Чтобы петь знаменно, надо жить знаменно
Протоиерей Борис Николаев
Удивительным образом Господь соединяет людей! Промысл Божий свел в возрождающемся монастыре священника из далекой деревушки под Псковом и воспитанницу Пюхтицкой обители. Так произошло, чтобы в стенах древнего Богородице-Рождественского монастыря вновь зажглась лампада духовной жизни.
Подвижник благочестия ХХ века; исповедник, пострадавший за веру и ношение священного сана; неуклонный исполнитель Божественных заповедей; глубокий знаток Священного Писания и творений Святых Отцов; старейший знаменщик России и автор трудов о знаменном пении и духовной жизни, проживший собственную жизнь знаменно; истинный христианин и гражданин своего Отечества – таким был протоиерей Борис. Свои дарования и добрые дела он скрывал от суетного мира, оставаясь, по его словам, «обычным православным священником», сельским пастырем. Но Сам Господь сказал, что не может град укрытися, вверху горы стоя» и «не возжигают светильника под спудом (Мф. 5, 14-15).
Протоиерей Борис Николаев родился 21 декабря 1914 года (3 января 1915 г. по новому стилю), в день памяти святителя Московского Петра, во Пскове, в семье Николая и Лидии Николаевых. Отец батюшки, человек искренне верующий, был из крестьян. Мама, Лидия Яковлевна, происходила из семьи почтовых служащих. От рождения батюшка имел слабое здоровье и очень плохое зрение. Господь, избрав его на служение Себе, оградил – в той мере, насколько это было необходимо, от мира и его соблазнов.
Родившийся младенец беспрерывно плакал. По совету врачей клиники доктора Вольфсона, где он появился на свет, новорожденного окрестили на следующий же день в ближайшей церкви святителя Николая, называемой «Никола со Усохи». «Так как Крещение было поскору “страха ради смертного”, имя мне дали без ведома родителей. Кто нарек – неизвестно, – написал батюшка в своей автобиографии – После Крещения крик мой утих».
Бабушка отца Бориса Мария Герасимовна Карпова была благотворительницей и почетной прихожанкой Псковского Иоанновского женского монастыря. Сестер этой обители духовно окормлял великий старец, схиархимандрит – преподобный Гавриил (Зырянов) (в 2024 году исполнилось 180 лет со дня его рождения).
Рассказывая о своей жизни, батюшка никогда не делал из нее «жития святого». Он подчеркивал, что у него самого и у его близких были большие недостатки. Тем удивительнее его неуклонное стремление к Богу и всякому добру, проявившееся с раннего возраста. Близкие внушали ему, что он – инвалид, который ни на что не способен, и что его окружают враждебно настроенные люди. Делалось это, видимо, из опасения за него, но такая жизненная позиция в корне неправильна, поскольку она приносит недобрые плоды ропота, осуждения и уныния. Будущий священнослужитель это понял и не пошел по ложному пути. Он стал развивать в себе противоположные свойства: благодарение Богу, крепкую веру, упование на Него, любовь во Христе, смирение, кротость и всепрощение. Инвалидом он себя не считал: все, что мог (и даже то, что для него считали нереальным) делал сам, «не опускал руки» тогда, когда что-то не получалось, приносил деятельное покаяние, развивал в себе терпение и трудолюбие, и, самое главное, искоренял гордость и самонадеянность. Батюшка постоянно нам говорил: «Без Бога – ни до порога».
Бабушка научила Бориса молиться своими словами, и он каждый вечер перед сном искренне молился Богу. Папа учил сына молитвам «Отче наш» и «Богородице Дево, радуйся». Маленький Боря часто играл «в церковь», «в службу», его интерес к духовной жизни возрастал с каждым днем. Родные относились к этому по-разному: бабушка поддерживала Бориса, а мама боялась, как за него, так и за себя, ведь наступили времена преследований за веру.
Отец батюшки погиб в 1919 году. Шла Гражданская война. Николай Николаев служил санитаром в лазарете. 25 мая он пришел с ночного дежурства домой и сообщил, что в 12 часов дня ему приказано эвакуироваться с лазаретом, потому что в городе будут идти бои. Родители Бориса решили, что во время боевых действий ему будет безопаснее находиться у бабушки в Запсковье. Николай взял сына на руки и отнес к бабушке. Он не смог догнать свой лазарет и вернулся домой. К вечеру начались бои. Со слов мамы батюшки, по Рижскому шоссе шел белоэстонский бронированный автомобиль и вел пулеметный огонь. Отступившие красные взорвали Ольгинский мост. От взрыва открылись все окна, и пули градом полетели в комнаты. «Оглушенные взрывом мои родители, чтобы избавиться от пуль, принялись закрывать окна: папа в спальне, а мама рядом в столовой, – писал в своей автобиографии отец Борис. – Закрывая окно, мама увидела в открытую дверь спальни: папа, протянув руку в открытое окно, упал замертво. Мама бросилась к нему. Он лежал в луже крови: пуля в висок навылет пробила ему голову». Иоанновский монастырь откликнулся на горе семьи Николаевых: из обители были присланы для чтения Псалтири две инокини.
Через несколько лет тяжело заболела и умерла бабушка отца Бориса. Перед смертью Мария Герасимовна благословила свою дочь Лидию иконой святителя Николая и сказала ей: «Береги сына. Бог пошлет тебе через него утешение».
В двадцатых годах Иоанновский монастырь был закрыт. Некоторые сестры обители стали трудиться при псковских храмах, в том числе – при церкви святителя Николая на Паромье, который был приходским для семьи Николаевых. Там юный Борис молился, прислуживал в алтаре, пел на клиросе. Он обладал прекрасным сильным голосом (в детские годы у него был дискант; в зрелом возрасте чаще всего батюшка пел басовую партию, но диапазон его голоса был значительно шире). Хором управляла сестра Иоанновского монастыря монахиня Людмила – опытный регент и старица высокой духовной жизни. Она стала для Бориса наставницей. Батюшка вспоминал о своей духовной матери: «Никогда я не видел ее смеющейся, и крайне редко – улыбающейся (только уголками губ). Она имела в душе Божественную любовь и стяжала мирный дух. Все окружающие это чувствовали. Регентом она была превосходным: ее отличало глубокое понимание богослужений, духовная чуткость, умение передать другим то, что она понимала и чувствовала, а также кротость и терпение. Ее ничем невозможно было рассердить.
