Доклад митрополита Святогорского Арсения, наместника Свято-Успенской Святогорской лавры, на ХХVI Международных Рождественских образовательных чтениях. Направление «Древние монашеские традиции в условиях современности» (Зачатьевский ставропигиальный женский монастырь Москвы, 25–26 января 2018 года)
Нельзя начинать разговор о глубинном смысле монашеских обетов, не раскрыв причину желания и стремления человека жить в свете их исполнения. Как известно, основные монашеские добродетели, как и обеты, которые дают монашествующие, – это послушание, целомудрие и нестяжание. И я думаю, что ценность и необходимость данных добродетелей можно понять из рассмотрения противоположных им страстей, от которых данные добродетели являются лекарством и средством для исцеления души человеческой.
Что изначально лежит в основе при первых шагах в духовной жизни, на пути следования за Христом? Это трезвение и здравомыслие, исходящее от осознания собственной поврежденности.
Как-то раз на проповеди, беседуя с прихожанами о том, как они понимают правильность образа жизни человека, я предложил ряд сравнений: какой человек, по их мнению, хороший: труженик или лодырь, добрый или злой, щедрый или жадный, смиренный или гордый, целомудренный и добрый семьянин или блудник, трезвенник или пьяница, честный или лжец, искренний или лицемерный… Этот список можно продолжать долго. И все в храме отвечали правильно и здравомысленно, называя добродетельных людей – тружеников, добрых, щедрых, смиренных, целомудренных, трезвенников, честных, искренних. Тогда я спросил у людей: «Откуда же в нашей жизни лень, злоба, жадность, гордость, нечистота, пьянство, ложь, лицемерие? Откуда эта болезненность?»
Как люди здравомыслящие мы понимаем, как дóлжно жить, и в то же время поступаем противоположно, как безумные, и часто еще добавляем: «Живу как все», желая оставаться в своем безумии и отстаивая его как норму жизни. Но не все так живут. И многие, понимая, что это раздвоение ненормально, как блудный сын, пришед в себя, ищут исправления этой ненормальности, начиная с осознания своей испорченности и поврежденности. Начало нравственно-христианского обновления человека полагается покаянием, осознанием человеком своей поврежденности. Чтобы начать новую благодатную жизнь, нужно покинуть прежнюю, греховную. Нельзя полюбить добро, устремиться к нему, не возненавидев предварительно или одновременно зла, не отказавшись, не отвернувшись от него.
Со слов Покайтесь, приближися бо Царство Небесное (Мф. 4:17), начинал проповедь Спаситель. Словами о покаянии начинали проповедь святые Иоанн Предтеча и апостолы. С покаяния началось духовное возрождение преподобной Марии Египетской, преподобного Моисея Мурина и сонма святых угодников Божиих. Покаяние – это не только дело чувства, но и непременно акт воли, – поскольку в покаянии человек влечется к норме, к добру, а точнее, к Самому Христу, отвращаясь от прежнего устроения жизни, от самого себя греховного, так как осознает свое личное отклонение от нормальности, ищет союза с Богом и живого общения с Ним.
Преподобный Иоанн Дамаскин говорит: «Покаяние есть возвращение от того, что противно природе, к тому, что согласно с природой, – от диавола к Богу». Осознавая, что ум, чувства, воля повреждены и болезненны, человек ищет врача и наставника на пути духовной жизни.
Послушание
Исходя из сказанного, перейдем к раскрытию одного из монашеских обетов – послушания: Аще кто хощет по Мне ити, да отвержется себе, и возмет крест свой, и последует Ми (Лк. 9:23). Руководствоваться своею волею (при осознании ее поврежденности и нездоровости) есть дело противоестественное и гибельное, поскольку эта воля извратилась, получила направление недолжное, решительно пошла ложным путем, избрав принцип себялюбия единственным и исключительным направлением своей деятельности. В самоотвержении своего греховного «я» человек полагает начало любви к Богу и ближнему – на место эгоизма поставляется любовь. По словам преподобного Исаака Сирина, «в самоотвержении души обретается любовь», так как самоотвержение – это «отрицание себялюбия».
