О святоотеческом предании в современном монашестве (на примере архимандрита Софрония (Сахарова))

Доклад иеромонаха Николая (Сахарова), насельника Иоанно-Предтеченского мужского монастыря (Эссекс, Великобритания) на Региональном этапе XXIII Международных Рождественских образовательных чтений, направление  «Преемство святоотеческих традиций в монашестве Русской Церкви» (Донской ставропигиальный мужской монастырь. 1 декабря 2014 года)

Мое выступление будет, скорее, не докладом, а беседой о предании в современном монашестве, как мы видели это  у отца  Софрония в монастыре в Эссексе.

Само возникновение монастыря можно отнести к моменту встречи преподобного Силуана и архимандрита Софрония на Афоне. Когда отец Софроний приехал на Афон, он жил, как он сам говорил, в некоем  «благословенном отчаянии», поскольку пытался исполнить заповеди Христовы, исполнял все послушания, но, тем не менее, никак не мог достигнуть того, чтобы сохранить[1] заповеди. Иногда ему казалось: ну как  можно не осуждать в мыслях, не раздражаться… и так далее. Евангелие тогда предстало перед ним как некая утопия. И  вот прошло некоторое время,  и пришел к нему некто отец Владимир, русский монах, и спросил: «Отец Софроний, как нам спасаться?»  И тогда отец Софроний,  сам не зная еще, что он говорит, сказал ему: «Ну, стой как бы на грани отчаяния. А когда невмоготу, отойди, выпей чашку чая». И предложил ему чашку чая.

На следующий день отец Софроний шел по монастырю и видит: идет старец Силуан. Отец Софроний с почтением, как младший, хотел уступить ему дорогу. Но Силуан прямо направился к  нему и спрашивает: «Отец Софроний, у вас был вчера отец Владимир?»  Отец Софроний сказал: «Да. Я не прав?» (Интересно, как развивается разговор между такими людьми: нет никаких промежуточных стадий, разъяснений – все ясно, как слово Господне). И старец Силуан ответил: «Нет. Но это не его мера». И затем  сказал отцу Софронию: «Приходите, мы будем с вами говорить». И вот тогда Силуан отдал ему свои записки, тогда отец Софроний понял, с кем он имеет дело.

Что такое святоотеческое предание? Очень часто люди говорят: «Святые отцы, святые отцы…» Был такой случай на Афоне с игуменом Мисаилом. Один старец приходит и говорит: «Игумен Мисаил, вы знаете, меня мой послушник просто доконал. Что  я ему ни говорю, он в ответ: «А вот святые отцы так сказали, а вот святые отцы так сказали…» Тогда игумен Мисаил  посоветовал: «Ну, скажи ему, что мы тоже не грешные»…

Я думаю, что в этих словах игумена Мисаила заключается понимание, что такое предание. Предание не есть буква закона. Предание не есть написанный когда-то кем-то текст. Предание есть  прежде всего  предание жизни, предание духа самой жизни. Это мы видим у преподобного Силуана. И тогда святоотеческая традиция может быть передана через старца. Если дух жизни сохранен, тогда передается и вся традиция во всей ее полноте.

Это, конечно, проще было наблюдать на Афоне, поскольку Афон сохранил многовековую традицию монашества. Действительно, монашество передавалось из поколения в поколение. И до сих пор монашеские устои на Святой горе позволяют говорить о живом святоотеческом предании.  Иная ситуация, когда мы имеем дело с последствиями гонений, разрушений, когда все приходится начинать с нуля. Но, если наполнить монашеские обеты, так сказать, догматическим содержанием, если понимать их действительно в свете святоотеческой мысли, тогда возможно восстановление духа жизни. Возрождение происходит  в духе, возрождение происходит в сердце самого человека, и тогда рождается монашество.

На Афоне есть такая поговорка: «Все старцы святы, но мой старец святее всех». Я думаю, что в этом отношении и заключается полнота святоотеческого предания: в отношении к людям, отношении к старцу прежде всего. И отец Софроний, и преподобный Силуан очень любили монашеские институты, очень почитали их. Все свято, но если мы видим только форму и не видим содержания, которое заключено в этих святых формах, тогда жизнь наша не достигнет святости, хотя мы можем исполнить все, что полагается уставом. Устав, или уклад жизни, для человека, а не человек для устава. Так это понимали преподобный Силуан и отец Софроний, когда организовывал свой монастырь.

Прежде всего, я думаю, заслуга преподобного Силуана в том, что он сумел передать святоотеческое наследие современному монашеству через свой личный опыт жизни. Эти слова, которые сказал отец Софроний: «Стой как бы на грани отчаяния, но не отчаивайся. Когда невмоготу, отойди, выпей чашку чая», – напрямую соотносятся с тем, что открыл Господь преподобному Силуану. Когда Силуан уже получил благодать, уже испытав ее действие, молился, он по-прежнему не мог избавиться от негативных явлений демонических сил и воздействия на его собственную душу. Тогда он взмолился и говорит: «Господи, почему так?»  А Господь отвечает ему: «Гордые всегда так страдают». И он спрашивает: «Господи, Ты милостивый, скажи мне, что мне делать?» И Господь сказал ему: «Держи ум твой во аде и не отчаивайся».

Я думаю, что эти слова, по крайней мере, как их понимали преподобный Силуан и позднее отец Софроний, стали кардинальными для целой эпохи, поскольку они открыли путь для многих современных людей, подавленных отчаянием, в том числе и  монахов. Как отец Софроний написал, «открыли путь к вечности». Это был прорыв в вечность. Силуан сам рассказывал: «Когда я стал так делать, мой ум очистился и дух свидетельствовал душе спасение». И никакого другого свидетеля уже не надо было.

