3 декабря 2013 года после тяжелой болезни на 67-м году жизни преставился ко Господу архиепископ Костромской и Галичский Алексий. С 1995 по 2010 год владыка возглавлял Синодальную комиссию по делам монастырей. Свой взгляд на проблемы возрождения современного русского монашества он наиболее ярко раскрыл в докладе на конференции «Возрождение православных монастырей и будущее России», проходившей в 2006 году в Троице-Сергиевой Лавре.
Оглядываясь на путь русского монашества, пройденный в течение последних лет, когда государство возвращало Церкви ее исторические святыни, с тревогой и, в то же время, с большой надеждой задумываешься о современной монашеской жизни в нашем Отечестве.
Осмысление исторических судеб русского монашества представляется актуальным, поскольку без вдумчивого анализа вопросов, которые жизнь ставила в прошлом и ставит сейчас, невозможно понять, как будет развиваться монашеская традиция в будущем. Если мы не разберемся, что и почему происходило в прошлом и происходит сейчас, то даже в ближайшем будущем не сможем укрепить и приумножить то положительное, что есть в современном монашестве, и, тем более, исправить ошибки и преодолеть нежелательные тенденции в наших обителях.
Современная благоприятная ситуация позволяет каждому из нас и Церкви в целом обратиться к спокойному размышлению и самоиспытанию. Благодарение Богу, в ХХ веке Русская Церковь и монашество были сохранены от полного уничтожения, и сейчас мы имеем возможность не только говорить о монашестве как идеале христианской жизни, но и прикасаться к нему как к живительному источнику. Сохранение церковной и монашеской жизни в нашем Отечестве поистине явилось чудом, и нельзя забывать, что мир, свобода, отсутствие притеснений дарованы нам вовсе не благодаря изменению сознания и глубокому покаянию народа.
Помня о периоде испытаний, пройденном нашей Церковью, мы с благодарностью Богу и русским святым должны понять причины, вызвавшие эти испытания. Конечно, любые исторические потрясения являются следствием глубинных духовных изменений в обществе и имеют под собой основания религиозные. И только в контексте осмысления исторических путей религиозной жизни России, анализа допущенных ошибок и искажений мы можем говорить о возрождении монастырей и монашества, видеть проблематику и актуальные вопросы современного монашества.
Важнейшим для Церкви, не зависящим от времени, культурных и исторических условий вопросом всегда был вопрос ее отношения к миру. Церковь живет в мире, но она не от мира. Иноприродность Церкви не позволяет провести видимую, явную грань между нею и миром. Как не потерять внутренней свободы, остаться солью земли, светом миру (Мф. 5, 13-14), не позволить ему своими законами, настроением и духом войти в церковную и, тем более, монашескую жизнь и в то же время не замкнуться, не отгородить себя от служения ближним и дальним, нуждающимся в слове утешения, просвещения, назидания и в практических делах милосердия и веры? Ответ на этот вопрос во многом определяет нравственные мотивы и стремления каждого из нас. Мы либо становимся причастны тому достоянию, которое дает нам Христос, либо становимся общниками мира сего, не оказав ему никакой реальной помощи во Христе.
Подвижник ХХ века старец Паисий Афонский неоднократно подчеркивал в своих беседах, что сегодня самая большая проблема для Церкви и для монашества особенно – вхождение в нашу жизнь мирского духа. Незаметно, под благовидными предлогами, из-за незначительных, казалось бы, уступок он наполняет нас, овладевает нашим умом, изменяет наше сознание. Допущенные в прошлом ошибки уже во многом исказили понимание нами предназначения человека и смысла жизни на земле. С большим трудом пытаясь преодолевать в себе дух времени, мы все же остаемся способными к позитивному изменению. Очень важно сознавать, что в монашеской жизни главное и требует сохранения во что бы то ни стало, а что может быть изменено, но не в ущерб традиции и не в угоду духу времени, а только лишь исходя из принципа икономии.
В рамках доклада невозможен полный обзор вопросов, которые ставит жизнь перед современными монастырями. Мы затронем только некоторые из них, на наш взгляд наиболее важные. Говоря о монашестве и его возрождении, мы имеем в виду монастыри общежительные, поскольку общежительное монашество исторически традиционно для нашей Церкви. Насколько сегодня эта форма жизни иноков отвечает своему определению – вопрос, требующий рассмотрения. Хотя он касается формы, а не сути монашества, его искаженное понимание приводит к переориентации на иные, не главные цели в процессе возрождения монастырей.
Мир меняется, и нарастающая динамика этих изменений нередко приобретает характер тревожный, если не сказать – угрожающий. Нам не известно, что ждет нас в наступившем тысячелетии, как эта динамика отразится на институте монашества. Но сколько бы не менялась историческая ситуация, а с ней, возможно, и формы жизни иноков, не могут измениться сами идеалы и цель этой жизни. С надеждой и упованием на всеблагой Промысел Божий мы можем говорить, что стремление к монашеству будет присутствовать в Церкви до конца времен.
