Восемь арестов владыки Феодора

В альманахе «Даниловский благовестник» неоднократно публиковались материалы по истории Данилова монастыря времен гонений на Церковь ХХ века. В №№ 17 и 18 за 2009 год было опубликовано исследование о мученической кончине последнего перед закрытием настоятеля Данилова монастыря владыки Феодора – «Последнее следственное дело архиепископа Феодора (Поздеевского)». В 2010 г. оно вышло в свет отдельным изданием. Книга вызвала живой интерес читателя и в то же время ожесточенные споры вокруг темы, можно ли судить о поведении православного человека на следствии 1930-х годов, основываясь исключительно на материалах следственных дел ГПУ. Как бы там ни было, но ясно одно – изучать следственные дела необходимо, ведь зачастую только из них мы можем узнать о том, насколько тяжел был исповеднический подвиг Новомучеников ХХ века.

В этой статье расскажем о восьми арестах владыки Феодора (Поздеевского), то есть о том, каким был его путь на Голгофу 1937 года.

Впервые в то время еще епископ Феодор (Поздеевский) был арестован 27 июня 1920 г. Он был обвинен в «антисоветской агитации». Вместе с ним был арестован его близкий друг епископ Гурий (Степанов). Поводом для ареста послужили донесения «революционно настроенного» монаха Антония и события, связанные с обыском, который власти учинили в Даниловом монастыре 11 июня 1920 г.

Вот как описаны эти события в «Докладе к ордеру» на обыск некоего комиссара с неразборчивой подписью:

«Обыск в Даниловском монастыре не дал осязательных результатов, потому что высшим духовенством монастыря ожидался обыск, что подтверждается монахом Антонием, по словам которого об ожидаемом обыске слухи ходили уже двое суток. Обращает на себя внимание полное отсутствие частной переписки белого духовенства, в особенности Гурия и Феодора, епископов».

Найдены были только хранившиеся в подвалах монастыря вещи беженцев, эвакуированных в 1914 г. с оккупированной немцами территории Волыни и некоторое время находивших приют в Даниловом.

Этот обыск вызвал активный протест верующих:

«Во время обыска у ворот монастыря собралась тысячная толпа, очень враждебно настроенная и к тому же подстрекаемая темными элементами, личность которых устанавливалась т.т. коммунистами, вкрапленными в толпу районным парткомом. Возбужденную толпу несколько раз пришлось успокаивать настоятелю монастыря епископу Феодору. По указанию монаха Антония тщательно были обысканы библиотека, ризница и колокольня».

Далее в докладе комиссара неожиданно находим интересную информацию о деятельности владыки Феодора в то время:

«Монах Антоний, обвиняемый заправилами монастыря в приверженности к большевизму, за что его голова по приходе спасителей России вроде Деникина первой будет брошена в помойку, говорит, что епископом Феодором часто ведутся какие-то собеседования с приходящими ночной порою, также служатся ночью по ком-то панихиды».

«Антоний уверяет в своей преданности Советской власти, – продолжает свое писание комиссар, – и просит прислать к нему настоящего, по его словам, коммуниста, с которым он поделится своими наблюдениями и даст указания для разоблачения личин белого («белого» – это, видимо, в смысле «не красного», белогвардейского. – Т.П.) духовенства монастыря».

Сам владыка Феодор был другого мнения по поводу этих событий в монастыре и дал такие показания:

«Инцидент, происшедший при обыске в Даниловом монастыре 11 июня и выразившийся в сборе тысячной толпы у ворот монастыря, требовавшей прекращения обыска и т. п., я думаю, явился следствием нетактичного поступка со стороны проводивших обыск, т.к. они заперли ворота монастыря и этим возбудили население, а также не пригласили представителей от общины».

В одном из материалов этого дела, но уже 1921 года, заявлено, что ходатайство об освобождении архиепископа Гурия «удовлетворено не может быть, т.к. архиепископ Гурий – человек определенно черносотенный и свидетель монах (т.е. все тот же Антоний. – Т.П.) говорит, что с епископом Феодором они были главными лицами в деле религиозной проповеди и политической антисоветской агитации под эту сурдинку. Факт собрания народа около монастыря во время обыска говорит за то же».

Особенно в этом документе впечатляет выражение «антисоветской агитации под эту сурдинку».

Осуждены оба епископа были к высылке на Соловки «до конца гражданской войны».

Далее в этом «Заключении Уполномоченного СО ВЧК» дается, с их точки зрения, вполне логичное обоснование приговора о высылке епископов на Соловки: «Оставление их в Московской тюрьме лишь поведет к тому, что они создадут вокруг себя атмосферу сожаления к их участи, что для нас желательным быть не может». Замечательно сформулировано! Действительно, зачем создавать «атмосферу сожаления»?!

Но так как на Соловках, как было сказано в деле, «не было мест», епископ Феодор и епископ Гурий отбывали свой срок сначала в Бутырской, а потом в Таганской тюрьме.

Прихожане Данилова монастыря сразу же после ареста Владыки активно начали бороться за его освобождение. В кратчайшие сроки в московскую ЧК было отправлено заявление и собраны подписи прихожан. Причем было собрано более 700 подписей! Люди, несмотря на то, что это было далеко не безопасно для них, ставили свои фамилии под требованием освободить своего уважаемого отца настоятеля. Подписывали целыми коллективами близлежащих к монастырю предприятий и больниц, например 4-ой градской, которая тогда называлась Павловской.

