В архиве издательства «Даниловский благовестник» хранится общая тетрадь, полученная в апреле 1994 года от Надежды Эммануиловны Шульц. В ней – дневниковые записи священника, побывавшего на похоронах святителя Тихона в марте/апреле 1925 года. К сожалению, известно об авторе только то, что он приехал в Москву из Ленинграда; даже имя его установить не удалось. Однако нам кажется, что эти записи интересны и важны не только для церковных людей, но и для всех, кто интересуется историей России. Сегодня «Прихожанин» публикует вторую часть воспоминаний. Начало читайте здесь.
В вере и надежде и любве и кротости и
чистоте и в священническом достоинстве
благочестно почил еси приснопамятный.
(Тропарь, глас 2. Последование
священнического погребения)
…Минута проходила за минутой, Святейший лежал с закрытыми глазами. После маленького забытья Святейший открыл глаза и спросил:
— Который час?
— Без четверти двенадцать.
— Ну, слава Богу, — сказал Святейший, точно только этого часа он и ждал, и стал креститься.
«Слава Тебе Господи», — повторил он и снова перекрестился. — «Слава Тебе Господи», — сказал он и занёс руку для третьего крестного знамения…
Патриарх Всея России, новый священномученик за веру Православную и Русскую Церковь, тихо отошёл ко Господу.
В среду 26 марта (старого стиля) в 5 часов утра, когда вся Москва ещё спала, в карете скорой помощи тихо и незаметно Патриарх всея России из лечебницы Бакуниной был перевезён в Донской монастырь. Останки почившего сопровождали Высокопреосвященный Митрополит Петр и Епископ Борис Можайский.
Много дум вызывает эта смерть и сопровождавшие её обстоятельства. Верно слово Спасителя нашего: аще Мене изгнаша, и вас изженут; аще слово Мое соблюдоша и ваше соблюдут. Но сия вся творят вам за имя Мое (Ин. 5: 20-21). И в судьбах Церкви, как и отдельных её представителей, повторяется история земной жизни Господа нашего.
Наш дорогой Святейший страдал от всех. Но наш Христос был распят по требованию первосвященников и книжников, так и Святейший Патриарх больше всего страдал и пострадал от своих доморощенных первосвященников, фарисеев и саддукеев. Так и на Святейшем Патриархе Тихоне исполнилось предсказание Пророка: …Он взял на Себя наши немощи и понес наши болезни; …все мы блуждали, как овцы …и Господь возложил на Него грехи всех нас. Он истязуем был, но страдал добровольно и не открывал уст Своих; …Ему назначили гроб со злодеями, но Он погребен у богатого (Исаия, 53:4-9).
Из патриаршей кельи, куда сначала было доставлено тело почившего, на носилках Святейший торжественно был перенесён в собор в сопровождении духовенства во главе с Первосвященным Борисом, Епископом Можайским, и облачён в патриаршее облачение. Золотое, с тёмно-зелёной оторочкой, шитой золотом и образами.
Присутствующие Архиереи руками Святейшего благословили народ, точно сам почивший Патриарх, отходя в лучший мир, прощался со свою паствою и в последний раз благословлял её.
Вербное воскресенье. 30 марта/12 апреля 1925 года
В половине шестого утра я совершил раннюю Литургию в Церкви Св. Саввы Освященного в (со)служении священников отца Димитрия Крючкова и отца Владимира Гумановского. Поминали как всюду в Москве: Господина нашего, места патриаршего блюстителя Высокопреосвященнейшего Петра, Митрополита Крутицкого. И за упокой новопреставленного раба Божия Великого Господина и Отца нашего Святейшего Тихона, Московского и всея России Патриарха.
После Литургии совершили торжественную панихиду и в половине девятого отправились в Донской монастырь. Там начался праздник «Вход Господень в Иерусалим», в день погребения Святейшего Патриарха Тихона.
Первая же пересадка (с № 17 на «Б») у Смоленского рынка показала, что мы можем опоздать не только к обедне (до обедни оставалось полтора часа), но и к отпеванию. Весь Смоленский рынок был переполнен народом, стремившихся в Донской. Это не была кучка благочестивых старушек, нет, — был весь целиком Русский народ, вся Москва, представители всех слоёв населения, не только Москвы, но прилегающих сёл, деревень и городов. Интеллигенция по обычаю молчала и пряталась, и просто верующие совершенно определённо и громко спрашивали билет до «Донского», или говорили прямо: «к Святейшему», — вполне справедливо предполагая, что кондуктор должен знать, куда дать билет.
Видя такую громадную толпу, мы немало смутились: трудно, пожалуй, даже невозможно будет попасть в трамвай. Но к моему величайшему удивлению толпа зашевелилась. Раздались голоса: «Батюшки пришли, пропустите батюшек». Минуя всех, мы прошли к самой остановк. Подошёл вагон, переполненный до последней ступени. Я не решался даже вступить на подножку, но меня толкали сзади: «Входите, батюшка». — Идти было некуда, но народ втолкнул меня, а бывшие (в трамвае) поддержали и пропустили вперёд.
