Преподобный Гавриил (Зырянов) – духовный наставник, оказавший влияние на целое поколение пастырей Русской Православной Церкви конца ХIХ – начала ХХ века. Духовным руководством преподобного пользовались сщмц. Великая княгиня Елисавета Феодоровна, сщмч. Игнатий (Лебедев), студенты и преподаватели Казанской Духовной Академии, будущие архиереи священномученики Анатолий (Грисюк), Амвросий (Полянский), Амфилохий (Скворцов), Виктор (Островидов), Герман (Ряшенцев), Евсевий (Рождественский), Иоасаф (Удалов), Мефодий (Красноперов), Петр (Зверев), архиепископы Варлаам (Ряшенцев), Гурий (Степанов), Иннокентий (Ястребов), Стефан (Знамировский), епископ Гавриил (Абалымов), а также схиигумения Фамарь (Марджанова) и др. Среди чад преподобного Гавриила Седмиезерного были и будущие насельники Даниловского монастыря – архимандрит Симеон (Холмогоров), автор книги о старце Гаврииле «Един от древних», епископ Варнава (Беляев), автор книги «Тернистым путем к небу», и отец настоятель архиепископ Феодор (Поздеевский).
***
Архиепископ Феодор (Поздеевский) окончил Казанскую Духовную Академию в 1900 г. В этом же году был пострижен в монашество с именем Феодор, в честь великомученика Феодора Стратилата, затем рукоположен во иеромонаха. В 1902 – 1903 гг. вновь вернулся в Казань – был инспектором Казанской Духовной Семинарии. Преподобный Гавриил стал духовным наставником будущего владыки Феодора во времена его учебы в Казанской Духовной Академии, и потом на протяжении всей жизни старца владыка обращался к нему за духовной помощью и поддержкой.
В те годы студенты Казанской Академии были наиболее частыми посетителями старца. «Им давно не доставало такого руководителя в духовной жизни – любвеобильного, простого и опытного, – писал в книге о старце архимандрит Симеон (Холмогоров). – Иногда приезжали к нему и из простого любопытства, а уезжали верующими»… В книге приводится один из таких случаев, который произвел большое впечатление на владыку Феодора и отца Симеона и во многом послужил для них, будущих духовных воспитателей и наставников, неким нравственным ориентиром.
Пришел как-то к отцу Гавриилу один священник, и старец во время исповеди его спросил, вычитывает ли он положенное правило, готовясь к службе? Священник не постеснялся признаться, даже с некоторым вызовом, что читает не правило, а газеты. «”Газеты? – изумился старец. – Да вы в Бога-то веруете?” – “Н-ну, не очень, не скажу, чтобы очень...” – процедил исповедник, улыбнувшись в сторону. У старца закипело на сердце от такой странной манеры “каяться” и ожесточенного сердца пастыря душ человеческих. Волнуясь, он стал допрашивать не свойственным ему строгим голосом: ”И что же, все-таки, служите?” – “Да, конечно, ведь я же священник”. – “И народу проповедуете, чтобы молились и в Бога веровали?” – “Да, проповедую. По обязанности… Видите ли, я на это смотрю так: чиновник обязан служить и служит, а что у него в душе, – до этого никому дела нет. Я обязан проповедовать, и я проповедую, а что у меня внутри, – кому до этого какое дело?..” – “Как? – воскликнул о. Гавриил, вставая во весь свой рост. – У тебя, значит, на языке-то мед, а на сердце – лед? Да ведь ты преступник!!” – и не помня себя, в неописуемом волнении даже по аналою рукой ударил. …Потом этот священник исправился и был искренним почитателем старца»[1].
Этот случай можно назвать знаковым. Обычно добрый и любвеобильный старец становится суровым обличителем, когда сталкивается с формальным, фальшивым священством. Такое отношение к «проповедниками по обязанности» перенял у своего духовного отца и владыка Феодор. Владыка был непримирим к тем, кто относился к делу Божьему теплохладно. Особенно это проявилось в бытность владыки Феодора ректором Московской Духовной Академии.