Именно поэтому святые отцы говорят, что «послушание в монастыре не следствие дисциплины, а следствие любви». В процессе покаянного обращения и возрождения человек, покидая грех эгоизма, возвращается к своей нормальной жизни по принципу жертвенной любви. Любовь к Богу и ближним является началом положительным, созидательным, основополагающим фактором дальнейшей нравственной жизни христианина.
Преподобный Иоанн Дамаскин говорит про ценности послушания через пример послушания Христова: «Слово делается послушным Отцу через то, что Оно стало подобно нам, и через то, что приняло от нас (наше), врачуя наше непослушание и становясь для нас образцом послушания, вне которого невозможно получить спасение». Через послушание уничтожается, искореняется непослушание Богу, себялюбие, самостность, то есть самый корень, зародыш греха, получивший начало в падшей природе человека от Адама. Через непослушание человек отпал от Бога, поэтому только через послушание мы возвращаемся к Богу. Через подвиг послушания Христа даже до смерти, смерти же крестныя (Флп. 2:8) человечество возвращается в свое нормальное состояние, получает возможность истинной жизни и способность к ней.
Нестяжание
Нестяжание – противовес страсти сребролюбия, стоящей, по святым отцам, на первом месте из душевных страстей. Человек, подверженный той или иной страсти, непременно возводит эгоизм в верховный принцип жизни, свое «я» считает мерою всех вещей и в теоретическом, и в практическом отношении. Напряженное, ненасытимое стремление к приобретению денег, имущества, вообще внешних материальных благ заявляет себя особенно, даже по сравнению с «плотскими» страстями, характером бездонной ненасытимости, не успокаиваемой, а напротив, все более разжигаемой и раздражаемой успехом в приобретении имущества.
По словам преподобного Иоанна Кассиана, свойство названной страсти таково, что душе, однажды плененной ею, она не позволяет соблюдать никакого правила честности и не дает насытиться никаким увеличением прибытка. Неистовство этой страсти не утоляется громадностью богатства. Преподобный Нил Синайский: «Море не наполняется, принимая в себя множество рек, и похотения сребролюбца не насыщаются собранным уже имуществом; удвоил он его – и удвоенное снова удвоить желает и никогда не перестает стремиться к этому, пока смерть не прекратит его бесполезного труда».
Такой характер страсти сребролюбия тем более поразителен, что она не исходит из потребностей духовной или телесной природы человека. По мысли преподобного Кассиана, «сребролюбие не имеет в человеке природного начала»… эта страсть оказывается чуждой человеческой природе. Любостяжательность исходит не от природы, а от падшей воли человека... Центр страсти сребролюбия лежит, несомненно, в душе человека, в его ложном понимании своего истинного верховного самоценного блага, а также и в его превратном практическом отношении к материальным благам.
Сущность страсти, таким образом, заключается в порабощении воли и всего строя душевной жизни материальным благам. Она является результатом расслабленности души, развращенности воли, злым порождением желания. Уклоняясь от истинного и несомненного блага к благу низшему, условному, человеческая воля центр своих стремлений полагает уже не в возвышенной, духовной красоте, а в веществе, возводя его в безусловное достоинство блага, высшего и самоценного. На богатство человек возлагает всю свою надежду, в нем видит единственную опору своей жизни, весь смысл существования.
Святитель Феофан Затворник говорит: «В пристрастии к богатству есть особая черта, ставящая обладаемого им на одной линии с идолопоклонниками, именно упование на богатство… Обладаемый лихоиманием всего ожидает от денег и богатства, на них опирается и почитает своими надеждами». Вот почему эта страсть чужда для души, стремящейся к жизни духовной. О безумии стяжателей говорит в притче о богаче, построившем новые житницы для урожая, Христос, обращаясь к нему: Безумне, в сию нощь душу твою истяжут от тебе: а яже уготовал еси, кому будут? (Лк. 12:20). Назидателен для христиан и пример Иуды, потерявшего звание ученика Христова, дерзнувшего на предательство и окончившего жизнь самоубийством.
В монашеских обетах новоначальный предупреждается от поползновения в этой страсти: «Пребудеши в нестяжании и Христа ради вольней нищете, ничего самому себе стяжавая или храня, разве яже на общую потребу, и се от послушания, а не от своего произволения».