Пробыв в заключении больше года и поняв, что освобождать их никто не собирается, сами епископы Феодор и Гурий и их родственники в августе 1921 г. начали подавать в «соответствующие органы» прошения и ходатайства об освобождении.

Вот как описал владыка Феодор причины и обстоятельства этого своего ареста в прошении «председателю В.Ц.И.К. тов. Калинину»:

«Постановлением Президиума В.Ч.К. от 25–26 июля 1920 г. мы приговорены к заключению “до окончания гражданской войны”. Обвинения в каком-либо определенном преступлении нам не было предъявлено и их нет, – сколько можно судить по разговору с нами бывшего следователя В.Ч.К. Фортунатова, нас подозревали в какой-то агитации против Сов. власти, указывая на собрание толпы любопытного праздного народа при обыске Данилова монастыря 11 июня 1920 г., хотя этот любопытный народ стоял мирно и никаких эксцессов не проявил, а мы оба фактически лишены были возможности как-либо агитировать, так как при обыске, при котором ничего преступного и не было найдено, мы были неотлучно при этих властях, кои производили обыск, и никто не может доказать и указать, чтобы мы когда-либо ранее и как-либо вели политическую агитацию. Наше дело было исключительно церковно-богослужебное, и проповеди наши никогда не носили политического характера, а касались только религиозных истин. Гражданской власти мы всегда подчинялись, выполняя декреты ея, и выступать с какой-либо политической агитацией мы никогда не намеревались и в прошлом, и в будущем считаем это не делом служителей религиозного культа. Гражданская война уже давно кончилась, как это неоднократно заявляла сама сов. власть в газетах, а мы по амнистии (ноябрьская) вместо прежнего срока “до конца гражданской войны” получили 5 лет. Пробыв более года в заключении (арестованы 27 июня 1920 г.) и свидетельствуя свою полную непричастность к какой-либо политической деятельности и не намереваясь когда-либо вести какую-либо агитацию, мы просим о помиловании и освобождении из заключения. Епископ Феодор (Поздеевский). Епископ Гурий (Степанов)».

В этом, казалось бы, серьезном документе постоянно чувствуется тонкая насмешливость над всем происходящим: возмущенные прихожане названы «толпой любопытного праздного народа», который «стоял мирно и никаких эксцессов не проявил», а «мы оба фактически лишены были возможности как-либо агитировать, так как при обыске... мы были неотлучно при этих властях, кои производили обыск», «гражданской власти мы всегда подчинялись, выполняя декреты ея», «гражданская война уже давно кончилась, как это неоднократно заявляла сама сов. власть в газетах». Добавление в текст «старорежимных» слов создает замечательный ироничный тон: власти, «кои производили обыск», «декреты ея». Владыке Феодору был свойствен тонкий юмор...

Во всевозможные «инстанции» были также посланы прошения от двоюродных сестер епископов. В то время это неожиданно возымело действие. Бюрократическая машина ВЧК закрутилась, запросила материалы дела 1920 г. и даже пересмотрела свой приговор:

«Принимая во внимание: 1/ что всё обвинение Поздеевского и Степанова основано на неопределенных показаниях одного монаха, 2/ что при обыске ничего предосудительного не обнаружено, 3/ что осужденные находятся в заключении с 27 июня 1920 г., т.е. в течение 1 года 8 месяцев, – отдел частных заявлений и ходатайств полагал бы: ПОЗДЕЕВСКОГО И СТЕПАНОВА ОСВОБОДИТЬ». Числа на этом листе нет, но, судя по всему, это март 1922 г.

Но на этом дело не кончилось. Бдительные чекисты решили не торопиться с освобождением и так неизвестно за что, даже по их меркам, отсидевших в тюрьме почти 2 года епископов и выставить дополнительные условия их освобождения: Секретный отдел ГПУ НКВД решил, «что 1/ гр. ПОЗДЕЕВСКИЙ Ф.В. и СТЕПАНОВ А.И. освобождены могут быть только тогда, когда выяснится их отношение к вопросу об изъятии церковных ценностей и ими дана будет подписка помогать ведению этой кампании, а не противодействовать ей... 2/ В случае их отрицательного отношения к вопросу об изъятии церковных ценностей вопрос об их освобождении может быть решен после проведения этой кампании».

4 марта 1922 г. Президиум ВЦИК рассмотрел «ходатайство о помиловании епископов Поздеевского и Степанова, осужденных ВЧК», и постановил освободить их от наказания. Но уже 5 марта «Президиум ВЦИК во изменение своего постановления от 24/III-22 г. (так в деле. – Т.П.) постановил епископа Феодора Поздеевского и Степанова А.И. освободить по изъятии церковных ценностей».

Но все-таки, хотя официально кампания по изъятию церковных ценностей закончилась 26 мая 1922 г., а неофициально на местах еще достаточно долго продолжалась, епископ Феодор был освобожден 30 марта 1922 г. и сразу вернулся в Данилов.

Второй арест не заставил себя долго ждать – владыка Феодор был арестован 27 марта 1923 г. (дело № П-50724, ГАРФ). В постановлении об аресте священнослужители названы членами организации «Православная Церковь». Кроме владыки Феодора, были также арестованы священник Марфо-Мариинской обители протоиерей Митрофан Серебрянский, протоиерей Петр Поспелов и другие.