Мать Людмила никогда не раздражалась, с большим терпением обучала тех, у кого не получалось петь в хоре, не повышала на них голоса. Даже, если после службы, мать Людмила, как регент, была вынуждена нас и поругать, то потом она могла сказать какую-нибудь добродушную шутку, всех посмешить. Мы со смеху катаемся, а она и не улыбнется, только скажет: “Вы что смеетесь? Маленькие, что ли?” А нам от ее слов становится еще смешнее. Мать Людмила была человеком высокой духовной жизни: в отношении к людям она являла истинную, христианскую любовь, на которую можно было ответить только любовью и беспрекословным послушанием».
Борис посещал и другие храмы Пскова. В середине 20-х годов в городе действовало около двадцати храмов. Особенно часто Борис посещал храм, находившийся на Мироносицком кладбище, где были похоронены его близкие. Батюшка всю жизнь чтил Жен-Мироносиц и говорил о том, что их святая жизнь должна быть примером для монашествующих.
В 20-е и 30-е годы в Мироносицкой кладбищенской церкви служил слепой священник протоиерей Владимир – бывший полковой священнослужитель царской армии. По просьбам посетителей кладбища отец Владимир постоянно служил панихиды и литии на могилах. Борис часто водил слепого батюшку в церковь, сопровождал во время служения панихид на кладбище и провожал его по окончании богослужений обратно домой. «Это был праведник, – говорил о нем Батюшка. – В молодости отец Владимир имел и свои немощи, но к старости он не только принес покаяние, но и достиг больших высот в духовной жизни. В своей жизни он следовал учению святителя Иоанна Златоуста». Именно отец Владимир раскрыл для Бориса учение великого вселенского святителя. В Мироносицком храме Борис был пономарем, псаломщиком и звонарем.
Учиться в обычной школе Борис не мог из-за плохого зрения, а специальных школ для инвалидов по зрению в те годы не было. Однажды на Мироносицкое кладбище пришел Александр Иванович (Артур Артурович) Эверт. По национальности немец, он родился в Санкт-Петербурге в лютерансккой семье, получил высшее образование. Он полюбил и принял Православие, увлекся аскетической литературой, стал посещать храмы и монастыри. Александр Эверт познакомился с Борисом, заинтересовался им и согласился быть его преподавателем. Александр Иванович собрал колоссальную библиотеку святоотеческих творений. Он разрешил Борису пользоваться своей библиотекой. До самой смерти батюшка помнил и точно цитировал многочисленные выдержки из творений святых о тцов. Господь даровал ему глубокий, ясный ум и удивительную память, что было плодом многолетних аскетических трудов. «Я никогда не говорю того, чего я не испытал и не исполнил на деле, я говорю от опыта», – свидетельствовал батюшка, и эти слова подтверждала его жизнь.
К сожалению, Эверт увлекся обновленчеством, и это коснулось и Бориса. Но, поняв всю неправду и глубину преступления обновленческого раскола, юный Борис всем сердцем отринул его и присоединился к Православию, которое с детства было для него духовно близким и родным. Никого не осуждая, батюшка впоследствии мог объяснить своим чадам суть и пагубность любого заблуждения и показать красоту Православной веры.
Борис взрослел. Отец Владимир говорил ему, что он когда-нибудь примет священство. Но мама была категорически против. Борис попробовал устроиться на мирскую работу, в инвалидную артель «Труд слепых». Он продолжал ходить в храм, и вскоре об этом узнало начальство. Секретарь псковского отдела Всесоюзного общества слепых П. Козловский, придя в цех, где работал Борис, сказал ему при всех сотрудниках: «Ты, говорят, в церкви поешь, нам таких не надобно». Борису дали внеочередной отпуск, но он подал заявление и уволился с работы.
Устроиться работать в городской храм было трудно. С юных лет Борису довелось служить псаломщиком на различных приходах под Псковом. Он полюбил русскую глубинку за возможность жить в уединении и нравственную чистоту жителей. Однако мама не позволяла ему надолго остаться на каком-то из мест служения, под разными предлогами вызывала его домой и не отпускала назад. «И вот я осмелился и задал вопрос: “Мама, на кого ты меня готовишь, на министра или на директора? Ведь 17-й год идет, а дальше?” И мама смирилась, поняла и сказала: “Как хочешь”», – рассказывал отец Борис, добавляя, что она не была неверующей, но боялась гонений и опасалась за него.
27 июня 1931 года Борис попал на прием к архиепископу Феофану (Тулякову), возглавлявшему Псковскую епархию. Владыка направил Бориса псаломщиком в храм села Гнилки (в 12-и километрах от города Острова). Здесь он встретил свою будущую супругу – матушку Марию. Духовная дочь схиархимандрита Гавриила (Зырянова), она стремилась к монашеству, но в те времена обители, где ей удалось пожить и потрудиться, закрывались. Тем не менее, она успела воспринять духовный опыт их насельниц. Мария поселилась при храме и трудилась, даже сверх сил, для Церкви. Встретив матушку Марию, отец Борис увидел в ней родственное стремление к Богу и предложил «вместе с ним идти к Царствию Божию». Венчание состоялось 7 февраля, на праздник иконы Божией Матери «Утоли моя печали». Матушка Мария стала для батюшки на долгие годы «довоспитательницей», как называл ее сам отец Борис.
Батюшка говорил, что далеко не все у них шло гладко, но они с Матушкой противостояли искушениям так: у них не было друг от друга тайн, и они старались, по возможности, всегда быть вместе. «Мы с Марией ни разу в жизни не смогли надолго поссориться. Так повздорим о чем-нибудь, пройдет десять минут, и я ее спрашиваю: “Мария, ты на меня не обижаешься?” “А что на дураков-то обижаться”, – добродушно скажет она. – “Ну, прости меня”. – “Господь простит, и ты меня прости”. На этом ссора кончалась, и мы продолжали общаться так, как будто ничего не произошло», – вспоминал отец Борис.
Одним из своих недостатков отец Борис считал робость, склонность к унынию. Батюшка часто говорил унывающим: «Враг внушает человеку, что он ни на что не способен, чтобы ввести его в уныние и не дать сотворить волю Божию». Матушка Мария имела крепкую надежду на Господа и помогала батюшке преодолеть этот недостаток.
О том, какой была совместная жизнь батюшки и матушки, свидетельствует следующий рассказ отца Бориса. «Однажды пришел я домой после службы в воскресенье, а моя Мария не могла быть в этот день в Церкви. Она меня спросила: “На какую тему ты сегодня говорил проповедь?” – “О любви к врагам», – ответил я. – “Ты проповедь-то сказал, а сам-то ты врагов любишь? Вот полюби М.! (Матушка имела в виду человека, чинившего различные препятствия в деле издания труда батюшки по знаменному распеву)”. Я ответил: “Любить я его, конечно, не собираюсь, но и зла ему делать никакого не буду. Бог с ним”». Можно засвидетельствовать о том, что Батюшка умел любить врагов и преуспевал в этой добродетели.
