие поднимать в гору камень, который постоянно падает обратно… Человек постоянно должен что-то зарабатывать, тратить, снова зарабатывать, снова тратить, и так непрестанно, непрестанно, – стремясь к каким-то мифическим удовольствиям, которые постоянно уходят от него. И даже самый благочестивый мирянин подвергнут этому, образно говоря, «египетскому плинфоделанию» (см.: Исх. 5), то есть постоянно пребывает в некой изнуряющей суете. И для него, конечно же, хождение в храм – это в какой-то мере глоток воды, утешение от мирских трудов, от жизни, заполненной душевными тревогами и переживаниями. Человек приходит в храм, чтобы получить утешение.
Монах имеет другое свойство. Движимый решимостью оставить ради Христа все радости земной жизни, которые были и которые могли бы быть, если бы человек остался в миру, – монах идет в монастырь, становится ближайшим родственником Спасителю, и по сути на нем сбываются слова Христа, что сыны свободны от земных податей (см. Мф. 17:24-27). То есть свободны от земного семейного креста, от скорбей по плоти, как говорит апостол Павел (1 Кор. 7:28). Но, сняв с себя крест мирской, семейный, инок обязуется принять крест монашеский. Вместо скорбей по плоти жизнь иноческая должна быть украшена скорбями по духу. Поэтому духовная жизнь для монаха это не утешение, а прежде всего служение, это крест, действительно подвиг духовный.
Святитель Феофан Затворник, рассуждая о духовной жизни, говорит, что смысл ее – радость, а вот способ достижения духовной радости есть крест. Часто можно услышать от благочестивых мирян – друзей монастыря, паломников, набожных людей, что вот приезжаешь в монастырь, а там так тихо, общаешься с монашествующими – они такие спокойные, умиротворенные… И это объяснимо: в мирском понимании чистота сердца – это покой мыслей и чувств, как говорят психологи, эмоциональное равновесие. Однако с точки зрения монаха, конечно же, такое восприятие поверхностно. На самом деле в монашеском духе чистое сердце может именоваться даже «новым Израилем», то есть борющимся с Богом (см.: Быт. 32:24), в аскетическом смысле слова. Известно выражение: кто не в борении, тот в прелести.
Святитель Игнатий (Брянчанинов), рассуждая о духовной жизни, молитве, говорит, что монах, совершивший келейное правило, должен уподобиться или человеку, который выходит из бани – утомившийся, но чистый и, скажем так, просветленный, либо тому, кто спустился из рая. Если ты не имеешь ни того ни другого, то ты, по сути, не имеешь духовного делания. Это очень важный критерий. Действительно, внутреннее понуждение себя – это главное делание, которого ждет Господь от нас, иноков. И вот возникает вопрос: а как стяжать это делание, как стяжать постоянную решимость вести борьбу? Здесь как раз и нужно говорить о чистоте сердца именно в нашем понимании.
Я привел примеры преподобных Зосимы Верховского, Серафима Саровского, Симеона Христа ради юродивого, у которых была подлинная чистота сердца. Но часто можно видеть, что человек, находясь в постоянной брани, может поддаться некоему помыслу, что он совсем далек от чистоты, от духовной ревности. Я как раз хотел обратить внимание, что именно духовная брань, духовное понуждение себя к чистоте, постоянная устремленность к этой чистоте – это и есть признак чистоты сердца для нас, простых монахов, живущих в мире, переполненном всевозможными яркими искушениями. Для нас это есть критерий, которым нужно руководствоваться, дабы не поддаться диаволу, не дать ему искушать нас, указывая: смотрите, как вы далеки от святости, далеки от простоты, чистоты, описываемой в «Добротолюбии», у преподобного Лествичника… На самом деле всем нам нужно помнить святоотеческое предсказание: притчу о трех монахах, летевших через море на зов Господа. Первым двум были даны огненные крылья, а третьему слабые, плотяные, он летел и падал, летел и падал, пока все-таки достиг берега. Но именно о таких было сказано, что если придут искушения и напасти, а человек не сдастся, то он и подобные ему могут стать выше древних отцов. Сам подвиг – понуждение себя к чистоте, постоянное стремление к ней – это и есть критерий, которым мы должны руководствоваться.
Если мы сравним духовные критерии христианского совершенствования и духовные критерии светского человека, или, например, последователя восточных религий, то мы увидим, что там человек стремится к достижению покоя, равновесию. В то время как для нас, монашествующих, целью является любовь как совершенное исполнение заповедей. Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, всей душой, всей крепостью твоею. И ближнего своего как самого себя (Мф. 22:37). А что такое любовь в христианском, евангельском смысле? Если мы задумаемся, действительно, – что такое эта первая заповедь, это постоянное понуждение себя отвечать на вопрос Спасителя, который Он задал Петру, но в то же время задает и каждому из нас: Симоне Ионин, любиши ли Мя? И Петр отвечает: Ей, Господи, люблю Тя. Христос: Симоне Ионин, любиши ли Мя? Ей, Господи, люблю Тя. И снова: Симоне Ионин, любиши ли Мя паче сих?.. (см. Ин. 21:15-17). Духовная жизнь – это и есть то, чтобы постоянно слышать в сердце, как Бог тебя спрашивает: Ты Меня любишь, ты идешь за Мною? И постоянное понуждение себя отвечать на этот вопрос не только мысленно, а всей своей жизнью, каждым днем, каждым часом, каждой секундой, – это и есть, может быть, то, что можно назвать чистотой сердца.