Из жизнеописания, из книг о преподобном Гаврииле (Зырянове) мы знаем, как много он пострадал от зависти, клеветы и ненависти ближнего. Старца травили, выживали и гнали из всех монастырей, в которых он подвизался. Постоянно находились недовольные из числа братии, писались доносы. Его обвиняли и в нерадивом ведении монастырского хозяйства, и в растратах, и в присвоении церковного имущества. Например, когда отец Гавриил, став экономом в Высокопетровском монастыре, начал кормить братию не дешевой «частиковой» мелкой рыбешкой, «от которой остается на столе груда костей, плавников и кусочек пустой мякоти», а белугой, потому что он точно подсчитал, что если при этом умело торговаться и не давать воровать поварам, то так даже дешевле выходит. «Такое новое ведение хозяйства, в сравнении с прежним, дало возможность брату Гавриилу и высоко ублаготворить братию, и в то же время сделать некоторые сбережения… Но такой успех нового эконома сразу же и вызвал оппозицию к нему, зависть и вражду. Старшая братия боялась, что он заберет всех в свои руки и «столкнет» с мест их, а младшая, послушники, тоже не могли считать его своим. Слишком уж его поведение далеко отстояло от их собственного обращения. Брат Гавриил вел себя строго и благопристойно, хотя с каждым и приветливо. Знал только церковь, да келью, да свои дела по послушанию. Знакомств ни с кем не водил, в гости не ходил, «дерзости»… бегал как огня и чумы…»[2] И все это в результате вызвало только «ненависть, которую они к нему вскоре стали питать». В результате, не считая постоянных наговоров на него, попыток всячески скомпрометировать и даже нападений, его обвинили в растрате монастырских денег и сняли с послушания эконома.
В Седмиезерной пустыни, под Казанью, когда архимандрит Гавриил обладал уже высоким духовным авторитетом и успешно обустраивал монастырь, это тоже вызывало недовольство и у нерадивых монахов, и в светских кругах. Посыпались доносы в Синод, его даже обвиняли, разумеется, совершенно несправедливо, в полном развале хозяйства обители и принадлежности к социал-демократической партии. Была произведена ревизия, после которой преподобного Гавриила отстранили от должности. Это был такой удар для старца, что он, по словам архимандрита Симеона, «чуть было не умер от потрясения»...
Во многом повторил этот тяжелый путь своего старца и архиепископ Феодор (Поздеевский).
Впервые владыка столкнулся с травлей будучи ректором Тамбовской Духовной Семинарии. Он стал ректором в феврале 1904 г., а уже с 1901 г. в Семинарии существовал некий организационный совет семинаристов, созданный специально присланным из Казани человеком, который занимался раскручиванием «революционного движения» в среде учащихся. Сначала главными их требованиями было преобразование духовных школ. В то время в семинариях обучались в основном дети духовенства, этот способ получения образования был для них самым дешевым. Но шли они туда не для того, чтобы потом послужить Церкви, а чтобы после четырех лет обучения в семинарии пойти учиться в университет или какое-либо еще светское высшее учебное заведение. Поэтому семинаристы всё меньше хотели изучать церковные дисциплины, Священое Писание, и все больше – общеобразовательные. Духовные школы перестали готовить пастырей. Ректор семинарии архимандрит Феодор своей главной обязанностью считал воспитание именно духовных пастырей, причем не только по форме, но и по содержанию, горящих верою и зажигающих искреннюю веру в пасомых. Он был согласен с тем, что нужны реформы в духовном образовании, но такие, благодаря которым в духовных школах будут учиться люди не по необходимости и обязанности, а готовые свою жизнь посвятить Церкви, храму, окормлению народа.
Архимандрит Феодор писал по этому поводу в 1906 г.: «…необходимо создать совершенно особый тип пастырской школы. Начало, разъедающее нашу школу, – двойственность в ней: она школа профессиональная и сословная, но она же и общеобразовательная. Отсюда постоянная борьба направлений светского и духовного, и перевес, кажется, на стороне светского… Пастырское настроение создается не количеством богословских предметов, а всем духом школы. Теперь при каждой попытке придать больше церковности чувствуешь, что светское начало берет верх: лишняя стихира за всенощной возбуждает бурю. Состав преподавателей также имеет большое значение: светский не может воспитывать будущих пастырей, наши учителя семинарии не считают даже нужным ходить в нашу семинарскую церковь наряду с воспитанниками»[3].
И как ни странно, такая позиция отца ректора встретила далеко не однозначную оценку даже в среде духовенства и преподавателей семинарии. У архимандрита Феодора появились и преданные единомышленники, но и активные противники. Светский преподавательский состав становиться более церковным не собирался и больше поддерживал требования «революционно настроенной» молодежи.
