Доклад наместника Благовещенского мужского монастыря в Бортничах (Киевская епархия, Украинская Православная Церковь (Московский Патриархат)) архимандрита Варлаама (Гергеля) на круглом столе «Особенности устроения монашеской жизни в городских монастырях» (Санкт-Петербург, 8–9 августа 2017 г.)
Наши православные монастыри – это не только маяки и светильники в бурном житейском море, это, прежде всего, колодцы – воды чистой, живительной, доброй, текущей в Жизнь Вечную. И именно к ним идут люди, утоляя свою духовную жажду.
И те из великих древних монастырей, которые находились когда-то далеко за чертой городских стен, но куда тысячи паломников шли как жаждующие елени на источники водные, теперь, спустя века, находятся в центре самых населенных городов.
Паломники шли в монастыри тогда, когда весь уклад жизни был пропитан христианством и живой верой, тем паче и с большей жаждою идут они и сейчас, когда время наше тяжелое и лукавое, и души людей мучимы духовной неудовлетворенностью, голодом по вере Христовой.
Я являюсь игуменом очень молодого монастыря, который находится не просто в городе, а в городе-столице. Большинство наших богослужений – начиная от Литургии и заканчивая различными молебнами, акафистами, панихидами и проч. служатся для удовлетворения нужд приходящих к нам мирян. Скажу более того – по подобию многих молодых обителей и сам наш монастырь начинал свою жизнь как обычный приходской храм, и костяком его являются молодые семьи, которые пришли к нам 10-15 лет назад. В совокупности это накладывает определенный отпечаток на жизнь монастыря и общение с внешним для нас, священников и монахов, миром.
Одной из самых распространенных и востребованных форм общения между мирянами и духовенством являются исповедь и духовные беседы.
Все мы знаем и по книгам святых отцов, и по своему практическому и духовному опыту, какой должна быть исповедь.
Исповедь – самое сокровенное, индивидуальное таинство. Огромная роль в исповеди принадлежит личному опыту священника. С другой стороны, передача этого опыта происходит из уст в уста, от духовника к ученику, будущему пастырю.
В Требнике изложен полный чин Таинства Покаяния. Однако, в той или иной степени, мы упрощаем и сокращаем этот чин. Например, чинопоследование начинается увещеванием «приводит кающегося единого, а не двою или многия». Далее, кроме молитв, есть подробные вопрошания. В конце произносится молитва над кающимся «низу лежащем». Все это опускается в приходской практике. Нынешняя общепринятая практика включает чтение начальных молитв исповеди, т. н. «общей исповеди», в присутствии всех исповедников, а затем разрешительную молитву над каждым исповедником отдельно. И это еще полбеды! Мне, да и, наверное, большинству из здесь присутствующих доводилось видеть, когда в больших соборах, особенно в дни наплыва причастников, то есть во время поста и великих праздников, имеет место так называемая общая исповедь для сотен человек! Обрывается обязательное личностное духовное общение между человеком и духовником, да и сам духовник из такового превращается в механического требоисполнителя. И это еще одна из многих причин, почему прихожане, неудовлетворенные в своих духовных запросах, идут из приходских храмов в монастыри.
Спектр пастырских ошибок при совершении исповеди очень широк. От безучастия до лжестарчества. Нет и не может быть единого регламента, это искусство духовного общения, которому надо учиться всю жизнь. Если человек затрудняется, то ему надо помочь вопросами. Но вопросы должны быть с добрым участием, сочувствием. В то же время нельзя создать атмосферу потакания человеческим страстям и слабостям. Существует крайне порочная практика, когда священник устраивает пристрастный допрос, начинает ругать или унижать кающегося, забывая, что в православной сотериологии, в отличие от католической, грех – это не столько преступление, сколько болезнь. Соответственно, отношение к грешнику кающемуся должно быть сострадательное, а не осуждающее. С другой стороны, нельзя идти на поводу естественного желания кающегося переложить вину на других, вместо исповеди устроить рассказ о своей несчастной жизни. Здесь надо мягко, но четко указать, что на исповеди мы говорим только о своих грехах, а другие темы можно обсудить позже.
В этой связи существует и такой аспект. Доподлинно знаю о некоторых монастырях (и довольно-таки древних!), что в них существует практика наложения строгой епитимии с запретом на Причастие на год-два. Приезжает человек в обитель с паломническим посещением, приходит на исповедь, и потом с таким запрещением возвращается домой, и тут уже пребывает в недоумении его духовник: снять запрет он как бы не имеет права, но понимает, зная духовное устроение, нюансы и потуги в борьбе с тем или иным грехом своего чада, что запрещение неправильно. И как теперь быть?
По сложившейся традиции, исповедь предваряет принятие Святых Христовых Таин. И в этом есть свой духовный смысл. Однако эта традиция привела к весьма порочной практике совершения исповеди во время Божественной литургии. Результат: исповедник не назидается в богослужении, не участвует в богослужении и священник, который в свою очередь, еще и вынужден пропускать людей в сжатые сроки, как на конвейере, дабы все успели к Причастию!
Хотелось бы процитировать выписку из общецерковного положения «Об участии верных в Евхаристии». Документ одобрен на Архиерейском Совещании Русской Православной Церкви, 2–3 февраля 2015 года: «В отдельных случаях в соответствии с практикой, сложившейся во многих приходах, духовник может благословить мирянина приобщиться Тела и Крови Христовых несколько раз в течение одной недели (например, на Страстной и Светлой седмицах) без предварительной исповеди перед каждым причащением.
В некоторых приходах имеет место длительное ожидание начала причащения мирян. Это происходит из-за совершения исповеди после запричастного стиха. Такое положение дел следует признать нежелательным. (Я бы сказал – порочным! – А.В.) Таинство покаяния должно совершаться по возможности вне Божественной литургии. Недопустимо совершение исповеди во время чтения Евангелия и Евхаристического канона. Исповедь желательно проводить преимущественно с вечера или до начала Божественной литургии».
Сколько было писано и говорено о порочности такой практики, о том, что исповедь должна совершаться или на вечернем богослужении накануне, или в другое, небогослужебное время, вплоть до того, что в будние дни между Богослужениями, с предварением исповеди духовной беседой, – а воз и ныне там! Своих-то, воцерковленных, мы приучили и приучаем к правильному подходу, но вот приезжает в обитель человек из другого храма на Литургию и находится в недоумении – почему ему отказывают, говорят, что исповедоваться нужно было накануне. В недоумении пребываем и мы: как отказать человеку, если он ехал к нам в обитель часто за 200-300, а то и тысячу километров?
Об исповеди иеромонахом мирян много было писано и сказано святыми отцами. Начиная от категорического запрета монашествующим трудиться на этом поприще и заканчивая поучением для самих мирян быть воздержными при исповедании (особенно плотских грехов и нюансов семейной жизни). Но реалии современной жизни, как уже было выше замечено, накладывают свой отпечаток.
Никуда мы не денемся от духовного окормления мирян. Причины – и сама любовь, и благорасположенность мирян особенно к монастырям и монахам; и нехватка духовного общения и опыта для мирян в своих приходских храмах, и (чего греха таить!), неопытность, и леность, и нерадение белого духовенства.
Но следует быть весьма осторожным! Я думаю, многие из нас, здесь присутствующих, наслышаны о таких духовниках, которые так смакуют и вытягивают из человека подробности плотских грехов, что иной уходит от них еще более просвещенным в вопросах, о которых и понятия не имел до исповеди, а иной в смущении в следующий раз еще подумает – идти ли ему исповедоваться. Вот почему я говорю об осторожности, в первую очередь, игумена и игумении монастыря при выборе иеромонахов для исповеди.
В этой связи мне хотелось бы коснуться вопроса духовничества и для монашествующих.
Внутренняя жизнь многих даже старых монастырей (я уже не говорю о молодых), сильно была подкошена в советское время: в первую очередь уничтожалась преемственность монашеского воспитания. Преемственность монашеского делания, духовного руководства, практики, навыков, и духовного администрирования, если можно так выразиться.
Милостию Божией мне довелось видеть и слышать отцов и матушек старой монашеской школы – что это были за люди! Как они поступали, думали, говорили!
Читал я некогда, что в Греции один епископ сетовал в беседе со старцем, что его пламенная проповедь не приносит плодов. А старец, звали его Иероним, объяснил ему: «Охотник должен быть не только отличным стрелком: он должен еще зарядить свое ружье пулей. Сперва учи своим примером, и потом увидишь, сколько плодов принесет твоя проповедь… Когда проповедник не научился сам и не прошел испытания, то как он сможет учить других? Люди по большей части поучаются делами, а не словами». Причем, в равной степени здесь бы можно говорить и о монашествующих, и о духовниках, и об игумене или игумении монастыря. Вся история монашества показывает нам, что невозможно стать духовником, если у тебя не было и нет живого примера и учителя; что невозможно навыкнуть монашескому деланию, если у тебя не было живого наставника и учителя. И тем паче невозможно быть истинным Отцом или Матерью для вверенных тебе чад, если ты сам не получил живого примера игуменского служения.
И вот два примера.
Известен мне один женский монастырь. В советское время был закрыт. Казалось бы – преемственность разорвана, но идешь сейчас по обители, и сердце радуется – все матушки тихи, скромны, идут навстречу – непременно поклонятся… И почему? Игумения монастыря не спешит брать новоначальных! Они есть, но кроме искуса в послушничестве, она соблюдает и духовное воспитание старицами – на одну новоначальную, как правило, хотя бы одна старая опытная монахиня, а то и две-три.
И знаю другой женский монастырь, который в отличие от предыдущего в советские годы не закрывался. Казалось бы – вот где должна быть старая монашеская школа. Но приезжаешь туда – и больно от царящего там самочиния, неуважения, невоспитанности. А потому что там на одну насельницу десять новоначальных! Кто кого учить будет? Кто будет верховодить?
Это я к тому говорю, что духовное окормление и воспитание монашествующих должно начинаться и оканчиваться собственным примером. Примером и рассудительностью, во-первых, игумена или игумении, а во-вторых, примером старшего, опытного монаха или монахини.
Я неоднократно упоминал о любви мирян к святым обителям.
Плохо, когда исповедь затягивается разговорами и нравоучениями или превращается в беседу ни о чем, но очень хорошо, когда люди тянутся в монастырь, чтобы услышать слово назидания и получить ответы на свои не только духовные, но и практические вопросы, возникающие на их жизненном поприще. Конечно же – в свободное от богослужения время.
И это, если можно так сказать, – наша ниша. Наше послушание. Ведь, что такое – батюшка на приходе с его огромной загруженностью? Приходит человек пообщаться – то некогда священнику, то он отсутствует. Посмотрите на результаты эмпирического исследования, проведенного в научной лаборатории « Социология религии», и статистические данные, на основании которых был подготовлен рапорт на имя Святейшего Патриарха Кирилла о масштабе нехватки священнослужителей в одной только России: «При том количестве священников, которые есть в России, и в Москве, в частности, на одного пастыря приходится более 6000 человек, считающих себя верующими. Может ли священник физически регулярно исповедовать более 500 своих духовных чад? Отсюда мы с вами и имеем эти 70-80 % православных в нашей стране и лишь 3 % тех, кто причащается не реже раза в месяц».
И это еще одна причина, по которой люди тянутся к обителям. Нам спешить некуда, а дела хозяйственные или богослужебные поделены на братию. И для людей всегда время есть.
Скажу вам из опыта нашего монастыря, а мы, заметьте, не в центре Киева находимся! В будние дни иной раз больше людей приходят со своими нуждами и вопросами, чем в какой-нибудь воскресный или праздничный день.
И здесь, как это не странно прозвучит, мы, монастыри, должны идти на поводу у времени: не только совершать ежедневные рядовые службы, но совершать службы Богу о людях и для людей.
Что я имею в виду? Из богослужебного уклада, например, нашего монастыря, самыми востребованными для приходящих к нам людей являются требы, молебны и акафисты перед чудотворными иконами Божией Матери «Всецарица», «Неупиваемая Чаша», «“Благовещение” Тиносская», нашими особенно чтимыми иконами «Покрывающая», «Кардиотисса», прп. Ирины Хрисоволанты, т. е. – в первую очередь теми, в которых проявляется Божественная забота и беспокойство о здравии и благополучии семьи и ее членов для Жизни Вечной.
И еще мною замечена очень неприятная, но устойчивая тенденция в нуждах людей. Если раньше, лет десять назад, люди кроме всех прочих вопросов обращались с обычными семейными проблемами – пьянство, неверность, работа и проч., то сейчас все чаще люди приходят с проблемами детей, вернее, с проблемами отцовства-материнства: дети непослушны, дети непокорны, дети неуправляемы.
И как бы ни было далеко в своей первоначальной идее истинное монашество от семейной жизни и мирских вопросов, теперь мы просто оказываемся втянуты на передовую этой борьбы за наших пасомых и спасение их бессмертных душ. Соответственно это сказывается и на требах, которые исполняются во святых обителях, и на личных беседах с духовниками.
Подводя итог моему небольшому выступлению, хотелось бы сказать, что хотя жизнь монастырей и в монастырях предполагает отдаление от мира и молитву за мир, но в условиях современных реалий, в которых находится большинство наших монастырей, устроение и течение их жизни неразрывно связан с нуждами и переживаниями наших мирян – мира и его насущных вопросов.
Новости
Доклады
