Стать как можно проще пред Богом и как можно смиреннее пред людьми

Игумения Елена (Золотухина)

О монашестве, о пути в монастырь и сложностях, с которыми сталкивается современный человек, взыскующий иноческой жизни, с корреспондентом «Монастырского вестника» побеседовала игумения Елена (Золотухина), настоятельница Спасского женского монастыря Воронежской митрополии.

Матушка Елена, монастырь в Костомарово был открыт в 1997 году. Когда Вас назначили игуменией, первый этап восстановления был уже пройден…

Да, я пришла сюда в 2007 году, к этому моменту монастырь уже действовал десять лет. До меня настоятельницей была игумения Серафима (Иванова). По состоянию здоровья она не смогла управлять обителью, и меня по благословению владыки Сергия, митрополита Воронежского и Борисоглебского, назначили игуменией, перевели из Воронежского Алексиево-Акатова монастыря. Конечно, самый трудный этап восстановления достался матушке Серафиме, потому что на тот момент это было совершенно пустое место, с заброшенными, полуразвалившимися и даже оскверненными пещерными храмами.

Я, можно сказать, просто продолжила подвизаться здесь вместе с сестрами – с теми, кто остался, и кто пришел впоследствии. Мы продолжаем созидать монашескую общину на этом удивительном, святом месте, которое своей необыкновенной красотой привлекает большое внимание людей. Но я думаю, оно бы не привлекало такого внимания, если бы здесь не было действующего монастыря, если бы не осуществлялась молитва, если бы сестры не пытались идти путем спасения.

О Спасском монастыре в Костомарове говорят, что он представляет собой историческую загадку – почему?

Потому что не сохранилось, или, во всяком случае, пока не найдено никаких письменных свидетельств о времени возникновения монастыря, о его создателях; у нас имеются лишь предания и гипотезы. Более или менее точные сведения появляются в послевоенное время, когда в здешних пещерах организовалась община, но она не была монастырем, да и в скором времени ее деятельность прекратили. А вот о том, как создавались эти пещеры, есть только предположения. По одной гипотезе, здесь был древний монастырь, по другим сведениям – он возник в XVII веке, а третья версия – что это уже конец XIX века, и что пещеры были вырыты местными крестьянами…

Мы придерживаемся мнения, что, действительно, пещеры начали создаваться в давние времена, и именно как храмы. Об этом можно судить по аналогии с соседним Дивногорьем, Белогорьем. Там имеются документальные свидетельства о времени возникновения и существовании монастырей, а узнать, что было на месте Костомаровских пещер – дело будущего.

Много ли бывает в монастыре паломников?

В летний период у нас основные силы уходят на то, чтобы паломники могли посетить наши пещерные храмы, сестры заняты в церковной лавке, в паломнической трапезной. Поскольку пещерные храмы холодные и сырые, а дежурство там необходимо, когда приезжают паломнические группы, – приходится сестер в течение дня менять. У нас есть одна небольшая гостиница на территории монастыря, в ней в основном располагается духовенство в те дни, когда их череда служить, а также трудницы, приезжающие помочь обители. И есть еще гостиница для паломнических групп за территорией монастыря, в Костомарове, в пяти минутах езды на машине.

Время от времени приходится слышать мнение о том, что паломники мешают внутренней жизни монастыря. Что Вы думаете об этом?

Я от сестер таких жалоб не слышу. Скажу так: больше, чем мы сами себе, нам никто не мешает… Есть монастыри, которые, действительно, несут очень большую нагрузку от паломников. К нам тоже, в силу того, что у нас место «экзотическое», едут совершенно разные люди, много нецерковных, не всегда понимающих, куда они приезжают. Тем не менее, эти люди что-то жертвуют на восстановление обители а, главное – они здесь прикасаются к святыне. Поэтому сестры очень стараются сделать все для того, чтобы паломники почувствовали теплоту этого места, чтобы они не уехали опустошенными.

Мы стараемся принимать всех с уважением. Такого потока, как в Троице- Сергиевой лавре или в Дивеево, у нас, конечно, нет, но около сорока тысяч за год нас посещают. В основном – в выходные, праздничные дни, и только в летний период. Тогда действительно бывает тяжеловато, но приходят помогать миряне из окрестных сел, из районного центра – есть такие постоянные помощники… Господь соразмеряет наши силы, дает возможность и какое-то отдохновение получить. Зимой паломников практически нет.

Как строится духовная жизнь монастыря? Есть ли у сестер время на келейную молитву? Проводите ли Вы беседы с сестрами?

Литургия служится у нас ежедневно. В монастыре – три священника, и сестры ходят на исповедь, в основном, перед Причастием. Если возникает необходимость в дополнительной исповеди, они могут выбрать время и подойти к священнику, который в данный момент служит, или к которому они более расположены. Если у них есть какие-то вопросы ко мне, то я тоже доступна. Я считаю, что время на келейную молитву у сестер есть – у нас все по силам. Послушания – обычные, как везде.

Беседы мы проводим, может быть, не так часто, как хотелось бы, но собираемся на совместный разговор или чтение. Читаем в основном святоотеческую литературу. Также после монашеских конференций знакомимся с наиболее интересными докладами, касающимися насущных вопросов нашей жизни. Из особенно запомнившихся, например, выступление игумении Домники (Коробейниковой) о том, как нести послушание с любовью. Или владыки Святогорского Арсения… В последнее время вышел цикл книг архимандрита Эмилиана (Вафидиса), которые очень глубоко вскрывают проблемы монашества, мы обсуждаем их после прочтения, исходя из нашей внутренней жизни в обители. За трапезой мы не столько житийную литературу читаем, сколько святоотеческую, в надежде на то, что сестры, услышав что-то полезное для себя, захотят взять книгу в библиотеке и прочитать повнимательнее.

Матушка, Вы затронули тему монашеских конференций. Полезны ли они, на ваш взгляд, или все-таки отвлекают насельников монастырей от ритма монашеской жизни?

Я считаю, что очень полезны. Наверное, всему свое время, но, я думаю, если бы раньше у нас появилась такая возможность – собираться вместе и обсуждать наши общие проблемы, – можно было бы существенных ошибок избежать. Общение очень важно. Во многих случаях становится понятно, что то, что тебя волнует – это не только твое, личное – это общие трудности нашей монашеской жизни, устроения обителей.

Хорошая тема: традиции в условиях современности. Очень часто мы слышим, что древние монашеские традиции неприложимы к нашему времени. А на конференциях участники делятся тем, как эти традиции можно реализовать сейчас – это очень важно. То, что сказали святые отцы в древние времена о монашестве – это путь. Уж как мы будем по этому пути идти, ползти или лежать (но хотя бы в правильном направлении) – от нас зависит. Потому что если вообще уйти с пути, на который нам указывают древние отцы и по которому мы можем двигаться в сторону спасения, то будет один сумбур и сумятица. Да, конечно, наши силы несоизмеримы с их силами, но у нас есть преимущество: они нам уже всё изложили, указали, где подводные камни, чего стоит опасаться… Думаю, что лучше ползти по правильному пути, чем бежать семимильными шагами, но не в ту сторону…

Сестры, которые сегодня приходят в монастырь, отличаются ли от тех, кто приходил, скажем, двадцать лет назад? Каков вообще современный человек в монашестве?

Вы знаете, я большой разницы не вижу. Может, только физически они слабее, более болезненные. К нам приходят, как правило, не столь юные, а уже сложившиеся личности. Трудность заключаются в том, что нужно себя осознать на этом пути. В миру человек живет жизнью рассеянной, сами внешние обстоятельства не дают увидеть себя таким, каков ты есть. Человеку в миру дана возможность переключаться, момент некой психологической разгрузки: на работе я один, в домашних условиях немного другой… В монастыре же он постоянно находится в одних и тех же условиях, с одними и теми же людьми, и у него нет этой лазейки. Здесь человек долго себя скрывать не может, даже от самого себя. И много интересного начинает о себе узнавать. Первое, что я слышу почти от всех сестер: что же со мною такое стало, ведь я раньше не была такой плохой! Да, ты была хорошей, потому что в миру есть возможность где-то быть хорошей. А в монастыре, по словам митрополита Нижегородского Георгия, «долго на цыпочках не простоишь». Это очень верно. Можно какое-то время так продержаться, чтобы создать о себе хорошее впечатление, но монастырь – это то место, где, наоборот, надо избавляться от масок, нужно их поскорее с себя снять, чтобы увидеть себя таким, какой ты на самом деле. Чтобы, увидев себя, понять, над чем тебе необходимо трудиться, в чем каяться, от чего избавляться, очищаться, и как идти ко Христу. У кого-то раньше, у кого-то позже, но в целом очень скоро внутренняя сущность (часто скрытая даже от самого себя) начинает проявляться.

То есть, с одной стороны, в монастырь приходит состоявшаяся личность, вполне зрелый человек, иногда даже имевший какое-то положение в обществе, а с другой, получается, что, живя в миру, он ничего о себе так и не узнал?

Чаще всего именно так бывает.

И в монастыре у него появляется такая возможность?

Да, если он правильно поймет, что с ним происходит. Но очень часто человек начинает унывать – он не привык видеть себя плохим, ему хочется видеть себя хорошим. Это обратная сторона гордыни. Чтобы предстать пред Господом таким, какой ты есть, чтобы наконец-то вступить на путь истинный, важно правильно увидеть себя. Неслучайно же говорят, что видящий свои грехи – выше того, кто видит Ангелов. Монастырь такую возможность человеку предоставляет. Это необходимо для того, чтобы смириться пред Господом, пред ближними и как бы начать всё с чистого листа: начать прилагать усилия, чтобы избавляться от ветхого человека, который в нас очень глубоко сидит.

Это не только монахам было бы полезно...

Это всем полезно. Но просто условия монастыря быстрее обнаруживают и быстрее вскрывают это свойство. Поэтому, кстати, бывает, что приезжают люди и недоумевают: мы думали тут святые живут, а тут… Нет, в монастыре живут такие же люди, с той же человеческой природой. Оттого, что человек поверил в Бога, его природа не изменилась – он просто обрел опору и теперь знает, что, опираясь на Христа, он может силой благодати Божией эту дурную природу в себе преодолевать. Но это не значит, что он моментально преобразился и стал другим. Наоборот, душевные недуги, которые были завуалированы, могут обостряться… Иногда ведь и врачи, чтобы выявить болезнь, обостряют ее. Так и здесь. Поэтому человеку, который становится на путь спасения, – не только монаху, а любому человеку нужно понимать, что это будет, в первую очередь, путь познания своей греховности. Как писал святитель Игнатий (Брянчанинов): когда ты по-настоящему увидишь себя погибающим, тогда тебе по-настоящему потребуется Тот, Кто тебя спасет. Тогда твоя молитва ко Христу становится более сильной, твоя вера – более живой.

Приезжая в монастырь в паломничество, приобщаясь к духовной жизни, тоже ведь можно попробовать увидеть себя?

Конечно. Я скажу больше: чем дольше живет паломник в монастыре, тем труднее ему возвращаться в мир. Но все равно, когда он просто паломник, – Господь ему посылает очень большие утешения для того, чтобы он вернулся в мир, исполненный сил. А для монаха монастырь – не место отдохновения, это поле его битвы. Поэтому монах и воспринимает эту жизнь иначе. Он может не замечать окружающих красот, потому что бывает погружен в самого себя, в борьбу, в которой он чаще всего видит себя побежденным до поры до времени. Нам, гордым современным людям полезно видеть себя побежденными. Не случайно старец Силуан говорил, что гордому Господь попускает помучиться своим бессилием…

Но ведь современный человек слаб не только физически… Когда он видит свое бессилие, нередко впадает в уныние, из которого не имеет сил выбраться.

Здесь очень важно доверять Богу. Если ты Богу не доверяешь, а больше доверяешь своим силам, то тебе действительно очень сложно выбраться. Нужно просто верить, что Господь тебя в любой момент вытащит, как усомнившегося и начавшего тонуть апостола Петра. Не все выдерживают испытание веры. Я знаю, например, такие случаи, когда люди принимали монашество в 90-е годы и вначале были очень ревностны, а потом проходило время, и они оставляли всё, уходили в мир. Может быть, это происходило потому, что человек искал прежде всего самовыражения, даже в вере. Не Бога как хлеба насущного он искал, не спасения, а какого-то самоудовлетворения… Но, став христианами, и особенно, придя в монастырь, мы действительно входим в такую сферу, где есть не только Господь, – там и темные силы, которые начинают играть на наших слабостях. Мы в нешуточную борьбу вступаем, даже если сами это не вполне понимаем. И вот здесь, на мой взгляд, всегда побеждает человек, у которого проще и смиреннее душа. Не интеллектуал, не силач с железной волей, а простой смиренный человек. Поэтому наша цель – стать как можно проще пред Богом и как можно смиреннее пред людьми.

Матушка, а человеку, который думает о монашестве и выбирает монастырь, на какие вещи Вы посоветовали бы обратить внимание?

Я могу рассказать об опыте нашего монастыря. Сестры, которых мы принимали в обитель, как правило, сначала достаточно долго ездили к нам просто потрудиться, пожить, потом оставались на длительное время. И в какой-то момент они чувствовали, что возвращаться уже как бы не было смысла, внутренне ощущали это место как свое. Мы ведь все на виду, какие есть, со всеми недостатками, немощами, ничего не скрываем. Если человек долго живет в монастыре, ходит с сестрами на послушания, он всё обо всех знает. И вот если сестра решает остаться, понимая, что здесь живут не святые люди, а обычные, которые находятся в состоянии внутренней брани, осознают свои немощи, и что вместе с ними она готова идти ко спасению, – и если я, игумения, вижу, что можно дальше попробовать ее на этом пути, – тогда она остается у нас как послушница.

Очень легко очароваться нашим местом, но это очарование может сыграть с человеком злую шутку. Монастырь не только место, монастырь – прежде всего братство или сестричество монашеское.

Вы говорили, что к вам приходят люди в зрелом возрасте. Но у взрослых людей в наше время, как правило, есть проблемы со здоровьем. Могут ли они стать препятствием к поступлению в монастырь?

Смотря какие проблемы. Психическое заболевание может быть серьезным препятствием. Потому что монашество – все-таки путь, который требует трезвой головы. Нездоровый человек просто не сможет правильно все оценить. Он может приехать пожить, потрудиться какое-то время… – и приезжают к нам такие люди, и хотят остаться, но они не понимают, что монашество – это очень трудный путь.

И если монастырю не подходит человек…

Я сразу говорю ему об этом. Если я вижу, что желание человека не сообразуется с его пониманием монашеской жизни, с его возможностями, – я говорю ему об этом. Но ведь я могу и не увидеть каких-то проблем сразу, и тогда требуется время.

Сколько сейчас времени проходит до пострига?

Я пришла в монастырь в 2007-м, а первый иноческий постриг при мне совершился только в этом году. То есть, 12 лет прошло. Но, во-первых, я пришла из другого монастыря. Уклады наших монастырей несколько отличались друг от друга. Мне самой для начала надо было себя на этом месте правильно осознать. И сестрам нужно было как-то перестроиться. Нам всем требовалось время. Некоторые сестры, к сожалению, ушли из обители, а кто-то пришел. Вот нынешним Великим постом мы совершили иноческий постриг над сестрами, которые пришли уже при мне.

Матушка, а что Вы изменили в монастыре?

Много я не изменила. Литургия служилась до меня не каждый день – не было такой возможности в то время, а я пришла из монастыря, где изначально существовал опыт ежедневной Литургии. И я очень сильно почувствовала эту разницу. Литургия – великое дело, даже если нас мало, и не все сестры имеют возможность присутствовать на Литургии. Когда это Таинство совершается, – это влияет на всю обитель. Я даже скажу: это на окрестные села повлияло, стало больше приходить людей. К слову, еще один пример. На праздник Тихвинской иконы Божией Матери у нас совершается традиционный крестный ход из монастыря, через село Костомарово к Дону, где находится источник в честь Тихвинской иконы – там мы служим молебен. И вот когда мы идем по селу, я обратила внимание, что те люди, которые год-два назад просто выходили, стояли у дороги, смотрели на нас, – сегодня уже присоединяются к крестному ходу, идут до источника… То есть богослужебная жизнь монастыря имеет значение и для местных жителей. Ну и для внутренней жизни обители это очень важно.

Я пришла из Алексиево-Акатова монастыря г. Воронежа, возрожденного в 1990 году. Изначально там богослужения стали совершаться ежедневно, в него приехали сестры, которые уже имели опыт монашеской жизни, пусть и в миру. Там были еще старые монахини, которые прошли советский период, будучи глубоко верующими людьми. У них не было практики именно монастырской жизни, но был молитвенный опыт и опыт стояния в вере. Важно и то, что там с 1620 года была мужская обитель, на этом месте подвизались новомученики Российские, священномученик Петр и другие… Конечно, Костомарово – это великая святыня, но монастыря как такового здесь все-таки долгое время не было, хотя, очевидно, в пещерах и подвизались аскеты. Мы по сути дела всё начинаем заново.

Когда меня назначили настоятельницей, я естественно, уже пришла с каким-то опытом окормления и старалась общаться с сестрами так, как привыкла, как общались со мной. Моих духовников отличали необыкновенные любовь и милость. Вот матушка игумения Варвара (Сажнева), (настоятельница Алексиево-Акатова монастыря. – Ред.), очень прямой человек, очень честный, но при этом она милостивая и добрая, и очень искренняя. Имея ее перед собой как пример, я по-другому уже и не могу поступать – в меру своих сил, и особенностей характера. Я понимаю, что мои человеческие немощи мне очень сильно мешают. Но от себя никуда не спрячешься, над собой надо работать. Игумения находится в достаточно сложном положении. Ей нужно и сестер наставлять, и над собой трудиться, и если я хочу, допустим, чтобы сестра исправилась, я понимаю, что мне самой нужно тоже исправляться. Часто бывает так, что считаешь себя не вправе что-то говорить, а говорить надо… Но, с другой стороны, – это положение сильно смиряет. Если кто-то считает, что игуменство – это место проявления власти, то он ошибается: это место чрезвычайного смирения. Если ты действительно хочешь, чтобы все было по-Божьему.

Вы – человек из советского времени. Была ли верующей Ваша семья?

Я скажу так: атеистов у меня в семье не было. Я городской житель во втором поколении, мои родители родились в сельской местности, в юные годы переехали в город. И поэтому все мои бабушки были верующими, хотя у них не было возможности ходить в церковь так часто, как можем это делать мы в наши дни. В то время сложно было быть церковным человеком. Но богоборческих слов я в своей семье никогда не слышала. Напротив, со стороны мамы своей даже видела некую богобоязненность. Помню, в детском садике нас учили, что Бога нет, и прочее, и вот как-то раз мы приехали к бабушке, а у нее икона висела. Меня посадили под эту икону, и я что-то там высказала, чему меня научили… Помню, мама моя очень искренне испугалась, когда услышала эти слова. И когда я увидела ее страх, что Господь действительно может наказать, то притихла, мне самой стало неловко. А по-настоящему к вере пришла уже в студенческие годы.