Уполномоченный Думницкий сразу «нашел», «что указанные лица представляют из себя сплоченное ядро ярых тихоновцев и реакционеров, создающих атмосферу среди населения г. Москвы авторитетной защиты старого монархического устроя», и «усмотрел», «что пребывание на свободе выше поименованных лиц приносит вред интересам Рабоче-Крестьянского государства и следствию».

В «анкете для арестованных» указано, что Поздеевский Ф.В. «был в заключении с 27 июня 1920 г. по 31 марта 1922 г., но под судом не был». В протоколе допроса записано в соответствующей графе: «Лояльно отношусь к советской власти». А в качестве биографических сведений владыка Феодор сообщил, что «с 1917 г. по 1919 г. состоял настоятелем Данилова монастыря в чине епископа. С 1919 г. сентября м-ца числюсь на покое».

Как сказано в обвинительном заключении от 26 апреля 1923 г., арестованы «члены организации “Православная Церковь”» были в связи с тем, что «в МГПО поступили сведения о том, что в домовой церкви при Марфо-Мариинской обители, находящейся по Б. Ордынке, 34, в Даниловом монастыре, в церкви Петра и Павла по Басманному переулку, в церкви Благовещения на Бережках, что на Плющихе, в свое время читалось воззвание так наз. Патриарха Тихона, представляющее собою агитацию против декрета ВЦИКа от 26 февраля 1922 г. об изъятии церковных ценностей в Помгол».

Епископу Феодору было предъявлено обвинение «по ст. 119 УК, выражающееся в допущении вращения среди монахов Данилова монастыря воззвания Патриарха Тихона, направленного против изъятия церковных ценностей».

На допросе 3 апреля 1923 г. епископ Феодор на все задававшиеся ему вопросы отвечал коротко:

«Распространения слухов о войне Ивановским, где бы то ни было, я не слышал... Церковь Семиона (так в деле – Т.П.) столпника не состоит на учете 4-го отделения... отдела Управления и по настоящее время... Еп. Гурий (Алексей Иванович Степанов) состоит настоятелем Покровского мужского монастыря, что у Семеновской заставы, а живет на частной квартире против монастыря».

О предыдущем своем заключении владыка Феодор рассказывает так: «30 марта 1922 г. я вышел из Таганской тюрьмы, а арестован был 27 июня 1920 г. Коллегией ВЧК я был назначен в ссылку в административном порядке в Соловецкий лагерь, но по распоряжению карательного отряда за переполнением Соловецкого лагеря я был оставлен и заключен в Таганскую тюрьму. Воззвание Патриарха Тихона я не видел и не читал, того (так в деле. – Т.П.) воззвания, которое было направлено против изъятия церковных ценностей. Причина первого моего ареста мне неизвестна».

Об отношении епископа Феодора к изъятию церковных ценностей можно судить по показаниям других даниловских насельников, например одного из лучших студентов Владыки в Духовной академии (отличника по всем предметам) и близкого его духовного чада архимандрита Поликарпа (Соловьева). После окончания академии в 1918 г. он какое-то время был иеродиаконом в Оптиной пустыни, но вскоре перешел в Данилов монастырь. Во время арестов владыки Феодора по его благословению отец Поликарп был наместником Данилова монастыря.

На вопрос о его политических убеждениях отец Поликарп ответил так: «Политикой не занимаюсь и не интересуюсь». В своих показаниях на допросе 10 апреля 1923 г. он опроверг обвинение в том, что в Данилове «вращалось» воззвание Патриарха Тихона. И далее так выразил позицию епископа Феодора и всей даниловской братии к этому «мероприятию» властей:

«Насчет изъятия ценностей скажу, что у нас в монастыре во главе с епископом Феодором все были такого мнения, что мы церковное имущество со времени объявления его достоянием государственным и учинения договора на пользование этим имуществом не сочли принадлежащим это имущество монастырским, а государственным. Основываясь на этом, епископ Феодор не соглашался с воззванием Тихона».

По крайней мере, так, не очень складно, записал следователь. То есть в Даниловом считали, что церковное имущество уже и так объявлено государственным, и поэтому говорить что-то против изъятия церковных ценностей уже поздно и даже как-то странно.

Кстати, в последнем деле владыки Феодора 1937 г. приводится – под видом показаний на допросе – цитата из письма Владыки к архимандриту Симеону (Холмогорову), где затрагивается эта тема, причем 2 раза, сначала под видом показаний на допросе о. Симеона, а потом в одном из последних допросов Владыки 2 июня выдается за «живые» показания Владыки:

Допрос о. Симеона (Холмогорова) 10 февраля 1937 г.:

«В другом письме Поздеевский наряду с указанием по вопросу внутреннего устройства “скитов” сообщил мне свое “раскаяние” о том, что не выступил активно против передачи государству церковного имущества. Это место из его письма нами было понято как указание о том, что возглавляемая нами подпольная “Истинно-православная Церковь” высказывается против закона о национализации церквей, монастырей и имущества церковной организации».

Допрос владыки Феодора 2 июня 1937 г.:

«Вопрос: В одном из писем Холмогорову в 1936 году Вы посылали ему т.н. “раскаивание” в том, что недостаточно активно выступали в свое время против передачи государству церковного имущества, которое (раскаяние) воспринято было как призыв к верующим оказать сопротивление закрытию церквей. Было послано такое письмо Холмогорову?

Ответ: Да, такое письмо я Холмогорову писал и в нем указывал на свое “раскаяние” в том, что не выступил на Поместном Соборе церковников в 1917 и 1918 гг. против передачи церковного имущества государству духовенством».