***
Возрождение, или, лучше сказать, становление жизни в наших монастырях можно рассматривать в двух основных аспектах. Первый – это внешняя деятельность, связанная с восстановлением монастырских храмов и строений, налаживанием быта, развитием хозяйства, возрождением монастырских ремесел и традиционного социального служения. Было бы неверно утверждать, что этот аспект маловажен и что нет необходимости придавать этой деятельности большого значения. Практическое решение проблем этой стороны монастырской жизни заставляет отнестись к ним более серьезно, чем порой хотелось бы. Мы не можем пренебречь реставрационно-восстановительными и строительными работами, игнорировать бытовые потребности как вновь поступающих в монастыри, так и уже немолодых насельников. Создание приемлемого для жизни быта диктуется самим временем, физическим и духовным состоянием современного человека. Едва ли возможно, принимая в монастырь братьев или сестер, не позаботиться о нормальных условиях жизни и здоровом питании. Подобной необходимости учит нас и святоотеческая традиция. Не можем мы допустить лишь роскоши и излишеств, особенно если таковые служат соблазном для мирских людей.
Итак, восстанавливать стены, корпуса и башни, создавать внешние условия жизни в монастыре необходимо, и в этом нет ничего, что само по себе могло бы негативно повлиять на достижение основной цели – становление жизни духовной. Но соблазн отложить на потом решение внутренних духовных вопросов, занявшись строительством, настолько ныне возымел место, что само понятие «возрождение монастырей» стало прочно ассоциироваться именно со строительным подвигом настоятелей и иноков. Понятно, что легче и благодарнее строить, нежели созидать организм братства или сестричества в духе любви и единства во Христе. Известный подвижник ХIХ века архимандрит Моисей (Красильников) сорок лет был настоятелем Свято-Тихоновой Калужской пустыни. Он пишет: «Я убедился, что строить каменные стены, питать и одевать братию хотя и беспокойно, но не столько трудно, как, показывая собою пример всякой добродетели, созидать братство души...» (1). А современный нам подвижник, почивший архимандрит Иоанн (Крестьянкин) в одном из писем молодому иноческому братству предостерегает: «Дорогие мои, надо нам не забывать, что мы только-только возрождаемся, и когда еще возмужаем, и возмужаем ли? Не ушла бы вся наша энергия в суету внешнего обустройства. А как трудно обретать основные духовные навыки в послушании, молитве, терпении. Эти делания на бегу да на скаку не приживаются» (2).
Преодоление внешних трудностей требует от настоятелей и насельников монастырей большого напряжения сил и немалого времени. Однако если упустить то основное, ради чего мы возводим здания и благоустраиваем быт в обителях, то вместо предполагаемой пользы братству или сестричеству получим обратное: мы потеряем духовные ориентиры и забудем, с какой целью пришли в монашеское общежитие.
Из этого же вопроса внешнего благоустройства и налаживания хозяйства и быта, как следствие, вытекает проблема иного характера. Желание настоятеля или настоятельницы увеличить численность братства или сестричества вполне понятно. Надо обеспечивать богослужение, монастырское хозяйство, социальное служение, паломников и так далее. Но если думать только об этом, то насельники легко превращаются в средство решения вопросов внешней деятельности, в то время как монастырь для них не становится той средой, в которой они могут и должны созидать себя. Именно созидать себя – в молитве, послушании, отсечении своей воли.
Вряд ли кто из настоятелей и настоятельниц набирает в монастырь всех подряд, без рассуждения и разбора. Казалось бы, мотив «грядущего не изжену вон» позволяет принять в обитель каждого, кто нуждается в прибежище для души и, тем более, искренне кающегося. Но не каждый кающийся грешник способен, готов и искренне желает посвятить свою жизнь Христу, принеся монашеские обеты. И, к тому же, далеко не в каждой обители сегодня сложилась благоприятная духовная обстановка; в лучших случаях имеется только стремление к ней. Поэтому христианское милосердие и любовь к поступающему в монастырь должны проявляться в трезвом испытании намерений последнего. Мы можем дать ему временный кров, самое необходимое, а главное – оказать духовную поддержку, дать возможность обращения к Таинствам, насколько это для него допустимо. Необходимо помочь ему сориентироваться и честно оценить свои возможности и решимость, может быть, оставив в качестве трудника. Ни в коем случае нельзя принимать сразу в братство (сестричество) и, тем более, поспешно постригать. Если монашество – не его путь, то рано или поздно мир предъявит на него свои права, и пусть он будет достойным мирянином, нежели нерадивым иноком. Можно еще добавить, что соотношение в монастыре между новоначальными и братией духовно преуспевающей и крепкой должно быть в пользу последней. Это достигается большим трудом, но к этому надо стремиться.