Мы с отцом Александром вошли в первый вагон, а отца Димитрия народ втолкнул во второй вагон. Такого отношения к священникам я не видел, особенно в последнее время, и понял, что причиной такой перемены была исключительно смерть Святейшего. Правда, были попытки ослабить впечатление, но они тонули в общей массе сочувствия и почитания, и вызывали спокойную и вескую отповедь.
«Вот сколько Святейший Тихон собрал народу!», — слышится чей-то голос. — «При чём тут Тихон?» — пробует возражать кто-то. — «Просто кому куда надо, тот туда и едет». — «Нет, брат», — говорят в другом месте, — и слепой видит, куда народ стремится. Эй, дядя, куда едешь?» — «В Донской, к Святейшему, — отвечает мужик, — нарочно из деревни приехали».
Трамвай не вмещает народа желающего попасть в Донской, и многие идут пешком. Много площадей, и улиц, и переулков мелькало мимо окон вагона и везде одна и та же картина — на остановках густая толпа ожидающих трамвая. По обеим сторонам улиц сплошная стена пешеходов; и чем ближе к Калужской площади, тем всё больше (и) больше росли эти волны народные. На Калужской творилось что-то необыкновенное: из всех улиц прибывали всё новые и новые толпы, образовался какой-то водоворот из людей, трамваев, экипажей, которые, покружась по площади, шумным потоком устремлялись в Донскую улицу.
Мы вышли из трамвая. Подхватили нас эти волны и понесли по тому же направлению. Вся Донская улица была запружена народом, оставался только узкий проезд, по которому бесконечной лентой тянулись извозчики, изредка автомобили.
Мы пробрались от ворот к собору. Здесь нас остановил батюшка в епитрахили (один из распорядителей) и сказал: «Вот и хорошо, что вы сюда пришли, облачайтесь, сейчас выйдет Преосвященный служить панихиду».
Вышел епископ Афанасий и началась панихида. Сначала (из) священников были только мы с отцом Александром, затем подошёл отец Димитрий. За ним потянулись другие и к концу панихиды набралось человек 12.
Вышел в облачении ещё один архиерей и несколько диаконов. Пел весь народ. Во время панихиды пришли какие-то трое мужчин и одна дама. Распорядитель их сначала остановил, так как они шли через северные двери, где пропускали одних священнослужителей, но когда они предъявили какую-то белую бумагу, их тот час же провели в собор. Это были, как говорят, представители Американской Миссии. Насколько это правда, не знаю, да и не спрашивал.
После панихиды мы отправились вслед за Архиереями в Собор. Храм был переполнен. Мы прошли в алтарь. Архиереи и священники, в белых одеждах, заняли его весь.
Служили Литургию 12 Архиереев и 24 священника, заранее назначенные. Между ними были Митрополиты: Петр, Сергий, Серафим, Тихон, епископ Борис и другие.
Архимандриты: Нил, Владимир, Георгий (из Данилова монастыря), протоиерей Н. Пашкевич из Ленинграда.
Ввиду тесноты в алтаре, которая грозила ещё увеличиться, когда из тёплого собора придёт всё духовенство, было решено поставить священников у гроба Святейшего, и священники, не участвовавшие в служении литургии, вышли из алтаря. К ним присоединились пришедшие из тёплого собора, и духовенство встало вокруг гроба и архиерейской кафедры в три ряда, заняв всю середину собора.
С обеих сторон гроба были оставлены совершенно свободными проходы, но прикладываться уже не пускали и народ только мимо проходил и издалека смотрел на почившего в гробе Первосвятителя. Этот поток не прекращался вплоть до отпевания и, отчасти, во время отпевания.
Шла Литургия, задушевно пел соединённый хор певчих. Благоговейная тишина царила в храме. «Отче наш» митрополит Петр благословил петь народ. Закрылись Царские врата. Причастный стих. А вот на амвон вышел говорить слово профессор, протоиерей Громогласов.
«Радуйтесь всегда о Господе, и ещё раз говорю: радуйтесь» (Фил. IV: 4), — начал он свою речь. — «Эти слова для многих могут показаться странными — здесь гроб, люди пришли оплакивать великого Господина и отца нашего Святейшего Патриарха Тихона, — и время ли призывать к радости и радости сугубой? Можно ли тут радоваться, когда великая скорбь теснит наши сердца? По человеческому эта скорбь так законна, и было бы неестественно, было бы чудовищно, если бы её не было.
Да, но я, несмотря на это, всё-таки повторяю: Радуйтеся всегда о Господе, и ещё говорю: Радуйтеся!». Если это говорит Апостол, если Святая Церковь предлагает нам в этот день такое наставление, то я не дерзну вопреки призыву Церкви изменить это наставление Апостола. Как же мы можем радоваться при гробе Святейшего Отца нашего и Патриарха?»
И далее профессор-проповедник указал основания для этой радости.
- Воскресение Христа, Который есть Начаток умерших.
- Постоянное пребывание Христа в Церкви.
Аз с вами есмь во вся дни до скончания века.
