Доклад митрополита Нижегородского и Арзамасского Георгия на XXX Международных образовательных чтениях «К 350-летию со дня рождения Петра I: секулярный мир и религиозность», направление «Древние монашеские традиции в условиях современности (23–25 мая 2022 года)
Досточтимые архипастыри,
игумены и игумении, братья и сестры!
Слова апостола Иоанна Богослова «Не любите мира, ни яже в мире…» из его Первого послания (1 Ин 2:15), вынесенные в заголовок доклада, имеют продолжение: «кто любит мир, в том нет любви Отчей». Это предостережение возлюбленного ученика Христова адресовано всем христианам, но наипаче – тем из них, кто избрал для себя жизнь в отречении от мира и во всецелом служении Богу, то есть монашествующим. Монахи как воины Христовы встали на путь борьбы со злом, в котором, по слову того же апостола, «весь мир лежит» (1 Ин 5:19). Это высшее избранничество невозможно совместить с увлечением «скорогибнущими красотами мира сего», как невозможно, по слову Спасителя, «служить двум господам» (Мф 6:24).
Тема обмирщения монашеской жизни сегодня важна как никогда. Во многом это связано с современными информационными технологиями, через которые насельник, оставивший мирскую жизнь, легко может в нее вернуться, даже не выходя из кельи. Но помимо этих – новых – вызовов, по-прежнему опасны соблазны нарушения монашеских обетов, уменьшение строгости монашеской дисциплины, духовное расслабление вместо подвига. Все это – различные формы обмирщения, которые приводят к полному разладу монашескую жизнь и разрушают монаха как такового.
Монашеская традиция началась с практики решительного отречения от мира – отшельничества. Первые подвижники уходили в пустыню как в буквальном, так и в переносном смысле, то есть в пустынные места, становясь «монахами», от греческого «monos» – «один». Прекращение любых контактов с миром и полное удаление от людей они воспринимали как смерть, как говорил об этом преподобный Арсений Великий: «Однажды навсегда умер я для мира; какая же польза от мертвеца живым?» Об этом говорит и преподобный Исаак Сирин: «Человек должен быть чужд всем своим знакомым, своей семье, своим родственникам, уйти в чужую страну и избрать для себя спокойное место, которое спокойно от всякой суеты». Чуть позже возникла и иная форма монашества – общежитие, или киновия. При всей разнице с пустынножительством, эта форма также требовала полного отречения от мира и прекращения контактов с людьми, за исключением братии.
Выражением отречения от мира было принесение обетов целомудрия, послушания и нестяжания. Возникновение практики принесения монашеских обетов наряду с появлением особых монашеских одежд стало отправной точкой истории монашества как особого института внутри Христианской Церкви. В монашеских правилах свт. Василия Великого впервые фиксируется практика принесения обетов в знак полного умирания для мира и нового рождения в монашескую общину.
Все три обета по своему существу являются христианскими добродетелями и должны быть свойственны всякому христианину. Но взятые в совокупности, сопровождаемые решительным изменением образа жизни, они стали выражать образ жизни монашеский. Остаются они тремя главными монашескими добродетелями и по сей день. Вот как пишет об этом преподобный Ефрем Сирин: «Несребролюбивый монах – вернейший вестник Царствия Небесного, а тот, кто недугует сребролюбием, зле погибает. Украшение монаха юноши – целомудрие, приобретшее не имеющее пределов девство. Достояние монаха – послушание, приобретший его будет услышан Господом».
Однако с самых ранних времен своей истории монашество столкнулось с соблазном обмирщения, то есть попыткой снизить высоту монашеского подвига и вернуть монаха в мирские дела и заботы. С духовной точки зрения этот процесс объясним: если монахи как воины Христовы вышли на брань с «духами злобы поднебесной», неудивительно, что бесовские силы именно на монашествующих воздвигли всю свою ненависть и злобу.
При многообразии форм этого обмирщения все они могут быть рассмотрены как нарушение трех упомянутых монашеских обетов – целомудрия, послушания и нестяжания.
Обет целомудрия в первоначальном монашестве предполагал подвиг девства. Именно так понимали первые монахи евангельский призыв Господа нашего Иисуса Христа: «Есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного. Кто может вместить, да вместит» (Мф 19:12). В правилах свт. Василия Великого этот обет толкуется более расширительно – как безбрачие, предполагающее добродетель целомудрия. Именно это понятие – целомудрие – и закрепилось за этим монашеским обетом. Очевидно, что с момента появления монашества в число братии стали входить не только те, кто сохранил себя в девстве, но и те, кто не имели такого преимущества. Внешним проявлением этого обета и для тех, и для других было безбрачие, а его внутренней основой – целомудрие, предполагающее хранение не только внешней чистоты, но, в первую очередь нравственной беспорочности, хранение своего взора и ума от тех прилогов, о которых предупреждал Своих учеников Господь в Нагорной проповеди: «Всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем» (Мф 5:28).
Канонические правила Православной Церкви устанавливали различные виды епитимий и прещений относительно монашествующих, так и или иначе нарушивших этот обет, но большее значение в каноническом предании Церкви уделяется правильной организации монашеской жизни, не допускающей соблазна нарушить обет целомудрия. Так, в церковных правилах запрещается прислуживание женщин в мужских монастырях, участие монахов в трапезе с женщинами и т. п. Разумеется, эти правила в равной степени касаются и насельниц женских обителей по отношению к мужчинам-мирянам.
Очевидно, что послабление монашеской дисциплины в отношении хранения данного обета приводит к обмирщению монашеской жизни.
Наличие в монастырях посторонних лиц противоположного пола в качестве прислужников, трудников, наемных работников, прихожан и паломников создает среду, в которой сложно сохранить целомудрие взора и ума, а, как известно, с прилога начинается развитие греха. Такое присутствие посторонних лиц традиционно объяснятся необходимостью выполнения какой-либо вспомогательной работы, например, по уборке женщинами в мужских монастырях, но особенно, выполнению тяжелого физического труда мужчинами в женских обителях. Если полностью уйти от этого явления невозможно, то остается только всячески контролировать эту практику, ограничивая мирян как в отношении времени посещения монастыря, так и в отношении пространства, то есть внутренней территории, куда у них не должно быть доступа.
Следующий монашеский обет – послушание – есть ответ на призыв Господа нашего Иисуса Христа: «Кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною» (Мк 8:34). Конечно, послушание как подчинение воле Божией, как принятие всеблагого Промысла Божиего в отношении собственной жизни есть добродетель, необходимая всякому христианину. Апостол Павел призывает христиан в их духовной брани пленять «всякое помышление в послушание Христу» (2 Кор 10:5).
В качестве монашеского обета послушание издревле стало восприниматься как отречение от своей воли и подчинение руководству духовного отца, а в широком смысле, как послушание уставу обители и всей братии. Именно так трактуют этот обет канонические правила Церкви, основывая на нем всю систему монашеской дисциплины, которая, в свою очередь, вписана в иерархическое устройство Церкви Христовой.
Обмирщение монашеской жизни также может быть связано с недостаточным соблюдением этого монашеского обета. Те же правила устанавливают различные формы канонической ответственности за нарушение обета послушания через самовольное оставление монастыря, переход в другой монастырь, участие в мирских делах без благословения игумена и т. п. Принцип организации монашеской жизни, где все основано на послушании, может быть нарушен недостаточными стараниями игумена в отношении своих насельников, так и недостаточным усердием со стороны братии. Своеволие, выбор послушаний по собственному желанию, нарушение монастырской дисциплины – все это приводит к упадку духовной жизни и разладу в обители. С другой стороны, излишняя строгость и полный контроль над жизнью насельников таят в себе опасность младостарчества и искажения самого христианского спасительного пути.
Вопрос о послушании может быть перенесен и в плоскость восприятия монашествующих мирянами – прихожанами или паломниками обители. Последние желают видеть в насельнике духовный авторитет, человека, всецело последовавшего за Христом. Это может привести к нежелательным последствиям для монашеского устроения брата, который, вместо того, чтобы идти путем смирения, увлекается наставлять и руководствовать других.
В аскетической литературе добродетель послушания для монаха часто ставиться выше всех прочих. Эта мысль выражена в известной формуле: «Послушание превыше поста и молитвы». Действительно, данная добродетель формирует сам образ монашеской жизни, поэтому так опасно для монашествующих нарушение обета послушания. Последнее приводит даже не к обмирщению, а к нивелированию самого монашеского образа.
Третий обет – нестяжание – основан на словах Иисуса Христа, обращенных к богатому юноше: «Если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною» (Мф 19:21). То, что эти слова Господь обращает не ко всем Своим последователям, а лишь к некоторым, как и в случае со «скопцами», указывает на то, что среди Его учеников есть те, от которых Он ждет большего совершенства.
Очевидно, что и этот призыв был услышан, в первую очередь, монашествующими, и к ним он обращен. Нестяжание, добровольный отказ от имущества, стал еще одним обетом, определившим монашеский образ жизни. Несмотря на различные формы ее организации (отшельническую, скитскую или общежительную), предполагавшие определенную разницу в этом вопросе, аскетическая традиция настаивала на строгом нестяжании для тех, кто избрал для себя путь отречения от мира. Эту же строгость фиксирует и каноническое предание Церкви, запрещающее монахам после вступления в монастырь владеть имуществом.
Нарушение этого обета, как и первых двух, также неизбежно приводит к обмирщению монашеской жизни. Наличие у насельников личной собственности, особенно недвижимости, автомобилей и т. п. разрушает их духовную жизнь и не дает полностью умереть для мира. Это очевидное нарушение обета нестяжания не может иметь места в монашестве.
Сложнее усмотреть тенденцию к обмирщению монашеской жизни в различных хозяйственных и бытовых заботах насельника, исполняемых даже по благословению игумена. Действительно, хозяйственные заботы монастыря должна нести на себе братия, и тесное соприкосновение с миром в решении монастырских забот и потребностей могут нарушить монашеское утроение брата. В еще большей степени это опасно, если насельнику приходится при решении подобных вопросов покидать монастырь, совершать длительные поездки, заводить пусть даже необходимые для монастыря связи и знакомства.
Вовлеченность братьев в работу по благоустройству обители, усердие на хозяйственных послушаниях не должно подменять у них того, ради чего они пришли в монастырь, – молитву и богообщение. Это касается и других форм монастырского служения, будь то прием паломников, социальная или просветительская деятельность. Во всех этих видах христианского служения монастыри должны оставаться монастырями, а не превращаться в социально-реабилитационные учреждения, просветительские кружки или туристические центры.
Обмирщение – проблема, которая с древних времен сопровождала православное монашество. Нельзя объяснить это явление лишь леностью и недостаточным усердием самих монашествующих в исполнении принесенных ими обетов. В попытке объяснить явление обмирщения следовало бы выделить две группы факторов.
Первая группа – это, как ни странно, факторы, порождаемые самой христианской жизнью. Следует ли монашествующим заниматься социальной деятельностью, религиозным образованием и просвещением, миссионерством, и если да, то в какой степени? Как сохранить аскетический дух обители, если в ней осуществляются эти – необходимые – формы христианского служения? Вторая группа факторов – это соблазны века сего. Издревле они сопровождали монашествующих, прельщая их удобствами жизни в миру, комфортом и благополучием, или же, наоборот, желанием устроить подобную беспечную жизнь в самой обители. Эти соблазны покушались на исполнение принесенных насельниками монашеских обетов, и ставили перед собой цель увлечь монаха со спасительного пути в пучину житейского моря.
Всякий раз находились подвижники благочестия, которые вновь пробуждали подлинный дух монашества, возгревали огонь монашеской молитвы. Уже то, что институт монашества не просто сохранился, но стал центром духовной жизни Православной Церкви, свидетельствует о том, что это – подлинный и завещанный Христом путь достижения высшего совершенства, без которого и иные пути христианской жизни не будут иметь под собой никакого твердого основания.
Если мы хотим, чтобы монашество продолжало жить в своих высших формах, мы, причастные к монашеской традиции, должны стремиться поддерживать здоровый монашеский дух в собственной жизни и в жизни тех, кто вверен Богом нашему попечению и руководству. Если ослабеет монашество, то оскудеет и Православие, так как монашество – это тот образ жизни, который дает возможность христианину достичь цели христианской жизни в наиболее совершенном виде. Или, как замечательно говорил об этом святитель Игнатий (Брянчанининов), «важность – в христианстве, а не в монашестве; монашество в той степени важно, в какой оно приводит к совершенному христианству».
Новости
Публикации
Доклады