Трезво оценивая современное состояние монашествующих, приходится с грустью отмечать, что число желающих по-настоящему, искренне посвятить себя монашеской жизни и, главное, способных к ней, не так уж велико. Понятно, что как минимум это говорит о невысоком уровне нравственности современного общества. Но дело не в количественных показателях. Монастырь нельзя рассматривать как нечто приспособленное для осуществления целей даже самых благих, но не относящихся к собственно монашескому деланию. Даже один монастырь, состоявшись как духовный организм, в котором в союзе мира и любви созидается единство во Христе, может оказать ни с чем не сравнимую помощь епархии, Церкви, Отечеству. Да, Церкви необходимы монашествующие священники, хорошие монастырские хоры, книгоиздатели, проповедники, миссионеры, иконописцы. Но если потребность в них пытаться удовлетворить ценой потери духа иночества, самой возможности становления подлинно монашеской жизни, то мы не увидим в обителях и самих, так нам необходимых, способных служителей.
Восстанавливать исторические архитектурные монастырские комплексы, несомненно, необходимо. Но, думается, на сегодня единственным поводом для возобновления монастыря не может служить факт его существования на данном историческом месте. Монастырь – это братство или сестричество, а не стены, как принято считать в наше время. В древности, если случалось братству покинуть определенное географическое место, то наименование монастыря чаще сохранялось за братством, а не за местом. Так бывало и в Русской Церкви. К примеру, Спасский монастырь в Москве дважды менял свое местоположение, и при этом сохранял свое посвящение Спасителю. Сейчас это Московский Новоспасский монастырь.
Для открытия обители надо иметь пусть небольшую, но крепкую общину братьев или сестер, искренне и твердо желающих посвятить себя служению Богу в монашеском чине. В противном случае вместо пользы Церкви мы рискуем создать соблазн миру. Сегодня в епархиях нашей Церкви есть немало положительных примеров, когда возрождение монастыря начинается с прихода, который только со временем преобразуется в обитель – после формирования в нем устойчивой общины, готовой стать монастырем.
Также нет особых оснований устраивать искусственно монастыри в новых, ранее не освященных молитвами отцов местах, там, где нет уже зародившейся монашеской общины. Вспомним, что обители появлялись на местах подвижнической жизни святых отцов, к которым стекались, как к светильникам, ученики и иные монахи-подвижники, или по особым откровениям Божиим. Святитель Игнатий Кавказский (Брянчанинов) подчеркивал, что «глубоко ошибаются те, кто думают, будто монашество может как-нибудь внешне, административным вмешательством быть организовано или поднято в своем духовном уровне. Монашество... есть дар Святаго Духа» (3). Отвечая на вопрос о намерении создать новый монастырь, используя старое епархиальное здание, архимандрит Иоанн (Крестьянкин) писал: «Новый монастырь на том месте, где его не было, создавать бесперспективно, не будет за него небесных молитвенников, нет их в фундаменте новосоздаваемого монастыря. И в настоящее время это очень важно. Земная Церковь живет молитвами Небесной, и жизнь монастырей подчинена этому же закону. А нынче нет людей такой силы духа и молитвенников, которые сумели бы в наше духовно трудное время осилить создание совершенно нового монастыря» (2).
С болью и тревогой приходится отмечать, что круг наших насущных проблем замкнут, что недостаток в одном не в силах быть возмещен за счет другого, что это другое само в себе имеет невозместимый недостаток. Архипастыри вынуждены рукополагать иноков молодых, недостаточно опытных, или пожилых по возрасту, но недавно принявших постриг, а потому также неискушенных в монашеской жизни, и они сразу становятся духовниками. Архипастыри вынуждены благословлять участие насельников и насельниц монастырей в светских мероприятиях, их служение и послушание вне стен монастыря. Мы многое вынуждены делать и в силу сложившейся необходимости, и, отчасти, по причине нашей немощи. Однако необходимо сознавать, что это не есть норма и прямое призвание монахов. Иначе, забыв об этом, мы рискуем оставить нашим последователям не живую традицию, а в лучшем случае – отреставрированные здания, большие библиотеки и груз отвлеченных от жизни знаний, который те не смогут понести и использовать. «Мы не имеем права изображать монашество таким, каким нам хочется. Признавать свои немощи и смиренно просить милости Божией – дело совсем другое», –говорит старец Паисий Афонский (4).