30 марта 1935 года псаломщик Борис был рукоположен архиепископом Феофаном (Туляковым) в сан диакона. Это были мрачные 30-е годы, когда фактически любой человек мог подвергнуться аресту и заключению. Даже пожилые люди останавливали молодого ревнителя благочестия, отговаривая от принятия сана: «Что ты делаешь? Ты же идешь на верную смерть!» Но отец Борис не видел для себя иного пути: Господь даровал ему решимость пострадать и претерпеть муки за Него.
После рукоположения до и после отбывания заключения диакон Борис служил на приходах Владимирской епархии. Там он познакомился и духовно сблизился с другим подвижником – протоиереем Вениамином Румянцевым (тогда еще диаконом). Это было промыслительно, в том числе и для нашего монастыря, поскольку отец Вениамин был первым человеком, указавшим на отца Бориса как на возможного духовного наставника.
Во время служения во Мстере в 1937 году диакон Борис был арестован по вымышленному делу. В селе Станки, в десяти километрах от Мстеры, стали распространяться слухи, что одна из живших там монахинь – младшая дочь Государя Николая II. Монахиня вскоре умерла от туберкулеза. Ее «почитатели» устроили пышные похороны. Мстерского духовенства на похоронах не было, но для сотрудников НКВД это не имело значения. Отец Борис так написал о своем аресте: «Утром 2 ноября 1937 года во время Литургии пришла на клирос моя Мария и велела нам петь на запричастный «К кому возопию», а затем сообщила, что за мной приходили из НКВД. Кончили мы службу, пришли домой, и сразу же явились они самые. Предъявили ордер и сделали обыск. Взяли, кроме документов, три книги: Лечебник старого издания и две книги журналов (вероятно, 2 подшивки – Примеч. Сост.) “Сообщения Императорского Палестинского общества”. Их настораживало слово “императорского”. Взяли протокол экзаменационной комиссии, “Ставленнический допрос” и два фото Афона. <…> Затем предложили сесть поесть и после повели к сельсовету. Там уже были собраны прочие наши».
Диакон Борис Николаев сначала находился в тюрьме в Вязниках, затем в Ивановских тюрьмах № 1 и № 2 и в Кинешемской тюрьме. Были допросы, во время которых часто звучало требование сложить с себя сан, от чего отец Борис решительно отказался. В личной беседе батюшка иногда признавался в том, что переживал тогда особенное духовное состояние и был готов идти на мученичество и смерть за Христа. Господь укрепил его в заключении, где он столкнулся с реалиями тюремной жизни. Его осудили на 10 лет лагеря (впоследствии его досрочно освободили, поэтому он провел в заключении шесть лет). Диакон Борис отбывал лагерный срок в Юрьевецкой инвалидной исправительно-трудовой колонии (ЮРИТК), находившаяся под Ковровом, близ Волги.
О лагерном периоде жизни батюшка, по своему глубокому смирению, рассказывал мало. Его рассказы не были жалобой озлобленного человека, в них слышались вера и благодарность Богу, сочувствие и уважение к ближним. «Со всеми можно ужиться, – говорил батюшка. – Я шесть лет спал на соседних нарах с уголовником, жил среди людей, совершивших не одно и не два преступления, – и ничего, слава Богу! А они и ругались, и чего только ни творили. Я же делал свое дело. (Батюшка имел в виду, что продолжал жить духовно – молиться, веровать, следить за своим внутренним состоянием, творить добро). Уголовники – тоже люди, и они чувствуют добро, уважение, хорошее отношение».
Когда отца Бориса везли на место заключения, он разговорился с одним уголовником, который отбыл уже несколько сроков. Во время разговора у батюшки выпала из кармана фотография супруги Марии. Собеседник поднял фотокарточку и спросил: «Кто это?» – «Моя жена», – ответил батюшка. Вглядываясь в лицо на фотографии, старый уголовник сказал: «Ну, ты, Боря, мужик – молодец!» Он долго-долго смотрел на фотокарточку, и наконец, произнес: «Если бы я встретил эту женщину хотя бы десять лет назад, я бы здесь не был». Облик матушки о многом «сказал» этому человеку, пробудив в сердце закоренелого преступника то, что было в нем доброго и благородного.
Когда батюшка находился в лагере, матушка Мария, как могла, заботилась о нем, носила ему передачи. Она ходила к нему пешком от Мстеры до Юрьевца, нагруженная тяжелой ношей. В летнее время на дорогу уходило около десяти дней, зимой же можно было идти пешком более двух недель.
Вот несколько случаев из жизни в заключении отца Бориса. Один раз, в ночь Святой Пасхи, около двенадцати часов, батюшка тихо вышел из барака, чтобы пропеть Пасхальный канон. По жестким лагерным законам нарушителя режима расстреливали. Когда отец Борис уже допевал канон, к нему быстрым шагом приблизился кто-то из лагерного начальства.
– Стой! Кто здесь!?.. Николаев? Ты?
– Я, товарищ начальник, – ответил батюшка.
– Что ты здесь делаешь?
– Молюсь, товарищ начальник. Христос Воскресе! – сказал отец Борис, готовясь к смерти. Неожиданно он услышал ответ:
– Воистину Воскресе. Только никому ничего не говори. Быстро возвращайся в барак!
Господь умягчил сердце начальника, испытавшего уважение к вере батюшки.
Как подобает христианину, отец Борис не только добросовестно повиновался властям, будучи непреклонным лишь в вопросах веры, но и не отказывал в помощи соузникам. В один год в лагере разразилась эпидемия пеллагры. В день памяти преподобного Серафима Саровского умерших в бараке было особенно много. Дневальный стал подходить к каждому с просьбой помочь ему вынести покойников. Но все, по словам отца Бориса, «посылали его подальше». Увещания в том духе, что «с каждым завтра может случиться то же самое», не действовали. Наконец, дневальный подошел и к батюшке: «Николаев, может быть, ты пойдешь?» Отец Борис не отказался. За оказанное послушание Господь укрепил силы батюшки и ниспослал ему мир и духовную радость.
Однажды, при раздаче мизерной платы за труд, батюшке нечаянно выдали большую сумму, чем нужно. Обнаружив ошибку кассира, он вторично подошел к окошечку. Под ругательства конвоиров, которые подумали, что заключенный хочет получить что-то дополнительно, отец Борис вернул лишние деньги. Удивились все – и кассир, и охрана: в таких условиях никто не считал за грех и украсть. Факт настолько потряс начальника лагеря, что он вынес благодарность заключенному Николаеву. Но тому нужна была не похвала, а мир совести.
