Доклад игумении Софии (Силиной), настоятельницы Воскресенского Новодевичьего женского монастыря Санкт-Петербурга на круглом столе «Добродетель послушания в современных монастырях: практические аспекты» (Воскресенский Новодевичий женский монастырь Санкт-Петербурга, 2–3 июля 2018 года).
Предложенная мне оргкомитетом тема «Проблема усвоения добродетели послушания» столь широка и всеобъемлюща, что не умещается только в рамках христианской антропологии, обнаруживая в себе и сотериологические мотивы, раскрывающие путь спасения человека через послушание. Очевидно, что формат небольшого сообщения, включающий рассмотрение практических аспектов на примере современных монастырей, позволяет не останавливать особого внимания на темах, являющихся аксиомами духовной жизни вообще и монашеской жизни в частности.
Начну с апологии современных монастырей как орудия Промысла Божия, взращивающего истинное послушание. В начале ХХ века небесный покровитель нашего Воскресенского Новодевичьего монастыря священномученик Иларион (Троицкий) в названии краткой статьи выразил квинтэссенцию православной экклесиологии: «Христианства нет без Церкви». Позволю себе поставить отнюдь не риторический вопрос: а возможно ли в сегодняшних условиях монашество без монастырей?
Преосвященнейший епископ Дионисий в своем докладе в рамках нашего круглого стола глубоко подметил, что наставление новоначальным святителя Игнатия (Брянчанинова) о жительстве только «по Писанию и совету отцов и братии» [1] является исключительным и далеко небезопасным. Об этой исключительности в одной из бесед говорит отец Софроний (Сахаров): «Три поколения были лишены всякой возможности воспитываться в Церкви. И теперь появилась странная идея, что Господь в наше время не дает старцев, что каждый из нас должен читать и строить по своему разуму свое спасение и даже жизнь в Церкви. При этом они ссылаются на святого епископа Игнатия Брянчанинова. Это особый случай в церковной жизни. Сам Брянчанинов, будучи аристократом, двадцати шести лет был уже игуменом, когда он всего только два года пробыл послушником. Несомненно, это был благодатный муж. Однако, как аристократ, он учился не у “мужиков”, а читая отцов-аскетов. И сейчас возможны такие случаи, когда мы живем рассеянные, где нет духовника, опытного в жизни, и, конечно, людям, поставленным в начальственное положение, приходится читать книги, но все-таки надо избегать той мысли, что они по книгам могут научиться и управлять Церковью» [2].
У святителя Игнатия встречается и иная, хорошо известная всем мысль о том, что наступает время, когда истинного монаха можно будет встретить во фраке [3]. Что же показал опыт ХХ века, в том числе и опыт новомучеников, и какой опыт Церковь накопила за последние тридцать лет в условиях свободы от атеистического государства? Относительно святых монахов во фраках, дабы не погрешить, скажу лишь, что в Неделю преподобных отцов поминают не только явленных, но и неявленных миру святых. Эта тайна откроется только в конце времен. Но вот, на мой взгляд, характерная черта преподобнического и преподобноисповеднического жития монахов в условиях гонений: многие из них, если не сказать большинство, стремились к сохранению именно монастыря, даже в условиях гонений. В этом случае речь идет не о сохранении стен, что было практически невозможно, а о сохранении в общинном житии духа монашества, когда у всех одно сердце и одна душа (Деян. 4:32). Причем, отношения в таких обителях выстраивались в соответствии с монашескими традициями, включая монастырскую иерархию и точное соблюдение обетов, даваемых в монастырях. Тайные монастыри выбирали своих игуменов и игумений, старцев и стариц. По возможности, если позволяли обстоятельства, жили все вместе, вели общее хозяйство, вместе совершали суточный круг богослужений и, в бесчисленном множестве случаев, как повествуют Жития новомучеников и исповедников российских, вместе шли на мученический подвиг. Очевидно, что это не была дань ни так называемому духу народной общинности, ни выгоде, ни удобству. За этим стояло нечто бóльшее – глубокое понимание необходимости послушания как фундаментальной основы монашества, реализуемой только в межличностных отношениях.