В протоколе допроса еще одного даниловского монаха Иасона (Смирнова Ивана Трофимовича, 48 лет, образование – сельское, в графе об отношении к сов. власти – «политикой не занимаюсь») подтверждается, что «в Данилове монастыре воззвание Патриарха Тихона не читалось», что «рассылать должен благочинный (архимандрит Акиндин (неразборчиво. – Т.П.), который жил в Троицком подворье, но он не получал и не рассылал. Некоторые монастыри получали воззвание, но другими путями».

В своих показаниях монах Иасон, человек простой и неученый, дает свое толкование взаимоотношений епископа Феодора и Святейшего Патриаха Тихона:

«Патриарх Тихон не любил епископа Феодора, потому что Феодор упрям и не во всем слушал Патриарха, через это Патриарх никогда не навещал Данилова монастыря, но когда Федор сидел в тюрьме, то бывший Патриарх бывал в Даниловом монастыре».

И после этих, казалось бы, не очень лестных в адрес владыки Феодора слов неожиданно звучат слова любви к своему отцу настоятелю:

«Епископ Федор пользуется любовью со стороны монахов. За 20 лет пребывания моего в монастыре, я пережил пятерых настоятелей, но такого хорошего и умного, как Феодор, не было еще».

В обвинительном заключении находим еще одну характеристику епископа Феодора, по которой можно судить, насколько был велик авторитет Владыки:

«Петр Поспелов (это один из священников, также проходивших по этому делу. – Т.П.) показал, что знает епископа Федора Поздневского (так в деле. – Т.П.) как единственного в Москве епископа, не признававшего «Живой Церкви», как епископа, к которому можно обращаться за благословением».

При этом «следствием установлено, что означенное выше воззвание т. наз. Патриарха Тихона в Даниловом монастыре не было получено и среди верующих не разглашалось».

В результате епископ Феодор (Поздеевский), арестованный 10 мая 1923 г. (так почему-то указано в деле. – Т.П.) МГПО по обвинению в антисоветской агитации, по постановлению Комиссии НКВД от 24 августа 1923 г. из-под стражи был освобожден. Но опять же совсем ненадолго, потому что уже 16 апреля 1924 г. владыка Феодор был арестован в третий раз – третий арест из восьми.

В третий раз владыка Феодор был арестован 16 апреля 1924 года. Связано это было с тем, что весной 1924 года, в то время как Патриарх Тихон пытался добиться от властей легализации органов церковного управления, власти через своего «уполномоченного по вопросам религии» Тучкова упорно добивались введения в эти органы обновленцев, в том числе открытого агента ГПУ Красницкого. Владыка Феодор встречался со Святейшим Патриархом и убедил его не выполнять эти требования властей. И после того как Патриарх отказался, были арестованы восемь епископов, которые, по мнению властей, плохо влияли на Патриарха, в том числе, разумеется, настоятель Данилова монастыря владыка Феодор (Поздеевский).

Обвинялся Владыка в том, что «устраивает в управляемом им монастыре собрания духовенства и мирян, которые носят политический характер, создает антисоветские группировки». О своем отношении к советской власти Владыка сказал едко: «Смотрю на соц. революцию как на средство, полезность ее определить затрудняюсь».

Следователь был хорошо осведомлен о лицах, посещавших владыку Феодора в Даниловом монастыре, и поэтому Владыке приходилось объяснять причины их посещений: обер-прокурор Синода Самарин А.Д. и сын военного министра Шуваев П.Д. посещали его в монастыре «с целью подготовиться к монашеству», а с епископом Серафимом (Чичаговым), с которым владыка Феодор «сошелся в тюрьме» (они вместе «сидели» в Таганской), беседовали по церковным вопросам: «Я оказывал ему некоторую материальную поддержку, делясь передачами. Что Чичагова многие считали черносотенцем, мне было известно. Кроме этих лиц, у меня бывали епископы, мои бывшие ученики или товарищи».

Давал также владыка Феодор объяснения по поводу составленного им вместе с епископом Германом (Ряшенцевым) акафиста преподобному князю Даниилу Московскому. Казалось бы, какая разница следователям ЧК, что там говорится в церковных песнопениях? Нет, оказывается, и за этим внимательно следили. Владыке пришлось объяснять, что он не вставлял в тропарь преподобному князю Даниилу «монархических формулировок поминовения»: «Что касается тропаря преподобному Даниилу, а также акафиста тому же святому, то я могу сказать следующее. Я, действительно, поправлял в целях придания большей краткости и акафист, и тропарь, оставляя исторический житийный материал, характерный для личности святого.

Слова в тропаре “царем православным поборник” и “моли державе российской даровати мир”, действительно, в тропаре я оставил, равно как и слова в акафисте: “Града Москвы и державы российской крепкое ограждение, раздоров и нестроений искоренителю”. Я считаю, что в настоящее время эти слова несколько несовременны как возбуждающие подозрения в контрреволюции; я считаю возможным их вычеркнуть.

Исправление тропаря и акафиста мной производилось в 1917 году (кажется); до сего времени тропарь и акафист читались в приведенной редакции».