Во время смуты так называемой «первой русской революции» архимандрит Феодор был одним из самых активных представителей духовенства, занявших антиреволюционную позицию. Отец ректор семинарии не мог равнодушно смотреть на то, как определенные силы сбивают простой народ с его исконного православного пути. В октябре 1905 г., чтобы «во всеуслышание доказать, что русский народ вовсе не держится того образа мыслей, какой ему хотят навязать его самозванные представители», он создал и стал председателем «Тамбовского Серафимовского Союза Русских Людей», задачей которого было «содействовать мирному процветанию Отечества, основанному на единении православного и самодержавного Царя с православным русским народом»[4]. Союз вел активную антиреволюционную работу, выпускал разъяснительную литературу, листки и воззвания, в которых давалась церковная оценка происходящего, объяснялось, какие силы борются с монархическим и православным устройством России и к чему это в результате может привести. Через полгода Союз уже насчитывал более 10 000 членов, причем людей всех сословий, но в основном, конечно, крестьян. В его ряды вступали целыми приходами во главе со священниками.[5]
И в этом своем начинании архимандрит Феодор снова сталкивается с непониманием в своей же церковной среде и вместо поддержки в борьбе с разрушителями народных устоев часто встречается с активным противодействием. Так большинство духовенства не только не помогали в разоблачении целей и средств революции, а даже всячески пытались отгородиться от деятельности «Союза Русских Людей». Была развернута активная борьба не против пропаганды и деятельности «революционеров», а против собраний Союза в здании духовного училища, причем причиной этого, явно издевательски, называлась угроза антисанитарии.
Большую часть своих сил и времени отдавал архимандрит Феодор борьбе с революционными настроениями в среде семинаристов. В эти годы по всей стране прокатилась волна покушений и убийств ректоров и преподавателей семинарий, в центральном «совете» этих беспорядков был составлен список лиц, приговоренных к смерти, среди них было имя архимандрита Феодора (Поздеевского). На его жизнь было совершено, как минимум, два покушения, одно из них – 2 мая 1906 года, когда семинарист почти в упор стрелял в отца ректора, лишь чудом не закончилось трагически. Но это не заставило будущего владыку поменять свою позицию.
На смену архимандриту Феодору на посту ректора Тамбовской семинарии пришел его близкий друг и сподвижник, тоже духовный сын старца Гавриила, архимандрит Симеон (Холмогоров). Он мужественно продолжил антиреволюционную деятельность своего предшественника в семинарии, хотя неоднократно получал угрозы. 7 апреля 1907 г. в результате покушения отец Симеон был тяжело ранен в позвоночник и остался прикованным к инвалидному креслу. Владыка Феодор заботился о друге всю жизнь, до их мученической кончины в 1937 г. Несколько лет отец Симеон жил при старце Гаврииле, своем духовном отце, в Псковской Спасо-Елеазаровой пустыни, и именно благодаря отцу Симеону, благодаря написанной им книге «Един от древних», мы так много знаем о жизни преподобного Гавриила Седмиезерного.
В 1906 г. архимандрит Феодор был переведен в Москву и назначен ректором Московской Духовной семинарии. А через три года, 19 августа 1909 г., он был назначен уже ректором Московской Духовной Академии и хиротонисан во епископа Волоколамского. В слове при наречении епископ Феодор выразил основную цель своей деятельности: «Мудрость мира сего теперь особенно восстает на разум Божий, и это есть главный идол современности. Многие ли принимают теперь Христа и христианство так, как они есть и открылись в святом Евангелии, предании церковном и самой Церкви? Везде идет грубая и многоразличная подделка Христа и христианства применительно к личным вкусам и греховной похоти… Вот опознать-то эти подделки Христа и христианства, различать верно “духи” – от Бога ли они? – и составляет главную задачу современности для пастыря»[6]. Эта борьба с «мудростью мира» и «подделками христианства» и была одним из главных дел владыки.
Предыдущим ректором Академии был епископ Евдоким (Мещерский), будущий возглавитель обновленчества. В Академии царил дух либерализма и «свободомыслия». Основное внимание уделялось общественной жизни и вопросам так называемого «церковного обновления». Студенты больше изучали Маркса, Энгельса и Каутского, чем отцов Церкви. О положении дел в Академии можно судить по словам владыки Феодора, переданным нам Алексеем Федоровичем Лосевым: «<Отец Павел Флоренский> – это почти единственный верующий человек во всей Академии! Настолько все (профессора. – Ред.) захвачены наукой, немецкой, тюбингенской, что начинают комментировать текст Священного Писания – и разносят его до основания. Получается в конце концов, что весь Евангелист состоит из одних вставок… В 1905 – 1911 годы вообще наказание Божие. Когда я стал ректором Академии и познакомился с тем, как ведется преподавание, со мной дурно было. Такой невероятный протестантский идеализм – хуже всякого тюбингенства». На лекции по психологии, например, профессор заявлял, что никакой души нет, что «“мы изучаем явления психики”, вульгарный материализм… тактильные восприятия… булавочки, иголочки, рецепторы, ощущения… Это не профессора Духовной Академии – это дураки Духовной Академии… Вот состояние развала накануне революции!»[7]
Епископ Феодор и в Академии продолжал бороться за свои убеждения, что Духовная Академия должна готовить духовных пастырей, а не просто светски образованных людей, что преподавание в высшем учебном заведении Церкви должно строиться на церковных началах, что необходимо возвращение к святоотеческому Православию.
За время своего ректорства в Духовной Академии епископ Феодор воспитал целую плеяду архиереев, проявивших себя во время богоборческих гонений настоящими воинами Христовыми: это будущие архиепископы Иларион (Троицкий) и Варфоломей (Ремов), епископы Григорий (Лебедев), Афанасий (Сахаров), Игнатий (Садковский), Варнава (Беляев), Валериан (Рудич) и многие другие.
Позиция епископа Феодора вызывала яростное сопротивление у так называемой «прогрессивно настроенной» части академических преподавателей, некоторым из них пришлось уйти из Академии. Владыка Феодор заменял их преподавателями, разделявшими его взгляды на то, каким должно быть духовное образование, близкими ему по духу, отдавая предпочтение монашествующим или в священном сане.
События так называемой февральской революции очень скоро повлияли и на церковную жизнь в целом, и в том числе, конечно же, на жизнь МДА. «Свободолюбивая» и «свободомыслящая» либеральная профессура Академии сразу поняла, что наконец-то пришло ее время, и продемонстрировала все свои «свободомыслие» и либерализм. Борьба за свободу началась, разумеется, с борьбы с главным ее врагом – монархистом и «черносотенцем» ректором епископом Феодором. Уже 3 марта на революционно настроенной студенческой сходке, руководимой все той же либерально-демократической профессорской групировкой во главе с М.М. Тареевым, было принято решение о направлении делегации с изложением этих якобы студенческих требований к известному своими крайне либеральными взглядами обер-прокурору Синода В.Н. Львову.
Отец Павел Флоренский позже напишет в письме к Новоселову: «Студенты, кстати сказать, или лучше сказать неизвестно откуда взявшийся “Совет” студентов, бесподписно представил Тарееву петицию о немедленном удалении Ректора и об аресте его. Ввиду того, что Тареев же “оглашал” эту бесподписную бумагу, я не очень то верю, что она студенческая. Впрочем, Бог ему судья! Но вся клика спекулирует на недобросовестно сфабрикованной клевете, якобы Ректор организует какие-то реакционные силы в политике и т.п. вздор»[8].
В Петербурге среагировали очень быстро – в результате профессором Петербургской Духовной Академии Б.В. Титлиновым в МДА была проведена ревизия. Титлинов якобы «нашел разные упущения в академическом хозяйстве и полную разруху в академической жизни, явившуюся следствием ректорского режима». 13 марта, утром и вечером, состоялись два заседания, на которых часть профессоров обрушились на владыку Феодора со всяческими обвинениями. На утреннем заседании владыка молча, опустив голову, слушал грубые обвинительные речи, но в конце заседания покинул зал. На вечернем заседании его уже не было. Даже далеко не сторонники владыки отмечали позже, что с ним поступили крайне некрасиво и несправедливо. Кстати сказать, почти все ярые противники владыки Феодора проявили себя потом активными обновленцами, а бывший обер-прокурор Львов даже вступил в союз безбожников и писал антирелигиозные статейки.
В 1923 г., владыка Феодор рассказал о событиях, предшествующих его увольнению из МДА, священнику Сергию Сидорову. Эти события открывают внутреннюю сущность гонений на владыку, поднятых либеральной прессой и профессурой в 1917 г. Владыка Феодор вел тяжелейшую духовную брань за душу одержимой бесом прихожанки академического храма. Изгнать из больной девушки темную силу владыка смог лишь с помощью частицы мощей Преподобного Сергия. Во время этой брани владыка слышал от духа зла угрозы: «Не борись со мной, а то я тебя выгоню отсюда». И уже через два месяца владыку Феодора выгнали из ректоров Академии и из Сергиева. И когда он переехал в Данилов, ночью слышал голос: «Выгнал тебя из Сергиева, не спасай моих девушек». Вскоре после этого разговора епископ Феодор был вновь арестован.[9]
Этот рассказ, приподнимающий завесу над потаенной внутренней жизнью владыки Феодора, удивительно напоминает примеры нападений духа зла на старца Гавриила:
«Враг рода человеческого, видимо, был очень раздражен на Старца-молитвенника. Однажды, – как передавал сам Батюшка, – во время занятия Иисусовой молитвой, сидя в своей комнатке на кресле, он вдруг увидал, что в двери к нему вошел какой-то черный-пречерный косматый человек, – “как цыган”, по определению Старца; – вошел и злобно заявил: “Я тебя и отсюда выгоню!..” – Батюшка только посмотрел и со смирением ответил: “Ну, что же, – буди воля Божия!” – и продолжал свою молитву. А явившийся так же бесшумно исчез, как и явился»[10].
Так что брань с духами злобы поднебесной была хорошо знакома и старцу Гавриилу, и его духовному сыну владыке Феодору, и именно поэтому особенно яростны были нападения на них темных сил через окружающих их людей, поэтому оба они несли тяжелый крест клеветы и травли.
1 мая 1917 г. епископ Феодор был смещен с поста ректора Московской Духовной Академии и назначен настоятелем Даниловского монастыря Москвы.
В 1923 – 1924 годах владыка Феодор сыграл важную роль в борьбе обновленчеством в Церкви. В Даниловом монастыре вокруг архиепископа Феодора возникла так называемая «Даниловская» группа архиереев – они были изгнаны обновленцами со своих кафедр и владыка Феодор принял их в Даниловом монастыре. Причем владыка принимал только единомысленных себе архиереев, не запятнавших себя связями с обновленцами. В эту группу входили митрополит Серафим (Чичагов), архиепископы Пахомий (Кедров), Гурий (Степанов), Серафим (Самойлович), Николай (Никольский), Прокопий (Титов), епископы Парфений (Брянских), Амвросий (Полянский), Дамаскин (Цедрик), Иоасаф (Удалов), Валериан (Рудич) и др. Архиереи-«даниловцы» занимали строго православную позицию, считали, что нельзя идти ни на какие переговоры и тем более уступки обновленцам, потому что это в результате приведет к развалу Церкви, чего и добивались богоборческие власти. Такая деятельность «Даниловского синода», как их еще называли, оказывала огромное влияние на общее направление церковной жизни в то время, и в том, что Церковь устояла под напором обновленчества, огромная заслуга именно «даниловцев» во главе с владыкой Феодором. Многие из членов «Даниловского синода» были духовными чадами преподобного Гавриила.
С 1920-го по 1937 год архиепископ Феодор восемь раз подвергался арестам. То есть владыка практически постоянно находился в тюрьме, лагере или ссылке. В последний раз он был арестован в ссылке в Сыктывкаре 4 марта 1937 г. Это следственное дело было подробно разобрано в книге «Последнее следственное дело архиепископа Феодора (Поздеевского)» (М.: Даниловский благовестник, 2010.), статье «Не солгу на святого» в альманахе «Даниловский благовестник» (№ 22, 2012 г.) и в статье «Тайны следственного дела об иноческом братстве князя Даниила. Проблемы источниковедческого и почерковедческого анализа применительно к архиепископу Феодору (Поздеевскому): факты, гипотезы и доказательства» в Журнале Московской Патриархии (№ 1, 2014 г.). В этой статье приведем лишь некоторые факты, которые дают основание с уверенностью утверждать, что в этом деле сфабрикованы не только обвинения в контрреволюции, но и поведение арестованных на допросах в ходе следствия. Материалы этого дела свидетельствуют больше о том, что от владыки Феодора и отца Симеона никаких показаний получено не было и следователям пришлось усиленно подделывать протоколы допросов, чтобы создать видимость своей успешной работы: как они якобы добились от подследственных, которые сначала «от всего отпирались» и давали ложные показания, подробных «правдивых» «признательных» показаний.