В лагере отец Борис не раз был близок к смертному порогу. Один раз заключенные уже спустили его под нары – «не жилец». Тогда ему явилась Матерь Божия, и сказала, что он выздоровеет, заповедав чтить Богородичные праздники. После Небесного посещения здоровье батюшки пошло на поправку. Он вспоминал: «На последнем врачебном осмотре врач открыл папку истории моей болезни и вынул из нее желтый бланк: “Читай, вот что лежало в твоей истории”. “А что это, Борис Васильевич?” – спросил я. “А это, примерно, что Вы покойничкам даете, когда на тот свет провожаете”. Я взял очки и прочитал: “Медицинский акт на смерть заключенного”». Так Небесная Игумения сохранила жизнь будущему духовнику женского монастыря.
Батюшка рассказывал нам в назидание о духовных встречах на своем пути. Так, например, в лагере он встретил двух праведников. «За колючей проволокой» человека не называют по имени. В лагере всем присваивали номер или же называли по фамилии. Но фамилий этих двух людей никто не знал: все, от начальника лагеря до последнего уголовника, уважительно называли их «отец Александр» и «мать Евфросиния». В лагере отбывало срок множество христиан, но такое уважение, которое можно назвать всеобщим, снискали лишь два человека.
Отец Александр обладал той простотой и веселостью, которые происходят от незлобия, доброты. Он не потерял эти свойства и в лагере, и к каждому человеку относился по-доброму, что весьма трудно дается в подобных условиях. Он мог пошутить, знал много песен, с ним каждому было легко. Но мало кто догадывался, что это душевное облегчение было плодом молитв праведника.
Мать Евфросиния, казалось, жила по правилу, данному преподобным Амвросием Оптинским: «Никого не осуждай, никому не досаждай, и всем – мое почтение». Складывалось впечатление, что все люди для нее – Ангелы, и она не видит в них ничего худого. Взгляд праведницы отражал ее душевную чистоту. Если же она и замечала дурные поступки человека или его недостатки, то старалась этого человека оправдать: «Он – хороший. Это его лукавый попутал».
Когда по заводским цехам (на территории лагеря находился завод) шел начальник лагеря, он всегда здоровался с матерью Евфросинией:
– Здравствуй, мать Евфросиния.
– Здравствуйте, товарищ начальник, – отвечала матушка. – Как Ваше здоровье? (Этот вопрос звучал искренно).
– Ничего, помаленечку, мать Евфросиния. А ты как себя чувствуешь? Не болеешь?
– Да нет, всё слава Богу, товарищ начальник, потихоньку, с Божьей помощью, трудимся, жаловаться не приходится.
Такой диалог начальника лагеря с заключенной был большим исключением из правил. Но безропотное несение жизненного креста, мирность, доброе отношение и приветливость имеют большую цену везде и многоценны перед Богом.
1 октября 1943 года, в субботу, заключенный Борис Николаев был освобожден. Батюшка до конца жизни, каждую субботу или с пятницы на субботу, читал Акафист Пресвятой Богородице «Взбранной Воеводе победительная…».
В этот день освобождалась большая партия заключенных. После того, как им выдали документы и деньги на проезд, их построили и стали выводить через узкую калитку. «А шесть лет назад мы входили в лагерь через широкие ворота», – вспоминал отец Борис. Порожек у калитки был высоким. Ноги у заключенных за время пребывания в лагере распухли так, что первые же выходящие не могли справиться с «препятствием» и упали от слабости, споткнувшись о порожек, а за ними полегла и вся шеренга. «Ну, ничего, – продолжал рассказ батюшка, – потихонечку мы вышли».
Идти не было сил. Отойдя на некоторое расстояние от лагеря, отец Борис встал, обернулся и снял шапку. У лагерных ворот стояла новая партия заключенных. Батюшка, сострадая им, стал о них молиться.
До вокзала отец Борис дошел с помощью освобожденного вместе с ним татарина Малека Богоудинова, который сказал, что не оставит его, и перевел на русский татарскую пословицу: «Вместе радоваться, вместе страдать и умирать».
Освободившись из заключения, диакон Борис не сразу смог принять священство, но несколько лет готовился к тому. Возникли препятствия: его оклеветали перед архиереем, что он якобы слеп и служить не сможет. Однако он великолепно выдержал экзамен перед посвящением. Митрополит Ленинградский Григорий (Чуков; 1870-1955) с удивлением спросил: «В чем же заключается Ваша слепота? Ходите без поводырей, читаете правильно, служите нормально». «У меня близорукость», – ответил отец Борис. – «Так Вам же не стрелять?» – «Я не узнаю людей по лицам». – «Это хорошо, лучше пусть они Вас узнают. Идите, приход Вам дан неплохой, но запущенный. Возраст и силы есть, и Вы его направите. Поучайте, расскажите мужику, чего он не знает, и объясните, чего он не понимает, и он Вас полюбит». Владыка посоветовал новопоставленному иерею не скрывать своих ошибок от Священноначалия, но честно в них сознаваться и каяться. Этому правилу отец Борис следовал всю жизнь.
Отец Борис был рукоположен во иереи 28 октября 1951 года на праздник иконы Божией Матери «Спорительница хлебов» и поставлен настоятелем Свято-Духовского храма в селе Малые Толбицы. Батюшка особенно чтил образ Божией Матери «Спорительница хлебов» еще и потому, что очень любил преподобного Амвросия Оптинского и всегда обращался к нему за помощью в духовническом служении.
«1951 год – время послевоенной разрухи, – пишет батюшка в своей автобиографии. – Принял я храм в плачевном состоянии: одно облачение (фелонь, епитрахиль и поручи), 5 богослужебных книг, потир металлический, а прочие сосуды – дискос деревотокарной работы, лжица медная, чаша медная (не чищена со дня ее начала). В течение 5-и лет у них побывало пять священников… В духовном смысле очень большое влияние имел Спасово-Елеазаровский монастырь. Но все это было двадцать лет назад, а мне остались старички и бабушки, которые в храм ходить любили…» Храм отапливался одной печкой-«времянкой». Некому было печь просфоры, шить облачения, убирать снег, чтобы прихожане попали в храм на службу зимой (ведь это не город!). Всё это стали делать отец Борис и матушка Мария. Батюшка смог отремонтировать храм, устроить теплый зимний придел. При этом в хрущёвское время, как и все духовенство, он платил немыслимые налоги, о которых полушутя говорил: «Девятнадцать копеек нам, остальное – государству». И в этих словах не звучало ни жалобы на жизнь, ни обвинения в чей-либо адрес: налоги он платил, что называется, «копейка в копейку».