К святому князю Даниилу советская власть вообще относилась с большим подозрением. Конечно, есть за что – первый Московский князь, основатель династии Московских Великих князей и царей, да еще и «царем православным поборник» и «раздоров и нестроений искоренителю». Так или иначе, но князь Даниил фигурировал почти как подследственный во многих делах по даниловской братии. Князь как бы возглавлял контрреволюционную братию своего монастыря. В 24-м не нравился тропарь князю, в 32-м преследовали за паломничество к мощам, как написано в деле, «б. (т.е. бывшего) князя Даниила», а в 37-м почти всю братию расстреляли как членов контрреволюционного «иноческого братства князя Даниила».

Владыка Феодор был тяжело болен. В следственном деле № Р-30673 есть несколько заявлений Тучкову сестры Владыки Прасковьи Васильевны Цвейтовой с просьбой отпустить ее брата «на поруки из-за слабого здоровья» – он «страдает болезнью почек», и она, если можно, хотела бы увезти его на родину в Нижегородскую губернию. Владыку на какое-то время переводят для лечения в тюремную больницу, но срок содержания под стражей всё продлевают и продлевают – сначала до 15 августа, потом до 16 сентября 1924 года, потом еще на месяц. Наконец, 17 октября 1924 года постановили: Поздеевского освободить из-под стражи под подписку о невыезде, а дело продолжить. 23 октября 1924 года епископ Феодор «препровождается в распоряжение ГПУ» из Московской Центральной тюремной больницы, в которой он находился на лечении. И вскоре, где-то 18 ноября, Владыка был освобожден. Но на этом дело не кончилось.

Видимо, власти предприняли еще одну попытку спровоцировать создание «правой» оппозиции Патриарху Тихону, возглавить которую, как они надеялись, должен был владыка Феодор. Очень быстро ГПУ стало понятно, что Владыка никакой раскол в Церкви возглавлять не собирается, и уже в середине декабря его вновь арестовывают. Причем дважды.

В деле есть ордер на арест и талон начальнику тюрьмы о приеме Поздеевского от 9 декабря 1924 года и есть ордер на арест и протокол задержания Поздеевского от 17 декабря 1924 года. Можно было предположить, что первый арест не состоялся, но нет – было все-таки два ареста практически подряд, потому что в деле есть протокол задержания Поздеевского от 9 декабря 1924 года, на котором «присутствовал Чибисов Сергей Владимирович, секретарь Жилищного товарищества б. Данилова монастыря», и есть отчет о задержании, дата которого неразборчива: Поздеевский арестован в Даниловском монастыре, обнаружена переписка, квартира не опечатана и при этом «никто не был при аресте». Видимо, хотя соответствующих документов в деле нет, Владыка после первого ареста был вскоре отпущен, а 17 декабря снова арестован.

Теперь, по крайней мере, как причина следователя уже интересуют встречи владыки Феодора с профессором Поповым. Владыка отвечает, что Иван Васильевич Попов, которого он знает по совместной работе в «Сергиевской академии» с 1909 года, к нему заходил и они беседовали за чаем «о моем освобождении и пребывании в тюрьме, о здоровье Патриарха и т.д. Попов спрашивал меня о фамилиях некоторых из вновь назначенных и прежних епископов». И Владыка назвал, кого знал, и тот внес их в свой список. «По объяснению Попова он это делал по поручению Патриарха Тихона для составления списка иерархии “Православной Церкви”». Пришлось владыке Феодору подтвердить уже известное следователю, что к нему заходила «гражданка Невахович Варвара Николаевна», но только для того, чтобы «я проставил в списке сведения о себе, касающиеся времени, проведенного мною в тюремном заключении, каковые сведения и были мною даны... Цель этого списка мне была неизвестна».

19 июня 1925 года архиепископ Феодор был осужден по статьям 59 и 73 (измышления и распространение в контрреволюционных целях ложных слухов или непроверенных сведений) за то, что «входил в сношения с иностранцами, передавал сведения о репрессиях и гонениях на Церковь за границу» (причем, в конце одного из постановлений с этим обвинением стоит пометка Владыки: «Не согласен, не имел сношений») и приговаривается к высылке на три года в Киркрай, который вскоре был переименован в Казахстан. Отбывал свой срок Владыка сначала в городе Тургай.

4 ноября 1927 года Коллегия ОГПУ постановила: по отбытии срока наказания лишить Поздеевского права проживания в Москве, Ленинграде, Киеве, Одессе, Харькове, Ростове сроком на три года. И с ноября 1927 года Владыка жил в ссылке в городе Орск.

Декларацию заместителя Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского) 1927 года владыка Феодор не принял, видя в ней окончательное подчинение Церкви произволу богоборческого государства. Даниловцы не выполняли указ Синода о поминовении на богослужении советской власти. В материалах дела 1937 года № 7014-П в показаниях одного из ближайших сподвижников владыки Феодора архимандрита Поликарпа (Соловьева) о причинах этого сказано так: «Это поминовение мы признавали неправильным, поскольку советская власть есть атеистическая и церковь отделена от государства. Декларации митр. Сергия мы не сочувствовали, так как советская власть придерживается идеологии материалистической, атеистической, значит, антицерковной». Архиепископ Феодор и другие даниловцы считали, что Церковь не должна стараться как-то договариваться с богоборческими властями и пытаться к ним приспособиться, чтобы выжить. Церковь должна жить независимо от мира, не идя с ним на компромиссы, а свою судьбу полностью предать в волю Божию.

Следующий арест последовал почти незамедлительно после окончания ссылки. 28 мая 1931 года во Владимире по адресу ул. Задний Боровок, дом 21, на квартире, которую он снимал у священника Побединского, архиепископ Феодор был вновь арестован. На первом допросе 10 июня 1931 года было выяснено, что Владыка жил во Владимире с января 1931 года, лечился. Таким образом, получилось, что на «лечение» на свободе Владыке дали меньше пяти месяцев.