«Очень хорошо, что возрождаются старые традиции, и тоненькой ниточкой намечается прерванная было преемственность», – пишет в уже упомянутом письме отец Иоанн (Крестьянкин) (2). Жизнь Церкви – жизнь традиции и жизнь по традиции. Поэтому и монашество есть жизнь в традиции живого благодатного опыта. Мы имеем радость и утешение прикоснуться к богатству духовного опыта наших отцов. Но если дар не хранится бережно и не приумножается, то становится невостребованным, дух теряется, традиция прерывается. Уходят из земной жизни последние опытные наставники, прошедшие настоящие, глубокие школы послушания, пути испытаний и скорбей. Этим они приобретали обильные дарования от Бога, благодаря которым с любовью и духовным рассуждением могли врачевать последующее больное поколение. В их лице мы имели и еще имеем неоценимое духовное сокровище. Именно они – монахи по жизни и по призванию, а не только по наименованию, были в силах объединять монашеские братства и сестричества. На своем примере они показывали, как можно и как необходимо любить. Им известно доподлинно, что цель и идеал монашеского общежития заключается в достижении духовного единства по образу единства Христовой Церкви – Небесного Града – Царства Божия. И всё в монастыре – от Божественной Литургии, которая является центром жизни с присутствием в ней Самого Христа, до любого, на первый взгляд незначительного, малого дела – призвано служить этому единению. Воля Божия о нас – да будем все едины (Ин. 17, 21), как Бог Един. Мы призваны достигать этого единства любви, когда единая воля, единое чувство, единое действие непринужденно реализуют себя во множестве личностей монастырского братства или сестричества. Любое разделение в обители влечет за собой потерю духа монашества, потерю Духа Божия. А все, что приводит к подобному разделению, какими бы целями оно ни оправдывалось, чуждо монашеству, идет вразрез с волей Божией и требует врачевания.
С одной стороны, неверные мотивы, которыми руководствуются многие христиане, приходя в монастырь, создают препятствия для достижения необходимого единства и созидания монашеской жизни в евангельском духе. Например, монашеский обет послушания и само послушание часто мыслится не как условие исцеления больной человеческой природы через отсечение своей воли и, в результате, достижения духовного единства между послушником и наставником, а как средство исполнения какого-то определенного, практического дела. При этом самому делу придается основное значение, а истинная цель послушания игнорируется.
С другой стороны, серьезной проблемой, как выше отмечалось, является проникновение в монастыри разрушительного духа времени. Попытки компромисса с миром, на которые мы порой решаемся с целью сохранить хоть что-то, нередко лишают нас как внутренней свободы, дарованной нам Христом, так и внешней. Несомненно, нам необходимо правильно расставлять акценты и быть очень гибкими по отношению к вызовам времени. Многое, что было возможно совсем недавно, сейчас требовать уже нереально.
Но есть в монашестве то, что непреложно, что не может быть изменено несмотря ни на какие исторические перемены и ситуации. Необходимо понять, что мы должны сохранить сам дух монашества и правильное монашеское сознание, а значит, сознание церковное, которое всегда догматично и канонично. «Убивая дух древнего монашеского идеала, мы погребаем всякую мысль об обновлении монашества, и этот дух (который мы убиваем) – дух нашей Церкви, – пишет известный греческий подвижник архимандрит Емилиан (Вафидис). – Православное монашество – откровение евангельской тайны, переживание проповеди Господней, сама открывшаяся истина, а истина неизменна. Поэтому и монашество не подлежит изменениям и им никогда исторически существенно не подвергалось, но наоборот, на протяжении веков оставалось всегда самим собою... В мире, где все течет и изменяется, собирается и расточается, монашество пребывает неизменным» (5).
Таким образом, мы стоим перед непростой задачей сохранить наше общежительное монашество. Не допуская проникновения мирского духа, мы должны в духе рассуждения и святоотеческой мысли изменять в монастырях то, что необходимо менять. Мы не можем совершенно отгородиться и замкнуться в своих внутренних проблемах. Укрепляясь духовно, мы можем и должны своей жизнью влиять на окружающих нас и изменять их.
Наши братья в миру несравнимо больше страдают и задыхаются, не имея духовного кислорода. «Дух времени связывает личность своей авторитарной тиранией, механизирует ее: ты – винтик в жуткой системе машин современности, а потому и живи, как винтик...», – пишет преподобный Иустин Сербский (Попович) (6). Приходя же в монастырь, человек понимает, что, несмотря на свою греховность, он может содействием Божественной благодати освободиться от тирании мира, а затем и от своих страстей и рабства греху. Но если, придя в монастырь, он не получает живительной духовной поддержки, а попадает в среду, где земное мудрование и земная логика определяют интересы жизни, то очень мало надежды, что он найдет в себе силы противостоять духу мира в монастыре. Вот что говорит старец Паисий Афонский: «Мирской дух, проникая в монашество, огорчает Самого Христа. К несчастью, мирской дух проник из мира и во многие монастыри. Причина этого в том, что в нашу эпоху некоторые духовные наставники направляют течение монашества по мирскому руслу, и к благодатному святоотеческому духу души иноков не текут. Я вижу, что сегодня в монастырях господствует дух, противоположный святоотеческому... Путем мирского развития, которое считается прогрессом, монашество приходит к духовному разложению. Из монашества исчезает очень многое, подобно тому, как из мира исчезают честь, уважение и их называют отжившими свой век» (4). Дух мира сего, проникая в монастырь, заставляет насельников жить уже не по евангельским законам. Сначала это происходит незаметно, но со временем этот дух утверждается в монастыре все больше и больше, буквально подчиняя себе весь ход монастырской жизни. Плохо, когда носителями такого духа становятся настоятели и настоятельницы. Их деятельность в таком случае распространяется только лишь на область внешнего, в лучшем случае – доброго созидания.
Надо сказать, что тенденция преобладания внешней деятельности над стремлением преобразовать жизнь внутреннюю унаследована современным монашеством от синодального периода истории. Конечно, этот трудный период в жизни Церкви принес и замечательные плоды, в том числе в монашеской жизни. Подобного числа святых подвижников из среды монашествующих Русская Церковь не знала со времен преподобного Сергия, игумена Радонежского. Именно в указанный период возродилась святоотеческая традиция старчества, появились переводы духовной аскетической литературы. Но, как это нередко бывает, положительные явления имели место не благодаря, а вопреки общей ситуации в Церкви и обществе того времени. Из многочисленных мужских и женских монастырей дореволюционной России лишь немногие были отмечены красотой духовных подвигов. Отметим, что именно в них воспитывались и проходили школу послушания и трезвения современные нам старцы и духовные наставники. Читая собрание жизнеописаний подвижников благочестия ХVIII – ХIХ столетий, составленное архимандритом Никодимом (Кононовым), можно увидеть, что жизнеописания некоторых настоятелей монастырей свидетельствуют о достижениях лишь в деятельности внешней. Перечисляется множество возведенных зданий, приобретенных для монастыря земель, мельниц, заводов и тому подобного. При этом ни слова не говорится о добродетелях собственно монашеских, которые, наверное, имелись у данного лица, жизнь которого предлагается как пример благочестия (7).
Несомненно, секулярная политика государства оказывала отрицательное влияние на жизнь монастырей того времени. Однако негативные тенденции задолго начали наблюдаться и в недрах самого монашества. Ориентация на внешнее служение была предпочтена уединенному труду над внутренним человеком; желание более интенсивно, чем диктовалось жизнью, участвовать в жизни государства возобладало над смиренным молитвенным подвигом. Монастырей богатых, имевших содержание от жертвователей, становилось больше, чем обителей, свободных от мирской опеки. Зависимость от мира и, следовательно, его неизбежное влияние на иноческую жизнь стали общим явлением в монастырской жизни на Руси. В те годы монастыри использовались светской властью для решения своих задач и достижения чисто мирских целей, далеких от монашеского благочестия. Власть через регламент принудительно управляла иноческими обителями. Итак, мы видим, что, с одной стороны, стремление к евангельскому совершенству нашло свое воплощение в возрождении истинно монашеской традиции, а с другой стороны, дух монашества во многих обителях был подменен мирским духом внешней деятельности.
Вот что пишет преподобный Макарий Оптинский о монашестве своего времени: «При взгляде на нынешний образ монашества, как мы далеко уклонились от того пути, который нам показан в отеческих учениях, – сердце болезнует! И вместо того, чтобы искать доброго бисера, сокровенного на селе сердец наших, довольствуемся одною внешностию; а чтобы подвизаться на страсти, мали и редцы обретаются; и через слабости наши бываем соблазн миру, вместо того, чтобы быть свет миру...Мы должны находить в себе вины, смиряться, приносить покаяние, и Господь силен спасти и извести изо рва оного, виденного преподобным Пахомием, скорбьми, напастьми и болезнями...» (8).
Современная монашеская жизнь чем-то напоминает ситуацию ХIХ века, хотя мы имеем некоторые преимущества и другие возможности. Богословская мысль, ранее оторванная от живой мысли святых отцов, возвращается к единству догматов и аскетики, освобождаясь от схоластического влияния. Издательская и переводческая деятельность достигла небывалых масштабов. Иконопись и церковное пение стали более приближены к догматическим и каноническим нормам. Светская власть не вмешивается во внутрицерковные дела, наоборот, диалог Церкви и государства конструктивно развивается. Все это может благотворно влиять на становление монашеской жизни.
Однако общая ситуация в современном мире во многом усложняет и отрицательно влияет, в том числе, и на монашескую жизнь. Падение нравственности, материалистическое мировоззрение старшего поколения, искаженное грехом, вседозволенностью и антихристианской псевдокультурой сознание поколения молодого, неизмеримо возросший уровень соблазнов, разрушение традиционных ценностей семьи и брака, кризисная демографическая ситуация, чрезвычайно возросший поток информации, нестабильность, сложность мира и многое другое – условия, далеко не благоприятствующие воспитанию в традиции подлинно христианской а значит, и монашеской жизни. О современном Свято-Успенском Псково-Печерском монастыре архимандрит Иоанн (Крестьянкин) пишет: «Старцы упокоились от земных трудов,.. но жизнь идет. Монастырь новый, монастырь молодежи, собравшейся под кров обители часто с беспутий современной жизни, и ходить степенно они еще не научились. А мудрость народная говорит: кого мир народил, тем и Бог наградил... Ведь это и мы не дали миру чад Божиих, но только детей мира сего! И многие из них теперь делают тяжкий рывок, чтобы понять и осмыслить жизнь по-новому, по-Божьи.... Помоги, Господи, понять, что Истина и Милость путей Господних ведет нас сквозь скорби небывалые. Но веры не теряем. Еще приходит молодость в Церковь, водимая рукой Божией. А у Господа силы неизмеримые, чтобы и из камней сотворить чад Божиих» (2).
Невозможно механически копировать какую-либо историческую модель. И, конечно, не стоит перенимать всё наследие монашества синодального периода. Изучая и используя позитивное, необходимо отказываться от несвойственных духу монашества явлений, безусловно, с поправкой на изменившиеся условия. Жизнеспособный монастырский организм должен созидаться не искусственно, а с духовным рассуждением и молитвой.
Возможно, имеет смысл наряду с большими монастырями образовывать обители с малым числом насельников, ограничивая активное участие мирян в их жизнедеятельности. Подобных монашеских общин достаточно много в Греции, Сербии, Грузии и на канонических территориях других Поместных Церквей. Есть они и у нас, но их статус предполагает расширение и обустройство по образу монастырей больших с присущей им спецификой. Они вынуждены включиться в общий процесс восстановления и реставрации, а затем, по сути, раствориться в приходской жизни. Может быть, стоило бы создавать такие небольшие монастыри вдали от крупных населенных пунктов, на месте приходов, сохранив тем самым и престол храма. Другой путь – образование скитов действующими монастырями исключительно с целью содействия собственно монашескому деланию.
Чрезвычайно важна проблема духовников. Опытных монашествующих священнослужителей, старцев и стариц, которым можно было бы вручать новоначальных, очень мало. А ведь именно духовники, соработая настоятелю или настоятельнице, способны создать благоприятные условия для духовного единства в иноческом братстве или сестричестве. Отсутствие духовников – одна из первых причин, по которым подобное единство во Христе труднодостижимо в современных монастырях. «Если мы посмотрим на примеры возрожденных монастырей, то увидим, что в большинстве случаев восстановление обители произошло благодаря внутренней работе одного человека, собравшего вокруг себя учеников. Такие люди благодатью Божией всегда будут притягивать к себе души, рождать монахов, населять пустыню подвижниками, а Церковь – служащими ей, открывать присутствие Бога и свидетельствовать о Царствии Небесном», – говорит архимандрит Емилиан (Вафидис) (5). В отношении личности настоятеля или настоятельницы монастыря архимандрит Емилиан пишет: «Самый важный момент для монашества – это личность игумена, который должен быть началом всякого блага, нестяжательным, безмолвным, знатоком Священного Писания, ничего не ставящим выше любви Божией, научающим души возлюбить Бога, не игуменским достоинством украшенный, но сам его украшающий... Расцвет духовной жизни начинается всегда вокруг яркой духовной личности. Возрождение монастыря немыслимо без личности игумена, который умеет любить, жить во Христе и управлять» (5). В период становления обители именно настоятель или настоятельница могут стать личностью, духовно объединяющей вверенное им «малое стадо», и в таком случае возможен интенсивный рост молодого поколения иноков. Мы часто сетуем на молодежь, что она мало способна к доброму и не имеет стремления к духовной жизни. Между тем, молодых людей, искренне желающих поработать Богу, но не имеющих опоры и поддержки, достаточно много. «Правильное, здоровое, свободное, ненасильственное руководство молодежью, неодностороннее и вместе с тем святоотеческое, литургическое и богословское, весьма быстро вдохнет в нее новое дыхание, способное воплотить наши надежды за короткий промежуток времени в жизнь», – продолжает архимандрит Емилиан (5). В наше время, при крайнем недостатке старцев, благочестивый игумен или игумения способны при содействии благодати Божией направить молодых послушников в нужное русло.
Игумен и братия монастыря в святоотеческом богословском сознании предстают как образ Христа и апостолов. Они чувствуют, мыслят и действуют, как единое целое. Имея в сердце одно желание и устремление, поскольку цель у них одна, они способны достичь возможного на земле единства в Святом Духе. В этом смысле игумен, являясь отцом братства, управляет уже не как начальник, а более служит братьям во Христе с вольного их желания и согласия. Его воля неотделима от воли братии, его управление происходит отнюдь не от его личного мнения.
В этом монашество неизменно и не может претерпевать вмешательства извне. Подобное вмешательство, например, со стороны государства (у нас в синодальный период, в Греции – во время так называемого «баварского засилья»), всегда ставило монашество на грань выживания.
Особого рассмотрения и осмысления требует важный и непростой вопрос взаимоотношений между правящим архиереем и монашеским братством. Мы только заметим, что большое значение в этих взаимоотношениях имеет правильное и вдумчивое следование каноническим постановлениям и определениям Церкви. Приведем еще одно изречение архимандрита Емилиана: «Епископ – отец и предстатель обители. Монахи не испытывают затаенного недоверия и страха к епископам и без подозрительности выполняют их указания, когда те, дерзнем со смирением отметить, являют свою подлинную любовь к монастырям через признание подвижнического образа жизни монахов и через свободу, которую они предоставляют обителям..., когда они помогают монахам, предоставляя им свободу (а не произвол!), которая согласуется с Божественными установлениями, на что указывают Предание и святые каноны, когда они не заставляют монахов приноравливаться к нуждам епархии, отождествляя монашество со священством... Монастырь не должен быть одним из формальных учреждений митрополии... Тогда сам епископ будет признан всеми общим отцом обители. Его мнение и молитва будут иметь большое значение для монахов, которые, подчиняясь ему, будут для него слухом, зрением, и устами, сердцем и душой» (5). Если правильно понимать сказанное, то становится ясно, что монашеское братство или сестричество связано со своим архиереем неразрывными узами духовного единства и призвано всеми силами это единство поддерживать и укреплять.
Для плодотворного развития и становления монашества представляется необходимым организовывать и укреплять взаимодействие и взаимную поддержку обителей в пределах одной епархии и в Церкви в целом. Настоятелям и настоятельницам монастырей для решения сложных общих вопросов было бы хорошо собираться под председательством епископа. Единению и преодолению общих проблем, их решению в духе любви и доброй воли содействуют собрания монашествующих епархии. Такие встречи могут предупреждать административные решения архиерея, которые зачастую бывают вынужденными, когда не вмешаться становится уже невозможным. Возрождение монашества, главным образом, есть дело не законов и мер, а лиц, живущих высоким идеалом иночества. Административные вмешательства, принятие канонических мер, как правило, всегда обоснованы и необходимы, но они неизбежно болезненны. Реальность, порой неприглядная, требует от епископа активного участия в исправлении и врачевании искажений в монастырской жизни.
То подлинное и настоящее, пусть и малое, что есть в нашем монашестве, нам необходимо всеми силами сохранять. «Хотя и горестно смотреть на наши слабости, но многие приходящие в обитель обретают защиту от стрел вражиих... Луг когда огорожен, то и трава на нем растет хорошо, а вне ограды бывает потоптана и поедена», – пишет преподобный Макарий Оптинский (8). Несмотря на недостатки и слабости, монашество, как проявление, как действие Духа Божия остается и всегда будет украшать Церковь. Его покровителями и защитниками пребывают Сам Господь и Его Пречистая Матерь. Это, конечно, утешает, но и должно подвигать нас к исправлению, к изменению нашего внутреннего, духовного состояния.
Возможно, мы не сумеем, не окажемся способными использовать дарованную нам Богом возможность воссоздать в наших монастырях образ единства и духовно здоровую среду, благоприятную для становления и возрастания новых подвижников. Сложно представить, как нам это удастся при настоящем плачевном духовном состоянии мира, его безудержном отпадении от Божественной Любви. Но Богу все возможно. Мы же обязаны делать все, что в наших силах. От этого зависит очень многое, в том числе и будущее России. Если мы не используем данной нам возможности, то «помоги нам Господь понять, что Истина и Милость путей Божиих поведет нас сквозь скорби небывалые», как пишет отец Иоанн (Крестьянкин). Но дух монашества, всегда присутствующий в Церкви, будет в ней присутствовать до конца времен, и стремление к иноческой жизни, как к идеалу жизни во Христе, всегда будет находить возможность к осуществлению в любых условиях. Даже если это будут тяжелые условия, в которых традиционные формы монашества могут претерпеть изменения, даже если случится потерять нам с такой любовью и тщанием восстановленные стены.
В период безбожных гонений ХХ века Русская Православная Церковь и русское монашество показали, что сила духа проявляется не во внешнем благополучии. И по примеру апостола Павла мы призваны учиться жить как в изобилии, так и в скудости (Флп. 4, 12). А испытание изобилием и внешней свободой всегда труднее. Вспомним, что учреждение общежительного монашества в Византийской империи и его исход в пустыню пришлись, главным образом, на период благополучия Церкви, государства и политического могущества последнего. Этим Церковь явно показала неотмирность ее природы, несовпадение ее задач и устремлений с мирскими, даже самыми благими и добрыми. Церковь призвана преображать мир, но она никогда не усваивает себе этот мир. Налицо некое противоречие между внешним благоустройством жизни и духовной глубиной церковного бытия, монашеской традиции. Противоречие для сознания мирского, секулярного, но никак не для церковного и монашеского.
Именно благодаря своей неотмирности православное монашество призвано и способно изменять мир. То, чего не имеет в себе человеческое общество – животворящего и преображающего Духа Христова, несет монашество. По слову преподобного Иоанна Лествичника, «свет монахов суть Ангелы, а свет для всех человеков монашеское житие; и поэтому да подвизаются иноки быть благим примером во всем, никому же претыкание дающе ни делом, ни словом. Если же свет сей бывает тьма, то оная тьма, то есть сущие в мире, кольми паче помрачаются» (9).
Если монашествующие хотят быть способными позитивно влиять на мир и помочь нашему Отечеству, но при этом не заботятся о преображении своих душ, о достижении основной цели, указанной нам Богом, то в конечном итоге не достигнут ничего. По слову Спасителя, «если соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленою? Она уже ни к чему не годна, как разве выбросить ее вон на попрание людям» (Мф. 5, 13). Святитель Григорий Богослов говорит: «Надо сначала себя очистить, а затем других очищать; надо сначала себя преобразить премудростью, а затем других учить мудрости; надо сначала самому стать светом, а затем других просвещать; надо сначала себя приблизить к Богу, а затем других приближать; подобает, прежде всего, себя соделать святым, а затем других учить святости...» (10).
Слова Спасителя «ищите же прежде Царства Божия и правды Его» (Мф. 6, 33) обращены к каждому христианину. Но монашество призвано к осуществлению идеала евангельской жизни на земле. Миряне же, имея перед собой подобный пример, призваны посильно стремиться к этому идеалу. И если монашествующие не отвечают своему предназначению, если они строят свою жизнь не в духе Евангелия Христова, а более в духе мира сего, то миряне, теряя живой пример, вместе с ним теряют и благочестие, и верные жизненные устремления.
Мы не можем допускать действие законов мира в жизни монастыря, не можем превращать святую обитель из Дома Божия в некое место пребывания единомышленников или, хуже, единоличников. «Святые отцы превратили монастырь в духовный град, а мы сегодня превращаем его в мирской город», – говорит старец Паисий Афонский (4). Да не будет такого.
Словами этого старца и подвижника, чтимого всем православным миром, хотел бы закончить свое сообщение, выразив надежду, что современное общежительное монашество найдет в себе силы осуществить свое истинное предназначение и тем самым послужить нашей Церкви и нашей Родине: «В эту эпоху, которую мы сейчас переживаем, монашеству следует ярко сиять. Всей этой гнили и разложению требуется соль. Если в монастырях не будет мирского мудрования, если их состояние будет духовным, то это станет их величайшим приношением обществу. Им не нужно будет ни говорить, ни делать что-то еще, потому что они будут говорить своей жизнью. Сегодня мир нуждается именно в этом!» (4).
Использованная литература
1. Дорофей, иеромонах. Жизнеописание настоятеля Тихоновой пустыни (Калужской губернии) архимандрита Моисея. М. 1896.
2. Иоанн (Крестьянкин), архимандрит. Письма. Свято-Успенский Псково-Печерский монастырь. 2006.
3. Святитель Игнатий (Брянчанинов). Собрание писем. М. 2002.
4. Паисий Святогорец, схимонах. Слова. Т. 1. С болью и любовью о современном человеке. М. 2004.
5. Емилиан (Вафидис), архимандрит. Слова и наставления. Т. 1. Печать истинная. М. 2006.
6. Преподобный Иустин (Попович). Собрание творений. Т. 1.
7. Никодим (Кононов), архимандрит. Жизнеописание отечественных подвижников благочестия 18 и 19 веков. В 12 томах. Афонский Русский Пантелеимонов монастырь. 1907 – 1910.
8. Преподобный Макарий Оптинский. Собрание писем. В 6 томах. М. 1862. Т. 2.
9. Преподобный Иоанн, игумен Синайской Горы. Лествица. Сергиев Посад. 1908.
10. Святитель Григорий Богослов. Творения. В 2 томах. Свято-Троицкая Сергиева Лавра. 1994.
Новости
Публикации
Доклады