Отец Борис был образцовым священнослужителем. Он не жалел себя, жертвенно и бескорыстно исполняя священнический долг. Отпусков и выходных у него не было: он не понимал, как можно «отдыхать от Бога», но в то же время никогда не осуждал тех, кто поступал иначе. Богослужения батюшка совершал регулярно и благоговейно, прекрасно знал Устав Церкви. Перед исповедью и даже требами никогда не принимал пищу, как бы поздно они не совершались. К отцу Борису можно было обратиться в любое время дня и ночи – все знали, где он живет, как его найти. Батюшка говорил: «Уважительных причин для отказа от послушания могут быть две – если ты умер или прикован к постели». Однако столь высокие требования он предъявлял, прежде всего, к себе или к тем, кто был к этому готов. Зная меру каждого духовного чада, он был последователем Того, Кто «трости надломленной не преломит и льна курящегося не угасит» (Мф.12:20).
Протоиерей Борис был представителем того поколения людей, которое мы называем «старым поколением». Общими для людей этой формации были православное мировоззрение, истинный патриотизм и особая патриархальная культура воспитания.
Послушание отца Бориса Священноначалию было безоговорочным. Например, когда правящий архиерей в владыка Евсевий попросил отдать в женский Елеазаровский монастырь из Толбицкого храма икону, которую батюшка сам заказывал и перед которой в конце каждой службы совершал молебен, отец Борис без всякого прекословия ее отдал.
Протоиерей Борис ощущал себя и гражданином своего земного Отечества. Он многое вытерпел на родной земле, но она оставалась для него Родиной. Государственный гимн батюшка всегда выслушивал стоя. Он повиновался властям «не за страх, а за совесть», оставаясь непреклонным лишь в вопросах веры. Вся отчетность по храму у него всегда была в полном порядке. Батюшке были свойственны бескорыстие и честность. Облаченный в священническую ризу, он в руки денег никогда не брал. Все пожертвования за требы он отдавал на храм.
Около своего дома в селе Малые Толбицы батюшка разбил большой огород, трудился на огородах своих прихожан, пас коров... Чего он только ни делал! Возникает вопрос: разве такое возможно для инвалида?! Ответ на этот вопрос давал сам батюшка словами из Догматика седьмого гласа, который он бесподобно пел: «Идеже бо хощет Бог, побеждается естества чин».
Батюшка любил древнее знаменное пение, досконально его изучил, но не отрицал и богатого певческого наследия последних трех столетий. Главными критериями церковности пения была для него близость по своему смыслу и настрою к осмогласию и молитвенность.
Батюшка имел от Бога дар управления хором, который в древности называли хейрономией или хирономией (от греч. χειρ – рука и νομος – закон): его руки невозможно было не послушаться. Он руководствовался при выборе песнопений их соответствием Богослужебному Уставу и молитвенностью.
Когда батюшка учился в Ленинградской Духовной Семинарии и Академии (1954-1962 гг.), он встретил среди преподавателей знатока знаменного распева профессора Николая Анатольевича Заболотского, который говорил: «Знаменный распев – мелодия Горнего мира. Когда я пою знаменно, я уже не здесь, а там». Николай Анатольевич поддержал и углубил интерес отца Бориса к знаменному пению. Он отметил обширные знания батюшки и определил их как верные и точные. Профессор Заболотский вдохновил его на научно-исследовательскую работу по знаменному пению.
В 1965 году отец Борис начал писать магистерскую диссертацию по знаменного распеву и работал над ней пять лет. За это время он проштудировал 80 книг, некоторые, за невозможностью иметь в личном пользовании, собственноручно переписал, например, сборник попевок протоиерея Василия Металлова. С его зрением это было настоящим подвигом.
Матушка Мария, пока была в силах, во всем помогала отцу Борису. Но с 1971 года она начала тяжело болеть. Приблизилось время ее кончины, последовавшей 22 ноября 1973 года. Умирая, матушка Мария сказала батюшке о том, что до того момента он был для своего прихода отцом, а она – матерью, а теперь ему придется стать для всех всем, но он должен быть для паствы более любящей матерью, нежели отцом. Из духовного опыта отца Бориса родилась книга «Духовная жизнь как предначатие жизни вечной», которую он нам прочитал и разъяснил в цикле бесед, и которая очень помогла и помогает нам каждый день.
Магистерскую диссертацию протоиерея Бориса Николаева «Знаменный распев как основа русского православного церковного пения» одобрил Святейший Патриарх Алексий I (Симанский). Глубокое и разностороннее исследование в области церковного пения получило высокую оценку в Европе и Америке. Автор не знал о том, что его работа попала заграницу, была издана с подставным соавтором и в 1997 году попала во Всемирную восьмерку лучших книг года. Отец Борис узнал об этом только тогда, когда из Института библиографии США пришла анкета, дошедшая до него с большим опозданием. У нас же в советское время, да и в последующие годы, научная работа протоиерея Бориса, к сожалению, пролежала «под спудом», и ее получилось издать только в конце 90-х годов.
Отец Борис также составил Толковую грамматику знаменного пения, книгу «Догматики и антифоны знаменного распева». Он распел службы Царственным страстотерпцам, прп. Серафиму Саровскому, стихиры многих служб праздникам и святым, расшифровал знаменные песнопения двунадесятых праздников, начал работу над расшифровкой древней службы святым благоверным князьям-страстотерпцам Борису и Глебу.
Вопросы знаменного пения нередко вызывают ожесточенные споры, возникающие по самым незначительным поводам. Батюшка говорил, что враг рода человеческого, вооружающийся против истинной молитвы, восстает и против знаменного пения. Батюшка был глубоко убежден, что не следует видеть врагов в людях, но нужно знать, кто за ними может стоять, противодействуя богоугодному делу, бодрствовать и вести духовную жизнь. «Дерзайте убо, дерзайте, людие Божии, ибо Той победит враги, яко Всесилен», – ободрял батюшка словами Догматика первого гласа клиросных певцов.