Если вспомним монашеский постриг, вопросы, которые задает игумен постригаемому, то мы заметим, что их можно выразить в трех главных вопрошаниях: ради, кого ты собираешься жить? – естественно, ради Христа; с кем ты собираешься жить? – естественно, что со Христом, в непрестанной молитве. И самый главный вопрос, который резюмирует предыдущие два, – на кого ты собираешься быть похожим? Естественно, на Христа. В духовно-нравственном своем облике. Не просто в келье, когда ты тянешь четку перед иконой и умиляешься, может быть, глядя на лампаду. Но в течение жизни, когда тебя искушают братия или какие-то внутренние болезни, душевные или телесные, когда искушают тяготы всевозможных монастырских послушаний, – похож ли ты на Христа? Господь в свое время сказал апостолам: не называю вас рабами, но друзьями (см.: Ин. 15:15). Действительно, раб не знает дел господина, а друг знает.
Эти три вопроса: во имя кого живу, с кем живу и на кого я похож – постоянно могут быть критерием чистоты нашего сердца. Мне кажется, через призму этих вопросов можно воспринимать и древних отцов, и пытаться понимать то, что происходит сейчас. Если человек научится мыслить в такой форме, все время спрашивать с себя, то и послушания ему будут под силу, и сердце свое он сможет удержать от искушений, от осквернения.
Скажу, наверное, самое главное: с чего начинается осквернение сердца. Мне понравилось изречение афонского старца, кажется, Даниила Катунакийского. Он говорил: бойся демона уныния – это злейший бес, и он с собой приводит семь других злейших бесов. Действительно, когда человек соблюдает целомудрие, ревность в молитве, ревность послушания игумену, братии, ревность к своей православной чистоте, но в это время находится в унынии, – этот помысел растлит все остальные, снимет засовы со всех дверей, и диавол сможет войти в любую дверь. Если целомудренный человек примет помысел уныния, то он внутренне расслабится. Если примет помысел уныния человек ревностный в молитве, то ему станет безразлично его келейное правило. Если помысел уныния овладеет тем, кто ревностен в любви к братии, он неожиданно начнет видеть в братиях плохое, появится ропот. Это осквернение сердца. Казалось бы, для монаха на первом месте всегда стоит стремление сохранить чистоту, верность Церкви, Христу, благодати, которой он увенчан при постриге. Но придет помысел уныния, вроде бы не связанный с чем-то скверным, – и заставит тебя все нечистые помыслы принять. Мне кажется, на это нужно обращать внимание и блюсти себя.
Какими способами мы сохраняем свою чистоту. Конечно же, как говорил в свое время преподобный Серафим Саровский, – приучи себя, чтобы ум твой плавал в Евангелии. Если человек все воспринимает через призму слова Спасителя, то это уже очень хороший фильтр от всякой скверны. Так же очень много значит молитва, непрестанное умное делание. Умное делание можно уподобить некоему огню, в который ты бросаешь все свои мысли, все свои вопросы, всё, что обрушивается на тебя в течение жизни. Когда ты потрясения, искушения, эмоции просто отдаешь молитве Иисусовой, она их опаляет, и остается только то, что можно применить для своего сердца.
Сам я для себя держусь за частую Литургию. Литургическая жизнь, частое причащение делают твою жизнь настоящей. Люди в миру утешаются – в самом хорошем смысле слова – семьей, путешествуют, наслаждаются общением с друзьями, какими-то иными развлечениями… Можно сказать, их бог – это мир, он их утешает. И такая жизнь может быть для нас неким обличением. Светский человек может сказать: «Меня утешает мой бог – вот этот мир, а тебя, монаха, утешает твой Бог, так же, как меня мир?» Это очень серьезный критерий. И это вот утешение мы должны испытывать на Литургии, на келейном правиле, в общении друг с другом в монастыре. Мы должны все время себя спрашивать: «А меня утешает мой Бог, мой Христос?» И в этом отношении мы монахи должны быть в какой-то мере корыстными. Если на правиле мы не получаем утешения, мы должны себя понудить к такому деланию, чтобы его получать. Если мы на Литургии не радуемся причастию, как жених радуется своей невесте, мы должны понудить себя к этому внутреннему деланию, чтобы раскрыть для себя Литургию, чтобы увидеть в ней эту искру радости. Если Евангелие при чтении тебя не захватывает, нужно подумать о том, что ведь это твоя пища, это – то утешение, на которое ты не просто имеешь право, но ты на это посвящен. Это критерий нашего сердца. Если я не испытываю этого чувства, значит есть некое препятствие между мною и Богом. Как будто мы разговариваем с человеком, и тут кто-то рядом кричит, и мы не слышим слов нашего друга через этот крик. И он нас не слышит. Когда человек оскверняет сердце, то внутри голосят лишь наши эмоции, мечтания, которые не дают нам услышать голос Христа.
И последнее скажу. Один старец, беседуя со своим учеником, сказал: «Каждому человеку Христос что-то говорит в сердце». А ученик спрашивает: «Отче, а тебе что говорит?» Тот отвечает: «Гряди по Мне». И заплакал. И ученик понял, что даже такой великий старец скорбит о том, что не успевает идти так, как хочет Христос.
Предстоятель
Новости
Публикации
Доклады