При аресте «у Поздеевского Ф.В. принято 5 руб. 95 коп. денег». И вещи: «чайник, два креста, две кружки, стол. ложки, ложка чайная, ложка для заварки чая, мал. каструлька, три пустых коробки». В анкете арестованного указано, что Владыке 63 года, что он родился в марте 1868 года, а вообще во всех следственных делах владыки Феодора указан как год рождения 1867-й. В анкете записано, что Владыка «не служит по болезни», а в конце добавлено от самого Владыки: «Болею хронической малярией и почечно-каменной болезнью и нуждаюсь в постоянной медицинской помощи». В графе об отношении к советской власти написано: «Для меня форма государственного правления безразлична».

В своих показаниях на допросе 10 июня архиепископ Феодор вынужден был сообщить, что по окончании ссылки 18 декабря 1930 года он возвратился в Москву и до 3 января 1931 года лежал больной. На Рождество 7–8 января 1931 года он вел службу в церкви Воскресения (храм Воскресения словущего в Даниловской слободе, что находится прямо у стен Данилова монастыря и куда перешла после закрытия последнего храма обители оставшаяся братия) и после утренней службы уехал из Москвы во Владимир. Там он был прописан и проживал безвыездно с 11 января 1931 года. Будучи до этого в Москве, Владыка проживал на Даниловском валу в доме № 6 на квартире Константиновской Клавдии Васильевны. Проживая во Владимире, переписки ни с кем не имел. В начале апреля 1931 года во Владимир на жительство приехал архимандрит Симеон (Холмогоров). Владыка с ним виделся два раза, разговаривал по вопросам личного характера у отца Симеона на квартире.

На дополнительном допросе 22 июня 1931 года в показаниях владыки Феодора было сказано: «Во время моего пребывания в Москве после ссылки, в декабре 1930 года и январе 1931 года, ко мне на квартиру приходил известный в церковных кругах Аксенов Леонид Дмитриевич, который спросил у меня, намерен ли я посетить Синод и митрополита Сергия. Я ответил положительно». Эти показания свидетельствуют о том, что, по крайней мере, в 1931 году архиепископ Феодор еще не прекратил официального общения с митрополитом Сергием. Хотя А.Ф. Лосев в письмах из Свирлага, где они были вместе с Владыкой «в одной палатке», писал, что владыка Феодор, «фактически разорвавши (только в 1930 году!) с С/ергием/, формальное отложение считает не только ненужным, но и невозможным, ибо де отложить может только Бог». Это подтверждает предположение, что Владыка был все-таки больше центристом, чем правой оппозицией, как его часто называют. Но уже в 1932 году даниловская братия, после окончательного закрытия монастыря перешедшая в храм Воскресения словущего, по благословению архиепископа Феодора за богослужением поминала как главу Церкви митрополита Петра Крутицкого, но не молилась ни за власть, ни за митрополита Сергия.

Об этом посещении Синода рассказывал единственный доживший до нашего времени даниловский монах Михаил (Карелин; 1911–2003): за разрешением служить на Рождество Христово владыка Феодор обратился к заместителю Патриаршего Местоблюстителя митрополиту Сергию, и тот ответил: «Да разве я против». Но уже через два дня в квартиру Клавдии Константиновской, где остановился Владыка (Даниловский Вал, д. 6), нагрянули люди, назвавшиеся «иподьяконами», с целью арестовать Владыку, но он успел уйти черным ходом и уехал во Владимир. Сопровождала его Параскева Мачкина, будущая схимонахиня Даниила (1904–1999), она рассказала об этом в своих воспоминаниях.

Необыкновенно тактично, чисто по-монашески, без тени осуждения, хотя и с некоторой долей иронии, Владыка отозвался об интервью митрополита Сергия иностранным журналистам, где утверждалось, что в Советском Союзе нет гонений на Церковь: «По поводу интервью митрополита Сергия сказать ничего не могу, т.к. не знаю, какими фактами он пользовался, когда писал это интервью».

В заключении следователя от 17 сентября 1931 года сказано, что Поздеевский «объединял реакционных церковников, призывая к активной борьбе с Советской властью при помощи Церкви. Для конспирации своей деятельности Поздеевский перешел на нелегальное положение и, проживая в г. Владимире, давал указания оставшимся в Москве единомышленникам». 1 октября 1931 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ постановило: «Поздеевского Ф.В. заключить в концлагерь сроком на три года, считая срок с 28 мая 1931 года».

Но, слава Богу, в Свирлаге, куда Владыка был отправлен сразу же, 2 октября, «первым этапом по ж/дороге», он пробыл сравнительно недолго – полгода. Потому что уже 20 мая 1932 года президиум ЦИК СССР постановил: «ходатайство о помиловании Поздеевского Ф.В. удовлетворить и от дальнейшего отбывания наказания в концлагере освободить».

Владыка был досрочно освобожден в порядке частной амнистии. Если бы этого не произошло, неизвестно, сколько бы прожил Владыка, потому что, по воспоминаниям схимонахини Даниилы (Мачкиной), которая нелегально навещала Владыку вместе с его преданной помощницей во всех ссылках монахиней Гермогеной (Каретниковой) в Свирлаге, Владыка на пронизывающем до костей ледяном ветру сторожил якорные цепи на берегу реки Свирь.