Отец Борис собрал, выучил и духовно воспитал большой хор (он пережил всех своих певчих). Он учил поющих не только «петь разумно», но и «жить знаменно». Такое воспитание дало свои плоды. Батюшка рассказывал, как бы не о своем приходе, что один простой крестьянин пришел в храм, и в том храме батюшка, совершая службу, молился, и певчие также молились, поя Господу. После службы батюшка спросил этого крестьянина: «Ну что, Николай, ты понял, что-нибудь из того, что пели и читали?» На этот вопрос простой, но чуткий душой сельский житель ответил: «Не понял – а хорошо!» К этому рассказу батюшка обычно присовокуплял небольшое наставление о том, что в наше время в храмы часто заходят люди, не имеющие понятия ни о духовном мире, ни о Церкви – знают лишь, что есть Бог, и больше ничего. И если они почувствуют, что у нас, верующих, царят любовь и мир, если они услышат проповедь веры с клироса, и жизнь служащих и поющих будет соответствовать проповедуемой Истине – то такие люди останутся в лоне Церкви.
С годами певчие созданного батюшкой церковного хора состарились и умерли, и он всех их проводил «в путь всея земли». В конце служения в Толбицах Бог послал отцу Борису помощников, которых нужно было еще воцерковить и научить всему, что необходимо для служения в Церкви. Самой же трудной задачей было наладить духовную жизнь чад, и батюшка смог это сделать. Одна из его духовных дочерей, приснопоминаемая схимонахиня Михаила (†1923), в воспоминаниях написала: «Батюшка никогда не принуждал меня, и я удивлялась, почему он меня не учит как в монастыре или школе. Теперь я поняла, что это был учитель Высшей школы».
Священнический дом, где жил батюшка, был уже ветхим: особенно это чувствовалось зимой, когда, как бы ни топилась печка, но под умывальником не таяла горка льда. Расстроенное в заключении слабое здоровье отца Бориса давало о себе знать, и в деревенских условиях ему никто не мог оказать необходимую медицинскую помощь. Для батюшки это не было препятствием: он не искал лучших условий, но спасения души, и принимал ниспосылаемые жизненные обстоятельства. И Бог не оставил его.
Протоиерей Борис оказался в нашей обители по Промыслу Божию. Господь указал на него через моего духовного наставника протоиерея Вениамина Румянцева и послал человека, который помог нам встретиться.
В начале 1994 года отец Борис заболел воспалением легких и знавший батюшку благодетель монастыря пригласил его в Москву на лечение. Зная условия жизни нашего ктитора, я через него предложила отцу Борису остановиться в монастыре. Мы встретили тяжело больного старца на вокзале, привезли в нашу Богородице-Рождественскую обитель, пригласили к нему врачей, обеспечили уход, и вскоре он поправился и окреп. С тех пор он стал несколько раз в год приезжать в монастырь.
Батюшка не любил быть в центре внимания, и никогда не предлагал своих советов, не будучи спрошенным. Если же его спрашивали – был рад помочь и не боялся сказать самую нелицеприятную правду, но делал это с большой любовью. Некоторые советы батюшки казались необычными и, мягко говоря, непопулярными, но в их основе были реальный духовный и жизненный опыт, а также любовь Христова. Следуя этим советам, я видела большую пользу и именно тот результат, который был необходим, и каждый раз убеждалась в правоте и прозорливости старца. Самым, пожалуй, действенным был совет не враждовать с незаконными арендаторами, а стараться решать все вопросы в духе любви и кротости, испрашивая помощи у Бога в деле возрождения поруганной святыни. И этот способ оказался более эффективным, чем метод «сильной руки», хотя это было достаточно сложно в ситуации, когда, например, незаконные арендаторы не желали отдавать занятые ими помещения, подавали на монастырь в суд, вызывали ОМОН. Но тем не менее, за молитвы батюшки, отношение к ситуации и к людям в мирном духе, без конфликта и внутреннего осуждения, позволяло Божественной благодати действовать и устраивать все по воле Божией.
Когда приснопамятный Святейший Патриарх Алексий II предложил отцу Борису стать духовником нашего монастыря, он сперва отказывался, ссылаясь на возраст (ему было уже за 80). Нужно сказать, что на место духовника обители были и другие кандидаты –достойные пастыри, но никого из них Патриарх не утвердил, а, узнав о том, что у нас установилось духовное общение с отцом Борисом, сразу же благословил его окормлять обитель. Батюшка посоветовался об этом со своим близким духовным другом протоиереем Николаем Гурьяновым (они исповедовались друг у друга). Отец Николай, также помогавший нашему монастырю, посоветовал принять это послушание. И тогда батюшка смиренно принял Первосвятительское благословение как волю Божию. Таким образом, с 1996 года протоиерей Борис официально стал духовником монастыря. Святейший Патриарх Алексий II, при каждой встрече с отцом Борисом, благословлял его как можно полнее передавать насельницам свой духовный и жизненный опыт, что батюшка ревностно исполнял.
Отличительными чертами отца Бориса были скромность и смирение. Послушание батюшки просто поражало. Находясь в монастыре и на монастырском подворье, он ничего не делал без моего благословения, повторяя апостольские слова «без всякого прекословия меньшее от большего благословляется» (Евр. 7:7) и почитая меньшим себя. Он считал правильным, когда монастырем, в том числе и его духовной жизнью, руководит именно игумения, а духовник является соработником и единодушным помощником. Так оно было и в его собственной жизни: я всегда чувствовала с его стороны молитву, помощь, участие, соработничество, и он никогда не превышал своих полномочий.
Батюшка знал и видел, каким было духовное окормление женских обителей до революции: духовной матерью сестер в этих обителях являлась игумения, а духовник был помощником игумении. Отец Борис понимал, что такой образ окормления соответствует древним правилам общежительных монастырей, и стремился, чтобы такое же окормление укоренилось и в нашей обители. Он утверждал в этом меня как игумению и воспитывал у сестер соответственное отношение, чтобы они мне доверяли, ничего от меня не скрывали, делали все по моему благословению – одним словом, он прививал им любовь к игумении, а меня напутствовал, чтобы я была в полной мере матерью сестер. Можно сказать, он меня все время подводил к тому, и даже заставлял, чтобы я осуществляла духовное руководство сестрами, беседовала с ними, особенно у тех, кто к этому стремится. Я боялась, что не так что-либо скажу, и эта ошибка отразится на чьей-то душе и судьбе, но батюшка каждый раз говорил: «Не волнуйся, иди, не бойся ошибок, Господь вверил тебе сестер, и ты должна ими заниматься, Он тебе поможет и вразумит». Батюшка учил обращаться ко Господу в молитве, и без молитвы никакого решения не принимать. И, за молитвы отца Бориса и всех моих духовных наставников, часто вижу, как сила Божия совершается и в моей немощи в этой самой трудной и ответственной части игуменского служения. Он говорил, что «сеяй о благословении, о благословении и пожнет», и учил сестер не доверять себе, но на все спрашивать совета и благословения игумении.
