Антирелигиозные репрессии и петербургские новомученики в 1930-е годы

Доклад профессора Санкт-Петербургской духовной академии М.В. Шкаровского на церковно-научной конференции «100-летие начала эпохи гонений на Русскую Православную Церковь» (Москва, Зал Церковных Соборов Храма Христа Спасителя, 16 июня 2017 года).

Отличительными особенностями истории Русской Православной Церкви и других конфессий в СССР в XX веке были ожесточенные гонения со стороны безбожных властей и мужественное стояние за Веру Христову целого сонма новомучеников и исповедников. Установление советской власти в октябре 1917 года привело к беспрецедентным – со времен преследований христиан в первые века нашей эры – гонениям на христианство в России. Несколько сотен тысяч православных священно- и церковнослужителей были убиты. Этот  трагический опыт имеет глубокий духовный смысл и требует дальнейшего изучения. Особенно значимо это в год столетия начала гонений.

Репрессии духовенства существовали на протяжении почти всей истории СССР, однако наиболее тяжелым периодом являются 1930-е годы. Самым непосредственным образом затронули они и Северо-Запад России. Образованная в 1928 году Ленинградская область была значительно больше послевоенной и включала в тот период нынешние Новгородскую, Псковскую, Мурманскую области, а также часть Вологодской, Тверской и даже Смоленской областей. На 1917 год на этой огромной территории действовало 2654 храма всех конфессий, в том числе около 2500 православных. Из них к 1929 году были закрыты 530 храмов [1], главным образом домовых. Однако основные гонения были впереди.

С рубежа 1928–1929 годов начали быстро нарастать массовые гонения на Русскую Православную Церковь.  Произошло существенное изменение всего курса политики по отношению к религиозным организациям в СССР. Период относительно спокойных контактов с ними сменился длительной полосой крайне воинственного, нетерпимого отношения к Церкви. Это было связано с принятием общего курса руководящей группы ЦК ВКП(б) во главе с И.В. Сталиным на свертывание новой экономической политики, насильственную коллективизацию, обострение классовых отношений в городе  и деревне. В период ликвидации нэпманов, кулачества власти обрушились и на Церковь, усмат­ривая в ней инструмент эксплуататорских классов, охранителя старого строя [2]. Как следствие по всей стране началось массовое закрытие приходских храмов, как «тихоновских» (Московского Патриархата), так и обновленческих. Эта кампания сопровождалась массовыми репрессиями духовенства, не прекращавшимися все 1930-е годы, но имевшими при этом три заметных пика: в 1932–1933, 1935 и 1937–1938 годах.

Первая кампания массовых арестов православных священнослужителей и, прежде всего, монашествующих, в Ленинграде была развернута в начале 1932 года. Главный удар по еще проживавшим в городе насельникам различных обителей и монастырских подворий, а также связанным с ними мирянам органы ОГПУ нанесли в так называемую «святую ночь» с 17 на 18 февраля 1932 года. Ее краткое описание имеется в автобиографической книге известного церковного историка А.Э. Краснова-Левитина: «…наступила светлая и страшная дата, страстная пятница русского монашества, никем не замеченная и сейчас почти никому не известная – 18 февраля 1932 г., когда все русское монашество в один день исчезло в лагерях. 18 февраля в Ленинграде были арестованы: 40 монахов из Александро-Невской Лавры… 12 монахов Феодоровского собора, 8 монахов из «Киновии», отделения Александро-Невской Лавры за Большой Охтой, монахов и монахинь из различных закрытых обителей, живших в Ленинграде, – около сотни. Всего 318 человек. Была арестована и привезена в Питер вся братия Макарьевой пустыни… Все были отправлены в Казахский край. Из всей этой массы знакомых мне людей вернулось только трое» [3].

Правда, воспоминания историка не совсем точны. Общее количество арестованных в ночь с 17 на 18 февраля составляло около пятисот человек, в том числе более сорока членов последнего остававшегося в северной столице братства – Александро-Невского. Но даже такая массовая акция не смогла охватить всех монашествующих Ленинграда. В течение двух последующих месяцев агенты ОГПУ выявляли уцелевших монахов и представителей белого духовенства и мирян, связанных с братством или монастырями, арестовав еще около двухсот человек [4].

Все арестованные в ночь с 17 на 18 февраля были разбиты на несколько отдельных следственных дел, в среднем по 50 человек в каждом. И лишь в отношении Александро-Невского братства органы ОГПУ сделали исключение, сфабриковав огромное дело почти на 100 человек. Оно подразделялось на две части, каждая из которых имела свое обвинительное заключение. Первое было составлено на 41 человека, арестованного в Ленинграде, а второе – на 51 человека из «филиалов» братства на периферии, в том числе на семь членов петергофской общины, четырех монахинь и послушниц поселка Вырица и сорок насельников Макариевской пустыни (расположенной в Тосненском районе Ленинградской области).

Этот монастырь, хотя и имел связи с Александро-Невским братством, никогда его «филиалом» не был, но реальная картина мало интересовала следственные органы. Вся братия обители во главе с настоятелем архимандритом Никифором (Тихоновым) и проживавшим в монастыре на покое схиепископом Макарием (Васильевым) была привезена в Ленинградский Дом предварительного заключения (ДПЗ). 9 мая 1932 года президиум Леноблисполкома вынес решение о закрытии трех церквей пустыни, «учитывая постановление колхозов и Пельгорского совета о ликвидации монастыря, как места скопища антисоветского элемента, и обращения зданий в культурно-просветительные учреждения, необходимые для обслуживания местного населения» [5].  

Так оказался уничтожен последний (не считая закрытой в сентябре 1933 года Александро-Невской Лавры) действующий монастырь епархии. Впрочем, монашествующие Александро-Невской Лавры также пострадали в ходе массовых арестов в ночь с 17 на 18 февраля. При этом, кроме части насельников обители были арестованы и все 11 проживавших на территории Лавры членов женской монашеской общины, состоявшей из сестер закрытого еще в 1923 году Иоанновского монастыря.

При завершении уничтожения монашества в Ленинграде 18 апреля 1932 года были арестованы еще 129 человек: насельники и насельницы Очаковского, Воронцовского, Творожковского подворий, Александро-Невской Лавры и т. д. В ходе следствия 15 арестованных были освобождены, а остальные 114 постановлением Коллегии ОГПУ от 16 июня 1932 года приговорены к трем-пяти годам заключения в лагерь или к трем годам ссылки в Казахстан [6].

В первой половине 1932 года были проведены массовые репрессии и против старообрядцев-поповцев. В трагическую ночь с 13 на 14 апреля 1932 года (после службы «Мариино стояние») агенты ОГПУ нанесли страшный удар по старообрядцам северной столицы, подвергнув тем или иным формам репрессий более 160 человек: все духовенство епархиального центра Белокриницкого согласия в Ленинг­раде, в том числе епископа Ленинрадского и Тверского Геронтия (Лакомкина), большинство постоянных прихожан Покровского и других храмов, а также почти всех членов братства имени протопопа Аввакума, включая подростков. В эту ночь началось следствие по делу «Всероссийского союза старообрядческих братств» (уже давно не существовавшего) и «Ленинградского братства имени протопопа Аввакума», по которому прошло в качестве обвиняемых 67 человек (46 из них были арестованы в ночь с 13 на 14 апреля, 3 человека – 17–18 апреля, 5 человек – 31 мая и с тринадцати взяли подписку о невыезде) [7].

После девятимесячного содержания арестованных в тюрьмах Ленинграда Особое совещание Коллегии ОГПУ 22 ноября 1932 года вынесло приговор одиннадцати главным обвиняемым: 10 и 5 лет заключения в концлагерь. Через неделю – 28 ноября Особое совещание Коллегии ОГПУ вынесло приговор остальным пятидесяти шести обвиняемым старообрядцам: 20 человек приговорили к трем годам заключения в концлагерь, 12 – к ссылке на три года в Северный край, 6 – к ссылке на три года в Казахстан, 5 – к ссылке на три года в Среднюю Азию, 7  – к лишению права проживания в двенадцати крупнейших городах СССР на три года и прикреплению к определенному месту жительства (что означало высылку из Ленинграда) и 6 человек – к ссылке на три года в Северный край условно. Уже в декабре 20 осужденных отправили отбывать срок в Свирлаг ОГПУ (Свирские лагеря, расположенные на реке Свирь в Ленинградской области), 11 человек выслали этапом в Архангельск и 5 – этапом в Ташкент [8]. Таким образом, практически вся легальная церковная деятельность старообрядцев-поповцев в северной столице была уничтожена на полвека.

Один из тяжелых ударов по духовенству Ленинградской епархии был нанесен весной 1933 года при проведении в Ленинграде (как и в других крупных центрах страны) паспортизации населения. 16 марта на совещании районных инспекторов по вопросам культов представитель ОГПУ Медведев проинформировал их о проживании в городе около шестисот служителей культов, из которых только 60 % прошло регистрацию, и указал, что выдача паспортов для них с момента данного совещания устанавливается в следующем порядке: «1. Ни один из па­спортных столов не выдает паспортов служителям культов, и выдача таковых устанавливается в тройке при Райсовете... 2. Не выдавать паспортов ака­демикам (т. е. с высшим духовным образованием) и со средним образо­ванием (семинарии), при этом обращая особое внимание на их полез­ность оставления в Ленинграде. 3. Не выдавать паспортов служителям культов иосифлянского вероисповедания. 4. Не выдавать паспортов дья­конам и регентам хоров, хотя бы он был и любитель... 9. В церквах не оставлять больше 2 и в часовнях больше 1 служителя культа... 11. Справки о перерегистрации выдавать служителям культов по согласованию с т. Медведевым. 12. Условившись с тройкой, что слово, вписанное в справку «является», служит правом для выдачи паспорта, а «ограни­чивается» – отказом... При выдаче справок и получении паспортов осо­бенно крепко подходить к Сергиевской ориентации и мягче к обновлен­цам... Обратить особенное внимание на вредные и классово-чуждые кадры, выявляя особенно активных из числа религиозников, несмотря на то, что хотя бы он и не является членом 20-ки, но активно в ней работает, о чем и сообщать в местную тройку».

В заключи­тельном слове председателя совещания К. Неглюевича отмечалось: «Вы­дача паспортов попам является серьезным вопросом, поэтому угробить нужно обязательно того, кто мешает нашей работе больше всех... Данное совещание носит исключительно важный характер, совершенно секрет­ный характер и каким-либо оглашениям не подлежит, за что все при­сутствующие несут сугубую ответственность» [9].

В результате, в ленинградских паспортах было отказано примерно двумстам  священнослужителям, в основном не зарегистрированным, и им пришлось покинуть город. В их числе был и священномученик митрополит Ленинградский Серафим (Чичагов), кото­рый, оставаясь правящим архиереем, должен был теперь жить в Тихвине; в конце концов, осенью 1933 года он был заменен митрополитом Алексием (Симанским).

Самым крупным церковным следственным делом середины 1930-х годов в Ленинграде было так называемое дело «евлогиевцев», по которому проходил 171 человек (из них 157 арестовали и с четырнадцати взяли подписку о невыезде). Сутью дела была полностью выдуманная ОГПУ концепция – якобы в 1932–1933 годах  в Русской Православной Церкви произошел новый раскол, по тактическим соображениям не имевший открытого выражения. После того, как проживавший во Франции глава Западно-Европейского экзархата митрополит Евлогий (Георгиевский) разорвал отношения с Заместителем Патриаршего Местоблюстителя митрополитом Сергием (Страгородским) и перешел в юрисдикцию Константинопольского Патриархата, «наиболее контрреволюционная часть» духовенства и мирян будто бы вступила на путь антисоветской борьбы, ориентируясь на митрополита Евлогия, белую эмиграцию и Англиканскую Церковь. Их целью, по версии ОГПУ, было свержение советской власти и установление конституционной монархии, подобной английской. Аресты начались 22 декабря 1933 года и продолжались до 26 января 1934-го. В Доме предварительного заключения оказались священники главных храмов города, церковные активисты-миряне и даже два епископа – Сергий (Зенкевич) и Валериан (Рудич) [10].

В ходе расследования дела «евлогиевцев» органами ОГПУ была разгромлена тайная монашеская община под руководством известной церковной писательницы монахини Анастасии (Платоновой). Саму монахиню Анастасию арестовали 22 декабря на квартире инокини Анны Усс на Черновской улице вместе с хозяйкой. В тот же день агенты ОГПУ схватили еще семь сестер «платоновской» общины. Их обвинили в принадлежности к контрреволюционной тайномонашеской ячейке «Братство Евлогия» или, в другом варианте, «Союз евлогиевцев». Следователи пытались доказать, что Платонова через бывшую настоятельницу Холмского монастыря игумению Анастасию (Громеко) получала какие-то директивы от митрополита Евлогия, хотя никаких реальных подтверждений этому не существовало (последние контакты игумении с митрополитом Евлогием были в 1910-е годы, когда Владыка управлял Холмской епархией). «Евлогиевцы» были осуждены Тройкой Полномочного Представительства ОГПУ в Ленинградском военном округе 25 февраля 1934 года. Сестер «платоновской» общины приговорили к трем, а мать Анастасию к пяти годам лагерей. 7 марта 1934 года ее отправили отбывать срок в Северо-Восточный лагерь (г. Владивосток). 

Во второй половине 1930-х годов советская религиозная политика еще более ужесточилась. В декабре 1934 года был убит первый секретарь Ленинградского обкома ВКП(б) С.М. Киров. Его гибель использовали для нагнетания широкомасштабной кампании репрессий и террора. Она затронула все слои населения, но особенно пострадали духовенство и верующие. Церковные организации все чаще и чаще обвинялись в контрреволюционной, антисоветской деятельности. Гонения на них в 1935–1938 годах шли по нарастающей. Требовались все новые жертвы для обоснования бесчеловечной и авантюристической кон­цепции Сталина об обострении классовой борьбы в обществе по мере строительства социализма. И Церкви отводилось место только в лагере про­тивников этого строительства.

В конце 1930-х годов общественное мнение обрабатывали уже таким образом, чтобы создать представление о подготовке в стране широкого заговора духовенства, руководимого зарубежными центрами и направленного на свержение советской власти. Для этого органами НКВД выстраивалась версия, что подобные шпионско-диверсионные организации действуют во многих областях СССР. Практически встал вопрос о самом существовании Православной Церкви, религии в стране.

В марте – апреле 1935 года в Ленинграде произошло массовое выселение «чуждого населения» – так называемый «Кировский поток». В газетах сообщалось, что из города «выселено некоторое количество граждан из царской аристократии и из прежних эксплуататорских классов». Под последними, видимо, подразумевалось и духовенство, так как его эта кампания коснулась прежде всего. На совещании районных инспекто­ров по вопросам культов от 21 марта 1935 года им были даны указания о проведении массовой «чистки» среди клириков: «1. Оставшийся твер­дый штат необходимо перерегистрировать к 1/IV с.г. 2. Довести до све­дения двадцаток и взять с последних расписки о недопущении к от­правлению служб служителями культа, не состоящими на учете. 3. Усмат­ривая политическое значение, не допускать никаких сборов денег по подписным листам для сокращенного духовенства, как в зданиях церкви, так и в других местах. 4. Во всех случаях обращения духовенства для выяснения мотивов сокращения предлагать обращаться в Епархиальный Совет... 6. Соблюсти особое повседневное наблюдение самим и через свой актив в этот период времени за церквами. 7. При подаче 20-ой заявлений о принятии новых служителей культов на постоянное или временное совершение служб, впредь до особого распоряжения воздер­жаться, за исключением архиерейских разовых служб, каковые согласо­вывать лично с т. Неглюевич» [11].

К 15 апреля «чистка» духовенства в основном была закончена, всего, согласно хранящимся в Центральном государственном архиве Санкт-Петербурга спискам из 429 свя­щеннослужителей Ленинграда и пригородов выслали в сельскую мест­ность, на периферию, почти половину – 198 человек. Так, например, из одиннадцати членов причта Свято-Троицкого Измайловского собора выслали семь: протоиереев Леонида Богоявленского, Константина Кедрова, Всеволода Окунева, протодиакона Леонида Спартанского и диаконов Александра Кудрявцева, Иоанна Чернышева и Михаила Шелехова [12].

Согласно же справке начальника Управления НКВД по Ленинградской области Л.М. Заковского, из Ленинграда двумя партиями были высланы 267 служителей культа различных конфессий (в январе – середине марта 1935 года – 219 человек и еще 48 – в конце марта) [13]. При этом большинство из удаленных священнослужителей выслали в административном порядке с помощью милиции (в основном в города Поволжья и Среднюю Азию), а некоторые клирики были арестованы НКВД и приговорены к различным срокам наказания (в лагерях или ссылке).

Органы НКВД также целенаправленно уничтожали легальный молодежный церковный актив, фабрикуя соответствующие дела. В качестве примера можно привести инсценированное весной 1934 года «дело Захарие-Елизаветинского братства», якобы контрреволюционной организации, смыкавшейся с троцкистами. По нему были арестованы 8 молодых обновленческих священно- и церковнослужителей. В феврале 1936 года в Ленинграде прошли аресты по делу контрреволюционного молодежного кружка в Патриаршей Церкви, который будто бы возглавлял протоиерей Иоанн Орнатский. В итоге 12 молодых людей, прислуживавших в храмах, были приговорены к 5–10 годам лишения свободы и т. д. [14]

Довершил разгром духовенства северной столицы и Ленинградской области «большой террор» 1937–1938 годов, сопровождавшийся массовым закрытием храмов. Особенного размаха репрессии достигли в 1937 году. В отечественной историографии утвердилась точка зрения, что все монастыри в СССР были ликвидированы к середине 1930-х годов. Это не так. На Северо-Западе России в Боровичском районе (тогда Ленинградская, а в настоящее время – Новгородская область), в труднодоступном месте вплоть до лета 1937 года с дореволюционных времен продолжал существовать небольшой мужской монастырь – Забудущенская пустынь. Все его насельники были арестованы и после коротких допросов расстреляны в конце 1937 года.

За еще оставшимися действующими храмами был установлен тщательный контроль. Большинство посещавших их были известны, и всех,  представлявших, по мнению НКВД, какую-либо опасность, постепенно высылали. Относительно безопасным являлось посещение храмов лишь в праздничные и воскресные дни ввиду большого наплыва народа. В этих условиях многие прежние формы церковной работы стали невозможны. Резко изменился возрастной состав членов приходских советов. К концу 1930-х годов в них остались почти одни пенсионеры. Менялся и состав участников церковных хоров, прислуживавших в храмах, которые теперь также стали регистрироваться.

Руководство антирелигиозной кампанией возглавлял лично нарком внут­ренних дел Н.И. Ежов. По стране прокатилась волна судебных процессов священнослужителей по обвинению их в шпионаже и террори­стической деятельности. «Вершину логики» демонстрировал тогда в своих рассуждениях начальник Управления НКВД по Ленинградской области Л.М. Заковский, утверждавший, что «очень большую роль в разведке играет духовенство, особенно католические ксендзы. Ксендзы занимают­ся шпионажем в пользу Польши, а значит, и в пользу Японии...» [15].

Особенно страшный удар в период «большого террора» был нанесен по жителям северной столицы, в том числе ее священнослужителям и мирянам. В эти трагические годы погибло много выдающихся церковных деятелей. Так, 25 ноября 1937 года Особая тройка Управления НКВД по Ленинградской области приговорила к расстрелу величайшего мыслителя и ученого священника Павла Фло­ренского. 8 декабря он был казнен и похоронен на Левашовской пустоши (вблизи пос. Левашово под Ленинградом). В феврале 1937 года арестовали, а затем после пыток расстреляли в здании областного управления НКВД бывшего управляющего Ленинградской епархией, до августа 1936 года архи­епископа Новгородского Венедикта (Плотникова).  Он также был похоронен на Левашовской пустоши.

В 1937–1938 годах не фабриковались такие массовые церковные следственные дела, как в прежние годы, обвиняемым в основном выносили приговоры в составе небольших групп или в индивидуальном порядке. При этом репрессиям уже активно подвергались не только священнослужители Московского Патриархата, но и обновленцы. Правда, на территории Ленинградской области (включавшей тогда нынешние Новгородскую и Псковскую области) органы НКВД иногда создавали церковные дела, по которым проходили несколько десятков обвиняемых.

По одному из таких дел, в частности, были осуждены два члена Александро-Невского братства – Екатерина Ивановна Арская и Кира Ивановна Оболенская, причисленные к лику святых Русской Православной Церковью 8 мая 2003 года, вместе с руководителем братства священномучеником архимандритом Львом Егоровым. Обе они после отбытия лагерного срока заключения поселились в городе  Боровичи (ныне Новгородская область), так как проживание в Ленинграде было запрещено. Боровичи тогда являлись местом ссылки многих священнослужителей и церковных активистов-мирян северной столицы. Все эти лица, в том числе Екатерина Арская и Кира Оболенская, вместе с духовенством Боровичей были арестованы осенью 1937 года (всего около шестидесяти человек) и объявлены состоящими в контрреволюционной организации. Арестованные подвергались многочасовым допросам и пыткам, которые смогли выдержать только две женщины – Екатерина Арская и Кира Оболенская. Они до конца отрицали свою вину и отказывались давать ложные показания. 17 декабря 1937 года обе святые (вместе с еще пятьюдесятью осужденными по Боровичскому делу) были расстреляны [16].

В сентябре – октябре 1937 года органы НКВД арестовали в Боровичском районе еще одну большую группу священнослужителей и мирян – церковных активистов, в том числе священномученика, известного ленинградского протоиерея Викторина Добронравова. По этому делу в общей сложности в Боровичскую тюрьму был помещен 31 человек, из которых стали «выбивать» признания в антисоветской деятельности [17]. Из 31 арестованного по делу один умер во время следствия, 24 признали вину, а 6, в том числе о. Викторин, ее категорически отвергли. 4 декабря в Ленинграде было составлено обвинительное заключение на 30 человек, утвержденное 7 декабря 1937 года. 15 декабря 1937 года Особая Тройка Управления НКВД по Ленинградской области постановила приговорить о. Викторина и еще 24 человек к высшей мере наказания, а 5 обвиняемых к десяти годам лагерей. Через две недели 28 декабря священника Викторина Добронравова и других осужденных расстреляли по месту заключения в тюрьме г. Боровичи [18].

В одном из частных собраний сохранился список духовенства Северо-Запада России (нынешних Ленинградской, Новгородской и Псковской областей) на 1 мая 1937 года подведомственного митрополиту Ленинградскому Алексию (Симанскому). В нем значится 1262 человека, из которых согласно изысканиям петербургского историка А.А. Бовкало удалось установить судьбу 885. Из них подавляющее большинство – 758 священнослужителей были расстреляны, а остальные, как правило, подвергались арестам [19].

К 10 июня 1937 года в Ленинграде осталось 34 открытых право­славных храма – 25 «тихоновских» (один из них «иосифлянский») и 9 обновленческих (один — «живоцерковный»), в которых служило соответственно 79 и 43 члена причта. Кроме того, еще 14 церквей дей­ствовали в южных пригородах – Петергофе, Пушкине и Колпине [20].

К лету же 1941 года в одной из крупнейших епархий страны – Ленинградской уцелел лишь 21 незакрытый православный храм, в том числе 13 в Ленинграде и пригородах. В семи городских и пригородных храмах Московского Патриархата в это время служили 19 членов причта; к этому надо добавить еще одну церковь Московского Патриархата – храм Спаса Нерукотворного Образа в Шувалово, где служил протоиерей Александр Мошинский, иосифлянскую церковь Пресвятой Троицы в Лесном –  настоятель иеромонах Павел (Лигор), а также четыре обновленческих храма: Спасо-Преображенский собор, церковь прп. Серафима Саровского на Серафимовском кладбище, Князь-Владимирскую церковь в Лисьем Носу и храм свт. Николая Чудотворца на кладбище в Колпино, которые окормляли семь священнослужителей.

Таким образом, всего к началу Великой Отечественной войны в храмах северной столицы и ее пригородов оставалось 28 официально зарегистрированных священнослужителей, кроме того в городе проживало еще около тридцати  приписных и заштатных священников. Это было всё, что осталось от превышавшего тысячу человек дореволюционного духовенства Петрограда. Подобные же страшные потери понесло и духовенство Ленинградской области.

Сейчас память о новомучениках в северной столице возрождается. Создано несколько музейных экспозиций, посвященных петербургским новомученикам ХХ века. Проходят конференции, вечера памяти, устраиваются церковные выставки и т. д.

_____________________________________

[1] Центральный государственный архив Санкт-Петербурга (ЦГА СПб), ф. 7383, оп. 1, д. 72, лл. 41, 38–39, 45.

[2] Алексеев В.А. Цели разные, участь общая // Агитатор. 1989. № 21. С. 39.

[3] Краснов-Левитин А. Лихие годы. Париж, 1979. С. 222.

[4] Архив Управления Федеральной службы безопасности Российской Федерации по Санкт-Петербургу и Ленинградской области (АУФСБ СПб ЛО), ф. архивно-следственных дел, д. П-77283.

[5] ЦГА СПб, ф. 7179, оп. 10, д. 431, л. 6 об.

[6] АУФСБ СПб ЛО, ф. арх.-след. дел, д. П-77283.

[7] Там же, д. П-79521, т. 4, л.  364.

[8] Tам же, лл. 371, 792, 800–802.

[9] ЦГА СПб, ф. 7384, оп. 33, д. 205, лл. 116, 120.

[10] АУФСБ СПб ЛО, ф. арх.-след. дел, д. П-66773, т. 12 , лл. 1–57.

[11] ЦГА СПб, ф. 7384, оп. 33, д. 112, л. 2–3.

[12] Там же, л. 16–17, 24, 84.

[13] См.: Нева (Санкт-Петербург). 1996. № 10.

[14] Краснов-Левитин А. Указ. соч. С. 257; АУФСБ СПб ЛО, ф. арх.-след. дел, д. П-64611.

[15] Aлексеев В.А. Указ. соч. С. 41.

[16] Архив Управления Федеральной службы безопасности Российской Федерации по Новгородской области, ф. архивно-следственных дел, д. 1-а/1307, т. 5, л. 507.

[17] Там же, д.  1-а/8822, т. 1, лл. 133–136.

[18] Там же, т. 3, л. 76–77, 101, 113.

[19] Бовкало А.А. Список духовенства митрополита Ленинградского Алексия (Симанского) 1937 г. // XXI Ежегодная богословская конференция Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. Т. 1. М., 2011. С. 403–405.

[20] ЦГА СПб, ф. 7384, оп. 33, д. 69, лл. 1, 22–23, д. 208, л. 113.