Помню двух стариц из Высоко-Петровской общины – матушку Игнатию (Пузик) и матушку Марию (Соколову). Они были ученицами преподобномученика Игнатия (Лебедева), совершавшего в советские годы тайные постриги своих чад, способных к монашескому внутреннему деланию. Более двадцати пяти лет назад Господь сподобил меня познакомиться с ними как с отсветом той потаенной Руси, хранившей в своих глубинах даже в богоборческие времена многовековые незыблемые традиции. Им пришлось прожить в миру всю жизнь, но поистине монашеский дух был ее основой. Например, помнится, как матушка Мария говорила матушке Игнатии о каких-то житейских вопросах: «Благослови». Они свято хранили наставления отца Игнатия: «Хоть спи, но в храме» – подчеркивалось значение дома Божия как центра христианской и монашеской жизни. И старицы исполняли завет учителя, несмотря на то, что они очень много трудились в миру: матушка Игнатия была доктором биологических наук и профессором с мировым именем.
Удивительны описания судеб сестер Борисоглебской Аносиной пустыни и многих других обителей в годы гонений. А что же с опытом последних лет? Возможно ли делать какие-то выводы и давать какие-то оценки? Одна из бытующих крайне критических позиций сводится к простому тезису: новые монастыри не являются местом спасения, поскольку всё в них искажено неопытностью и «душепагубным актерством», и даже само послушание в таких монастырях – не таинство, зиждущееся на откровении, а более или менее успешная система подчинения, достойная ГУЛАГа. Сторонники такого взгляда снова в качестве доводов к своей позиции приводят соответствующие цитаты из писаний святителя Игнатия и предлагают спасаться в статусе «монахов во фраках».
Порой это принимает необычайные формы: например, некие миряне селятся в собственных домах при действующих монастырях, и, не состоя в каких-либо отношениях с братством, не следуя монастырскому уставу, фактически духовно паразитируют на них; при мужских монастырях поселяются псевдомонашествующие женщины. Зачастую в такой нездоровой среде формируются всевозможные раскольнические и даже еретические идеи.
Некоторые «монахи во фраках» и «монахини в кринолинах» всё же вместо мирских одежд надевают рясы и начинают успешный бизнес: торговлю на ярмарках, книгоиздательство и прочее. Помню весьма удивительный случай, когда ко мне обратился некий иеромонах с просьбой благословить дочь известного писателя, ныне покойного, носить рясофор, в который ранее кто-то одел ее на Украине, поскольку монашеское облачение могло бы способствовать ей в трудах по изданию книг отца. Что можно ответить? Приведу слова двух старцев высокой жизни, окончивших свое земное бытие в 90-е годы ХХ столетия, но до сих пор не окончивших своего служения Церкви и ее чадам. Отец Софроний (Сахаров) в 1992 году, на заре возрождения монашества и монастырей, да и всей церковной жизни, говорит удивительные слова: «…всё разбито. И в этом водовороте страшном не приходится ждать чистого разумения ни от кого. И потому я – за структуру: тогда вечно останется Церковь, так построенная, и постепенно встанет на путь познания Бога» [4]. Удивительны эти слова во многих смыслах. «За структуру» – то есть, казалось бы, за нечто внешнее выступает художник как по профессии, так и в душе, человек, говоривший братии: «Как я хочу, чтобы вы все были поэтами» [5].
В 1993 году я обратилась к митрополиту Иоанну (Снычеву) с личным вопросом. Все мои родственники были настроены категорически против избрания мною монашеского пути. В то время я несла церковное послушание и, ввиду такого противодействия родных, спросила владыку о возможности принять постриг в миру. Митрополит ответил очень просто: «Время монашества в миру миновало, сейчас время монашества в монастырях». И, собственно, уже тогда благословил заниматься возрождением нашего монастыря.
Учитывая изложенное, чувствую необходимость апологии именно монастырей, монастырских «структур», пользуясь терминологией отца Софрония, как единственно возможных в нынешних условиях школ монашеской жизни, а значит, и школ воспитания добродетели послушания. О чем необходимо говорить? Что изменилось за тридцать последних лет? Что необходимо учитывать при стяжании и взращивании добродетели послушания? Большинство, если не все духовные писатели и старцы ныне говорят о кардинальных переменах в современном мире, которые можно характеризовать следующим образом: если истинный послушник во все времена монашеской жизни был мучеником, то современный человек, ставший в условиях современного мира на путь послушания, поистине может быть назван «великомучеником». Отчего же?
Древнее монашество патериков, аввы Дорофея, преподобного Иоанна Лествичника – это монашество эпохи Традиции в широком смысле. Более того, новозаветные заповеди преобразили эту традиционность общества, сделав ее в своем идеале христоцентричной. И потому основной, если не единственный, акцент в святоотеческих творениях при стяжании послушания – это осознанная борьба с падшей природой человека в ее возрастании от естественной добродетели к добродетели духовной.
Но вот уже проблема православной Греции ХХ века. Отец Софроний (Сахаров) рассказывал о своем опыте духовничества на Святой Горе: «…приходившие молодые монахи не удовлетворялись старцами, а старцы отягощались молодыми, потому что новопришедшие делали много глупостей. И когда старцы говорили мне о том, что делают новоначальные, то я сказал им, что эти люди пришли к вам из мира, который живет совсем по другим правилам. Все их реакции воспитаны в этом мире, чуждом христианскому монастырю» [6].
Куда шагнул за это время Запад, и куда, увы, семимильными шагами устремляется и Россия? Мир впадает в состояние безотцовщины. Об этом с глубокой скорбью пишет современный духовный писатель схиархимандрит Гавриил (Бунге): «В последние десятилетия прошлого века образ отца и само отцовство, несомненно, оказались в глубоком кризисе. Это касается как духовного отцовства… так и отцовства в физическом смысле... “Патернализм” стал ругательным словом. Нечто подобное можно сказать и об образе матери. Мы живем в мире, лишенном отцовства (и материнства), что многими, как ни странно, ощущается как освобождение» [7].
Проблему отцовства в контексте темы послушания не следует обходить стороной, поскольку именно в межличностных отношениях отца и духовного чада и возможно осуществление послушания. Если мы, игумены, неустанно повторяем своим чадам слова апостола: Дети, будьте послушны родителям вашим во всем, ибо это благоугодно Господу (Кол. 3:20), то с еще бóльшим усердием мы должны повторять слова апостола уже в назидание нам, игуменам: Отцы, не раздражайте детей ваших, дабы они не унывали (Кол. 3:21).
Приходя в монастырь из мира со сбитыми ориентирами, с искаженными представлениями о добродетели, современный человек встречается с иными реалиями, противоположными опыту, навыку и комплексу идеалов, обретенных им в миру, где очень трудно найти «тесные врата» и, наоборот, очень легко исчезнуть в паутине ловушек врага рода человеческого. И уже за один только этот шаг в сторону от «широкого пути» современного человека можно назвать «великомучеником».
Следует осознавать, что прекрасная добродетель послушания не может появиться у братии сразу по поступлении в монастырь. Не стоит смущаться и тем более раздражаться, если новоначальный брат, хотя и имеющий сердечное горение к совершенному образу жизни, все же не имеет должного представления о реальных трудностях предлежащего ему пути. Стоит памятовать слова святителя Иоанна Златоуста о том, что «дети в этом возрасте много не знают», и запасаться терпением, любовью и готовностью каждому новому приходящему брату дать ответы на его многочисленные вопросы о нашем уповании, собственным житием подавая пример благочестия.
И вы, отцы, не раздражайте детей ваших, но воспитывайте их в учении и наставлении Господнем (Еф. 6:4). Святитель Феофан Затворник в своем толковании на это апостольское Послание обращается преимущественно к родителям по плоти, но его слова вполне могут быть обращены и к отцам духовным – игуменам. Святитель предупреждает от излишней строгости, неразборчивой взыскательности или каких-либо несправедливостей как возможном источнике раздражения и ропота чад. Сам процесс воспитания, по мнению святителя Феофана, должны сопровождать одновременно и строгость, и кротость наставника, в обязанность которого входит вкладывать в ум своих чад здравые понятия, научая их «…и жить по-христиански, и смотреть на все глазами христианскими, или судить о всем христианским умом» [8].
На мой взгляд, можно говорить и о проблемах на уровне менталитета, поскольку нередко у приходящих в монастырь возникают трудности при восприятии не только опыта жизни братии, но и святоотеческих творений. Известно, что в древнерусском мире аскетические творения были излюбленным чтением не только монахов, но и широких народных масс. «Культурное (главным образом литературное) пространство Древней Руси располагалось в горизонте, с одной стороны, своего рода сверх-Текста, представленного Священным Писанием и патристикой, с другой стороны, непрерывной актуализацией этого сверх-Текста в богослужебном чинопоследовании Церкви» [9]. В «Откровенных рассказах странника своему духовному отцу» повествуется о мирянах, которые ищут ответы на вопросы их жизни в «Добротолюбии».
В начале ХХ века с особой силой открылось неумение человека овладеть тайной духовного равновесия, поэтому из уст интеллигенции на религиозно-философских собраниях звучало пафосное утверждение, что ни Вселенские Соборы, ни отцы Церкви не занимались антропологией, и в христианстве осталось нераскрытым, чтó есть человек. «Ответные же реплики председателя собраний владыки Сергия (Страгородского), будущего Патриарха, ясно показывают, что для человека церковного сознания такие мнения были странны и непонятны» [10]. В чем же корень этого непонимания? В том, что православная антропология, неразрывно связанная с аскетикой, в этот исторический период не была востребована обществом, оставаясь сокрытой от широкого сознания и не имея отражения в культурном и философском наследии.
Несмотря на предложенную протоиереем Георгием Флоровским в 1936 году концепцию неопатристического синтеза, призванную преобразовать богословие из некой академической науки в живой опыт святоотеческой традиции, отвечающий на насущные вопросы современности, все же трудно констатировать, что за прошедший век что-либо изменилось в культурном пространстве общества в лучшую сторону. Это свидетельствует о том, что современный менталитет не позволяет понимать сущностные смыслы святоотеческих писаний, а потому и в усвоении аскетических творений монашествующие испытывают определенные трудности. Воспитательное значение писаний древних отцов, сохраняя свою актуальность и востребованность, должно оцениваться именно через призму способности их восприятия новыми поколениями христиан, а потому необходимо сделать акцент на величайшем даре монашеству нашего времени – писаниях современных старцев, подвижников благочестия, актуализировавших святоотеческую традицию как своей собственной жизнью, так и своими поистине богодухновенными творениями.
Творения святых отцов, произнесенные благодатью, не могли пробиться через «плотское» сознание, и для широких масс были зачастую твердой пищей (1 Кор. 3:2), поэтому труды наших ближайших современников, старцев, которых можно назвать «богоглаголивыми устами», являли собой переложение святоотеческих творений на язык, доступный современному читателю. Основоположник этих благословенных трудов – святитель Игнатий (Брянчанинов). Его писания, написанные доступным и понятным языком, актуализировали, разъясняли и приближали современникам тех «Пименов» и «Сисоев», которые некогда пленили сердце самого подвижника.
Это и отец Софроний (Сахаров), без цитат из писаний которого не обошелся практически ни один докладчик нашего собрания; и отец Эмилиан (Вафидис), и другие светильники. И если книга отца Софрония «Старец Силуан» стала одним из краеугольных камней возрождения монашества на Афоне, то издаваемые ныне другие его творения, в том числе его эпистолярное и гомилетическое наследие, становятся источником духовных размышлений для человека современной ментальности.
Изначально тема доклада была сформулирована так: «Враги послушания – вопросы: “Почему я?”, “Зачем?”, “Может, лучше по-другому?”, “А если я не смогу?” Источник их происхождения и методы борьбы». Не буду цитировать и разъяснять известные всем аксиомы вероучительного и аскетического характера относительно последствий грехопадения. Позволю себе акцентировать внимание на следующем.
Исток крайнего рационализма мышления современного человека объясняется маловерием. При наличии декларированной веры очевидно отсутствие той веры Авраама, когда он просто доверился Богу – и это вменилось ему в праведность. Маловерие сочетается с отсутствием самоотвержения. Об этом прекрасно сказано у преподобного Никодима Святогорца: «…лесть естества нашего крайне тонка и немногими распознается: оно утаенно ищет одного своего, а между тем по видимости так ведет дело, что нам кажется, будто единственная у него цель – благоугождать Богу, чего на деле поистине нет… Чтобы избежать такого самопрельщения, исключительное средство – чистота сердца, которая состоит в совлечении ветхого человека и в облачении в нового. К этому направляется вся невидимая брань» [11].
Приведу недавний пример из нашей жизни: одна сестра не исполнила общее для всех благословение идти на молебен, поскольку уже построила какой-то свой план по завершению своего основного послушания. Таким образом, послушание незаметно, казалось бы, заменяется предпочтением своих собственных устремлений. Нередко сталкиваешься и с тем, что сестра не хочет оставить одно послушание ради данного ей другого, исполнение которого более необходимо на тот момент. На подобные случаи хороший ответ можно найти у преподобного Марка Подвижника: «Если бы Петр не оставил ночной ловитвы, то и на дневной не получил бы успеха» [12].
Серьезной проблемой усвоения добродетели послушания отец Софроний называет при высокой культуре интеллекта крайне низкую культуру сердца, в том числе культуру послушания. Приходится констатировать, что в настоящее время и культура интеллекта становится все более низкой, уровень усвоения знаний качественно изменяется, становится фрагментарным, дисперсным, поверхностным, зачастую не способным привить элементарные навыки синтеза и анализа. Это приводит к тому, что рассудительность является на самом деле мнимой и детерминирована не мотивом целесообразности и рациональности, а желательной стороной души. Хотя и это не ново, как пишет о том преподобный Никодим Святогорец: «Но если у тебя вперед пойдет желание и сразу или возлюбит вещь, или отвратится от нее, то ум твой не возможет уже познать ее добре, как следует… эта страсть, вошедши внутрь, становится стеной между умом и вещью и, омрачая его, делает то, что он думает о сей вещи по страсти, т. е. иначе, нежели она есть на деле, и чрез это еще более усиливает первоначальное расположение» [13].
Надо признать и наличие некоторых внешних факторов, осложняющих усвоение добродетели послушания: это концепции и идеи относительно «исполнения послушания с рассуждением», как бы витающие в воздухе, а зачастую и отраженные в письменных источниках (на различных сайтах, в официальных печатных органах). Святые отцы, причем как древние, так почти и наши современники, называли рассуждение даром Божиим, сопряженным с чистотой сердца как следствием борьбы со страстями. «Кто же при свете умной молитвы не узрел страстей своих, не познал действия лукавых духов и не вкусил, что такое мир Христов, соединяющий воедино ум, душу и тело, тот не имеет и понятия о духовном рассуждении» [14].
Тем не менее в информационном пространстве можно найти и такой совет, когда при выборе монастыря потенциальному послушнику рекомендуется присмотреться к действиям настоятеля и братии, оценив их на предмет соответствия святым отцам. Там же можно встретить «добрый» совет и о необходимости рассуждения сразу по вступлении в обитель. Святитель Игнатий напоминает слова преподобного Григория Синайского о том, что при благонравии можно иметь рассуждение и разум, образованный чтением, но такое рассуждение будет еще все же так далеко от рассуждения духовного, как небо от земли. Святитель пишет об этом в XIX веке, во времена, по его собственным словам, «нищеты, глада и мрака в духовном отношении». Откуда же неожиданно у мирянина или новоначального послушника XXI века вдруг появился дар духовного рассуждения? В то время как все отцы согласно говорят: «…отнюдь не должны мы испытывать или судить в чем-нибудь доброго нашего наставника и судию, хотя, может быть, в нем, как в человеке, и увидим некоторые малые согрешения» [15]. А преподобный Марк Подвижник добавляет: «Человек предлагает (слово) ближнему, насколько знает, Бог же действует в слышащем, насколько он верует» [16].
