Сообщение епископа Дмитровского Феофилакта, наместника Андреевского ставропигиального мужского монастыря Москвы на XXV Международных Рождественских образовательных чтениях. Направление «Древние монашеские традиции в условиях современности» (Зачатьевский ставропигиальный женский монастырь. 26–27 января 2017 года)
С середины 1970-х до середины 1980-х годов мне доводилось встречаться и быть в близком знакомстве и общении с некоторыми подвижниками Русской и Грузинской Православных Церквей. Расскажу о владыке Зиновии – ныне прославленном святителе схимитрополите Серафиме (Мажуге) и схиархимандрите Виталии (Сидоренко). С ними я долгое время общался и очень многое слышал из их уст. После моего знакомства с владыкой Зиновием и отцом Виталием я неоднократно бывал в Тбилиси, и всё, о чем буду говорить, почерпнуто из личных бесед.
Вынужденные покинуть родную Глинскую пустынь, они ушли в Грузию и там совершали свои подвиги. Будучи представителями Русской Православной Церкви, они органично и глубоко духовно влились в Грузинскую Православную Церковь, принеся тем огромную пользу тысячам и тысячам православных жителей как России, так и Грузии. Это были аскеты и настоящие схимники, пещерники и молчальники, проведшие годы в горах Абхазии и много рассказывавшие о своем пребывании там.
Вот что, например, я слышал от владыки Зиновия. Будучи послушником, он помогал братиям, которые уходили в горы. Это было небезопасное дело. Монашествующие старались уйти как можно дальше, потому что их часто преследовала милиция, даже военные на вертолетах. Владыке Зиновию приходилось передвигаться с большими грузами: надо было как-то обихаживать пустыньки, доставлять строительные материалы, продукты питания и многое другое. Однажды во время такого похода он не успел к ночи вернуться в свой скит, где его ждали братия, и заночевал в пути. Облюбовал себе место и, когда уже задремал, в полночь услышал страшный рев. Когда он выглянул из своего убежища, то увидел огромного медведя, который в ярости рвал землю, выдирал деревья и по кругу ходил возле того места, где находился владыка Зиновий. Владыка говорил, что он очень крепко, как никогда, молился в эту ночь святителю Николаю. И только под утро, с рассветом, медведь исчез. В страхе владыка вышел из своего убежища. Как оказалось, он занял берлогу этого медведя. Свирепый зверь буквально оставил траншею вокруг этого места, но, милостью Божией, владыка уцелел. И впоследствии говорил, что он до конца жизни будет благодарить святителя Николая за то, что не стал жертвой зверя.
Владыка Зиновий страдал от тяжелой болезни. У него были изранены ноги, из них все время сочилась кровь, и они постоянно были обернуты бинтами. Тем не менее, он вида не подавал. Очень немногие знали о его страданиях. Он всегда, возглавляя службу, мужественно стоял от начала до конца и потом медленно возвращался в келью. По размерам келья его была крайне маленькой. Лишь условно ее можно было называть кельей, но, несмотря на это, после службы все приходили на обед и общались с ним. Все почитали за большую честь, если владыка давал часть своей пищи, второго блюда, кому-то из тех, кто присутствовал. И каждый ждал этого момента. В этой древней монашеской традиции был глубокий смысл, поэтому для многих это было большой радостью и запоминалось до конца жизни.
Скромность его обитания выяснилась и позже, когда священники, которые служили в храме благоверного князя Александра Невского (в то время в Тбилиси это была улица Калинина, дом 69), позаботились о владыке Зиновии и построили ему небольшой дом со всеми удобствами. Однажды после службы, кажется, это было на день его ангела, все вместе пошли, чтобы показать ему новое место обитания. Святитель обошел всё, благословил, поблагодарил и… возвратился в свою келью. В этой келье он принимал многочисленных паломников. И я позволю себе такую нескромность – рассказать о том, что где-то в середине 70-х годов я поехал к нему спросить о монашестве. Приехав, долго размышлял, когда же мне к нему лучше обратиться. Владыка Зиновий всегда отправлял приезжавших в паломническую поездку. Посещали святыни преподобных Давида Гареджийского, Шио Мгвимского, места обитания Зедазнийских старцев и другие, в том числе Ольгин монастырь – тогда он еще не был открыт, там подвизались несколько русских монахинь. Конечно, посещали Мцхету и Сигнахи, место упокоения равноапостольной Нины. В этом был глубокий смысл. Владыка погружал любого паломника в святоотеческое предание, для того чтобы человек проникся любовью к святым грузинской земли.
Вместе с тем, многие понимали, насколько близка, родственна и дружелюбна Грузия и ее Православная Церковь к русским паломникам. Это сразу объединяло, и уже не было ни у кого никаких иных воззрений на то, как им быть в этой стране: просто они чувствовали себя дома. И это происходило благодаря такому, если так можно выразиться, благочестивому обычаю, который всем прививал владыка Зиновий.
…А я всё думал, когда же начать с ним разговор. Он, как всегда, благословил поехать в паломническую поездку. Потом мы служили, и после службы владыка предложил мне часть своей трапезы. Я, конечно, этому обрадовался, но опять думаю: а когда же спросить. И когда мы остались вдвоем, он, ничего не сказав, снял четки со своей руки и сам положил их мне на руку. Я был безмерно счастлив. Из этого я понял, что он всё прекрасно видел, и всё знал.
И свидетельств тому являлось очень много, поэтому те, кто бывал у него, часто и не задавали вопросов, а он сам тихим голосом кратко говорил, что и как делать тому или иному паломнику, который приехал к нему за советом. Это был старец, настоящий подвижник благочестия и православной веры. И он, так же, как и отец Виталий (Сидоренко), с которым они были дружны, был духовником и другом грузинских патриархов.
Отец Виталий вообще был уникальным человеком, обладавшим редким смирением. Он совершал редчайший подвиг странничества по земле. Много раз его забирали в милицию, нередко избивали до полусмерти, отобрали паспорт, и он долго был без документов. И всё это время он хранил невероятную любовь ко всем. Никогда не возмущался, никогда никого не осуждал, кротость его просто поражала. Всегда улыбался при встрече, и так же, как владыка Зиновий, прекрасно знал всё о человеке. Своеобразие исповеди у него заключалось в том, что он поносил себя на чем свет стоит и обвинял себя во всех ужасающих грехах. И многие, кто впервые, или редко к нему приезжали, думали: это же надо, какой грешный человек! А потом проходило время, и через неделю, две, месяц – человек вдруг вспоминал, что, оказывается, это всё говорилось о его личных грехах. Это было удивительно и поучительно для многих.
Со мной тоже был такой случай. Однажды я шел к отцу Виталию и по дороге продумывал свою речь: хотел рассказать о некоторых своих трудностях. Когда пришел, он посадил меня пить чай. Я пью чай, а он мне – моими словами, моими мыслями – всё переизложил… Это был молитвенник. У него посреди комнаты (а он жил в разных местах России, в том числе некоторое время и в Сергиевом Посаде, на квартире у одного священника) был металлический лист, и на нем горели свечи. Он молился отдельно о каждом человеке, записанном в синодик, а синодик у него был огромнейший. И еще отец Виталий обладал редчайшим даром: он брал на себя недуги людей. К нему приходил человек, жаловался на болезнь… после посещения старца болезнь проходила, а отец Виталий часто буквально корчился в муках. Это непередаваемо языком, но это то, что было присуще подвижнику.
Владыка Зиновий был духовником отца Виталия, а отец Виталий был духовником владыки Зиновия. И они задолго до своей кончины, в середине 1970-х годов, приняли схиму, но просили до времени этого не говорить, об этом знал очень узкий круг людей. Но дело не в самой схиме. Дело в том, как они этот подвиг возвеличили во время гонений…
Это были два уникальных светильника Земли Русской и Земли Грузинской. Поэтому уместно сказать о том, какая русская диаспора была в Тбилиси и во всей Грузии в это время. Тысячи людей ехали к ним для того, чтобы покаяться, утешиться, исправиться. Владыка Зиновий и отец Виталий объединяли вокруг себя не только русскую диаспору, но и многих православных грузин, в том числе духовенство.
…Мне не довелось встретиться с отцом Серафимом (Романцовым) и отцом Андроником (Лукашем) – также выходцами из Глинской пустыни. Они в то время уже покоились на кладбище, где я впоследствии неоднократно совершал панихиды. Поражает то, что в труднейшие годы гонений, когда преследовался каждый православный человек и даже мысль о Православии преследовалась, – были такие замечательные подвижники, которые внесли свой совершенно непостижимый духоносный вклад в историю русского и грузинского монашества, в историю наших двух Церквей. Честь и слава этим уникальным подвижникам благочестия, по сути – святым, они были и носителями многих дарований. Но самое главное – это были истинные, духоносные старцы, без которых немыслима православная жизнь.
Публикации
Доклады