Странные слова: «Держи ум свой во аде». О каком предании можно говорить? Обо всем святоотеческом предании. Прежде всего это понятие смирения. Достаточно, как пишет Лествичник, одного смирения, чтобы спастись, и одной гордости, чтобы погибнуть. Мы видим, что без этого откровения трудно нам понимать  реакции даже Самого Господа в Евангелии. Как только Господа называли Мессией, Он сразу говорил: «Надлежит Сыну Человеческому пострадать и быть распятым»[2]. Другой пример: приходит  женщина помазать Его, воздать Ему царскую честь, и Он говорит: «Оставьте ее, она подготовила Меня к погребению»[3].

Божественное Христово смирение – это то, чему научил современное монашество преподобный Силуан. Перед смертью он сказал отцу Софронию: «Я еще не готов. Я еще не смирился». Смирение, о котором он говорил, есть не просто аскетическое смирение, когда человек считает себя хуже всех, почитает себя первым грешником, нет. Христово смирение– это дар благодати, это онтологическое состояние человека. Господь Сам сказал: «Научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем» (Мф. 11, 29). Я думаю, что это стало основой не только аскетической жизни, но и богословия   отца Софрония, который сказал, что Бог есть смирение.

Конечно же, на этом строилась вся жизнь монастыря. У нас в монастыре  минимальный устав: Иисусова молитва, Литургия, трапеза общая, беседы. Все остальное, так называемое правило, отец Софроний оставлял на усмотрение каждого человека и, конечно же, по благословению духовника. Как-то раз отца Софрония спросили: «А какой у вас устав?» Он говорит: «У нас один устав: поучаться  закону Господню день и ночь».

Я думаю, что, конечно, та духовная свобода, которую отец Софроний дал своему монастырю, таит опасность. Конечно же, ею можно злоупотреблять. Но большая заслуга отца Софрония в том, что он сумел поднять сознание своих монахов до того уровня, когда этой свободой уже не злоупотребляли. Люди, действительно, сознательно, по совести, старались исполнить волю старца.

Старец никогда не требовал послушания. Он редко говорил об этом. Но, я помню, когда я приехал в монастырь 25 лет назад, меня поразила совершенно особая атмосфера: все монахи искали того, чтоб исполнить волю старца. Не ради того, чтобы угодить ему, нет. Человекоугодничества не было и в помине. А было искреннее желание из-за любви к нему исполнить его волю. И не нужно было  говорить о послушании, потому что все само собой делалось. Действительно, когда мы кого-то любим, искренне любим, первое проявление любви – это и есть послушание. Желание исполнить волю своего наставника, своего старца, любимого человека. И старец  поэтому  никогда не прибегал к насилию. Он сказал: «Все, что достигнуто насилием, не способно устоять в вечности. Это все погибнет».

Я хотел бы прочитать некоторые высказывания отца Софрония о послушании, поскольку это очень важный вопрос, и монашеское послушание отец Софроний всегда рассматривал догматически:  «Послушание не есть дисциплина, послушание есть любовь»; «Послушание есть выражение сущности самой Святой Троицы, где мы видим, что все Лица Святой Троицы проявляют желание исполнить волю другого, не свою, но волю другого».   Отец Софроний говорил, что мы созданы по образу Святой Троицы. Те, кто посетят наш монастырь, наверняка обратят внимание, что самая большая фреска в трапезной – это копия иконы Андрея Рублева  «Троица», но отец Софроний подписал икону цитатой из Книги Бытия, где Бог говорит: «Сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему» (Быт. 1, 26).

Отец Софроний пишет, что монашеское послушание тесно связано с понятием о личности, которое проистекает из откровения о нашем Боге и Первообразе Святой Троицы, где каждая Ипостась является носителем всей полноты бытия. Уклонение от этого принципа приведет к осознанному или неосознанному исканию чего-то  сверхличного. И тогда будет преобладать общее над частным. И послушание в таком случае будет требоваться не по отношению к человеку, а по отношению к закону, правилу, функции, институции. При таком безличном подходе к устроению монашеской жизни теряется подлинный смысл Евангельского послушания, заключенный в заповедях Христа, на место его вступает дисциплина. Последнее неизбежно, и даже необходимо для координации совместной жизни в данном интеллектуальном, моральном, духовном состоянии людей. Всё не должно переходить известные границы, иначе совершенно потеряется и смысл,  и цель самой христианской жизни.  

Как достичь такого послушания?  Отец Софроний достигал этого через личное отношение к человеку. Он нам заповедовал в своих беседах: «Вам необходимо сохранить восторг перед каждой человеческой личностью, чтобы сохранить вдохновение монашеской жизни».  И действительно, при таком отношении, когда ты разговариваешь со старцем и чувствуешь, что старец готов отдать тебе все, и единственное, о чем он думает – это твое спасение, при этом никаких личных интересов у него нет, конечно, сердце открывается; конечно, хочется и слушаться, и слушать, и слышать. Тогда наступает то, что можно назвать синергией, симфонией двух воль. И это есть дар, который старец вымолил у Бога. Дар, который сродни дару Пятидесятницы, дару языков.

Найти язык общения с другим человеческим сердцем – это особый дар, которым должен отличаться каждый наставник, каждый, кому вверена паства Христова. Я думаю, что вряд ли можно породить любовь силою,  смирение – насилием. Истинное смирение рождается через любовь. Отец Софроний говорил, что, если монашество не будет учить нас любви, тогда он  не знает, какое оправдание найти этому образу жизни.