В деле подшито девять протоколов допросов владыки Феодора. Первые допросы короткие, вопросы на них в основном касаются темы: с кем владыка поддерживал связи, кто из даниловцев приезжал к нему в ссылки. Причем вся эта информация у следователей уже была – из изъятой при аресте у архимандрита Симеона (Холмогорова) переписки с владыкой Феодором. Схема была такая: сначала следователь о чем-либо спрашивает, что он и так уже знает из изъятой переписки, владыка категорически всё отрицает, а на следующем допросе его «уличают во лжи» и зачитывают его же собственные письма, из которых взята эта информация.
Внимательный анализ следственных дел владыки Феодора и архимандрита Симеона показывает, что:
Первое, владыка никаких показаний не давал – вся информация в последнем якобы «признательном» протоколе допроса собрана из показаний других людей, а по большей части – из писем, изъятых при аресте у отца Симеона. Куски «показаний» в этом деле практически без изменений, слово в слово, переходят из допроса одного человека в допросы других.
Второе: список людей, якобы входивших в контрреволюционную организацию, вставленный в «признательный» допрос, также собран по всему делу. В основном, это имена людей, названных и арестованных еще до ареста владыки. Кстати сказать, первый, кто написал о якобы недостойном поведении владыки Феодора на следствии, был протодиакон Сергий Голубцов в книге «Профессура МДА в сетях Гулага и ЧеКа», в которой также и о деятельности владыки Феодора в качестве ректора говорится в насмешливо-уничижительном тоне. О гибели владыки о. Сергий написал, что он не собирается умалять его мученический подвиг, но тут же добавил: «Правда, лица, знакомившиеся со следственным делом Владыки, вынесли впечатление, что он не особенно был стоек, но об этом трудно судить»[11]. Хорошо, конечно, что все-таки «трудно судить», но при этом судит. Если о. Сергий не видел дел 1937 года и «судит» с чужих слов – это, как минимум, не позволительно для православного человека, а тем более еще и публиковать свои выводы. А если бы о. Сергий серьезно занимался изучением следственных дел 37-го года по братии Данилова монастыря, то он должен был знать, что одновременно с делом владыки Феодора № П-7014 и в теснейшей связи с ним шло дело № П-8151 по обвинению архимандрита Симеона (Холмогорова), и по этому второму «даниловскому» делу проходил бывший даниловский певчий Серафим Голубцов, который сразу после ареста в декабре 1936 года дал подробные показания против «контрреволюционной организации» монахов Данилова монастыря во главе с архиепископом Феодором, назвал имена еще не арестованных даниловских насельников и за такое содействие следствию и для дальнейшего сотрудничества был уже в марте 1937 года освобожден, причем единственный из всех арестованных![12] Если при этом принять во внимание, что Серафим Голубцов – дядя протодиакона Сергия Голубцова и что у него было время поделиться своими «воспоминаниями» о владыке Феодоре, потому что он благополучно дожил до 1981 года, то этим можно отчасти объяснить неприкрытую неприязнь к владыке на страницах книг этого церковного историка. Но это тема для отдельного исследования.
Третье: поправки и дополнения, сделанные якобы владыкой в последнем допросе, которые должны доказывать, что владыка в сознательном состоянии подписывал свои показания, настолько незначительны и даже бессмысленны, что больше свидетельствуют о подделке. Кстати, заметим, что владыка не мог читать эти показания, потому что зрение у него было плохое, а как известно, очки у арестованных сразу отбирали.
Четвертое: подписи под протоколами также вызывают большие сомнения, потому что, во-первых, есть материалы следствия 1959 г. по реабилитации, в которых есть несколько свидетельств о подделке подписей в даниловских делах 1937 г., а во-вторых, выводы двух проведенных графологических экспертиз не совпадают в своих выводах.