Преподобный Исаак Сирин поучает: «Не думай, что одно приобретение золота и серебра есть любостяжательность: она есть приобретение чего бы то ни было такого, к чему привязана воля». Итак, в страсти сребролюбия предосудительно и гибельно в нравственном отношении порабощение воли материальным благам, сообщающее человеку односторонний, грубо-эгоистический характер, центром жизнедеятельности которого является не Бог и ближний, а золотой телец, «маммона». Святитель Феофан говорит: «Внутренний, естеством человеческим требуемый и определяемый строй извращается: становится во главу, чему следовало быть в ногах». Корыстолюбец стремится к приобретению земных благ, видя в них источник и средство самоуслаждения и самовозвышения. Так что страсть сребролюбия является служебной по отношению к страстям так называемым плотским. А из душевных в особенно тесной связи она находится с тщеславием и гордостью.
Преподобный Максим Исповедник: «Три причины любви к богатству: сластолюбие, тщеславие и неверие. Сластолюбивый любит серебро, чтобы с помощью его наслаждаться, тщеславный – чтобы прославиться; а неверующий – чтобы скрыть и хранить его, боясь голода, старости, болезни и более надеясь на богатство, нежели на Бога Создателя и Промыслителя всякой твари».
Целомудрие
В основе сластолюбия лежит желание человеком удовольствия, то есть себялюбие. Аскетическое учение о необходимости воздержания телесных чувств основывается на признании вреда, происходящего от увлечения чувствами: душа, наполняясь образами чувственных вещей, теряет памятование о Боге и ослабевает в «созерцании Бога». Ум в таком случае не господствует над чувствами, а сам порабощается ими.
Низшие душевные и физиологические потребности человека, получив в нем преобладание вследствие ослабления духа, не сдерживаемые, не управляемые никакими силами и принципами, усилились в своей интенсивности и увеличились в своей численности, получив характер безмерности.
Особенно это заметно при сравнении человека с животными. Человек, поставивший целью своей жизни удовольствия, в удовлетворении своих потребностей не знает меры, обнаруживает как бы ненасытимость и безграничность своих желаний. Не зная удержу, не только совершенно переходит границы естественной необходимости, но впадает и в противоестественное. Если человек при этом обладает и материальными средствами и имеет благоприятные обстоятельства, он начинает придумывать новые потребности и при этом не успокаивается. Здесь сказывается влияние духа, порабощенного чувственностью и душевностью и обращенного на эгоистическое служение себе. Собственно, в страстях и выражается фактически отпадение человека от живого союза с Богом вследствие получившего преобладание в его жизнедеятельности начала греховного себялюбия, эгоизма. Потеря гармонии сил в человеке приводит к тому, что они действуют разрозненно или одна из них берет перевес над другой: чувство заправляет рассудком в ущерб влиянию воли на его деятельность. Человек чувствует разлад, не будучи в состоянии дать себе отчет, куда направить свои силы и способности. Получив извращенное направление, его способности приобретают «дурные навыки», в которых, собственно, и заключается религиозно-нравственное зло. Страсти становятся как бы второй природой человека, ядром его чувств и хотений.
Всякая страсть, по учению святых отцов, именно через помыслы становится властелином порабощаемого ею человека, так что причину порабощения его какой-либо страсти следует обязательно искать в предшествующем порабощении чему-либо «помысла». Вся задача подвижнической жизни сводится, собственно, к тому, чтобы приобрести способность владеть своим умом в помыслах. Ум является царем страстей именно постольку, поскольку он служит строителем чувств и помыслов. В том весь подвиг и все старание должно быть у человека, чтобы «противиться лукавым помыслам», различая добрые помыслы от лукавых.
Преподобный Исаак Сирин определяет сущность подвижничества как «уврачевание немощи помыслов». Он же говорит: «Человек должен всегда отвращать мысль свою от страстей к естественному добру, какое Создателем вложено в его природу». Авва Евагрий решительно утверждает, что все противные разуму страсти телесные, все пороки души отсекаются путем приобщения к добру. Святитель Василий Великий: «Именно приобретением добродетелей страсти подавляются». Преподобный Исаак Сирин: «Страсти лучше отвращать памятованием добродетелей, чем сопротивлением», причем каждая страсть имеет врачевством противоположную ей заповедь. «Нападение демонов на подвижников, – по слову преподобного Евагрия, –только тогда имеет успех, когда подвижник пренебрежет какой-либо добродетелью».
По учению аввы Дорофея в человеке в отношении борьбы со страстью можно различать три состояния: он или действует по страсти, или сопротивляется ей, или искореняет ее. Действует по страсти тот, кто приводит ее в исполнение и удовлетворяет ей. Сопротивляется ей тот, кто не действует по страсти, но и не отсекает ее, а, любомудрствуя, как бы минует страсть, однако таким образом имеет ее в себе. Искореняет страсть тот, кто, подвизаясь, делает противное страсти. Христианское совершенствование имеет целью, собственно, достижение человеком свободы от страстей – от всего дурного, не должного, носящего в себе свойство страстности, всего, что в совокупности составляет «ветхого человека». Нравственное христианское совершенствование не что иное, как воспитание любви к Богу и ближнему ради Бога.
Преподобный авва Исаия: «Будучи вместилищем духовного и водворяясь в чистоте души, именно любовь рождает бесстрастие».
Воодушевлением для сохранения целомудрия являются примеры святых.
Святой пророк Илия: девственник, по особому промыслу Божию живым взят на небо. Святой Иоанн Предтеча: девственник, пустынник, Господь сказал о нем: Нет больше из рожденных женами, нежели Иоанн Предтеча (Мф. 11:11). Святой апостол Иоанн Богослов: девственник, назван любимым учеником Христовым, наречен сыном Божией Матери; ему открыты тайны судеб мира, записанные в Апокалипсисе. Божия Матерь: девственной чистотою Своею сподобилась послужить воплощению Сына Божия и наречена Честнейшей Херувим и славнейшей без сравнения Серафим.
В свое время на исповеди владыка Алипий (Погребняк) сказал мне: «В наше время тот, кто сохранил целомудрие, – сохранил всё». Схиархимандрит Серафим (Мирчук) в беседе говорил: «Господь особенно любит целомудрие и наделяет многими благодатными дарами человека, который стремится жить целомудренно». Очень важно для побуждения себя к добродетели иметь добрые примеры. Ведь почему и читаются на монашеских трапезах святоотеческие поучения, и особенно Жития святых, – чтобы из Житий святых наш разум и наше подсознание наполнялись образами добродетелей. И впоследствии мы, стремясь к добродетелям как, действительно, к норме жизни и к чему-то определенному, старались эти добродетели воплощать в своей жизни. И с их помощью, соответственно, бороться со страстями, – по святым отцам, которые говорят, что страсти погашаются, когда человек живет противоположными страстям добродетелями.
Исходя из этого, обеты – это не что-то надмирное и недосягаемое, это естественное здравие души человеческой. Здравомыслие нормального человека, живущего в любви и воле Божией, в мирном состоянии своей совести и гармоническом соработничестве сил человеческих, как образа Божия.
Должно понимать, что, поступая в обитель, мы даем обеты не только при постриге в монашество. Схиархимандрит Серафим (Мирчук) говорил, что настоящие обеты человек дает, когда перешагивает порог монастырский, – он уже тогда дает обет Богу жить здесь, в обители, и стремиться ко всему Божьему. И когда мы даем обеты на монашеском постриге, целуя крест, Евангелие, это мы внешне оформляем внутреннее свое настроение и стремление жить в Боге и с Богом.
Святые отцы положили такие обеты в основу монашеской жизни, исходя из многовекового опыта, который основан и на величайших достижениях подвижников благочестия, а также и на ошибках и падениях тех, кто пренебрегал этими заповедями.
Возвращаясь к самому началу своего доклада, я хочу подчеркнуть, что стремление жить в монашеском звании – это своего рода стремление найти идеал христианской жизни в мире. Монашество само по себе так ценно потому, что если есть в этом мире люди, стремящиеся к монашеству, значит, не всё потеряно. Не всё потеряно, если есть в обществе живое стремление жить с Богом и в Боге и, отвергая мирские пристрастия, стремиться к достижению вечного бытия – по любви к Богу, по любви к святым, по любви к праведности как норме жизни в этом земном мире для человека новозаветного. Аминь.
Новости
Публикации
Доклады