Как Вы поняли, что хотите пойти в монастырь?

Все было постепенно. Стала ходить в храм, там один иеродиакон, у мощей святителя Митрофана заговорил со мной о монашестве, но как-то очень деликатно… Затем духовник одного из монастырей настойчиво стал звать к себе. Меня такие вещи сначала пугали, но потом я стала задумываться, и в конечном итоге рассказала всё священнику, к которому ходила в то время на исповедь. А он говорит: «Знаете что, поезжайте в Троице-Сергиеву лавру, там есть духовник отец Кирилл (Павлов), это святой человек, он очень осторожно советует идти в монастыри. Хорошо было бы вам с ним посоветоваться». И я решила поехать, со своей знакомой, на зимних каникулах – в то время уже на последнем курсе училась. С великим трудом попала к отцу Кириллу: после меня он больше никого не принимал, ушел. Вот он мне и сказал: «Иди в монастырь, милое дело. Иди, – говорит, – у вас в Воронеже хороший монастырь, иди…» После этих слов все мои сомнения отпали, и я уже просто почувствовала желание. Защитила диплом в июне, а в августе 1992 года пришла в обитель. Потом я еще съездила в Задонск, к архимандриту Никону, теперь уже митрополиту, и он мне как раз посоветовал именно Воронежский монастырь, повторив, что мне в монастырь обязательно надо идти. Как бы еще раз подтвердил эту мысль…

А родители? Не были ли они против монашеского пути?

Моя мама умерла, когда мне было 12 лет, а папа – человек очень мудрый, ему, конечно, было тяжело, и мне было тяжело, потому что он оставался один, – для меня это был самый главный вопрос. Но он, видя мое желание, в конце концов, сказал: «Ну, иди. Двери дома открыты; если тебе будет плохо, ты всегда можешь вернуться». И я ушла. Я обычно в новых коллективах очень трудно приживалась. Но когда пришла в обитель, то даже не почувствовала никакого перехода, никакого процесса вживания, адаптации. Пришла в родную семью – сразу это ощутила. А сестра, которая со мной ездила тогда к отцу Кириллу, – мы с ней в один день пришли в монастырь, – теперь уже схимонахиня…

Что бы Вы могли пожелать людям, которые сегодня стремятся к монашеству?

Я хотела бы пожелать, чтобы они просто отдали себя в руки Божии. Вот, как я Вам говорила: как можно проще стать перед лицем Божиим, как можно больше Господу доверять, ничего не ждать ни от кого, не думать, что они сейчас встретят святых людей, что если они пришли в монастырь, значит, что-то особенное должно произойти… Они должны понимать, что монашеский путь будет исполнен радостей, но он будет исполнен и своих горестей. Если человек готов идти ради Христа и ради своего спасения, с желанием видеть прежде всего свои немощи, свои недостатки и предавать себя полностью в руки Божии, тогда, я думаю, у этого человека что-то получится. Если же он будет думать, что ему кто-то что-то должен, что, мол, Господь сказал любить – вот вы и обязаны любить меня со всеми грехами (а под словом «любовь» часто понимают вседозволенность), и я буду жить, как могу, а вы с меня ничего не требуйте… Я это называю духовным шантажом.

Общество потребления сейчас так ведь именно и воспитывает человека…

Как бы общество ни воспитывало, это иллюзия. В первую очередь человек должен понимать, что никто ему ничего не должен. Он – должник пред Господом. Заповедь Божия обращена не к кому-то, а к нему самому, и за чужое он не ответит. То есть нужно понимать, чтó есть главное. Если пришедший в братство, сестричество человек не захочет увидеть самого себя таким, какой он есть на самом деле, не потрудится над собой, то все будет тщетным. И рано или поздно все закончится трагически для этого человека.