Пятое: архимандрит Симеон (Холмогоров), полупарализованный, по состоянию своего здоровья без помощи, как минимум, санитара вряд ли мог прожить в тюрьме восемь месяцев. Его подписи стоят под первыми протоколами допросов в январе-феврале 37-го, затем идет много «протоколов» с текстом явно следователя и без подписи отца Симеона, и лишь в конце июля появляется «признательный» допрос с якобы его подписью. А в конце дела обнаруживается справка, из которой следует, что отца Симеона, единственного из всех даниловцев, расстреляли во Владимире, то есть его вообще не перевозили в Иваново, где шло все следствие. Получается, что один и тот же следователь из Иванова постоянно ездил для допросов тяжелобольного человека во Владимир, одновременно с допросами других в Ивановской тюрьме? Это, как минимум, странно.
И по большому счету, вообще невозможно на основании доступных современным исследователям материалов следственных дел судить о поведении подследственных, потому что далеко не все материалы открыты, а делать окончательные выводы на основании неполных материалов непозволительно.
Можно еще долго перечислять недоумения, которые возникают после внимательного ознакомления со следственными делами владыки Феодора (Поздеевского) и архимандрита Симеона (Холмогорова). Одно понятно – духовная брань против имени владыки Феодора, даже посмертно, продолжается. Попытки Данилова монастыря разобраться в хитросплетениях этих дел 37-го года наталкиваются на такое яростное противодействие им, такие новые потоки клеветы и грязи выливаются на владыку, что становится понятно, что эта брань продолжается, причем с неослабевающей силой. Противники владыки в одной из статей по этому поводу договариваются до того, что, мол, следователи 37-го года не подделывали дела, потому что им это не разрешалось по инструкции.
На конференции, посвященной теме прославления новомучеников, один из священников после обсуждения вопроса о том, что подписи под протоколами часто были получены и просто обманом и поэтому тоже не могут свидетельствовать о поведении человека на следствии, возмущенно воскликнул: «Но если мы будем каждый раз задумываться, каким образом получена подпись, то у нас разрушится вся система!»
На это хочется ответить: системы, которая так формально подходит к вопросу о честном имени расстрелянных в 37-м году православных людей – не должно быть! Каждое сложное, запутанное дело должно внимательнейшим образом исследоваться, причем даже не одним, а несколькими независимыми экспертами, и их мнения должны выноситься на рассмотрение особой авторитетной комиссии. Необходимо прикладывать все силы к тому, чтобы ни одно имя новомученика не было оклеветано! Помоги нам, Господи!
[1] Симеон (Холмогоров), архимандрит. Един от древних. – М.: Паломник, 2001. – С. 180 – 181.
[2] Варнава (Беляев), епископ. Тернистым путем к небу. – М.: Паломник, 1996. – С. 143 – 145.
[3] Тамбовские Епархиальные Ведомости, № 16, 1906 г.
[4] Тамбовские Епархиальные Ведомости, № 47, 1905 г.
[5] Служба Богу и России: Новый священномученик Архиепископ Феодор Волоколамский (Поздеевский). – М.: Паломник, 2002. – 320 с. – С. 25.
[6] Речь при наречении во епископа. Цит. по: Архиепископ Феодор (Поздеевский). Жизнеописание. Избранные труды. – Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2000. – С. 339 – 340.
[7] Лосев А.Ф. Я сослан в ХХ век…: в 2 тт. – Т. 2. – М.: Время, 2002. – С. 530 – 532.
[8] Флоренский Павел, священник. Переписка с М.А. Новоселовым. – Томск, 1998. – С. 167.
[9] Записки священника Сергия Сидорова, с приложением его жизнеописания, составленного дочерью, В.С. Бобринской. – М.: Издательство ПСТБИ, 1999. – С. 46 – 47.
[10] Симеон (Холмогоров), архимандрит. Един от древних. – М.: Паломник, 2001. – С. 209 – 210.
[11] Голубцов Сергий, протодиакон. Профессура МДА в сетях Гулага и ЧеКа: Обзор и исследование по материалам архивов и публикаций. – М., 1999.
[12] Архив УФСБ по Владимирской обл., д. № П-8151, лл. 189 – 203; Последнее следственное дело архиепископа Феодора (Поздеевского)/Автор-составитель Петрова Т.В. – М.: Даниловский благовестник, 2010. – С. 45 – 65. Архив УФСБ по Владимирской обл., д. № П-5328, т. 4, лл. 230 – 235.
Публикации