Отец Борис был чутким и внимательным духовником. Главным он видел не внешние достижения, но духовное преуспеяние чада в борьбе со страстями. Он учил внутренней жизни: для него было важным, чтобы наставляемая не просто перечислила грехи на исповеди, но досконально разобралась в себе, увидела, где корень каждого греха, в какой именно страсти, какие страсти больше беспокоят, какая из них глубже укоренилась и с чем это связано, что скрывается за нашими действиями и намерениями, подчас самыми благовидными и добрыми, ибо враг рода человеческого часто предлагает людям «яд на сахаре». Когда мы спрашивали о том, как бороться со страстями, батюшка говорил, что нельзя сразу бороться со всеми страстями и победить в одночасье все. Нужно сначала выбрать одну страсть, от которой в первую очередь хотелось бы избавиться, и внимательно следить за собой. Если человек согрешает, действуя по этой страсти, предположим, двадцать раз в месяц, пусть постарается в следующем месяце хотя бы один-два раза удержаться от греха (то есть, уже получится не двадцать, а восемнадцать или девятнадцать раз), и это будет небольшой, но шаг вперед в борьбе со страстью. Далее, если человек будет прикладывать старания – собственную одну треть, то Бог приложит две трети Своей благодати, и это число падений от месяца к месяцу будет уменьшаться – семнадцать, шестнадцать, пятнадцать, и так далее.
Батюшка говорил, что там, где есть противоборство страстям – противостояние царству тьмы, там есть и духовная жизнь. Большое внимание он уделял тому, чтобы каждой страсти была противопоставлена противоположная ей добродетель, потому что недостаточно просто «уклониться от зла», а нужно еще и «сотворить благо» (см.: Пс. 33:15). Исповедуя сестер, батюшка давал им задания: он помнил, что задал каждой, и интересовался, как они выполняются. Он проверял исполнение известным ему образом, более не по словам исповедующейся, а по ее духовному состоянию. После каждой исповеди он заносил в свою тетрадь или записную книжку несколько знаков, понятных ему одному, которыми для себя фиксировал духовный рост, изменения в состоянии каждой сестры. Написанное осталось известным только ему одному: он свято хранил тайну исповеди. Батюшка очень деликатно и с большой любовью относился к душе каждой сестры и всех нас в совокупности, гармонично настраивая мои отношения с сестрами и их отношения между собой с осторожностью и чуткостью подобно тому, как настраивают музыкальный инструмент.
Советы и наставления отца Бориса по любым вопросам, будь то восстановление монастырских храмов и зданий, внутренняя жизнь обители или отношения с внешним миром, были всегда точными, конкретными, действенными и приносили благие плоды.
Отец Борис старался научить сестер церковному пению, Богослужебному Уставу, колокольному звону, выпеканию просфор и многому другому. Он давал практические советы во всех монастырских трудах, потому что ему все пришлось делать в жизни своими руками. Но главной была, конечно же, школа духовной жизни – исповеди, беседы по Священному Писанию и на аскетические темы, наставления и пример жизни. Батюшка положил начало духовному образованию сестер: благодаря его урокам им сейчас легче воспринимать материал на лекциях и занятиях.
Пришло время, когда отец Борис увидел первые всходы на монастырской ниве, и утвердился в мысли, что труды его не напрасны. Он переехал в обитель на постоянное жительство.
Все мы хорошо помним, как поздней осенью 2003 года, по недавно покрывшему землю снегу, ранним утром, батюшка приехал в обитель, чтобы остаться в ней навсегда. Встречаемый сестрами, он переступил порог нового дома и, не спеша, произнес: «Мир дому сему». И с той поры, как духовный отец поселился в монастыре, все чуждое и враждебное стало покидать монастырские стены.
По отношению ко всему, созданному Богом, отец Борис имел ту широту и силу всеобъемлющей любви, о которой упоминал преподобный Исаак Сирин. Старец обращался к приходившим к нему «сыночек», «доченька», «родная». И это были не просто слова. В них выражалось искреннее отношение. Любовь отца Бориса к ближним была духовной. Он желал всем добра и стремился помочь, чем мог, но никогда не погружался в мирскую суету и останавливал духовных детей, когда они слишком увлекались земным и забывали о Боге. Например, он не любил, когда сестры выходили из монастыря или жили проблемами своих родственников и знакомых, оставшихся в миру. В то же время, если мы оказывали послушание и старались жить по-монашески, по молитвам батюшки, налаживалась жизнь и у наших близких. Чувствовалось, что отец Борис всегда молится, и Господь его слышит.
В обители батюшка продолжал трудиться над своими книгами, составлением бесед, богослужебными песнопениями. В своей автобиографии он беспощадно осудил самого себя, поэтому она меньше всего похожа на житие подвижника благочестия. Для нас дорого написанное им, потому что и в этом он явил для духовных чад пример покаяния, смирения, мужества, аскетической строгости и сугубого трезвения. Ведь мы часто, к сожалению, видим себя «хорошими», «не хуже других», а он видел себя многогрешным, трезво оценивал свои страсти, грехи, недостатки. Окружающим же его был виден результат его борьбы, его духовная победа в любви, кротости, молитве, духовных дарах. Случаи чудесной помощи и прозорливости батюшки требуют отдельного описания и не вмещаются в эту статью.
Сам отец Борис не считал себя старцем, и при жизни просил «не делать» из него старца, называя себя «обыкновенным, нормальным православным священником». Для нас он не был обыкновенным, и это объяснимо.
В редкие моменты отдыха, которые были наполнены молитвой, когда, например, батюшка сидел в кресле на монастырском дворе, все старались ему поклониться, приблизиться, подойти под благословение, что-то спросить. Ощущая его любовь и благодать, в нем обитавшую, к отцу Борису стремилось и все живое – животные, птицы, бабочки, пчелы, шмели, чему все мы были неоднократно свидетелями. Это напоминало о рае. Побыть рядом с батюшкой, просто так, даже не говоря ни слова, в молчании, сестры почитали за счастье, однако он всегда спрашивал: «Доченька, а у тебя – выходной? На каком ты послушании? Ты не задержишься?» Дело Божие, исполнение воли Господа отец Борис ставил превыше всего.