После Свирлага Владыка несколько месяцев жил в деревне Вослинки Калужской области в доме даниловских прихожанок Матроны Флоровны и ее дочери Параскевы Мачкиных, которые приютили у себя Владыку, несмотря на то, что это для них было небезопасно. Потом Владыка переехал в Зарайск, на родину своего ученика и сподвижника архимандрита Поликарпа (Соловьева). Там Владыка был арестован в седьмой раз 3 ноября 1934 года, на улице Карла Маркса, дом 11. Было заведено дело № 24649-с Брянских Петра Арсеньевича (епископа Парфения) и Поздеевского Александра Васильевича (архиепископа Феодора).

В справке на арест сразу было сказано, в чем они обвиняются:

«В Зарайске проживает с начала 1934 года архиепископ Феодор, который сразу стал проявлять активную контрреволюционную деятельность, объединяя вокруг себя реакционно настроенное духовенство, монашество и верующих. В целях восстановления связей со своими последователями он неоднократно приезжал в Москву и Загорск, где организовывал тайные богослужения, производил сборы денег и продуктов для оказания помощи нуждающимся в ссылках и ИТЛ и монашествующим.

В своей квартире в г. Зарайске (в доме быв. купчихи Гузнищевой) Поздеевский организовывал тайную церковь, где систематически нелегально совершал богослужения. В последнее время Поздеевский был связан с проживающим в г. Кимрах еп. Брянских Парфением, руководителем украинского контрреволюционного ИПЦ, и совместно с ним проводил активную работу по воссозданию контрреволюционной организации ИПЦ».

Архиепископ Феодор на допросах отвечал на вопросы коротко: «В Москве был два раза проездом». «Посылки получаю от Красного Креста. От знакомых и прихожан Даниловского монастыря ничего не получаю». «Связей ни с кем не поддерживал, никто в Зарайск не приезжал. Брянских не приезжал ни разу, 2 года его не видел». «С митрополитом Кириллом Смирновым не встречался. С епископами Прокопием Титовым, Дамаскиным, Парфением Брянских, архиепископом Серафимом Самойловичем не встречался 2 года». «В январе 1934 года во Владимире заходил к Холмогорову навестить несколько раз». «Мне, как настоятелю быв. Данилова монастыря, о постриге в схиму Холмогорова Семена ничего не известно, так как мне он прошение не подавал». «В Зарайске встретился с Поликарпом Соловьевым и Серафимом, который живет в Кашине. Больше ни о ком не знаю».

Современные противники владыки Феодора ставят ему в вину, что он, мол, на последнем своем следствии в 1937 года вступил в беседу со следователем и на вопросы давал подробные ответы. Следствие 34-го года показывает, что такое поведение на допросах совершенно не в правилах Владыки.

Обвинен архиепископ Феодор был в том, что, «будучи враждебно настроен к Советской власти, по возвращении из концлагеря восстановил свои связи с отдельными монахами быв. Данилова монастыря, через которых проводил свою контрреволюционную деятельность по созданию вокруг себя антисоветски настроенного духовенства и верующих... поддерживал тесную связь с отдельными деятелями ”ИПЦ”». 17 января 1935 года приговорен к ссылке в Севкрай сроком на 5 лет, считая с 3 ноября 1934 года. С первым отходящим этапом 23 января 1935 года владыка Феодор был отправлен в Архангельск, должен был прибыть туда к 10 марта 1935 года. Через какое-то время Владыка был переведен из Архангельска в Сыктывкар, где отбывал свою ссылку.

В последний раз владыка Феодор был арестован в Сыктывкаре 4 марта 1937 года. Следственное дело № 7014-П было подробно разобрано в книге «Последнее следственное дело архиепископа Феодора (Поздеевского)». Поэтому в этой статье стоит напомнить об этом деле коротко, в основных чертах.

Владыка Феодор был арестован уже после того, как в г. Киржаче в конце декабря 1936 года было арестовано несколько даниловских монахов и их помощников и помощниц. Среди них был бывший даниловский певчий Серафим Голубцов, к этому времени отошедший от даниловцев и на первых же допросах рассказавший всё, что ему было известно, и назвавший еще несколько даниловцев, проживавших в других городах. Кроме этого, разумеется, были и агентурные донесения, потому что за даниловцами наблюдали давно и пристально, особенно после владимирского дела № П-8218 1936 года, в котором об архиепископе Феодоре (Поздеевском) и братии было сказано, что «они составляют самую непримиримую группу монашества, которая (группа) еще при Патриархе Тихоне выдвинула оппозиционную программу активной борьбы против Советской власти. Этой программы все они придерживаются и в настоящее время. Эта группа церковников является самой правой частью ссыльного епископата, которая ведет активную деятельность по насаждению тайных церквей».

В деле № 7014-П по обвинению Поздеевского А.В. и других подшито 9 протоколов допросов владыки Феодора: 25 и 27 марта, 27 апреля, 23 и 25 мая, 1, 2 и 19 июня и 25 июля. Первые допросы короткие, вопросы на них, в основном, касаются темы, с кем Владыка поддерживал связи, кто из даниловцев приезжал к нему в ссылки. Причем вся эта информация у следователей уже была из изъятой при аресте у даниловского архимандрита Симеона (Холмогорова) переписки с владыкой Феодором. Схема допросов была такая: сначала следователь о чем-то спрашивает, что он и так уже знает из изъятой у отца Симеона переписки, Владыка категорически всё отрицает, а на следующем допросе его «уличают во лжи» и зачитывают его же собственные письма, из которых взята эта информация.

В мае 1937 года в деле владыки Феодора появляются копии протоколов «допросов» архимандрита Симеона, в которых «иноческое братство князя Даниила» уже выходит на всесоюзный уровень. Причем, необходимо отметить, что и в деле владыки Феодора, и в деле самого архимандрита Симеона эти протоколы допросов присутствуют в виде слепых копий без подписи обвиняемого, которые в принципе не могут рассматриваться как документ, заслуживающий хоть какого-то внимания. Но потом на основании этих «протоколов допросов» строятся последние «протоколы допросов» владыки Феодора.

То, что эти «показания» написаны следователями, доказывает еще и то, что протокол последнего допроса существует в четырех вариантах: от коротких допросов начала июня до обширного, развернутого, обросшего множеством «новых подробностей» и имен последнего «допроса» 25 июля. Из информации, надерганной по всему делу, а то и неизвестно откуда, следователем создается сначала как бы краткая схема, а потом путем кропотливого «труда» опытного следователя-редактора схема превращается в почти художественное произведение «признательных показаний». Причем с подписями только последний «протокол».

Таким образом, совершенно ясно, что владыка Феодор на следствии никакой информации, никаких имен следователям не назвал, всё составлено из писем и показаний других людей, потому что если бы Владыка что-нибудь добавил к уже известному, то это непременно бы появилось в «протоколах допросов». Это важно, что информация получена не от Владыки, потому что одно дело, когда замученный человек всё-таки не выдерживает и кого-то называет, и другое дело, когда, несмотря ни на что, не называет никого. Остается вопрос о подписях. Мог доведенный до умопомрачения человек подписать то, что ему подсунул следователь? Мог. Об этом свидетельствует пример архиепископа Луки (Войно-Ясенецкого). Но в деле владыки Феодора есть некоторые детали, которые указывают больше на подделку подписей. Первое – это то, что на следствии в 1958 году по реабилитации выживших даниловских прихожанок были зафиксированы следователем многочисленные случаи подделок подписей в делах владыки Феодора и архимандрита Симеона (Холмогорова). Во-вторых, «дополнения» к последним «показаниям» Владыки такие глупые и незначительные, что невозможно утверждать, что Владыка боролся за жизнь. Они, скорее, свидетельствуют о том, что или замученный человек писал под диктовку следователя, который пытался этим добиться, чтобы всё выглядело более убедительно для его руководства, да и то – при беглом просмотре. Или опять же здесь грубая подделка впопыхах. И третье, совершенно бесспорное доказательство того, что подписи подделаны, – это свидетельство непосредственного участника этих событий отца Михаила (Карелина), что после ареста и перевода его из камеры отца Симеона (Холмогорова) больше он никого из даниловцев в тюрьме не видел. А в деле подшит «протокол» его «очной ставки» с Владыкой, совершенно нелепый по содержанию: якобы отец Михаил подтверждает, что приезжал к Владыке в Сыктывкар, а Владыка утверждает, что этого не было, хотя уже знает, что в распоряжении следователя есть его письма, в которых он пишет о приезде Миши Карелина к нему в ссылку. Причем в этой «очной ставке» поставлены аккуратненькие «подписи» якобы отца Михаила и якобы владыки Феодора под каждым абзацем.

Противники Владыки в наше время берут на себя смелость утверждать, что нельзя верить на слово прошедшим все ужасы следствия во времена «большого террора» верующим людям, что все свидетели потом, мол, всё врут и выворачиваются. А вот следователям надо верить, потому что им врать, мол, нет никакой необходимости, они ничего не подделывали, так как им запрещалось это по инструкции. Причем верить надо больше следователям не 1958 года, когда шли реабилитации, а именно 37-го. Относиться так к памяти Новомучеников – кощунственно.

* * *

Таким был исповеднический путь последнего перед закрытием настоятеля Данилова монастыря архиепископа Феодора (Поздеевского). Владыка оставил яркий след и в истории Русской Православной Церкви ХХ века, и в памяти людей, близко его знавших. Следственные дела, конечно, не дают полной картины жизни этого замечательного человека, но все-таки они помогают составить хоть какое-то представление о том, какими неимоверно трудными были эти 20 лет жизни при богоборческом режиме и с каким мужеством и достоинством Владыка прошел через все эти испытания и встретил свою мученическую кончину.

Татьяна Петрова

----------------------------------------

Источники и использованная литература

1. Архив УФСБ по Владимирской обл. Д. № П-8218.

2. Архив УФСБ РФ по Тверской обл. Д. 24649-с.

3. ГА РФ. Ф. 3917. Оп. 2. Д. 1814.

4. ГА РФ. Ф. 10035. Оп. 1. Д. П-50648.

5. ГА РФ. Ф. 10035. Оп. 1. Д. П-50724.

6. Лосев А.Ф., Лосева В.М. «Радость навеки»: Переписка лагерных времен. – М., 2005.

7. Петрова Т.В. «Не солгу на святого...» Можно ли доверять следственным делам 30-х годов? // «Даниловский благовестник», 2012.

8. Петрова Т.В. Последнее следственное дело архиепископа Феодора (Поздеевского). – М., 2010.

9. ЦА ФСБ. Д. Р-30673.

10. ЦА ФСБ. Д. Р-34038.

11. ЦА ФСБ. Д. № Р-34230.