Хочется отметить опасность виртуализации в восприятии духовной жизни, в том числе и послушания. Как справедливо отмечает святитель Игнатий, «монастырские занятия потому и называются послушаниями, что они соединены с отречением от своей воли и от своих разумений» [17].Сколь глубокое замечание, и сколь важные практические последствия оно имеет! При необоснованном отделении внутреннего делания от внешнего, подобная как бы виртуализация духовной жизни направляет по ложному пути, внушая, что служение – это просто работа, где есть подчиненные и начальники, а это порождает абсолютно мирские модели и стереотипы взаимоотношений. И сразу обретается где-то, как правило, на стороне, некий «старец», «духовный» отец, «советник» или что-то в этом роде, с кем человек и пытается связать стяжание добродетели послушания. А собственно для игумена и братии, вопреки обетам, даваемым при постриге, остается, в лучшем случае, подчинение. Как глубоко отец Софроний говорит об опасностях этого пути: «…никогда и нигде не говорите, что “я сделал так, потому что мне сказал духовник”. Почему? – Потому что духовник для нас – как ангел служения во спасение наше. Мы обращаемся к нему, чтобы узнать волю Божию, и потом несем всю ответственность только мы, а не духовник» [18]. Слово игумена, духовника и старшего брата, считает отец Софроний, может относиться и к совершенно, казалось бы, малым и незначительным вещам нашей повседневной жизни: например, благословение пожарить картошку. Ведь проявив послушание даже в самом малом, мы сохраняем самый принцип жизни – в поисках воли Отца Небесного ничего не делать по нашей индивидуальной воле [19].
Плодом дискуссий и размышлений последних лет на эти темы в монашеской среде стали те разделы Положения о монастырях и монашестве, в которых говорится, что именно игумен является и отцом для братии – духовным руководителем, и управителем – «администратором». И это справедливо именно в силу единства человеческой личности при ее дихотомичности – нераздельной связи души и тела.
И наконец, очень малое слово из опыта в качестве ответа на вопль падшего естества: «А если я не смогу?»: эти слова обращены, прежде всего, к игуменам и игумениям. Духовный отец должен идти и впереди, и в то же время вместе с чадом, у которого воля ослаблена, а боязливость мешает исполнить послушание. В одном из своих писем святитель Феофан Затворник дает такой совет: «Не говорите: “Не могу”. Это слово – не христианское. Христианское слово: “Вся могу”. Но не сам по себе, а об укрепляющем нас Господе» [20].
Позволю себе небольшой рассказ из «современного патерика». Во время паломничества в Дивеево нас за святое послушание отправили купаться в источниках. Не все это любят, для меня тоже войти в воду – целое испытание. Видя мою нерешительность и замешательство, матушка Сергия мужественно взяла меня за руку и затащила в ледяную воду. Этот эпизод стал для меня неким опытом игуменского служения – когда один человек готов вести, понуждать и, если потребуется, даже тащить за собой другого человека… И я пытаюсь следовать этому в чем-то, может быть, простом, обыденном, но важном для связи двух людей во имя Христа. «Будьте готовы на боль телесную в трудах ежедневных! Примите боль душевную, когда мы живем в этом грубом, извращенном падением мире! Все вы, и каждый из вас, должны работать над тем, чтобы стать как единый человек» [21].
Игумен должен со тщанием вникать и деятельно участвовать в процессе стяжания братом добродетели послушания, исполняя слово апостола, обращенное к Тимофею: …проповедуй слово, настой во время и не во время, обличай, запрещай, увещевай со всяким долготерпением и назиданием (2 Тим. 4:2). Последнее тоже, наверное, особенно важно и актуально. В усвоении добродетели послушания от всех нас – как игуменов, так и послушников требуются мужество и самоотверженность, терпеливое несение Креста: Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его (Мф. 11:12). Будем же укрепляться словами святого Исаака Сирина: «Когда начинаешь творить добродетель, то замечаешь повсюду очертания препятствий и маячащую впереди невыносимую скорбь. Но только не останавливайся: добродетель, не закаленная тяжкими страданиями, не будет зачтена человеку. Добро скрыто среди трудностей, а примешивать к добродетели расслабленность – значит, ее извратить» [22]. Как бы ни была благополучна наша жизнь, нам не избежать скорбных событий – это закон духовной жизни.
________________________________________
[1] Игнатий (Брянчанинов), свт. Приношение современному монашеству. – М.: Правило веры. 2009. Гл. 13. С. 128.
[2] Cофроний (Сахаров), архим. Духовные беседы. – Эссекс – Москва.: Паломник. 2007. Т. 1. Беседа 26. С. 278.
[3] «Ищите всюду духа, а не буквы. Ныне напрасно стали бы Вы искать обителей. Их нет, потому что уставы Святых Отцов поражены, правила их рассеяны. Но Вы всегда найдете монахов и в монастырях, и в общежитиях, и в пустынях и, наконец, в светских домах и светских одеждах городских – это явление особенно свойственно нашему веку, ныне не должно удивляться, встречая монаха во фраке». Отец современного иночества // Воспоминания современников о святителе Игнатии Ставропольском. – М.: Изд-во им. свт. Игнатия Ставропольского. 2001. С. 29.
[4] Cофроний (Сахаров), архим. Духовные беседы. Т. 1. Беседа 26. С. 277.
[5] Там же. Беседа 24. С. 257.
[6] Софроний (Сахаров), архим. Духовные беседы. Т. 2. С. 241–242.
[7] Гавриил (Бунге), схиарх. Духовное отцовство по творениям Евагрия Понтийского. – М.: Сретенский монастырь. 2017. Пер. с нем. А. Фролов. С. 3.
[8] Феофан Затворник, свт. Толкование на послание святого апостола Павла к Ефесянам. – М.: Правило веры. 2004. С. 570.
[9] Маркидонов А.В. Труды кафедры богословия № 1. – СПб.: Изд-во СПбПДА. 2017. С. 98.
[10] Хоружий С.С. Православное учение о человеке // Синодальная Богословская Комиссия. – Москва – Клин.: Христианская жизнь. 2004. Православно-аскетическая антропология и кризис современного человека. С. 155–156.
[11] Никодим Святогорец, прп. Невидимая брань. – М.: Сретенский монастырь. 2007. С. 39.
[12] Марк Подвижник, прп. Добротолюбие. Репр. воспр. изд. 1895 г. (М.). – Свято-Троицкая Сергиева лавра. 1992. Т.1. С. 558.
[13] Никодим Святогорец, прп. Невидимая брань. С. 47–48.
[14] Игнатий (Брянчанинов), свт. Избранные письма // Сост. игумен Марк (Лозинский). – СПб. 2006. С. 183.
[15] Иоанн Лествичник, прп. Лествица. Репр. воспр. изд. 1908 г. (Сергиев Посад). – М.: Изд-во Лествица. Ставрос. 2004. Слово 4:6. С. 64.
[16] Марк Подвижник, прп. Добротолюбие. Т. 1. С. 526.
[17] Игнатий (Брянчанинов), свт. Приношение современному монашеству. – М.: Правило веры. 2009. С.15.
[18] Софроний (Сахаров), архим. Т. 2. Беседа 13. С. 124.
[19] Там же. С. 125.
[20] Феофан Затворник, свт. Собрание писем. – М.: Правило веры. 2000. Т. 1. Письмо 193. С. 237.
[21] Софроний (Сахаров), архим. Духовные беседы. Т. 2. С. 240.
[22] Никита (Вутирас), архим. Жизнь во Христе согласно опыту святых отцов. – М.: Сретенский монастырь. 2008. С. 98.
Публикации
Доклады