Мы лишились нашего Отца и Патриарха, но Христос вечно пребывает в Своей Церкви и Сам спасает её. Сам посылает делателей на жатву Свою. За судьбы Церкви нам бояться нечего. - Личная печаль о Великом Господине и Отце нашем Святейшем Тихоне умиряется нашей верою, что упокоит Господь верного служителя Своего в селениях праведных. За загробную участь Святейшего Отца нашего Патриарха Тихона мы не боимся… Мы верим и знаем, что он, как непостыдный делатель Церкви, будет стоять перед престолом Всевышнего и ходатайствовать воздыханием неизглаголанным о Церкви Русской. Ангел, который был здесь среди нас. И мы верим, что Господь смилуется над Русскою Православною Церковью, по молитвам Святейшего Отца нашего Патриарха Тихона.
«Со страхом Божиим и верою приступите» — провозглашает протодиакон. Литургия окончилась. Духовенство в белых облачениях выходит из алтаря. Первым идёт Патриарший Местоблюститель митрополит Петр, за ним по два в ряд митрополиты, архиепископы, епископы, архимандриты, протоиереи...
Кафедра архиерейская небольшая, на ней только поместилось 12 архиереев, а остальные протянулись по обеим сторонам гроба до самых Царских врат. Всех епископов было 62, священнослужителей прибавился ещё один ряд, так что духовенство заняло всю середину собора, почти от самых Западных дверей до Царских врат. Митрополит Петр вышел на амвон и сказал короткое, но прочувствованное слово: «Я не могу говорить, — объяснил он, — слёзы душат меня». Он говорил:
— Кого мы хороним? Кто предлежит нам? Кому собрались мы отдать последний долг? — Мы хороним своего отца, Святейшего Патриарха Тихона.
Трудна была его жизнь. Тяжёлый жребий выпал на долю его — править Русской Церковью в такое бурное время. Но он отошёл уже ко Господу. Труды и подвиги его закончились. Он предстоит уже престолу Божию, и всё бремя дальнейшего управления Русскою Церковью падает теперь на мои слабые плечи. Осиротели мы. Не стало у нас печальника и молитвенника, который для молодых был отцом, для взрослых — мудрым наставником и руководителем, а для всех вообще — другом. Его обаятельная ласка простиралась и на меня, его ближайшего сотрудника.
Помолись же, отец наш, за нас осиротелых, за Церковь Российскую, столь тобою любимую. Помолись за паству твою, здесь собравшуюся и вечная память тебе, закатившееся солнышко Церкви Русской.
Начался чин отпевания. Руководил всем, как при отпевании, так и во время перенесения останков почившего Преосвященный епископ Борис.
У меня был Требник и потому я имел возможность не только слушать, но и читать все молитвы и песнопения. 17-ю кафизму читали по очереди архиереи по несколько стихов каждый. Каждение совершал Петр, Патриарший Местоблюститель, митрополит Крутицкий.
Диаконы, один за другим, выходили для чтения Апостола. Митрополиты читали Евангелие, епископы — антифоны. Это было удивительное чтение, чуткий верующий человек за этим множеством архипастырей, в различной манере чтения, интонации, видел единство, воодушевляющее всех в вере.
«Братие, — медленно и гулко, как церковный Благовест разносится под сводом собора бархатный протодиаконский бас, — не хощу вас не ведети о умерших, да не скорбите».
«Рече Господь, — тихо раздаётся голос митрополита Петра, — веруя, — Пославшему Мя имать живот вечный!».
«Господь пасет Мя, и ничто же мя лишит», — читает очередной Епископ псалом 22 по стихам.
«Аллилуия», — звучит пение хора.
«Братие! — гремит густой могучий голос другого протодиакона, — также и благодать воцарится правдою в жизнь вечную Иисусом Христом, Господом нашим».
«Рече Господь… — читает митрополит Сергий, — якоже бо Отец воскрешает мертвых и живет, тако и Сын, их же хощет, живит».
«Коль возлюблена селения Твоя, Господи сил, — слышу знакомый голос епископа Венедикта. «Аллилуия» — в ответ ему после каждого стиха раздаётся торжественное пение.
«Волною морскою» начинает хор, слышатся звуки Великой субботы, когда Божественный Мертвец почивает во гробе и так отрадно слышать эти песни исходные Зиждителю при гробе Святейшего. И среди звуков «песен надгробных Христу умершему», сначала как бы робко вплетается, потом всё сильнее и сильнее звучат иные звуки – не тоски и печали, а звуки торжества и победные гимны Светлого Воскресения. Так и кажется, что вот-вот загремит слово Златословесного Великого учителя: «Мертвый не един во гробе».
Четыре тропаря каждой песни читаются по очереди четырьмя священниками.
После шестой песни у гроба Святейшего встал новый профессор, протоиерей В. Н. Страхов.
«Отче, Отче, колесница израилева и конница Его, — начал он, — так взывал некогда пророк Елисей возносящемуся на Небо пророку Илии… Такими же словами с горьким чувством беспредельной скорби в этот день взывают ко Господу миллионы верующего русского народа, лишившиеся своего отца».
Новости
Публикации
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ
