Опыт общения с православными психологами: точки расхождения и сближения

Три года назад в Казанской епархии начала свою деятельность первая и единственная в Татарстане служба православных психологов «Утешение». С начала текущего года по благословению священноначалия я являюсь духовником этой службы. Каждый месяц психологи службы приезжают в наш монастырь, где проходят тематические беседы «Сионская горница». Эти встречи важны в обоюдном отношении. Священнослужители узнают, с какими проблемами люди чаще всего обращаются за психологической помощью, какие ресурсы есть в мире психологии для помощи этим людям. Мы обсуждаем реальные случаи из психологической практики и делимся богатым церковным святоотеческим опытом врачевания человеческих душ. Общение проходит в атмосфере диалога и соработничества.

Кроме того, насельник нашего монастыря иеродиакон Кронид разработал онлайн-курс по православной психологии, в котором он рассказывает участникам проекта и всем интересующимся этой проблематикой о природе человека и способах духовного врачевания с точки зрения православной аскетики и антропологии.

В прошлом году у нас в Раифе прошел первый съезд православных психологов, который был посвящен поиску диалога между светской психологией и святоотеческим учением о душе. В ходе этой встречи мы попытались выявить базисные элементы системы православной (святоотеческой) психологии. Результаты этой работы были тезисно оформлены в брошюру.

Вместе с тем, в ходе такого соработничества было выявлено и множество концептуальных проблемных вопросов соотношения принципов пастырского душепопечения и православной психологии, которыми я и хотел бы поделиться в своем докладе [1].

Вообще диалог православия и психологии в нашей стране только начинается, тема «православной психологии» или «психологии в православии» очень бурно обсуждается в последние годы и до сих пор не теряет актуальности. Еще открытыми и неотрефлексированными остаются ключевые вопросы: кого в принципе можно называть православным психологом? Что такое православная психология, каков предмет ее изучения и методология? Кто должен учить православной психологии и др. По каждому из этих вопросов можно провести отдельную интересную конференцию.

Обычно говорят примерно так: если я верующий человек, хожу в храм, участвую в таинствах, то зачем мне психолог? Или: как же ты психолог, если ты верующий? Или: зачем вообще психология христианину, зачем «понижать градус», она вообще полезна или вредна? Еще лет двадцать назад в брошюрах по подготовке к исповеди в качестве грехов значился поход к психоаналитику через запятую с походом к астрологу и гадалке, а в сети ходят завирусившиеся фотографии того времени с объявлениями «обращавшимся к психотерапевтам свечи не продавать».

В настоящее время в отношении психологии у церковного сообщества можно выделить две противоположные тенденции: первая заключается в настороженном, иногда даже агрессивном настрое, фактически – в ее огульном отрицании. При этом между академической психологией и маргинальными, оккультно-эзотерическими западными психологическими направлениями (например, НЛП, трансперсональной психологией) ставится знак абсолютного равенства и на этом основании отвергается вся психология без разбора. Другая же тенденция, наоборот, состоит в том, что у некоторых священнослужителей можно наблюдать своеобразную эйфорию от знакомства с практическими психологическими методами (опять же, в первую очередь, западными), так что возникает впечатление, что психология как бы потеснила в их мировоззрении основополагающие пастырские установки. Хотя Церковь и не высказалась официально по этому поводу, но общий церковный настрой в этом вопросе довольно критический. Здесь, на наш взгляд, необходима кропотливая работа по анализу существующих психологических моделей личности, а также вытекающих из них различных методов и методик.

При этом православная психология в нашей стране развивается очень активно, запрос по данной теме в интернете выдает до 1 млн. ссылок, но под этими ссылками можно найти всё что угодно: заговор, гипноз, НЛП и всё под одной обложкой – «православная психология». Несмотря на такое разнообразие, психотерапия за время своего развития по различным направлениям (а их в настоящее время более двухсот) наработала большой и разнообразный опыт практической помощи людям с психологическими проблемами. Она может многое рассказать о человеке того, что важно, полезно и применимо на практике. Можно надеяться, что наработки психологической науки могут дополнить, улучшить, обогатить пастырскую деятельность современного православного священника. Но не всё из этого опыта применимо в православной психотерапии и консультировании.

Этой проблеме, которая является предметом и нашей сегодняшней встречи, посвятил большую часть доклада Святейший Патриарх Кирилл на последнем собрании духовенства г. Москвы, где, в частности, сказал: «Безобидная, казалось бы, замена терминов и понятий приводит в конце концов к подмене самой сути пастырского служения, к появлению своего рода “секулярного душепопечения”... Происходит или может происходить смена понятийных систем. То, о чем раньше говорили в святоотеческих терминах, теперь “перекодируется” в термины психологические».

Действительно, корень проблемы в том, что в православии есть святоотеческая интерпретация духовных (или психических, кому как нравится) состояний, а психология, когда она описывает мир, всё «психологизирует», даже религия превращается в некую психологическую перверсию. Психология как молодая, не сформировавшаяся и не дисциплинированная наука, не может положить пределов своего языка, своей компетенции. Здесь необходимо определить степень взаимопроникновения и линии демаркации. Опять же, такое взаимодействие православия и психологии разными ее представителями понимается по-разному: одни хотят видеть «православную психологию» как часть научной психологии, другие – как некое интегративное направление; третьи – как часть церковного душепопечения; четвертые – как часть христианской антропологии и церковного учения о душе. Частично эти точки зрения могут пересекаться, но могут и вступать в противоречие друг с другом.

На наш взгляд, задачей православной психологии как некоего нового направления должно стать соотнесение корпуса психологических знаний (как уже существующих, так и новых) с христианской концепцией человека. Речь идет именно о соотнесении, и в использовании такого термина нам видится перспективный методологический подход к данной проблеме, поскольку в современной психологии явно прослеживается ситуация «сапожника без сапог»: сами психологи практически не задумываются над теми антропологическими и методологическими концепциями, которые лежат в основании разных психологических направлений. Но это имеет принципиальное значение, ибо из антропологической концепции человека вытекает его психологическое видение, цели и задачи практической работы с человеком.

Сделаем несколько иллюстрирующих пояснений. Скажем, в рамках бихевиористской антропологической модели человек рассматривается как социальное животное с перечеркиванием богатого и таинственного внутреннего мира. Если социальное животное, то его можно и нужно подвергать дрессуре, через манипуляцию со стимулом и реакцией (наказанием и вознаграждением), вырабатывая определенные паттерны поведения.

В рамках классического фрейдовского психоанализа человек – это резервуар бессознательных агрессивных и сексуальных импульсов, управляющих жизнью человека, а разум – лишь игрушка в руках этих сил. Если это так, то задача психотерапевта – раскрепостить эти дремучие бессознательные силы или как-то попытаться гармонизировать их с моральными требованиями той или иной культуры. Как говорил Фрейд: «Там, где было “Оно”, должно стать “Я”». Надо отметить, что даже в рамках психоанализа существуют различные и зачастую конкурирующие друг с другом антропологические концепции. Например, уже непосредственные ученики Фрейда (К. Юнг, А. Адлер, К. Хорни и др.) коренным образом переиначили его модель личности, причем каждый на свой лад. Они реабилитировали ЭГО человека, возвращая ему относительную самостоятельность, совершили переоценку влияния биологических факторов на развитие личности в пользу существенного усиления роли социальных и психологических сил. Радикальному пересмотру подверглись также роль детской сексуальности и понятие «Эдипова комплекса». В рамках юнгианской психоаналитической модели исцеление предполагает интеграцию со своей тенью и самостью (здесь нужно подчеркнуть, что согласно святоотеческой модели личности, это может привести не к исцелению, а наоборот, к деградации личности), а в адлерианском подходе цель жизни человека – не духовный путь к своей самости (как у Юнга) или получение наслаждения (как у Фрейда), а врачевание чувства собственной неполноценности и обретение социального статуса и превосходства. С точки зрения ныне популярной когнитивной психологии, человек – это машина, компьютер, мышление которого прошито алгоритмами так же, как и в программном обеспечении. Если это так, то задача психотерапии – программировать, форматировать, делать иногда перепрошивку в мышлении человека.

Здесь следует сделать замечание, что даже один из отцов-основателей когнитивного направления в психологии Ульрик Найсер скептически относился к приложимости метафоры компьютера к мышлению человека. Он говорил, что «мышление человека включает в себя страсти и эмоции, человек действует всегда под влиянием множества мотивов. Компьютерные программы, напротив, неподвластны эмоциям, они маниакально прямолинейны и целеустремленны…»

Мы понимаем, что, с одной стороны, психология имеет свою собственную историю развития и свои школы, а с другой стороны, задаемся вопросом: насколько обоснована и хорошо продумана и взвешена аксиоматика этих школ в психологии? Что может стать критерием оценки аксиоматической матрицы того или иного психологического направления или современного тренда? Известно, что на психологических факультетах высших учебных заведений сейчас принято опираться на самую разнообразную аксиоматику, более того, парадигма постмодерна ставит под вопрос вообще присутствие какой-либо аксиоматики в нашем мире.

На сегодняшней конференции мы в первую очередь ставим задачу выстраивания диалога по уточнению терминов и понятий – тех, которые использует богословие личности, и тех, которые используются в классической и современной психологии. Для нас важно решить вопрос: каким образом психологам, и в первую очередь психологам православным, можно выстроить свою систематическую работу, опираясь на то богатое наследие, которое есть в Церкви, но, если признаться честно, не востребовано – не используется в полной мере даже в деятельности священников или в повседневной жизни православных христиан. Поэтому здесь психология может быть не только ученицей богословской антропологии, но и реальной помощницей богословию как в пастырском окормлении людей, так и в актуализации опыта, накопленного как в богословии, так и в практической психологии. И если этот диалог выстроить правильно, то он может дать очень хорошие и многообразные плоды.

Ситуация здесь напоминает взаимоотношения зарождающегося христианского богословия и греческой философии в I–II вв., когда кто-то из богословов решительно отверг или, наоборот, преткнулся о философию, а кто-то, творчески переработав философскую терминологию, разработал систему христианского богословия, тем самым поспособствовав делу благовестия по всей греко-римской Эйкумене на понятном для нее языке.

Такое соотнесение святоотеческого и научного описаний психических реалий предполагает перевод понятий православной духовно-аскетической традиции на язык психологии и обнаружение духовного содержания в секулярных психологических идеях. Между тем проблема построения «концептуально-терминологических мостов» чрезвычайно сложная и требует значительных творческих и духовно-интелектуальных усилий. Попытаемся тезисно, насколько позволяет регламент доклада, рассмотреть такие основные точки расхождения и сближения, для удобства и наглядности презентации сведя их в соответствующую таблицу.

В таблице концепция православной психологии представлена как нечто искомое на стыке светской психологии и православной антропологии. В своих построениях мы опирались на видение православной психологии в представлении святителя Феофана Затворника, которого принято называть отцом православной психологии.

Еще в 1890 году он писал: «Самым пригодным пособием для начертания нравоучения христианского могла бы служить христианская Психология». ⁠Интересно, что святитель написал слово «психология» с заглавной буквы, показывая тем свое особое к ней отношение. Что же святой Феофан понимал под «христианской психологией»? Вот выдержки из его письма от 1 ноября 1889 года: «Вот, по-моему, какова должна быть программа этой психологии. Изобразить состав естества человеческого: дух, душа и тело, – и представить систематически перечень всех способностей и отправлений каждой части, – и затем описать состояние и частей естества, и способностей: 1) в естественном состоянии, 2) в состоянии под грехом, и 3) в состоянии под благодатью».

Таким образом, под православной психологией святитель Феофан понимал единую систему православной антропологии, включающей в себя такие разделы как: онтологию – учение о естественном (или первозданном) состоянии человека; амартологию – учение о поврежденном состоянии человека после грехопадения; сотериологию – учение о спасении человека через Христа в созданной Им Церкви. Исходя из такого подхода, основные проблемы соотнесения светской психологии и православной антропологии видятся следующим образом.

Если православное представление о человеке представляет собой относительно единую и непротиворечивую антропологическую систему с принципом «согласия отцов» по ключевым вопросам, то современная психология – конгломерат феноменов, фактов, школ, направлений, часто почти никак друг с другом не связанных. Это взаимопротиворечивый сплав методологий, в котором отсутствует общая базовая терминология. Нет единой светской психологии, есть много «психологий», множество школ, каждая из которых формулирует свою концепцию человека (выше мы уже иллюстрировали эту мысль).

Так называемая «научная психология» находится в затяжном перманентом кризисе, начиная буквально с момента ее зарождения. На Западе психология раздробилась на множество школ и направлений, каждое из которых тянет одеяло на себя и нередко просто игнорирует наличие других точек зрения. В настоящее время ситуация еще больше обострилась из-за того, что в психологию все активнее проникают оккультные, псевдорелигиозные и псевдонаучные идеи.

О кризисе психологии заговорили с самого момента ее зарождения, особенно ярко в трудах психологов начала ХХ века. Еще Л.С. Выготский не первый, но наиболее громко в своей работе «Исторический смысл психологического кризиса» говорит о методологическом кризисе в психологии, о том, что в ней все раздроблено. Выдающийся отечественный психолог А.Н. Леонтьев говорил о том же: психология рассыпается, расползается, она растет, как он любил повторять на лекциях, «не в ствол, а в куст», она переполнена отдельными фактами и даже их прочными соединениями (строительными блоками), но нет единого здания, даже эскиза его. А.В. Петровский в свое время назвал подобное коллекционным подходом, где важен всё новый экспонат, а не общее значение и смысл собираемого. Отсюда отсутствие единой терминологии: личность, психика, сознательное, безсознательное, субъект, экзистенциальное, эмоции, интуиции и др. определяются в каждом направлении по-разному. Даже в понимании личности нет единства Выделяют три основных подхода: 1) социальное определение (личность – ансамбль общественных отношений; 2) индивидуальное: субъективная сумма опыта отдельного человека, человек как уникальное сочетание жизненного опыта; 3) экзистенциальное: интроспективное понимание себя через свой внутренний мир, т. е. личность как «вещь в себе».

Фундаментом православной психологии является христианская антропология. Но часто в практической деятельности православных психологов эта идея принимается только на словах, чисто декларативно. Христианская антропология тогда используется только в качестве «свадебного генерала», а какие-то цитаты святых отцов – в качестве такого «бантика» сверху на собственно психологическом учении, которое может быть весьма далеким от христианства, а нередко и вообще антихристианским, например, взятым из психоанализа З. Фрейда, глубинной психологии К. Юнга, западной трансперсональной психологии и т. д.

От православных психологов часто можно услышать: «мы – психологи и должны заниматься психологией». Да, конечно, кто же спорит! Но какой психологией? И как ею «заниматься»? У нас уже есть православные НЛПисты, психоаналитики, юнгинианцы и т. д. – и даже среди священнослужителей Церкви! Кто-то может сказать, что это отдельные случаи, не стоящие внимания. По нашему же мнению, наоборот, эти «отдельные случаи» только высвечивают общую картину: современные православные психологи, так же, как и психологи секулярные, пошли по пути эклектизма и субъективизма.

По этому пути также шла и западная христианская психология, и ее опыт очень поучителен, но почему-то почти совсем не известен отечественным психологам. Есть сказка о том, как звери решили сварить «самый вкусный суп». Каждый из них принес что-то самое вкусное для себя: свинья – желуди, белка – орехи, собака – «сахарную косточку». Но когда суп был готов, никто из зверей не смог его есть, таким он получился странным. Похожая ситуация возникла и в западной христианской психологии: каждый специалист привносил в нее свои любимые психологические методы, так что она все больше стала превращаться во что-то эклектичное и неудобоваримое. Еще хуже, что в этом супе в качестве одной из составных частей использовали христианство! Появилась даже идея интеграции психологии и христианства. В 1997 году вышла книга Мартина и Дейдре Бобган, которая называется ни больше, ни меньше, как «Конец христианской психологии». Конец же христианской психологии авторы связывали с эклектизмом и субъективизмом ее последователей. Конечно, при этом можно сказать, что на Западе была плохая интеграция, а у нас будет хорошая: дескать, мы не станем без разбора всё брать из психологии, а тщательно проанализируем и лишнее выбросим.

Так что же делать в такой ситуации? Христианская психология, так же, как и психология секулярная, должна иметь критерии оценки того, «что такое хорошо, и что такое плохо». Они должны видеть свои границы и ограничения. В широком контексте это задается всей культурой, а ближайшим уровнем является принятое учение о человеке, т. е. антропология. Без правильного антропологического фундамента любая психология, что светская, что христианская, потеряет всякий смысл. Без собственного фундамента светская психология уже фактически превратилась в одно из направлений «сферы услуг», а психологи стали «поставщиками» этих услуг – и уже даже есть соответствующие юридические документы.

Как это ни печально, но к этому идет и современная христианская психология. Есть спрос – есть и предложение: сейчас стало модным быть христианским психологом. И многие сомнительные специалисты, которые часто совсем никакие не специалисты, мимикрируют под христианских психологов! Этим усугубляется и без того непростое состояние отечественной христианской психологии, которая также идет по пути эклектизма и субъективизма и уже имеет в себе много спорного, а нередко и просто неверного с христианской точки зрения. Нельзя строить стены христианской психологии, не положив нужного основания, которым и является христианская антропология.

В светской психологии человек рассматривается антропоцентрично: либо изолированно (автономно), либо в контексте социума, не выходя за рамки биопсихосоциальной парадигмы.

В Православии представление о человеке теоцентрично, человек здесь всегда рассматривается в диаде, в отношении «Бог–человек», в контексте духовного мира, во взаимодействии с миром метафизическим.

Характерно, что психология изначально зародилась в рамках христианства как дополнительное измерение, и на протяжении длительного времени предметом психологии была душа. Протестанты и православные начали заниматься психологией раньше, чем атеисты, их пути разошлись позже, когда психология погналась за научностью.

Возникновение и развитие психотерапии совсем не случайно совпало с постепенным оскудеванием веры, утверждением и развитием материализма в западном христианском обществе. «Бог умер» (нем. Gott ist tot). Это известное высказывание Ницше появилось в его книге «Веселая наука» (1882 г.), где он писал: «Величайшее из новых событий – что «Бог умер», и что вера в христианского Бога стала чем-то не заслуживающим доверия – начинает уже бросать на Европу свои первые тени».

Буквально одновременно с этим, в 1879 году, Вильгельм Вундт открыл первую в мире психологическую лабораторию, в которой проходили исследования феноменов сознания методом интроспекции. Этот год считается годом рождения психологии как науки. Она зародилась из двух других дисциплин – физиологии и философии. Вильгельм Вундт (1832–1920) считается отцом психологии, поскольку именно он настоял на том, что психологию следует выделить в отдельную дисциплину, которая будет более эмпирической, чем философия, и более сконцентрированной на разуме человека, чем физиология.

Таким образом, психология была отделена от души, но отделена первоначально условно, как некоторое вынужденное условие для начала научной работы, для которой (как и во всякой науке) требовался реальный, а не идеальный объект – в данном случае душа без метафизических атрибутов напряженности. Драма дальнейшего развития (не только психологии, но, в известной мере, науки в целом) состояла в том, что эта условность из временного допущения стала устойчивым (и в этом плане безусловным) постулатом. В результате вся психология начала строиться так, словно сокровенной души (тем более духа) и нет вовсе. Понятие «души» окончательно растворилось, исчезло из психологических трудов, ушло из научного лексикона и внимания. Но если в начале XX века потеря психологией души могла рождать споры, недоумения, сожаления, то ныне – почти полтора столетия спустя – положение стало давно рутинным, привычным. Практически уже никого из психологов не задевает, не тревожит, что их наука, вопреки своему названию, вовсе не о душе человеческой. Хотя профессиональные психологи уже вполне смирились, прочно вытеснили, забыли исходное назначение своей науки, люди со стороны (как раньше говорили, «публика») по-прежнему обманываются словом и ждут от психологов откровений о душе человеческой. С этим ожиданием идут на психологические факультеты и многие абитуриенты. Им предстоит разочароваться, поскольку речь пойдет не о душе вовсе, но о психике.

Развитие психотерапии волнообразно происходило в рамках этого утверждения. Одна волна направлений сменялась другой волной. На смену поведенческой психотерапии пришел психоанализ, затем гуманистическая, экзистенциальная психотерапия. Во время Второй Мировой войны Виктор Франкл, австрийский психотерапевт, основатель экзистенциального направления психотерапии, ставшего основой Третьей Венской школы психотерапии, находился в застенках Освенцима. Он явился очевидцем того, что люди, имеющие смысл своего существования, не теряли внутреннюю силу (силу духа) и выживали. В статье «Основные понятия логотерапии» он пишет: «Наше поколение реалистично, потому что нам довелось узнать человека, каков он есть. В конце концов, человек изобрел газовые камеры; но человек был и тем, кто не теряя достоинства, шел в эти камеры с Иисусовой молитвой или Shema Gisrael на устах». Таким образом, Виктор Франкл в психотерапию ввел понятие Сверх-смысла или «нуса» –духа, описал нусо-динамику как поиски смысла жизни. Наряду с Марселем (1889–1973), французским философом, основоположником так называемого католического экзистенциализма, и Хайдеггером, (1889–1976), немецким философом-экзистенциалистом, Франкла можно назвать философом (психологом) порога, т. е. мыслителем, который выходит за рамки атеизма, но не доходит до теологии, не принимая ее догматов.

Такой целостный подход к человеку и предлагают применять православные психологи и психотерапевты. Работая с человеком на плоскости души (психики), нельзя не учитывать ее связь с телом и духом, а также взаимное влияние всех этих трех составляющих человеческой личности.

В наше время в психотерапии идет «четвертая волна» – духовно-ориентированная психотерапия. Ее развитие осуществляется на базе различных религиозно-философских учений о человеке. Для западных психологов, незнакомых с православием и святоотеческим учением о человеке, это происходит чаще всего на стыке восточной философии и практики. Как таковые западные формы христианства оказались здесь бессильными.

В нашей стране интенсивно развивается психология, ориентированная на Восточное христианство – православная психология. Она опирается на достижения психологии, христианской философии и богословия, а также на богатейшее наследие святоотеческого аскетического опыта и православной антропологии. Не случайно именно в наше, полное искушений время, возрос интерес к православной психологии. И формируется она как междисциплинарная наука. В ее развитии принимают участие ученые психологи, философы, культурологи, психологи-практики, и, конечно, богословы и священники.

Таким образом, в настоящее время возможна и необходима нормальная психология – психология, как учение о душе. Поскольку последняя ни в коей мере не отрицает ни практический подход вообще, ни конкретные экспериментальные методы изучения, постольку все конкретные, экспериментальные результаты эмпирической психологии советского времени могут быть использованы в душеведении. Где только советская психология не искала свой «системообразующий фактор»: и в системном подходе, и в социальных и общественных науках, и в физиологии с биологией. А очки, как говорится, на носу: главным и единственным системообразующим фактором психологии является душа. Хотя при этом, конечно, нельзя не учитывать и возникающие проблемы. В первую очередь – это проблема личного самоопределения психологов-профессионалов. Если они сами не отыщут в себе душу, им не понадобится и концепция души в их теоретических психологических построениях. Но при этом велик и противоположный соблазн: на словах принять темы духовной психологии, затаскивая их до дыр, но при этом оставить старым свой личностный уровень бытия и сознания.

Соответственно, православная психология предполагает требования к личности самого психотерапевта. Это личностно-нравственный аскетизм, определяющий отношение психотерапевта к себе и своей профессиональной деятельности. Постижение аскетического опыта психотерапевтом возможно только через личное воцерковление.

В светской психологии эмпирическая душа (психика) рассматривается как нормативная, не учитывая того, что человек, согласно православной антропологии, с самого рождения находится в нижеестественном (поврежденном грехопадением) состоянии своей природы.

У современного невоцерковленного человека в сознании нарушена иерархия ценностей. Нет представления о связи духа, души и тела. Свои телесные заболевания он никак не связывает с нарушениями в душевной жизни. Мысли и чувства им не осознаются в должной степени, не говоря уже о духовной сфере.

В светской психологии нет понятий греха и добродетели как объективного критерия патологии и здравия души. Исходя из предпосылки об изначальной «нормальности» человека, она говорит о нем как о жертве, а не о грешнике, защищает его эго и страсти, а не призывает к борьбе с ними. Происходит адаптация к обществу, к социальному ландшафту.

Отсюда комплекс аксиологических и этических проблем: утверждение и защита своей самости как основной принцип секулярной психологии (индивидуация Юнга, самореализация и самоактуализация Маслоу; прими себя, полюби себя – в поп. Психологии). Франкл говорил о самотрансценденции (это точка соприкосновения).

Светская психология не знает своего смысла и своих целей. Она пытается редуцировать человека до какого-то сектора, не видя целостной картины. Таким образом, отсутствие одной цели психологии, отсутствие понимания того, что она не знает, что делать с каждым конкретным человеком, ставят в ситуацию, когда она вынуждена полагаться на его удовлетворенность, а это очень нехорошо, так как если даже человек удовлетворен работой психолога, то это не значит, что это правильно.

Христианское учение о человеке позволяет вернуть в психологию аксиологическую, ценностную составляющую, которая была в ней утеряна в погоне за «научностью». Оно может дать четкие критерии того, «что такое хорошо, и что такое плохо», что может помочь психологии обрести человеческое лицо, а может быть, со временем, и человеческую душу! Так что, безусловно, христианская антропология имеет большую практическую и методологическую важность. Это же относится и ко всему христианскому учению: оно не является отвлеченным знанием ради знания, а необходимо каждому христианину. Христианство – единственное вероучение на Земле, в котором не человек «восходит» к Богу, а Бог по милости и благости своей «нисходит» к человеку, при этом в самом что ни на есть буквальном смысле – в боговоплощении Иисуса Христа, являющегося Богочеловеком: и Богом, и человеком одновременно. Именно через учение о Христе раскрываются все другие вопросы христианского богословия, а сама личность Христа является и основой для построения всей Церкви, и условием духовной жизни каждого христианина.

Из всего вышесказанного вытекает следующий важнейший принцип православной антропологии: человек в христианстве может пониматься только через Человека (с большой буквы) – Богочеловека Иисуса Христа. «Христос есть незыблемое основание и высший критерий учения Церкви о человеке – антропологии. Всё, что мы исповедуем относительно человечества Христа, является откровением о предвечном Замысле Бога о всем человечестве в целом» (схиархимандрит Софроний (Сахаров)). Поэтому христианская антропология неразрывно связана с христологией, она христоцентрична, о чем писали многие святые отцы. В полной мере это может относиться и к психологии, ибо «психолог, изучающий личность и так или иначе игнорирующий личность Христа, занимается исследованием не личности, а личины» (психолог, протоиерей Борис Ничипоров).

Конечно, остается еще много вопросов как внутри богословской антропологии, так и в междисциплинарном поле, на стыке богословия и психологии, а также и других наук о человеке. И здесь психология как раз могла бы оказать практическую помощь, показать светским, научным и административным кругам, что между церковным богословием и светской психологией может быть налажен здоровый и плодотворный диалог.

Уверен, что подобного рода конференции могут стимулировать здоровые процессы и в обществе в целом, и в научном сообществе. Для нас важно, чтобы православные богословие и психология не оказались на периферии, чтобы у наших современников не складывалось впечатление о богословии, что это лишь какие-то «странные» батюшки, представители устаревшей идеологии, что-то там говорят в своих семинариях, и что эта информация не предназначена для современного человека и современной жизни. Для нас важно и то, чтобы психология не рассматривалась современниками лишь как прибежище для раненых, травмированных жизнью людей. Психология может и должна, в том числе с помощью православного богословия, оздоровительно влиять на человека прежде того момента, как он окажется тяжко раненным жизненными обстоятельствами. Хотелось бы, чтобы такое узкое понимание обеих сфер знания – психологии и православного богословия – было минимизировано, в том числе и за счет нашей с вами сегодняшней работы.

-----------------------------

[1] Видеозапись выступлений игумена Гавриила и других докладчиков, а также дискуссии, состоявшейся на съезде, доступна по ссылке