Батюшка до последнего мгновения оставался верным своим жизненным принципам и правилам. Часто мы слышали от него: «Я должен, я обязан...» Он никогда никуда не опаздывал, везде приходил заранее и не заставлял себя ждать. Как бы плохо он себя ни чувствовал, всегда стремился в храм на богослужение, считал своим долгом присутствовать на архиерейских и Патриарших службах, получить Первосвятительское или архипастырское благословение. Не считаясь со своими недомоганиями, он проводил беседы, исповедовал сестер, принимал духовных детей. Последние исповеди сестер батюшка провел за несколько дней до смерти, когда уже практически не вставал с постели. Он донес свой пастырский крест до конца.
На последней беседе отец Борис напомнил нам содержание своей книги «Духовная жизнь как предначатие жизни вечной». Эту книгу он посвятил, прежде всего, реальности ведения духовной жизни в наши дни. Особое значение батюшка придавал трезвению, которое зиждется на внутреннем внимании и является сердцевиной духовной жизни. Раскрывая тему беседы Спасителя с Самарянкой, о которой святитель Иоанн Златоуст говорил как о душе благомыслящей, батюшка вдруг сказал: «Вы помните содержание моей книжечки? Я буду вас экзаменовать, буду строго с вас спрашивать, делаете ли вы то, что там написано». Беседа проходила за несколько дней до блаженной кончины батюшки. Он тяжело заболел и знал, что умрет. Батюшка не всех в одинаковой мере известил о своем близком отшествии ко Господу. Но перед своей кончиной он старался как можно лучше напечатлеть у каждого в душе учение о всеобъемлющей Божественной любви. Тем, кто мог воспринять его слова правильно, батюшка прямо сказал: «Я ухожу, но я с вами не прощаюсь, и буду спрашивать с вас то, чему учил».
29 декабря 2005 года, праздновалась память преподобной Софии Суздальской – одной из святых покровительниц нашей обители (она принимала монашеский постриг в ее стенах). По монастырским делам я была вынуждена уехать на целый день на подворье, и вернулась только к вечеру.
Батюшка ждал меня. В этом последнем ожидании было нечто такое, чего словами не выразить. «Наконец-то ты приехала!» – сказал он. У меня, как всегда, было еще «море» дел. Но батюшка предупредил: «Смотри, этой ночью не суетись, ничего не делай». Он попросил остаться с ним. И я, повинуясь одновременно какому-то внутреннему чувству и словам батюшки, осталась около него.
Голос батюшки был на удивление спокойным. Ни страха, ни переживания не слышалось в его словах, но только – прощальная ласка и любовь: он был готов идти домой, в Небесное Отечество.
Мы с келейницей (почившей в 2023 году схимонахиней Михаилой (Нефедовой)) поддерживали сидящего отца Бориса с обеих сторон и тихо о чем-то разговаривали. Вдруг батюшка стал клониться в мою сторону. Он весь как-то просветлел, его дыхание становилось реже и реже, и через несколько мгновений он предал душу Богу.
«Батюшка отошел ко Господу», – сказала я, позвонив по телефону сестрам, собравшимся в этот вечер в храме и молившимся о здравии отца Бориса (я просила их помолиться, сказав, что батюшка очень слаб). Сестры ответили: «Этого не может быть!» Было начало двенадцатого ночи. Родной батюшка нас покинул… Но нет! Он – рядом, совсем рядом, ощущения смерти нет, а в душах – благоговение перед совершившимся таинством. Все так же слышен бой батюшкиных часов, милостивым взором смотрит с иконы Богоматерь… А из-за невидимой черты, за порогом Вечности обращен на нас тот же внимательный, глубокий, добрый взгляд…
В столь поздний час я позвонила Матушке Игумении Иулиании (Каледа) и протоиерею Николаю Важнову – они не замедлили приехать; а также отцу Серафиму Хайруллину, духовному сыну батюшки, который срочно выехал к нам из Федоровского (село, где находится наше подворье). По облачении и положении тела во гроб отцом Николаем и отцом Серафимом была отслужена первая заупокойная лития, на которой присутствовали мы с матушкой Иулианией и все сестры обители.
По совершении литии мы распределили между всеми время чтения Псалтири по усопшему, а отец Серафим взял на себя чтение Евангелия. Матушка Иулиания, искренне нам сочувствуя, предложила свою помощь, в которой мы тогда очень нуждались. Сестры Зачатьевского монастыря привезли катафалк, покрывало на гроб, недостающие продукты для приготовления поминальной трапезы, помогли нашим сестрам в трудах и хлопотах.
Лично для меня было знаменательно то, что духовника женского монастыря, духовного сына Иоанновских стариц, потрудившегося в деле возрождения женского монашества и воспитания монашествующих, провожали в последний путь инокини двух Московских обителей – Зачатьевской и нашей Богородице-Рождественской, и сестра из Елеазаровского монастыря (батюшка также помогал возрождению этой обители).
В ночь перед погребением в храме дежурили сестры. Не один раз за ночь они подходили к почившему и прикладывались к руке батюшки. Руки усопшего были белыми, мягкими, словно живыми, и от них веяло не могильным холодом, но легкой, приятной прохладой. Ощущение смерти не приходило: батюшка жив!
Наступило утро. На покрывало гроба были во множестве возложены цветы от сестер и духовных детей почившего. Приехал благочинный нашего округа протоиерей Олег Клемышев. Всего собралось на отпевание 16 священников и 4 диакона. Заупокойная Литургия была совершена благочинным округа протоиереем Олегом. Всеми ощущалась благодатная, молитвенная атмосфера богослужения. Мир и взаимопонимание царили и в алтаре, и в храме, и на клиросе. Отец Олег зачитал послание Святейшего Патриарха Алексия II по случаю кончины духовника нашей обители, что поддержало всех нас. Во время совершения чина отпевания было сказано два надгробных слова – протоиереем Олегом и иереем (сейчас – протоиереем) Серафимом.
Святейший Патриарх благословил похоронить духовника обители, много потрудившегося для ее возрождения, в монастырской усыпальнице. Отец Борис любил Первопрестольный град Москву и его верующих, молился за них.
Верим, что протоиерей Борис не оставляет нашу обитель, молится о нас. Каждый день мы ходим в усыпальницу, молимся о упокоении его души, испрашиваем благословения на наши дела. И при жизни, и по смерти батюшка помогает нам своими молитвами. По его молитвам решались проблемы, преодолевались трудности, сестры получали помощь в своих немощах, исправлялись. Бывало, что отец Борис оказывал помощь и людям, не знавшим его при жизни. Святой праведный Алексий Мечев говорил: «Любовь и по смерти не умирает». Эти слова можно отнести и к протоиерею Борису.
Молитвами батюшки лампада, затепленная его рукой в Богородице-Рождественской обители, не угасает. Царствие ему Небесное!
Публикации
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ
