Свобода личности в свете монашеского послушания

Доклад архимандрита Илии,  духовник женского монастыря Преображения Господня в Террасоне, на XXI Международных Рождественских образовательных чтениях, направление «Святоотеческая традиция монашеской жизни в современном мире» (Новоспасский ставропигиальный мужской монастырь. 25 января 2013 года).

Перед лицом собрания достопочтенных архиереев, отцов архимандритов и игуменов, матерей игумений, монахов и монахинь, имеющих больший, чем я, опыт иноческой жизни, выражу опасение, что мое выступление на предложенную тему окажется слишком самонадеянным. Действительно, «свобода в послушании» — тема столь же древняя, как само монашество, и каждая эпоха требует от нас особого, неусыпного внимания к тому, что кажется нам столь противоречивым. Не буду, однако, уклоняться, и постараюсь, несмотря на испытываемый стыд и робость, смиренно откликнуться на высказанную просьбу. Попытаюсь высказаться о трех-четырех аспектах, проявляющихся сегодня в большей степени, чем в прежние времена.

Во-первых, мне представляется, что взаимоотношения между послушанием и свободой развертываются на двух уровнях:

— на уровне основ монашеской жизни, общих для каждого монашествующего без исключения;

— и на уровне устроения монашеской жизни в пределах Церкви.

Господь создал людей по Своему образу и подобию — свободными. Следовательно, свобода эта присуща самому нашему существованию и никоим образом не может быть отчуждена. Свобода — самый ценный дар в образе Божием, которым является созданный Творцом человек. Однако, начиная с четвертого века, некоторые люди, воспламененные любовью к Богу, добровольно отдают свою свободу в руки духовного отца или духовной матери, что кажется противоречием. Не в этом ли одна из сторон «юродства» христианина, о котором писал Апостол Павел?

Ибо, будучи свободным, человек может так распорядиться своей свободой, что вверяет его кому-то иному во имя еще более высокого идеала. Заметим, что это происходит и в Таинстве Брака, когда каждый из супругов в идеале отрекается от себя, чтобы, оставаясь собой, принять другого супруга и сочетаться с ним.

В этом — основная характеристика таинства любви к ближнему (греч. agape), единения людей, при котором люди добровольно стирают всё разделяющее их, чтобы достичь самого тесного союза, в котором, однако, личность каждого не растворяется. И это лишь следствие великой тайны нашего подобия Богу: как Бог един в Трех Лицах, так и мы имеем целью пребывания на Земле постепенное единение нашей единой человеческой природы со Христом при сохранении различия наших ипостасей.

Именно этот вывод пастор Дитрих Бонхёффер в своей книге «Этика», изданной в 1965 году, выражает так: «Послушание без свободы есть рабство», добавляя при этом: «Свобода без послушания есть произвол».

Действительно, свобода, не ограниченная добровольным отказом от своей индивидуальности, приводит к чрезмерности самой этой свободы, и тогда каждый человек старается отмежеваться и отделиться от других, чтобы потакать своей гордыне, а ведь это противно единению людей. В масштабах общества, к примеру, это неизбежно приводит к анархии, к появлению страшных тираний, возникновение которых мы наблюдаем со времени ужасной Французской революции 1789 г., и тоталитарных режимов, от которых мир страдал в двадцатом веке и продолжает страдать в двадцать первом. Такие явления неотвратимо приводят к той или иной форме угнетения с целью принудить, заставить непокорных подчиниться во имя наведения некоего порядка, что тоже противно свободе.

Мне вспоминается румынский высокопоставленный политик 70-х годов, удивлявшийся тому, что монашеским общинам не нужны карательные меры для достижения гармонии.

Это приводит меня к мысли о различии, которое необходимо проводить между истинным послушанием и дисциплиной. Дисциплина существует вне личности, замкнувшейся в своей гордыне, тогда как послушание есть добровольный отказ от собственных желаний. Дисциплина, будь то военная, государственная или личная, диктуется логикой вещей. Послушание есть выбор, в то время как дисциплина навязывается человеку, даже если он сам предписывает ее себе. Послушание действенно только тогда, когда оно является деятельностью или служением, выбранными человеком по свободной воле. Монашеское послушание или «истинное послушание» (ибо послушание существует не только в рамках монашеской жизни, о чем я упоминал ранее) нельзя понимать как дисциплину или технику, позволяющую достичь мирного сосуществования некоторого количества людей. Оно не является и ни в коем случае не может являться упразднением личности или властвованием над личностью со стороны иного человека, будь то старец, архиерей или игумен.

Чтобы быть истинным, послушание должно стать свободным и добровольным. В монастыре, будучи еще трудником, человек не всегда бывает к этому готов, хотя именно на первом этапе взыскующий монашества должен осознать, что ему придется к этому прийти. Такое осознание происходит по крайней мере во время послушничества, и кандидат в монахи должен принять такое послушание до пострига, иначе в будущем, когда будет уже слишком поздно, неизбежно возникнут серьезные, мучительные преткновения.

Обязательным условием послушания является дар рассуждения у духовного отца или духовной матери, терпение ими ошибок и упущений своих духовных чад или даже предательства со стороны последних, их «сдержанность», т. е. чувство меры во всем по отношению к вверенным им Господом духовным чадам. Полностью исключаются любой авторитаризм, любое властвование, которое недопустимо, если послушание есть плод добровольного и свободного выбора. Подобные проявления — знак неуравновешенности или душевного нездоровья настоятеля, предающегося соблазну доминирования под предлогом «руководства»; пастырь пасет овец своих не с помощью кнута, но они подчиняются ему — отцу своему — добровольно, пусть и неумело.

Вот откуда связь монашества и «власти»!

Духовный отец или духовная мать следят за личностным равновесием и развитием человека, который оказал им честь и доверие, вверив им свою душу и жизнь, будучи уверен в том, что настоятель или настоятельница приведут их к Богу, к Которому они стремятся. Настоящий старец не пытается «вылепить» ученика по своему разумению, но помогает ему выполнить свою собственную миссию перед Богом и усердствует в том, чтобы вместе с ним найти подлинную сущность его служения. Это проявляется в «сдержанности», которую духовный наставник проявляет в выборе для ученика молитвенного правила, послушаний, чтений, меры поста, частоты Св. Причащения, отношений с миром в случае, если это приносит пользу ему или общине; то есть он уважает личную свободу своего ученика.

То, что мы говорит о каждом человеке, относится и к любой монашеской общине (и даже ко всей Церкви).

Свобода в каждом монастыре должна проявляться через его оценочные суждения, озаренные присутствием и действием Святого Духа. Каждый монастырь идет путем послушания. Такое послушание ни в коем случае не должно стать подчинением инквизиторам мелкого или крупного масштаба, которые претендуют на непогрешимость и устанавливают духовный деспотизм, скрытый под маской руководства монастырем. В обоих случаях, т. е. для обители в целом и в отношениях между монахом и начальствующими над ним, вынужденная дисциплина становится формой идолопоклонства, от которой нас предостерегал Апостол Иоанн: «Дети! храните себя от идолов» (1 Иоан. 5:21). Такая дисциплина противна утверждению Апостола Павла: «Где Дух Господень, там свобода» (2 Кор. 3:17).

В разные эпохи и в разных местах Святой Дух порождал в Церкви различные формы монашеской жизни. Будучи современниками, преп. Иосиф Волоцкий и преп. Нил Сорский имели разные взгляды на монашескую жизнь. Однако Церковь причислила к лику святых их обоих. Все великие основоположники монашеских общин со смирением и послушанием почитали то, что составляет саму суть монашеской жизни, и, тем не менее, созданные ими уставы отвечали потребностям эпохи: так они приспосабливали монашескую жизнь к нуждам и возможностям тогдашнего мира.

Монашеские уставы были и остаются воистину смелыми творениями, вдохновленными Духом Святым и признаваемыми Церковью. Они призваны пробудить в человеке его творческое призвание — царское, священническое и пророческое, воплощаемое в соработничестве с Богом, ибо такова его миссия — строить Царство Небесное во Христе. Увы, со временем, многие из этих уставов превратились в законы, от соблюдения которых, как считалось, зависело стяжание Святого Духа.

Конечно, естество человеческое — естество падшее, что и низвело человека до рабского состояния. Но по отношению к кому? Не к другим и тем более не к Богу, как утверждается в исламе и как полагают некоторые заблудшие христианские богословы, а по отношению к своим собственным страстям и ложному «я». Велико искушение свести монашескую жизнь к требованию послушания, к духовной технике, к пути смирения для преодоления ложного «я». Безусловно, все зиждется на смирении, однако оно является лишь условием и следствием любви к Богу и ради Бога. Смирение — один из плодов действенного присутствия Святого Духа в личности монаха и в монашеской среде в целом. Однако сведение монашеской жизни к смирению, приобретаемому через послушание, неизбежно ведет к порабощению. Ученик Христа следует за Господом не потому, что Господь того требует, не из-за подневольного служения, а потому что Господь пленил его, потому что он предает себя Богу по любви и не оставляет самому себе ничего, даже собственную жизнь не оставляет себе и готов отдать ее целиком.

Не отрицая важности смирения, Апостол Павел постоянно побуждает нас к свободе, хотя и увещевает слуг подчиняться своим хозяевам, а жен — своим мужьям… «Стойте в свободе, которую даровал нам Христос» (Гал. 5:1). «Посему ты уже не раб, но сын; а если сын, то и наследник Божий через (Иисуса) Христа» (Гал. 4:7).

В духовной жизни существует два пути или течения:

Первое — это деятельная борьба против греха в условиях подчинения, ставящая своей целью возрастание в смирении и покаянии. Это активная позиция, безусловно, благородная, но являющая собой внутреннее движение человека, который хочет сделать что-то для Бога. Во многом она напоминает концепцию подчинения Закону, свойственную Ветхому Завету и присутствующую в рациональных и гуманистических богословских построениях Запада, оказавших достойное сожаления влияние на Православные Церкви. Эту же концепцию отношений с Богом проповедует ислам, она же ощущается и в индуистской йоге.

Второе течение — это более мистическая концепция жизни в Боге, которую защищали, толковали и богословски обосновывали проповедники исихазма, в том числе Св. Григорий Палама и Патриарх Филофей (Коккинос). Движение исихастов в необычайной степени возродило монашескую жизнь и способствовало расцвету святости, который происходил каждый раз, когда исихазм развивался: Оптинские старцы — один из многочисленных тому примеров. Изобилие таких примеров мы находим в России и в других православных странах, а сегодня, пусть и в небольшой степени, они реально присутствуют в жизни Запада и в так называемом «Новом мире».

Множество признаков и знамений времени приводят меня к мысли о том, что наша столь непростая эпоха — благословение для Церкви, ибо конкретные обстоятельства нашей жизни все чаще заставляют нас сталкиваться как с внешней, так и с внутренней диавольской тиранией. Но если мы возжелали добровольно посвятить всю нашу жизнь Христу, преткновения устраняются, ибо мы знаем, что живем во Христе, а Христос живет в нас. Именно здесь скрыт основной смысл того, что мир считает юродством: отказаться от своей свободы, чтобы вверить себя Богу и тому, кто представляет Его для нас, и пойти путем полного послушания.

Часто приводят слова Апостола Павла о том, что христианская жизнь есть подражание жизни Христа. Безусловно, я этого ни в коем случае не отрицаю. В Послании к Филиппийцам Апостол даже уточняет, в чем и как можно подражать Спасителю. Конечно, не повторяя Его внешний образ действий, что было бы чистым формализмом, но воспроизводя Его кенозис, который заключается в том, что «Он, будучи образом Божиим, не почитал хищением быть равным Богу, но уничижил Себя Самого, приняв образ раба [то есть явив послушание], сделавшись подобным человекам и по виду став как человек, смирил Себя, быв послушным [Отцу Своему, но также и людям] даже до смерти, и смерти крестной» (Фил. 2:2 и далее). Поэтому Слава Христова — в послушании Отцу Своему и в послушании людям, которое Он принял, отказавшись от явления Своей Божественной Славы, присущей Ему по естеству, чтобы воспринять иную природу — природу человеческую, природу падшего человека, из любви к нам.

Следовательно, для нас «подражать» — значит отказаться от «ложного величия», то есть, в самом общем плане, от нашей собственной воли, — чтобы приобрести во Христе природу, которая не является присущей нам, — Божественную природу, дарованную нам благодатью Божией.

В этом проявляются природа и основание монашеского послушания. Но мы видим, насколько оно свободно. Это добровольное действие, которое не имело бы никакой ценности, будь оно принуждением, ибо оно не обращалось бы к глубинам нашей личности.

Если наше желание послушания основывается на таком типе подражания Христу, какие глубинные препятствия могут появиться на нашем пути? Да, могут возникать определенные сложности, ведь в жизни не все так просто, но проблем, затрагивающих психику или жизненные устремления, — не будет!

В свете этого таинства мы понимаем, что монашеская жизнь состоит не в раболепстве перед Богом и теми, кто Его представляет для нас, а в постоянном и добровольном понуждении себя отказываться во всем от нашей собственной воли, чтобы «опустошить» себя, уничижить себя (кенозис) и наполнить себя жизнью Христовой. Быть монахом — значит жить так, чтобы в нас жил Христос. «Законом я умер для закона, чтобы жить для Бога. Я сораспялся Христу, и уже не я живу, но живет во мне Христос. А что ныне живу во плоти, то живу верою в Сына Божия, возлюбившего меня и предавшего Себя за меня. Не отвергаю благодати Божией» (то есть не отказываюсь от своей свободы, а возвышаюсь над ней, вверяя ее Тому, кто даровал ее мне).

Если в настоящее время послушание является затруднительным и даже отпугивает часть кандидатов в монахи, единственное окончательное, определяющее решение должно быть богословским и мистическим: послушание — это акт действенной веры, без чего оно является лишь соблазном. Вот почему следует подчеркнуть, что послушание не есть дисциплина, что оно предъявляет гораздо большие требования, ибо послушание означает подлинное отвержение своей воли. Само это понятие мир решительно отвергает, и даже в монастырях послушание иногда иссякает, что противно самому духу монашества.

Оправдание монашеской жизни — в ней самой. Монашество не стремится играть в Церкви особой роли. В то же время, будучи крайним выражением нашей свободы — через послушание — монашество еще и становится для Церкви тем образцом, в котором показывается, испытывается и бесконечно воспроизводится Тайна Христова, предлагаемая нам Церковью, — преображение падшего человека, его обожение благодатью, через принятие Христа. Будучи единосущными Христу, мы в Нем и через Него становимся единосущными Богу-Отцу и Духу Святому.

И тогда наше преображение совершается уже не собственными усилиями, а через усвоение добродетелей Христовых, совершается Его естеством, которое овладевает нашим естеством, делая нас причастниками Его жизни и Славы.

Нам же остается добровольно, из любви, уступить Ему место.